Глава 3. Предел
Человеку для того, чтобы разорвать свои цепи, дозволены все средства без исключения.
Оноре Габриэль Рикетти де Мирабо
Танька сама не поняла, почему так получилось. Оказалось, она не может врать своей Госпоже. И когда Госпожа попросила придумать историю рабыни, Таньке и придумывать, как оказалось, ничего не надо было... достаточно только рассказать свою жизнь в других определениях. А с ходом рассказа она поняла, что это и есть правда, именно так дело и обстояло в реальности. Вся жизнь померкла перед глазами, мир перевернулся с ног на голову. Или он стоял на голове, и вдруг стал правильно. А то, что она для себя раньше думала, оказалось только ложью и выдумкой. Как теперь жить? Ведь сейчас только ее нынешняя Госпожа может ей помочь. Если только сможет... «Выходит, и все остальные обманываются так же, как и я. А они даже подумать не могут! Ох, спасибо моей Госпоже, что она пытается меня вынуть оттуда. И у нее же получалось. Правда, она сама еще маленькая и неопытная. Она что-то пробует делать и больше меня боится. Я могу позволить ей все! Все, что она захочет, тем более, в нынешних условиях. Какое счастье, что я ее встретила! Милая, помоги! Пожалуйста».
Танька думала о своем поведении. Да, она могла добиться всего, чего хотела. Она же добилась и унижений, и боли, и даже того, что ее заставили приоткрыть тайну. Но как достичь того, что необходимо ее Госпоже? «И надо ли это? Надо! Потому что, иначе нельзя. А что бы я сама на ее месте делала, если бы была такая возможность? Странный вопрос. Подружилась бы? Но как? Разве можно со мной дружить? Дружить можно только с человеком. А я — рабыня... Не человек — подстилка, чтобы об меня ноги вытирать. И только секс. И все унижения и извращения на этой почве. Выходит, я этого хочу? А насколько я смогу ее допустить? Я принадлежу ей полностью, на все сто. И это надо принять! Но как я Ей могу помочь? Не знаю!!! А зачем она меня успокаивает? Виновата передо мной? Она не права! Но почему? Она же всегда права. Может, это нам и надо. Все может быть». Рабыня успокоилась, лежала и ждала. Наконец она не выдержала и сказала:
—Госпожа, я буду хорошей Вашей рабыней.
—Любая рабыня должна мечтать о свободе. А тебе что, свобода не нужна?
—Нет! Я — Ваша навсегда. Мне очень плохо на свободе. Я буду хорошей рабыней у Вас, Госпожа. Я все готова для Вас сделать!— Танька взглянула из-под опущенных ресниц на Госпожу и, поймав одобрительный взгляд, сразу же опустила глаза.
—Попробуй только не сделать — шкуру спущу,— сказала больше для порядка Госпожа.
—Спасибо Вам, Госпожа! Спасибо! И простите меня,— Танька сползла с кровати и опустилась на колени, прижалась щекой к ногам Госпожи. Через несколько секунд она положила кошелек на кровать и принялась снимать юбку с майкой, а раздевшись, подала ошейник своей Госпоже. Та сразу же надела его на рабыню, теперь она знала, что Таньке так будет лучше. Потому что так все определено, и по-другому быть не может. Но, вспомнив про порку, Госпожа приказала:
—Повернись.
Танька повернулась — там даже следов не осталось. Ведь это же надо! Уже прошло!!? А так сильно было!
—А я тебя, выходит, совсем не наказывала, по сравнению с ней?— спросила Госпожа и сразу поняла, что зря. Не надо было этого делать! Рабыня мгновенно побледнела, но быстро собралась и почти спокойно ответила:
—Она била больно и жестоко, а вы нежно, ласково. Спасибо вам, Госпожа.
«Нежно и ласково бить? Как так можно? Это же бить! Это же больно»,— подумала Госпожа и, не удержавшись, продолжила расспросы:
—Ты ей тогда звонила?
Танька умоляюще посмотрела на Госпожу и отрицательно покачала головой.
—Мне показалось, что ты могла бы в тот же день уехать, если бы там не получилось.
Танька в знак согласия кивнула головой и снова заплакала.
—Все, Танечка, больше не буду. Теперь хоть что-то ясно. Иди сюда,— Госпожа потянула рабыню к себе, обняла, даже поцеловала где-то возле уха. И вдруг Госпоже дошло, что можно же не только унижать и издеваться... Неужели нет такого, что будет обеим хорошо? Тем более, Ей же тоже хочется... и я же Ее люблю... даже в Таньке. Госпожа потянула Таню на себя, они обе упали на кровать.
—Таня, я тут подумала... ну-ка, ложись нормально.
Госпожа, конечно, перехватила недоуменный взгляд рабыни. Но ей вдруг самой захотелось с такой силой! И прикалывало, как Танька ложится: вся сжалась, легла на живот. «Она думает, я ее бить собираюсь? А вот и не угадала! Но это даже интересно...»
—Подложи подушку под живот.
Танька резко вскочила, аккуратно положила подушку, снова легла, да, именно так, чтобы попка была поднята повыше, голову отвернула, чтобы не знать, что ее ожидает. Госпожа провела легонько рукой от шеи до пяток, но Танька не расслабилась... «Ладно, а если попробовать раздвинуть ноги? Получается! Стоит только чуть потянуть, как она сама двигает их. Вот, хватит. Теперь вторую, хорошо. Она даже глаз не открывает — боится. Может, сказать, что я собираюсь сделать с нею? Нет, не надо...»
