Глава 4. Госпожа
В конце концов умереть тоже не плохо.
Альберт Эйнштейн
Госпожа убрала ногу сначала от лица, потом освободилась из плена ног своей рабыни.
—Ты есть хочешь?
—У меня нет других желаний, кроме желаний Госпожи.
—А в туалет?
—У меня нет других желаний, кроме желаний Госпожи.
Госпожа встала, оделась. Танька поднялась за ней, постояла несколько секунд и, не услышав новых приказаний, покорно пошла на свое место возле кресла. Только она уселась, Госпожа внимательно рассматривала ее. «Никаких эмоций, никаких желаний в этих глазах, в этой позе — вещь под полным управлением. Сейчас можно заставить ее сутки стоять на одной ноге, и она будет стоять, пока не упадет. А зачем мне, чтобы она падала? Незачем. Она мне нужна для забавы и для развлечений. Понятно. Что, развлечемся? Пора!»
—Сходи в туалет.
Танька встала и пошла, через две минуты она вернулась расстроенная.
—Что случилось?
—Я не смогла выполнить Ваш приказ, Госпожа,— она пошла к батарее, отвязала поводок, принесла и подала его.
Госпожа в раздражении бросила его на пол. Танька зарыдала в голос. Она не могла придумать, что ей делать, как угадать мысли Госпожи, чтобы угодить, поэтому она только ждала и ревела.
—Успокойся.
Танька, прерывая рыдания, сказала с готовностью:
—Да, Госпожа,— и впрямь стала успокаиваться.
—Так ты меня боишься?
—Да, Госпожа.
—А еще кого или чего боишься?
—Как скажете, Госпожа.
—Я сейчас тебя изнасилую.
Танька сжалась в ожидании неизвестных ощущений:— «Вот еще чего добилась»,— по ее телу пробежала крупная дрожь. Госпожа чуть было не оставила эту затею, ей показалось, что то, что она задумала, было равносильно издевательству над маленьким больным котенком. Но все уже готово, и назад пути нет. Госпожа взяла Таньку и швырнула на кровать, руки рабыни закованы в наручники и одновременно зацеплены за грядушку. Госпожа взяла Танькину ногу и привязала чулком к краю той же грядушки, вторую — к другому краю. Глаза у Таньки закрыты. Чего-то не хватает. Если насиловать, значит, кричать будет. Госпожа сняла свои трусы, скомкала их и, заставив открыть рот, всунула их туда в виде кляпа. Пояснив:
—Чтоб не орала.
Подготовительные работы закончены. Теперь — пора! Госпожа достала из пакета фаллоимитатор, приставила его к дырочке заднего прохода. Она такая малюсенькая, что он туда при всем желании не мог войти, потолкалась — не получается. Танька пыталась помочь Госпоже. Зачем? Да затем, что ее Госпожа не может сделать то, что захотела. Кошмар, но это же не изнасилование, а черти-че! Госпожа пошла искать крем, ввозвратилась. Глаза у Таньки закрыты, из них текут слезы. Какой ужас! Что делать? Смазала кремом задний проход, попыталась всунуть один палец — вошел, два — тоже. Оставила в покое на минутку, пока смазывала имитатор, снова попыталась вставить, наблюдая за Танькой.
—Глаза открой!— приказала Госпожа.
Глаза... Глаза, от которых хотелось бежать! В них и ужас, и готовность, смирение и страх.
Танька увидела жуткую картину — перед ее глазами с одной стороны стояла ее любимая и страшная Госпожа, а с другой — нависший почти над самым лицом ее собственный зад, готовый для изнасилования. Во рту — трусики, трусики Госпожи — ей ли не знать этот вкус и запах.
—Смотри в глаза, не дай Бог, отведешь,— как будто из другого мира доносится до Таньки голос Госпожи.