Госпожа уже разместилась между ног рабыни, положила руки ей на ягодицы... держала долго, пока они чуть-чуть расслабились. Вот, теперь можно. Госпожа хотела провести языком между ягодиц, но не успела продвинуться и пары сантиметров, как Танька так напряглась, что даже руками было сложно раздвинуть.
—Таня, прекращай!
Да, это действовало лучше. Рабыня расслабила мышцы. Но лишь Госпожа снова коснулась там языком, как Танька вздрогнула, напряглась, и только усилием воли заставила себя отпустить. Но теперь заплакала...
—Таня, что случилось? Тебе не нравится?
—Госпожа, пожалуйста, не мучайте меня. Я с ума сойду.
—Таня, а кто мне обещал отдать это тело в мое пользование навсегда? Или я таким способом не могу им воспользоваться?
—Госпожа, я не имею права командовать... распоряжаться. Но мне кажется, так быть не должно.
—Ладно, переворачивайся. Я тебя хочу поцеловать. Это ты не имеешь права отказываться.
—Простите... пожалуйста,— Танька, вытащив подушку, легла на спину, снова раздвинула ноги.
Госпожа мучилась минут двадцать: ни пальцы, ни губы, ни язык не доставляли удовольствия Таньке. Она лежала и тихонько плакала. Никакие призывы расслабиться, принять — не помогали. «Что ж, удовольствия доставить не удалось,— думала Госпожа.— Значит, она получила наказание. Но я не хотела наказывать. А вообще-то, ведь и у нее редко получается доставить мне удовольствие. Ну и не будем забивать им голову. Не надо, так не надо». Она оставила эту затею, подняла Таню, вытерла ей слезки, чуть не сказала: «Прости», но вовремя вспомнила, что за этим будет новое наказание для Таньки. «Надо подумать, отдохнуть»,— решила Госпожа. Она отпустила Таню, та встала рядом с кроватью.
—Иди, отдыхай,— разрешила рабыне Госпожа.
Танька, не задумываясь, пошла к креслу, села возле него, сжавшись и обхватив руками коленки. «Рабыня. Вот поэтому мне так с ней трудно,— подумала Госпожа.— Она уже все знает. А я?.. Красиво сидит. И она начинает мне такой нравиться. Но пусть посидит. А я хоть что-нибудь для себя теперь могу сделать». Она достала журнал, стала неторопливо его листать, иногда читая статьи, рассматривая картинки. Изредка она бросала взгляд на Таньку, та сидела, как ее посадили.
==========
Когда-то, в один из самых лучших первых дней случился один интересный разговор... Мы долго-долго ласкали одна другую, устали, и, наконец-то, смогли утихомириться. Я видела как в тумане, что Света медленно встала и, развернувшись на кровати, легла рядышком со мной и поцеловала в губы.
—Я даже не могла подумать, что это может быть так классно, что так вообще бывает. Я люблю тебя, Юленька,— сказала Света совершенно спонтанно, как только вырвалась из моего плена. Света так сдерживала себя, чтобы не дай Бог не произнести эту фразу еще вчера. А сегодня она так легко соскользнула с ее губ...
Я поняла, что в этот момент не надо ничего говорить. Я только крепко-крепко поцеловала Свету. Пусть тела сами разговаривают, ведь иногда слов совершенно не хватает, чтобы объяснить хоть что-нибудь. Но все и так становится просто и понятно.
Только минут через двадцать, когда мы лежали, обнявшись, Света смогла продолжить:
—Юленька, милая, ты прости меня. Я вчера не могла даже выдавить из себя вот эти три слова, а сегодня они так легко сказались.
—Все будет хорошо. Не думай об этом. Я ведь... тебя так люблю. И, честное слово, совсем не так, как вчера. Знаешь, мне сегодня эти слова даются с таким трудом. Ты меня простишь?
—Ну вот, обизвинялись. А давай больше не будем просить прощения. Мне так необыкновенно хорошо с тобой. Знаешь, я тут думала про все, что сейчас было. Особенно про первый оргазм, все пыталась понять, что произошло. И такая дурацкая ассоциация пришла. Представь, что ты макаешь кусочек сахара в горячий чай. Не плотные такие кубики бывают, а рыхлые маленькие, как кирпичики. Вот берешь его и подносишь к чаю. А чай горячий! Очень — пар идет от чашки. Ты держишь его какое-то время над самой поверхностью, а потом осторожно прикасаешься к кипятку, только не всей гранью, а уголком. Ты такое видела?
—И не один раз,— кивнула я.
—Вот если посмотреть, как распространяется чай по сахару — сначала молниеносно — сразу весь угол, потом, замедляясь, так что ты замечаешь, как влага захватывает отдельные кристаллики сахара, и они становятся темными. И уже от этих мокрых кристаллов передается все выше и выше от одного к другому, как цепная реакция... Когда кипяток добирается до самого верха, перекрашивая сахаринки, тот угол, который ты макнула первым, скорее всего, потеряет свою форму и развалится, растворится в чае. Нет его уже. И вслед за первыми падают на дно и остальные кристаллики. Растворяются. И получается сладкий чай. Понимаешь?
—Похоже на ощущения от оргазма,— задумчиво сказала я и добавила:— Но ты же не только об этом?
—Не тот чай! Он стал другим. Новый — сладкий! Я другая, ты другая! А потом второй кусочек сахара, лимон, несколько капель ликера. И каждый раз он будет становиться другим.
—Вот это здорово! Какая же ты у меня умная! И люблю тебя совсем не так, как вчера. Новая я, новая любовь,— я нежно обняла Свету и нежно-нежно поцеловала...
И сейчас мы тоже обе новые и в новых отношениях...
==========
«Да, власть. Зачем эта власть мне нужна? В чем кайф этого положения? Вот Таньку человеком можно считать... только условно, она — рабыня, у нее нет ни воли, ни желаний... В туалет захотелось. Один рассказ где-то читала. Там так было...— Госпожа снова представила ситуацию и, ухмыльнувшись, подумала:— У меня что-то переключилось! Может, ее взять? Пусть она посмотрит, а заодно вместо салфетки можно будет... Ох, какая я извращенка стала! Да, но у меня есть оправдание: я сама хочу... этого, в том смысле... что сама хочу попробовать».
—Пойдем со мной,— приказала она Таньке.
Госпожа поднялась с кровати, сладко потянулась, и пошла, грациозно виляя попкой. Танька встала и поплелась следом, она не понимала, зачем Госпоже понадобилось брать ее с собой? Но приказы не обсуждаются. В туалете Таньке стало даже как-то не по себе. Она видит такую картину. «Госпожа... Зачем?.. При мне...»
—Я подумала, зачем мне салфетка, когда есть ты,— улыбнулась Госпожа.— Ты сейчас... там... досуха... Быстренько!
Танька передернулась от приказа, но покорно подошла, стала на колени, подползла поближе, начала... Ей попало даже несколько последних соленых капелек, но она сглотнула их вместе со слюной. Она старалась, она хотела, чтобы меньше было наказаний, чтобы можно было всегда заботиться о своей такой красивой Госпоже. Даже таким способом, даже круче. Когда там было совсем сухо, она решилась нежно поцеловать... Госпожа непроизвольно выгнулась.
—Я тебе этого не разрешала! Сучка! У тебя ровно минута, через минуту ты у моих ног. Кстати, в туалет можешь ходить только по моему разрешению. Поняла?
—Да, Госпожа,— пролепетала Танька.
==========
Танька быстро сходила в туалет, и, выйдя в комнату, увидела, что Госпожа сидит на кровати. «Нога на ногу. А мне — у ее ног. Я что-то натворила? Я не помню, что я натворила»,— Танька упала на колени у ног Госпожи и быстро-быстро заговорила:
—Простите меня. Простите меня, Госпожа, я просто хотела...
—Ты не можешь ничего хотеть, кроме того, что хочу я! Как ты смеешь мне указывать! Стань в угол.
Когда Танька поднялась и сделала шаг по направлению к углу, Госпожа звонко шлепнула ее по заднице. Танька не стала ни закрываться, ни вскрикивать, она даже приостановилась на секунду. Вдруг Госпожа еще захочет ударить? Но, не дождавшись, покорно стала на колени, уперлась в угол головой, руки по швам, ягодицы непроизвольно подрагивали. Танька стояла в углу и размышляла, за что сейчас она наказана? Ни за что. Выходит, только за то, что осмелилась поцеловать там. Когда ее не просили, не требовали — за инициативу. Госпоже ведь понравилось, и только за это Танька была наказана. Выходит, она вызывает раздражение Госпожи. «А как можно дружить с тем, кто тебя раздражает? Никак. И это плохо. Я ее стала бояться по-настоящему. Она зашла уже далеко, а я придумать ничего не могу, не могу ей подсказать. Но ведь она несет ответственность, а не я. А я только добиваюсь издевательств и мучений. И все? А дальше куда? Что может быть дальше? Куда я ее заведу? С ее неопытностью и с моим безразличием ко всему этому. Надо собраться! Надо. Но что я должна сделать? Как ей помочь?»
Госпожа смотрела на то, что находилось в углу, и не могла избавиться от раздвоенности. Вот эта подрагивающая попочка, когда-то давным-давно любимая, которую хотелось только ласкать и целовать, сейчас этого не принимала, поэтому — раздражала, потому что она принадлежала Таньке. «А Танькину можно ласкать только ремешком, чтобы оставались красные полосы, чтобы до крови! До плача и скрежета зубовного! Или просить прощения за все? Но Она мне запретила. А может не Она??? Тогда — Рабыня!!! Выходит так... Это ее условие, что за каждое мое “прости”, она должна быть наказана.
Наверное, причина не в ней, а во мне. Мои две сущности: я сама и эта моя Госпожа не могут между собой договориться. От Госпожи требуется проявление власти в любом виде, а я сама этому сопротивляюсь, потому что боюсь. Боюсь обидеть рабыню, боюсь убить человека в себе — это еще страшнее. Чем дальше, тем меньше мне моя Госпожа нравится. Я скоро вообще перестану уважать себя. А она своим рассказом, даже если он придуман, потребовала от меня еще большей власти. Потому что, если та ее предыдущая Госпожа могла позволить себе творить с нею что угодно, по крайней мере, больше чем я раз в десять, то мне она может позволить еще в десять раз больше, чем той. Так? Но это, вообще, невыносимо! Что же делать, что придумать? Как это все прекратить?
Все! Что это я распустилась?! Надо продолжать, надо попытаться дойти до конца, иначе я не смогу освободиться от нее никогда. Хватит ныть!
Как же раздражает меня эта наглая Танькина задница! И что бы настоящая Госпожа при таких условиях сделала бы? Выпорола и трахнула. Изнасиловать бы, чтобы не была такой наглой, и такой похожей. Но не мужика же звать. Поэтому придется самой. Но чем? Пойду на обед, обязательно поищу».
Госпожа была рассержена на то, что Танька пыталась найти кайф в унижении. Но ведь и она сама хотела того же. «А слизывать капельки и глотать — это как? Как это называется? А ей понравилось!? Ладно, в следующий раз я ее вместо унитаза использую, чтобы знала. Пусть, если это ей так нравится!