Еще раз попыталась — не получается! Внутри все сжалось, от страха и ожидания. Резкий удар рукой по битой заднице. Сильнейшая боль. Мышцы напряглись, но только они чуть расслабились, Госпожа нажала почти изо всей силы — боль стала еще сильнее — он там. Очень глубоко, очень резко. Все! Зубы еще сильнее стиснули трусы. Глаза Таньки округлились. Что там увидела Госпожа? Ужас, отражение боли, терпение, просьбу, мольбу — столько всего намешано. Но она даже стона не услышала. Госпожа с трудом втиснула его глубже, еще глубже. Ощущение у Таньки не из лучших, казалось, что все разрывалось там. Выражение лица Таньки приобрело стоический вид. Но постепенно мышцы привыкли, растянулись... Госпожа потихоньку вытащила... Выражение глаз Таньки почти не изменилось. Только, может, появилось недоумение — типа, ну кто так насилует! Госпожа оторвалась от этих беспредельно несчастных плачущих глаз и увидела, что натворила: имитатор был в крови. Совсем немного, но это же — кровь! ЕЕ КРОВЬ!!! Госпоже стало вдруг так стыдно, так больно, что она выронила имитатор на пол, заплакала.
«Нет, я больше так не смогу,— Госпожа сломалась. Слезы текли градом.— Выходит, мне больнее, чем ей. Потому что это только мое желание, она согласна на все! Она готова терпеть что угодно — она Танька. Это не изнасилование! Она же согласна». Госпожа, уже не стесняясь, ревела, развязывая свою Таньку. Та тоже плакала, не так громко, но так же безутешно, закрыв самовольно глазки, чтобы не видеть позора своей Госпожи.
Госпожа развязывала и целовала ее, хотела просить прощения, но прощение просить нельзя — дальше издеваться уже некуда! Поэтому только молча целовала ее, Танькины, глазки, ее губки, ее ножки, ее битую и насилованную попку.
==========
Когда Танька была освобождена ото всех пут, Госпожа сползла на пол — и ревела, как тогда Танька — от своего бессилия. «Не смогу я этого никогда сделать! Никогда!!! Нет в этом удовольствия! Никакого! В том чтобы мучить. Я перешла ту грань, которую могла позволить себе с Танькой, но сломалась раньше. Я не смогла быть Госпожой. Не смогла!!! Почему я должна мучить ее? Почему?!! Может, я смогу иначе? Я же могу переменить правила? Ведь это она может все! Она сможет все, даже то, что не могу я. Стоит только мне захотеть. А что она делает? Лежит и тоже тихо ревет. Итак, мне не нужно ее изнасилование, мне нужно чтобы мою жопу трахнули. И она ее трахнет! Никуда не денется. А сначала выпорет. У нее нет выбора»,— Госпожа, не поднимаясь с колен, подползла к кровати, она стала целовать ножки своей рабыни. Танька в ужасе хотела убрать ноги, но Госпожа удержала их, крепко обняв. Танька чувствовала, как на ее ноги падают слезы Госпожи. Это было больнее, чем от ремешка.
—Ты меня сейчас привяжешь и выпорешь,— безапелляционно заявила Госпожа, когда немного успокоилась, и на мгновение перестала целовать.
—Госпожа, я прошу Вас. Не надо... пожалуйста... я не смогу. Пожалуйста...— Танька с трудом поднималась с кровати, она плакала. Она сопротивлялась. Она даже подумать такого не могла, что ей придется...
—Ты не можешь отказаться,— предупредила Госпожа, и добавила:— И тебя еще придется наказать.
—Я на все готова, Госпожа,— Танька снова устраивалась на кровати, готовясь принять любое наказание, любую боль. Лишь бы только не бить ее.
—Нет, я тебя бить не буду, извини. Ты мне кое-что расскажешь. И знаешь, о чем?
Танька опешила. Она снова встала. Единственное, что было хуже того, чем заставить выпороть ее Госпожу — рассказать о прежней. Танька побледнела, она умоляюще посмотрела на свою Госпожу.
—А если я расскажу про нее, то не надо будет Вас потом...— Танька даже не смогла произнести это кощунственное слово.
—Надо, обязательно. И, как я понимаю, еще сильнее...
В душе Таньки творилось невообразимое. Значит, еще слово, и случится что-то такое, что будет страшнее всего предыдущего. Госпожа, наконец, взглянула в ее глаза. Это было чересчур ужасно! То выражение глаз, когда Танька была насилованной, по сравнению с нынешним, можно было назвать улыбкой. Такой боли, такого страдания Госпоже видеть не приходилось никогда. Но она, не отводя взгляда, добавила:
—И не только пороть, но еще и...
Глаза совсем потухли, и только губы что-то неслышно шептали, может, кричали, и только через долгое-долгое время стали пробиваться первые звуки:
—Нет, Госпожа... Пожалуйста... Не надо...— причитала Танька.— Пожалуйста...