Да, кстати, теперь она не может без меня даже в туалет сходить, но это ее трудности! А круто я придумала с ошейником! Он ей очень идет. А у меня спрашивали, большая у меня собака? Вот какая большая и наглая... задница. А если ее поводком стегануть? Круто будет! Но за что? За что-нибудь. За ту напускную покорность — она же не хотела мне подчиняться. А за то, что передернулась в туалете? В следующий раз придется мне наказать именно за это. Это же дерзость, так смотреть на меня! Или сопротивляться моим приказам! Ей не надоело там стоять?»
Госпоже понадобился формальный повод. Может быть, он и появится. Мало наказать, нужно и поиздеваться.
—Танька, иди сюда! У меня есть сорок минут до обеда. Ты мне сделаешь педикюр. Возьми на тумбочке набор, и быстренько,— Госпожа плюхнулась на кровать и, согнув одну ногу, предоставила поле деятельности.
Танька, захватив маникюрный набор, расположилась на поджатых ногах перед кроватью, и приступила к обработке ногтей: подстригла, срезала заусеницы, пилочкой подровняла. Она очень старалась. Главное, хотелось сделать как можно лучше. Так, вторую ногу. Танька обработала все пальчики и в ужасе остановилась. Какой лак? Она не слышала, какой лак!!! Она не сможет закончить!!! Надо продолжать работу, а она не знает как. И это было ужасно. Как спросить? Ведь любое ее решение будет неправильным! И как его найти, это решение?
Госпожа, обратила внимание, что работа остановилась. Руки у рабыни дрожали, сама Танька сжалась и, опустив голову, смотрела в пол.
—Ты закончила?— строго спросила Госпожа.
—А какой лак хочет Госпожа?
—Так я и знала, что ты — дура! Розовый, какой еще? А за твое нерадивое отношение к работе тебе полагается наказание — пять ударов. Наказание сейчас же. Немедленно! Ложись на край кровати — пороть буду!
Танька поняла, что Госпожа просто бесится из-за того, что не может найти повод, чтобы наказать ее, свою рабыню. «Хотя, зачем ей повод? Для морального оправдания, если я правильно понимаю». Танька расположилась, как потребовали, выставив вверх наглую задницу. Госпожа взяла поводок в руки, сложила вдвое и, подойдя к рабыне, ударила. Танька взвизгнула, попку прочертили две ровные полосы. Раз, два, три, четыре, пять...
Танька вскрикивала, плакала, но не жаловалась. Госпожа плакала тоже. От своего бессилия. От необходимости причинять Ей боль, от неотвратимости наказания для Таньки. Поэтому, не говоря ни слова, она всыпала еще семь ударов за свои слезы. Когда наносила последние, Танька уже молчала, она только дергала задницей, такой ровно полосатой. Госпожа, отбросив поводок, стала бить рукой поперек полос, ей хотелось закрасить свой позор. Она случайно попала по промежности, и Танька кончила сильно, как никогда. «Ей нравится? Это?!!— и удовлетворенно, и раздосадованно подумала Госпожа.— А если целую — ей не в кайф». Еще удар, даже посильней, и снова туда же — уже вся рука мокрая. Теперь по заднице... Еще оргазм!
Госпожа сухой рукой вытерла свои слезы, чтобы Танька не увидела их:
—Вставай,— и протянула ей руки:— Целуй!
—Спасибо, Госпожа! Простите меня. Спасибо, за урок,— Танька искренне целовала руки Госпожи, выказывая и желание, и уважение.
—Я сейчас иду на обед, потом схожу на пляж или еще куда-нибудь, а ты посидишь здесь. Обед ты не заработала. Но не на коленях же тебе весь день стоять — некрасиво смотрится.
Она прикрепила поводок к ошейнику, посмотрела, куда бы привязать рабыню. Потом подумала, что и этого будет мало. Надела наручники, застегнув их так, чтобы руки были за спиной. Подвела к батарее:
—На корточки!
Танька присела. Госпожа привязала ее так, чтобы голова была немного притянута к батарее. Прикинула, не упадет ли? «Может, если не выдержит. Ох, опасно... Очень опасно. Какая же я противная! Но... ладно... Так положено!»
—Я пошла, не вздумай отвязываться — убью. Ну-ка, закрой глаза!
Пока Госпожа надевала шорты, чтобы идти на обед, она посматривала за рабыней. Ее интересовал сейчас только один вопрос: выдержит ли та? Должна бы...
—Можешь открывать. Я пошла. Смотри — без фокусов. Дверь запирать не буду.
==========
Танька поняла безвыходность положения. Вот он, самый крайний случай. Да, если ее Госпожа ушла надолго, она теперь даже не предполагает, что делать. Угроза жизни, реальная! Она попробовала прислониться к стене. Слава Богу, получилось, опасность уменьшилась. Задница болела, сильно ее Госпожа выпорола, особенно в последний раз. «Но три таких оргазма — это что-то! Так, а если ее не будет хоть пару часов? Это же ужас! И она меня голодной оставила, да еще привязала, как собаку. Я ее не прощу,— Танька встрепенулась, поводок дернул за шею. Она начала на себя наезжать:— Чего-чего? Что я сказала? Нет, прошу прощения. Нет! Я ее уже простила. Я не имею права даже так думать! И я должна ей в этом признаться. Я же не боюсь ее, а только стараюсь показать, что мне страшно и тащусь от своего положения, от доброты моей Госпожи и ее неопытности. А она чувствует это, теряется, загоняется и ломается. Я бы тоже сломалась. Представляю, как ей тяжело, бедненькой моей Госпоже. Поэтому и била больше в два раза: значит, снова сама себя наказывала. А я не смогла полностью подчиниться. Выходит, не могу понять, что только от меня зависит то, что она будет со мной делать. А она чувствует это и тоже не может. А вдруг условие прекращения невыполнимое? Тогда это продлится до самого конца жизни. И я останусь ее вечной рабыней. А я хочу этого? Да, наверное. Но я и есть недостойная рабыня моей Госпожи. Как бы она ко мне ни относилась, ведь это я заставляю ее мучить себя, я, и никто другой. Солнышко, прости меня! Я только твоя... Нет, ВАША! Я — ВАША РАБЫНЯ — и никто больше.