—Прекрати!— властно произнесла Госпожа, хотя и стояла на коленях.
Но рабыня, тоже стоявшая на коленях перед ней, замолчала и в знак согласия и покорности опустила глаза.
Госпожа продолжила:
—Но раз ты заговорила про нее, теперь ответишь на несколько вопросов. Она тебя часто била?
—Три раза.
—Розгами и прилюдно?
—Да.
—Это больнее, чем поводком?
—Да.
—А за что она тебя наказывала?
Танька вся сжалась еще сильней и не отвечала, поэтому Госпожа сразу же сказала:
—Можешь не отвечать. И сколько ударов в первый раз?
—Пятьдесят.
Госпожа аж присвистнула. Выходит, те двенадцать — это вообще ничто, а надо было бы раз пятьсот, да розгами. Какой кошмар!
—Круто! Но теперь все понятно. Значит, так, Таня, сейчас ты меня должна привязать к креслу. И семьдесят пять ударов поводком. Нормальных, человеческих ударов. Если будешь плохо бить, мне придется удвоить, потом утроить и так далее... Понимаешь?
Танька кивнула. Она понимала, что все равно придется, несмотря ни на что, хотя ей это было совсем через силу. Она смотрела в глаза своей Госпоже, и в ее взгляде не только просьба — безмолвный крик: «НЕ НАДО!!!»
Госпожа тоже смотрела на нее. Нет, так не пойдет. Надо по-другому:
—Танечка, милая, иди сюда, я тебя благословлю на это,— она взяла голову Тани, и поцеловала в губы. Оторвавшись от них, она продолжила:— Я все знаю. Я представляю как тебе... это. Но я прошу тебя, пожалуйста, ради меня, ради себя. Ты же умеешь, я знаю. Я прошу тебя, я приказываю тебе. У меня нет другого выхода. Я люблю тебя.
Танька почти уже смирилась. Госпожа еще раз поцеловала в губы, сползла к ногам своей рабыни и стала целовать их.
—Госпожа, пожалуйста, встаньте! Не рвите мне сердце, я сейчас умру.
—Танечка, это моя последняя просьба, если ты этого не сделаешь — умру я,— Госпожа встала в кресло, опустила через спинку руки, раздвинула ноги, чтобы было ближе к ножкам, и сказала:— Привяжи, а поводок на полу. Пожалуйста.
Танька, душимая слезами, привязала свою Госпожу. Вот он — объект наказания, которого никогда не касалась ни розга, ни ремешок. Как страшно ее бить! И как это необходимо им обеим! Танька это поняла, но еще раз сказала:
—Простите меня, пожалуйста.
—Таня, милая, понимаешь, я даже не приказываю, я прошу тебя, пожалуйста! Этого хочу я. И ты сможешь. Я в тебя верю.
Удар резкий, сильный, будто ожог, опалил задницу. Госпожа выгнулась, сжалась и взвыла... Второй, третий, четвертый, пятый... десять. Слезы ручьями текли по щекам. С каждым разом боль все нарастала. Казалось, сейчас Госпожа потеряет сознание. Но она, понимала, что это еще не самое страшное.
Тут Танька остановилась, Госпожа, всхлипнув, спросила:
—Ты считаешь?
—Да. Вы расслабьтесь, легче будет,— позволила себе такую наглость Танька.
Но Госпожа отреагировала правильно, она услышала ее слова. Расслабилась и старалась молча принимать удар за ударом. Танька била, била сильно! Как положено. Потому что за каждый плохой удар пришлось бы еще столько же, а это было бы слишком большое наказание для обеих. Уже пятьдесят. Вся задница исполосована вдоль и поперек. Особенно рвали душу следы от сгиба поводка, оставлявшего на коже закругленные синяки. «Все, на пляж она больше не пойдет. Зачем же она так?!! Я же не хотела и сейчас не хочу. Она знает, чего хочет? Только бы у нее получилось!»— рука устала от непомерной работы, а Танька от душевных страданий — еще больше.
Госпожа молча плакала. Да, она захотела узнать, что же могло быть приятного в этой боли, но ничего не получалось, хоть убей. Оставалось только дотерпеть до конца. После небольшой передышки удары возобновились, но неожиданно закончились. «Все??? А как же? Почему не получилось? Теперь что, насиловать? Или? Что она делает?»