Все, я должна ее бояться — она приказала, я должна во всем повиноваться с радостью, не дай Бог, она заметит, что притворяюсь. Тогда она не сможет даже почувствовать себя Госпожой, настоящей Госпожой! Я все решила!— мурашки и истома пробежали по всему телу от головы до самых ступней. Потом Танька чуть шевельнулась, битая задница дала о себе знать, и снова ужас и мурашки страха теперь снизу вверх.— Точно, я — рабыня! Хотя бы до ночи дождаться, а там, может быть, что и получится, когда темно, когда глаз не видно, то может быть... Или нет, нельзя одновременно бояться человека и уважать его. А я ее уважаю? Да, конечно! Даже больше — я ее люблю! Но помочь не могу. Потому что я — бестолковая Танька. И она меня, в конце концов, убьет. И я даже не боюсь этого, потому что я — дура... абсолютная. И не имею права на жизнь».
==========
Тем временем Госпожа, оставшись одна таким зверским способом, быстро перекусила, купила бутербродов и вышла на улицу. Да, был еще неприятный момент. За столом с ее появлением воцарилось молчание, супружеская пара поглядывая на пустовавшее место, казалось, требовала объяснений, но Госпожа не хотела ни видеть, ни воспринимать этих немых вопросов. Она была слишком занята и сосредоточена, чтобы отвлекаться на такие пустяки, поэтому быстро пообедала и смылась, так и не проронив ни слова.
Быстрее, быстрее! Она просто хотела купить... Но увидела остановку и подходящий к ней автобус. «Сейчас бы сесть на него и махнуть в Новороссийск. Час туда, час обратно, и там можно будет пошляться не меньше часа». И избавиться от этого дурацкого состояния, в которое она вогналась, купив себе рабыню. Бежать! Она уже было направилась быстрым шагом к остановке, но вдруг ее как что-то ударило. Она вспомнила, от чего бежит, то есть от кого. Нет, не от нее надо бежать, не от Таньки, а от себя! А от себя никуда не убежишь. Сколько низменных инстинктов дремало в ней, пока все не проявились в полной мере, в ясном свете. «Ни в коем случае! Назад! Тоже мне Госпожа! Жалкая безвольная личность! Я должна сделать то, что собралась, чего бы мне это ни стоило».
Поэтому она развернулась, зашла в специализированный магазин, купила то, что хотела: фаллоимитатор, довольно большой, но, какой был. «Да, какая разница, пойдет. А вот тебе и мужская роль — насиловать жену — выходит, так. Потому что уже достала. Не подчиняется — хочется бить, подчиняется — хочется бить еще больше, потому что противно. И я сама себе — тоже противна. У самой мурашки бегут, как подумаю, что это ей придется туда засунуть, туда же только пальчик и то с трудом входит. Туда мне, по крайней мере, еще не удалось быть изнасилованной. Выходит, этого хочу я? Так выходит? Кошмар! Я сама боюсь, поэтому заставляю себя сделать это с нею. Или мне это нужно, чтобы понять, что я теряю, когда хочу лишиться мужчины. Я же от них отказалась, связавшись с Нею. Ну, зачем я такая?!! Ладно, потому что я Госпожа. Хоть и сраная, но настоящая. По крайней мере, для рабыни, для Таньки. Какая же я мерзкая стала,— Госпожа сама себя уже ненавидела. Будь она на месте рабыни, то сбежала бы.— Или нет? Кто его знает, сбежать тяжело, наручники, ошейник. Не дай Бог, что с ней случится, я себя не прощу!»
Не прошло и получаса, как она неслышно вошла в свой номер. Танька сидела так же, как ее посадили, даже поза ничуть не сменилась. И глаза, глядящие в пол, как будто она все время была под присмотром. «Что ж, прекрасно! Возвращаемся снова, и надо войти так, чтобы не испугать»,— Госпожа вышла за дверь и, открывая ее, громко крикнула с порога:
—Таня, я пришла.
Рабыня с облегчением вздохнула и, потупив глаза, ждала свою Госпожу. Та подошла к ней и, удовлетворившись видом рабыни, отвязала ее, сняла наручники.
—Я передумала идти на пляж,— сообщила она для порядка, хотя для себя подумала, что непонятно зачем ей оправдываться перед Танькой.— Иди, раздень меня!
Танька понимала, что сейчас должна получить награду за свое примерное поведение. А как с теми мыслями? Надо доложить, обязательно, даже лишившись награды. Она заплакала, подойдя к Госпоже. По-другому она никак не могла привлечь внимание. Она раздевала и плакала потихоньку.
—Ты чего? Что случилось?— Госпожа нервничала, ничего же не произошло. Чего она?