А Танька, обливаясь слезами, не в силах больше смотреть на результаты своей деятельности, самовольно пошла к кровати, нашла крем и стала смазывать бугристую кожу битой попочки Госпожи. Она целовала, она смазывала рубцы, чтобы облегчить страдание. И тут произошло... Вот оно! Ее Госпожа кончила. Именно от этой ласковой боли. Именно от этого! Госпожа прошептала сквозь слезы:
—Спасибо тебе! Все, Танечка, ты свободна. Прости меня.
==========
Света опустилась на колени, ей захотелось развязать Юльку, но что-то не дало. Что-то внутри запротестовало. Она встала, сняла с себя ошейник. Из ее глаз все еще текли слезы. Теперь она молча мазала синяки и ссадины, доставляя своей бывшей Госпоже сладостные мучения. Она это знала. И вдруг ей пришла мысль. Гнусная. Но исполнить ее было необходимо. Она встала, оставив Юльку привязанной в кресле, пошла в ванную, умылась и, не говоря ни слова, сама оделась. Прошло минут десять. Пауза затянулась. Света не знала, что ей дальше делать, она сидела и ждала. Может, удастся успокоиться, тогда и решение придет.
Юльке за это время стало совсем невмоготу, руки и ноги болели, задница саднила и жгла, она совсем ничего не понимала. Если Света не хочет быть Госпожой, то почему она ее не отвязала, если хочет, то, что она делает? Как стать правильной рабыней без Госпожи? Может, она сейчас ее развяжет? Можно ли говорить или нельзя? Она не дождалась.
—Госпожа...— позвала Юля, никто не отозвался.— Госпожа, Ваша рабыня просит Вашей милости.
Света подошла к креслу так, что Юлька увидела ее ноги. Она стояла и молчала. Наконец, до Юли, как из другого мира донесся незнакомый голос, похожий на Светин, но как бы не ее:
—Так, значит, ты моя рабыня?
—Да, Госпожа.
—Тогда кто тебе разрешал разговаривать? Или ты хочешь, чтобы я подчинялась всем твоим дурацким правилам, приказам, просьбам?
—Простите, Госпожа, я так виновата перед Вами.
—Ты это оставь, я сама знаю, что мне делать,— сказала Госпожа, но все-таки принялась развязывать свою рабыню. Сначала были развязаны руки, потом ноги.— Танька... Танечка. Ты знаешь, это имя тебе вполне подходит. Но, ты меня уже успела достать. Не успела я даже начать, как ты сразу принялась мной командовать, учить. Ты знаешь, что должна быть наказана?
—Да, Госпожа.
—Вставай.
Танька встала, руки вытянуты по швам, плечи опущены, голова тоже. Как ей хотелось попробовать, что там у нее? Каковы последствия? Но она не решалась.
—Смотри мне в глаза!— Госпожа взяла Таньку за подбородок и подняла голову, чтобы видеть выражение глаз:— Ты есть хочешь?
—Нет, Госпожа.
Презрительный взгляд Госпожи окатил Таньку, как ледяной водой. Госпожа взяла бутерброд, принесенный ей же Юлей, и дала его Таньке.
—Ешь!
—Я не хочу, я же вам его приносила, Госпожа.
—А мне плевать, хочешь ты, не хочешь. Жри, сука!— злоба, чуть ли не ненависть мелькнули в этих глазах.
Танька жевала и давилась. Бутерброд не лез в глотку.
—Быстрее. Еще один. Еще.
Танька еле-еле впихнула себе в рот третий бутерброд.
—А говорила, не хочешь,— недобро ухмыльнулась Госпожа.— Вон как быстро все съела.
Танька с трудом поглотила последний кусок. И стала, опустив голову. И вдруг щеку опалила пощечина.
—Свинья неблагодарная,— с раздражением сказала Госпожа.
—Простите... простите меня. Спасибо, Госпожа, за заботу о недостойной рабыне. Простите.
—Уйди с глаз долой. Скотина!
Рабыня отошла так, чтобы ее не видела Госпожа. Но та повернулась, и этот взгляд обжег Таньку. Она заплакала и пошла к двери, ей нет больше места в этом номере. Она открыла замок, опустила ручку, и тут услышала голос Госпожи:
—Танечка! Иди сюда.