—Я не могу не доложить, что когда Вас не было, я ругала свою Госпожу, я затаила злобу за то, что осталась голодной, что так сильно была ни за что наказана. Хотя я не имею права судить Госпожу. Я очень виновата перед Вами и теперь должна быть строго наказана,— Танька раскаивалась. Она от чистого сердца горевала, что лишает себя награды, требуя сурового наказания.
Госпожа подняла ее за подбородок, посмотрела в глаза и испугалась. Там все было именно так, как Танька сказала: и раскаяние за те мысли, и истинная покорность рабыни, у которой даже наедине с собой не может быть такого. Но это были не Ее глаза! Это была совсем не Она! Это Танька. Рабыня! Настоящая!! Какой кошмар!!! У Госпожи страх пополз по телу, она испугалась.
—Я тебя прощаю на первый раз,— сказала Госпожа не своим голосом, она волновалась.— Чтобы этого больше не повторялось! Поняла?— она строго посмотрела на рабыню.
—Я не заслужила этого, моя Госпожа слишком великодушна ко мне.
—Я знаю это... Чувствую,— сказала Госпожа, грустно улыбнувшись.— А тебе, выходит, нужно это наказание, если ты его так добиваешься?
—Простите, Госпожа, я виновата перед Вами.
—Но у тебя же не может быть своих желаний.
—Не может, Госпожа...
—А тебе нравится?.. Нет, я неправильно спросила. Тебя устраивает нынешнее бесправное положение?
—Госпожа, я в Вашей власти, простите, я Ваша рабыня.
—Ты не ответила на мой вопрос.
Танька молчала, не могла же она сказать, что ничем не может помочь своей Госпоже, и не видит, как та может закончить игру, поэтому решила остаться рабыней навсегда. Ведь когда Госпожа прогоняла ее из номера и предложила надеть трусики, Танька вообще приняла это за отказ от нее, от Таньки, за неправильное окончание игры...
—Не молчи! Не то мне придется наказать тебя страшно, как ты даже не придумать не можешь.
—От Вас, Госпожа, мне даже наказание в радость.
—Не поняла... А то, что я над тобой издеваюсь?
—Госпожа, не наговаривайте на себя... пожалуйста,— на глазах у Таньки заблестели слезки.
Госпожа задумалась: «Еще не понятно, кому тяжелее: подчиняться или руководить, вести... И если Танька не считает мои действия издевательством, то, может, и мне не надо их так воспринимать? Но занять ее чем-то надо...»
—Таня, сейчас будет урок чистописания. Напиши, какая плохая у тебя Госпожа. Хотя бы страничку.
Ужас в глазах у Таньки, слезы, полное непонимания... она готова была рухнуть на пол, чтобы ее не заставляли делать это...
—Танечка, что случилось?
—У меня самая лучшая Госпожа... простите меня... любимая Госпожа. Я не могу ходить по стенам, ползать по потолку... Если Вы ради того, чтобы меня наказать придумали невозможное задание... накажите просто так... за то, что я Танька, за то, что я рабыня... и мне положено наказание. И Вам даже оправдания искать не придется.
—Я не хочу тебя наказывать. Это ты хочешь.
—Простите, Госпожа, я не вправе...
—Ладно, урок же... Тогда напиши про Таньку... про себя. 500 определений, 500 слов. Это сможешь?
—Наверное... не знаю... Простите, Госпожа.
—Давай, сотню. Не больше и не меньше,— Госпожа сама поняла, что столько определений она сама вспомнить не сможет, поэтому так сильно и сократила.
Танька писала. Первые штук сорок определений дались легко: там было и неуклюжая, некрасивая, тупая... и все остальные ругательные определения, которые она для себя уже придумала, нашла. Но они закончились — эти негативные определения. Дальше пошли такие: жалкая, обездоленная, несчастная... Она пересчитала слова. Восемьдесят четыре... А потом как дошло: ведь Танька могла быть и умной, надо было только получить такой приказ, который бы требовал ума. Она начала писать то, какой бы она могла быть, если бы получила такое указание. Когда она в очередной раз пересчитала... определений было сто восемь... Танька даже расплакалась. Она дописала еще раз слово «дура»... а для себя подумала, что даже на конкурсе дур она бы заняла второе место, потому что дура.
—Госпожа... 108...
—Ты же специально это сделала? А я, все равно, не буду тебя наказывать. Ты не устала? Я хочу отдохнуть,— но только Танька собралась идти на свое место, Госпожа предложила:— Ложись здесь, у моих ног, отдохни тоже.
Счастью в глазах Таньки не было предела, это даже из-под опущенных ресниц было видно. «Так,— думала Госпожа,— полежу, отдохну, а там по полной программе». Одну ногу она поставила на грудь Тане, а другой забралась той между ног, пытаясь куда-нибудь пристроить большой палец... Танька, как могла, помогала этому, она даже не делала удивленное лицо, она воспринимала все как должное.
Госпожа пошевелила одной ногой, придвинув почти к голове Таньки, та подняла подбородок, предоставив возможность наступить на шею. У нее больше не было притворной покорности, не было и своего предложения. Госпожу это удивило. Она подвинула ногу к самым губам Тани, та принялась ее облизывать. Она брала легонько большой палец в рот, посасывала, обводила своим языком вокруг него. Потом, перешла к следующему пальчику, потом следующему, пока не закончились. И по новому кругу...