Танька прибежала к Госпоже. Встала перед ней, не поднимая глаз.
—Что прикажете, Госпожа.
—Смотри в глаза.
Танька подняла заплаканные глаза. Все, Юльки нет — чистая Танька. Без мыслей, без желаний.
—У тебя хорошая Госпожа?
—Очень хорошая.
—Ты знаешь, что я тебя должна наказать за твое гадкое, дерзкое поведение.
—Да, Госпожа.
—Какого наказания ты заслуживаешь?
—Очень строгого. Как прикажете, Госпожа.
—Что-то скучно у нас. Я, наверное, приглашу гостей. Ведь тебя развлечь надо будет.
Из глаз Таньки сами собой потекли слезы. Она ничего не хотела говорить, она снова пыталась отдать себя в руки своей Госпоже. А та продолжала:
—А ты будешь нам прислуживать, и все такое. Вот только с твоей униформой я пока не решила. Что тебе надеть? Ошейник точно, а еще что, не знаю даже. Может, маечку? А как битая задница будет сверкать! Прикольно.
Танька была в панике, она уже не могла просто смотреть. Сначала она быстро-быстро моргала, потом совсем закрыла глаза. «Так нечестно».
—Да, не переживай сильно, ты их знаешь: наши соседи по столовой — Стас с Леной. Вспомнила?— и, как будто только заметив, что Танька против, спросила:— Ты что, не хочешь?
Глаза Таньки совсем не открывались, слезы текли ручьем. «Что же это творится? Зачем?»
—Открой глаза!
Глаза распахнулись, но кроме ужаса Госпожа ничего там не увидела. Она влепила пощечину рабыне и зло произнесла:
—Мразь! Иди, стань в угол!
Танька, тяжело ступая, прошла и стала на колени в угол. Она плакала, безутешно. «Неужели это правда? То, что она сказала? Я — мразь? Неужели она так ко мне относится?»
—Так ты готова к приему гостей?
Танька вздрогнула, всхлипнула и с трудом произнесла:
—Как Вам будет угодно, Госпожа,— и снова заревела, теперь в голос.
—У меня есть способ как тебе от этого избавиться. Держи!
Госпожа дала Таньке книжку, листочек бумаги и ручку:
—Пиши.
—Что писать, Госпожа?
—Ну, ты и бестолковая! Смотри, чтоб слезы на листок не капали. Так ты не знаешь, что писать? Ладно, продиктую: «Мне надоела эта бессмысленная жизнь. Я не хочу больше мучиться. В моей смерти никого не вините». Все. Написала?
—Да, Госпожа.
Танька прочитала еще раз. Она становилась самоубийцей, она полностью отдавалась во власть своей Госпоже, чтобы той не было из-за нее неприятностей. Поэтому она без напоминаний и дополнительных указаний сама расписалась и спросила:
—Какую дату поставить, Госпожа?
—Сегодняшнюю,— не раздумывая, сказала Госпожа, как будто только этого вопроса и ждала.
Танька дрогнувшей рукой поставила дату — это все! И протянула листок с книжкой Госпоже. Танька снова увидела эти глаза, без капли жалости, без сострадания. И снова отвернулась в угол. Задница болела очень! Что там? Почему так больно? А слезы текли и текли. Танька прислушалась, что делает Госпожа — ничего не слышно.
А Госпожа сидела в кресле и краем глаза наблюдала, когда же Танька не выдержит и попробует, что там, на попке, или вытрет слезы. Вот... вот... Сейчас... Руки непроизвольно дернулись и коснулись битой задницы.
—Впечатляет?— насмешливо спросила Госпожа.— А кто тебе, интересно, это разрешал? Или ты думаешь получить от этого удовольствие?
Руки резко опустились. Танька сжалась. Что сейчас будет? Вся она покрылась гусиной кожей. Она чувствовала на своей спине и на заднице тяжелый обжигающий взгляд Госпожи.
—Так, по-хорошему, значит, не хочешь? Ладно, возьмись за них крепче и держи, не отпускай! Так приятнее тебе будет.
Танька взялась руками за ягодицы и аж взвизгнула — задницу как ошпарило. Она сильнее сдвинула ноги, провела рукой по рубцам. Вся попка была как стиральная доска — ребристая. А теперь еще и держать. Она сильно сжала ягодицы, и ее как током прошило. То ли от боли, то ли от жуткого напряжения и переживаний, но она кончила.