==========
Пока было время, в голову полезли разные мысли. Требовалось переосмысление. Может, я чего-то не понимаю? Что-то не так пошло еще в поезде. Молодой человек, который пытался поговорить «за жизнь», вышел на маленькой станции. Общаться с семейной парой среднего возраста не хотелось совсем. Спать надоело. Полистала книжку, но слова не складывались в предложения. Перечитав три раза первый абзац, бросила и это дело. Тело от вагонной тряски расслабленное, обмякшее. От этой тоски и однообразия даже мысли не в той тональности пошли. Смена обстановки, конечно, не повредит никогда — засиделась я в этой Москве, а на отпуск все равно никаких планов не было. Я так обрадовалась возможности отдохнуть, а через сутки начали терзать сомнения. Зачем я вообще поехала на этот юг? Что мне там было нужно? Да ничего, кроме отдыха. Солнце, море, может, знакомства новые. Да, знакомства... На веселую компанию можно было и не рассчитывать. Простым смертным путевки в такое место достаются только зимой и ранней весной. Сейчас там ниже начальника отдела, небось, и нет никого. Ну, ничего не поделаешь, придется общаться с теми, кто есть. Хотя, чем черт не шутит. Возможно, и к лучшему. А вдруг удастся познакомиться с каким-нибудь боссом... помощь, продвижение по службе.
Господи, о какой же ерунде я думала! Самой смешно.
Жарко! На своей верхней полке я провалялась до вечера, ничего не делая и ни с кем не вступая в разговоры. К ночи жара спала, и мне пришлось накрыться простыней. Спать совсем не хотелось, усталость не накопилась за целый день безделья. В голову лезли всякие глупые мысли. Например, о белокурых мускулистых принцах, похожих на Брэда Пита, на серебристых «Мерседесах». Так хотелось утонуть в чьих-то нежных, крепких объятьях, раствориться в страстных поцелуях. Но вся эта книжно-сериальная романтика смешивалась с воспоминаниями о прозаической действительности: сопящие и кряхтящие мужики, пытающиеся вдавить тебя в диван, боль внизу живота, и одна-единственная мысль — скорей бы это закончилось. Мерзко! А про Андрюшу и вспоминать не хотелось. Гад! Пусть только попробует вернуться!
Попыталась выкинуть из головы все мысли, но сон, все равно, не приходил. Пассажиры на нижних полках давно уснули, голоса в соседнем купе сменились разухабистым храпом. Как же достала эта жара, духота! Нет, совершенно невозможно уснуть, но и лежать так, уставившись в потолок, тоже невыносимо... Еле-еле заснула.
Очнулась я глубокой ночью, за стенкой раздавался все тот же храп. Но что-то было не так, как-то жутко. Я села на полке, осмотрелась. Ничего подозрительного, но тревога усилилась, засосало под ложечкой. Казалось, что рядом со мной повисла пугающая своей чернотой пустота. Она просто находилась рядом, но не проявляла никакой активности. Будто выжидала, выбирала время, чтобы запустить в действие свой разрушительный механизм. Что произошло? И с чего бы? Может, что приснилось? Сама себя накрутила из-за этой неожиданно свалившейся поездки? Странно. По телу побежали мурашки, знобило. Это предчувствие чего-то страшного? Казалось, волосы шевелились на голове. Я сжалась в комочек и полностью спряталась под простыню. И вдруг все прошло. Чернота стала растворяться, пока совсем не сравнялась с полумраком купе, и внезапно, проскочив сквозь оконное стекло, улетела в сторону звезд. Все закончилось так же неожиданно, как и началось. Но я лежала тихо-тихо, боясь пошевелиться. Только с восходом я согрелась и заснула. Я так и не поняла, что же случилось, что же меня так напугало.
==========
На следующую ночь, уже в 409-м номере, произошло то же самое: как и в поезде, что-то было совершенно не так. Наверное, что-то страшное приснилось, потому что я была вся мокрая, а сердце колотилось как сумасшедшее. За мною кто-то гнался, и я тут спряталась. Но укрытие было такое маленькое, что казалось, удары сердца выдадут меня, так громко оно стучало. Я чуть приоткрыла глаза, чтобы осмотреться — темнота, даже не знаю, почему она была такая темная. Когда я ложилась спать, в окно светило несколько фонарей и в номере было даже светло. А сейчас... Нет, той зияющей пустоты из поезда рядом не было. Только тьма, неудобство и необъяснимая тревога, страх вокруг и во мне. И сквозь гулкие удары сердца я лучше слышала все шорохи за дверью, чем неприятное похрапывание Марьи Степановны на соседней кровати. Как будто я со своей темнотой была едина, а реальность, в которой я засыпала, была внешней. Не знаю, каким образом и за сколько времени мне удалось чуть-чуть успокоиться, и темнота постепенно начала светлеть. Я пыталась согреться, приспособиться, пристроиться.
Нужно было подумать о чем-нибудь хорошем. Это из-за того, что на новом месте. Но мысль, внезапно прорвавшаяся в сознание, встревожила еще больше. Не мой белокурый красавец с обнаженным торсом явился мне — только Света, только ее взгляд, только ее рука. Что это??? Что со мной происходит? Мне нравится девушка? Как? Этого быть не может! Этого быть не должно! Это — неправильно! Я не смогу! Я никогда не смогу! И вообще, это нереально. Я ее хочу, или это она меня завела? Я... ей... понравилась? Ужас!!!
Мурашки бежали по телу от таких мыслей. Снова стало зябко. Я свернулась калачиком и разбиралась: «Что я себе накрутила? Да, она неправильно на меня смотрела. Как неправильно? Необычно, непривычно, не так. И все? Нет, еще ее рука, от которой тепло шло прямо в душу, и это придавало какую-то неземную красоту закату. Все? Нет. Я хочу! Ну и?.. Что же теперь? Вешаться, что ли? Если даже все так и есть. Если даже я ее хочу. Да, вот сейчас возьму и скажу: «Я хочу Свету!» Не умерла же. И осталось только одно. Чтобы мое желание так и осталось желанием. И все будет нормально. И не будет никаких переживаний.
Но если и она меня хочет. Не пойму почему? Кто я для нее? Но здесь — курорт. Здесь можно все. Потому как никого ты не знаешь, никто тебя не знает. А я бы и согласилась попробовать, хотя бы из любопытства. Может, в этом тоже что-то есть? Ведь я слышала, что некоторые женщины любят только женщин. Может, и я смогу найти в этом что-то для себя приятное или хотя бы полезное, например, опыт. Но возможно, мне только показалось, что Светка как-то по-особенному отнеслась ко мне. Ладно, пусть будет, как будет. А если и она вдруг захочет, я готова попробовать. Тем более, время и место — подходящее». Странное чувство тревоги отступило. И через несколько минут я, успокоившись окончательно, заснула.
А, может, меня вселенная предупреждала, чтобы я не повелась на Свету? С тех десяти часов утра, когда мы встретились в холле, чтобы идти на пляж, она замыкала весь мир только на себя, практически, не отпуская меня ни на минуту. Особенно почувствовалось это в той игре в откровенность, хотя я же ее сама предложила, но она сразу ее перевернула. Она меня вводила в неудобное положение, будто добивалась чего-то. Потом хвалилась, как она отдавалась по-всякому, спрашивала меня, нравится ли мне так, будто я могу себе такое позволить? Она выпытала у меня все, что ей было нужно. Я как на допросе призналась ей во всем. Я ее заставила быть откровенной, поэтому сама и расплачивалась... Зачем она это сделала? Хотела меня унизить?
Прямо так сразу? Может, только для того, чтобы начать эту игру-не-игру в нашу Американку или нечто подобное? И то, что к концу вечера в ресторане я уже не смогла от нее уйти, только подтверждает, что у нее сразу был на счет меня какой-то свой план, она же специально меня влюбляла в себя. Все делала для того, чтобы я сама сделала шаги к ней навстречу.
Но не все так однозначно... Светка же сама предупреждала: мол, ты сама смотри, с кем связалась. Мол, у тебя всегда есть шанс смыться... если сил хватит. Будто я не видела сама, как она отшила тех ухажеров в ресторане, только посмотрела на них своим взглядом, а потом перевела в слова: «Нас мужики не интересуют. Мы — лесбиянки». И ведь неудобство испытала я, а не она. Будто это я хожу и кричу, что я люблю женщин, что я хочу секса с нею, пытаюсь убедить всех, что я имею право. Она же таким образом, можно считать уложила меня к себе в постель. Я оправдывала нас, но ведь тем самым я же себя и уговаривала.
А как с Марьей на следующее утро было! Все на моих глазах произошло...
Мы поднимались на четвертый этаж и встретились с Марьей. Только несколько секунд я боялась того, что Марья что-то скажет, что-то подумает. Света, жестом предупредив меня, чтобы я не вмешивалась, сама заговорила с нею. Нет, не так. Внезапно Света исчезла, а появилась Светлана Николаевна, и ее взгляд был совершенно другого плана, чем тот в ресторане, направленный на мужиков. Он не испепелял, не прогонял — он, как взгляд Медузы Горгоны, даже не мне предназначенный, парализовал мысли и тело, проникал куда-то в самую глубину души, ворошил и поднимал спящих призраков сознания. А те лишили меня возможности сопротивляться, заполняли мое существо ужасом. И я могу представить, что чувствовала Марья, когда Светлана оттащила ее подальше от меня и там чем-то сильно загрузила. Так, что по окончании разговора бедная женщина даже на меня смотрела подобострастно, ища хоть малейшей поддержки, хоть какой-то милости... Казалось, все в ней стонало: «Отпустите, меня, пожалуйста». Мне показалось, что Светлана отплатила за боль, причиненную мне Марьей, той же монетой. Только сила воздействия и способности разные. А я почувствовала себя в полной безопасности. Странно. У меня ни с одним мужчиной не было такого чувства защищенности, как рядом с этой миниатюрной девушкой.
И вроде бы я уговорила, что у нас уже любовь, но тут она звонит в Воронеж, и из ее разговора, который я даже не подслушивала специально, ведь он был при мне, я узнаю, что если бы там что-то не получилось, она бы в тот же день уехала. Вот когда стало совсем плохо. Я себе придумала, накрутила, решила, что только с нею я могу жить... что у меня со Светой очень серьезно и надолго... А оказалось, что кроме затаскивания меня через мою же влюбленность в какую-то темную историю, есть проекты и поважнее. Поэтому можно было меня бросить в любой момент, что бы я там себе не придумала. Но если там получилось, значит, можно было продолжать со мной.
Вот и дошли... Американка — жестокая игра. Может, ради нее и все затевалось с самого первого дня? И какая разница, что предложила ее я. Она же так сформулировала правила... что ей нужна я в качестве рабыни. Чтобы я сама отдала себя ей в полное распоряжение, и чтобы выход из этой игры был нереальным, невозможным. Что она собирается со мной сделать? Зачем ей это?
А я считала, что я ее любила... Хотя, стой! Почему же считала? Я и сейчас ее люблю! Даже в такой роли. И только это оправдывает и меня, и ее... И только в таком случае, все мои нестыковки убираются... или оценка их меняет свой знак с отрицательных на положительные. Она же может ошибаться? А я могла за нее все придумать. Могла же...
Я все равно... верю в нашу любовь. Я ее люблю!
И мы закончим эту дурацкую игру. Я должна дойти до конца.
|