—Все-таки кончила. Ну-ну... Скотина,— прошипела Госпожа.— Ты, давай, мастурбируй, а я пойду. Дверь закрывать не буду, ты знаешь, что так лучше, и табличку, чтобы не беспокоили, уберу. Видеть тебя не могу больше!
—Госпожа...— еле слышно прошептала рабыня.— Госпожа...
Но Госпожа ушла, громко хлопнув дверью.
Юлька стояла и мучилась даже не столько от физических страданий, сколько от душевных. Куда она попала? Что хочет от нее Светка? Может, именно для этого было все? И она специально так подстроила, чтобы над ней, Юлькой, поиздеваться и убить? «Да, устроила я себе жизнь! Вот, что значит доводить себя до такого с незнакомыми людьми. Она же все может! Но и я могу. Я просила. Я хотела. Но я не думала, что так страшно будет. А я сама? Когда ее к батарее привязывала? Это что? Наслаждение от власти? К черту такое наслаждение! Но я же получила. Она мне помогла. Значит, и я должна помочь ей. Как, если она на меня такая злая? Стать выше, чем сейчас. Стать такой, как стала она? И тогда у меня появится хоть один шанс. Значит, стать настоящей рабыней — Танькой. Противной Танькой, с ее противной наглой задницей. А я ее пожалела. Кошмар!»— Юлька лихорадочно думала. Она боялась, потому что в глазах Госпожи не было ни капли надежды, ни грамма любви. Она больше не видела Свету. А может, она сама ее убила, когда привязала к батарее, насиловала или когда бить заставила? А вместо Светки появился монстр.
«Ну и развлекушки, чуть ли не до смерти. Нет, до смерти же! Я уже написала. Тем более, она сегодня меня все равно убьет. Я же дала ей право. Не понимаю! Она что, на самом деле такая? И как я с нею собиралась жить? Бежать... Тем более, она на меня даже ошейник не надела, ей, значит, не понравилось. Ни привязывать не стала, ни наручники надевать. Может, сейчас смыться? Быстро собрать вещи и бегом отсюда. Бегом!!! Ну его на фиг!!! А эти злющие глаза, а ее способности. Оставаться больше нельзя ни минуты. Срочно бежать!!!»— Юлька опустила руки. Прислушалась, ничего не услышала, да и не могла услышать. Она, поднимаясь с колен, оглянулась... И увидела то, что меньше всего ожидала увидеть...
Света...
Прямо перед ней, в двух шагах...
Сидит тихо на кровати, смотрит.
Наверное, она ждала этого, и именно этого боялась.
Какое у нее выражение лица! В нем не было презрения, ненависти. Было страшнее — недоумение и разочарование.
Юлька в испуге резко отвернулась и упала в угол, схватилась за ягодицы, теперь ожидая вообще чего угодно.
—Значит, так...— сказала Света и надолго замолчала.— А я думала, ты ко мне лучше относишься,— Света принимала решение. Наконец, она продолжила, страшно продолжила:— Все, я согласна. Я больше не хочу с тобой играть. Ты не можешь быть моей рабыней...— Юлька услышала, как Света всхлипнула.— Ты меня не любишь. Совсем... Я тебя не держу. Скатертью дорога. Ты свободна, Юля. Уходи! И... прощай,— Света громко заплакала, упала на кровать и отвернулась к стене.
Юлька была ошеломлена, теперь она не знала, как ей поступить. Она не выдержала и сломалась. И Света прогоняет ее. Она освободила ее от Таньки, а выгоняет теперь ее, как Юльку.
«Ой, как не хочется, чтобы все это так закончилось. Как вымолить прощение?» Она, выходит, не любит Свету? Да? Нет!!! Она хочет любить и будет любить! Всегда. И готова за это даже до конца жизни быть ее рабыней, а не только на время этой игры. Юлька встала. Света, закрыв голову подушкой и отвернувшись к стене, безутешно плакала. Юлька подошла к кровати, взяла ошейник, надела его на себя, плотно сжав горло, сняла свое кольцо и положила на кровати рядом со Светой. На тумбочке лежала ее предсмертная записка с сегодняшней датой. Юля взяла ее, прочитала еще раз, вернулась к кровати и положила под кольцо.
А сама вернулась в угол и встала, как поставили. У нее больше нет своих мыслей. Она больше себе не принадлежит, пока ее Госпожа не убьет или не отпустит. Что в настоящее время почти одно и то же. Отпустит не так, как это произошло только что, а только после завершения. Она хотела играть или хотела быть. Она стояла и мучилась угрызениями совести. Танька не слышала, да и не прислушивалась к тому, что происходит в комнате. Света уже не плачет, а если плачет, то тихо. А может, она ушла? Но даже если бы сейчас пришли убирать номер, или гости обещанные, Танька бы не двинулась с места без приказа. Она никого не может и не будет слушать, пока не прикажет ее Госпожа. Сама себя Танька считала себя мерзкой наглой скотиной. Танька, она и есть Танька. Она даже свыклась с неудобством стояния на коленях, у нее открылось второе дыхание. Ей ни ошейник, ни даже битая задница со сжимающими ее руками, не мешали. Они только помогали Таньке ощутить себя мерзкой противной рабыней.
==========
Но в то же время, как только она решила, что только этим — своим полным подчинением без права на ошибку, может спасти их любовь, она будто вернулась на несколько дней назад, когда Света обещала что-то сделать Юле. Картинка была такая явная и четкая, даже мысли свои она вспомнила:
«Милая моя, ну что ты там делаешь? Ты же знаешь, что я жду! Ты так рассматриваешь меня, что я чувствую, как твой взгляд скользит по моим ногам. Тебе они нравятся? Я знаю, что нравятся, как и мне твои. Вот сейчас я смотрю на тебя, любуюсь и пытаюсь угадать, что же ты хочешь мне сделать? Мне это мешает, а я не хочу мешать тебе. Можно, я закрою глаза? Ведь ты же не обидишься? Я готова ждать. И буду долго-долго ждать. И буду чем-то другим тебя чувствовать. Я на все готова. Я смогу принять от тебя все.
Ой, что это? Твоя ладошка скользнула мне под коленку. Ты чуть меня не обожгла — какая же она горячая! Да, ты не спешишь, я это знаю, я тоже согласна, что спешить некуда. И я даже угадываю, что ты сейчас сделаешь. Да, милая, ты лишь чуть потянула мою ногу вверх, как она сама, сгибаясь, как будто она ничего не весит, начала подниматься. А ты представляешь, как я удивлена? Никогда не чувствовала свою ногу такой невесомой, такой податливой. Ой! Ты снова обжигаешь. Твой поцелуй, он гораздо горячее твоей ладони. И снова ты меня оставляешь. И ни одной точки соприкосновения. А я хочу! Но ты же знаешь, что я тебе доверяю беспричинно. Я вся в твоей власти. И только хочу понять, что же я получу? Нет, скорее, что же ты придумала для меня? Ведь еще ничего не было, но мне уже нравится: и эта медленность, и этот резкий переход от того состояния, когда я одна и когда твоя. Да!!! Ты видишь, я уже ждала, теперь я была готова к твоему касанию, и не вздрогнула даже. Просто горячая волна прокатилась по всему телу. Но меня снова поразила легкость моей ноги. А может это ты у меня такая сильная?
А ты знаешь, Светочка, я боюсь. Мои ноги наливаются тяжестью, и я не могу их удержать! Они раздвигаются в разные стороны под этой тяжестью. Страшно. Ой, спасибо, ты поймала их, иначе я бы сломалась. Такие тяжелые они были, и так быстро они падали! А вот так — я снова не чувствую их веса. Как ты так можешь делать? Ты мне расскажешь потом, или я сама это смогу понять? Не важно, сейчас это совершенно не важно. Твои руки держат меня, а взгляд, твой взгляд... Я знаю, куда он стремится. Я уже чувствую, куда он дошел. Там и так все горит, все плавится под твоим взглядом. Я так тебя там жду! Прикоснись, пожалуйста, я хочу! Но почему ты не целуешь? Почему не можешь провести хотя бы пальчиком? Ты что, не видишь, как она требует? Ну, пожалуйста!.. Я с ума сойду!
Нет, тебя не дождешься, тогда я сама. Где твоя попка? Ой, какая прохладная кожа! Ты тоже вздрогнула? Я тебя тоже обжигаю? Так тебе и надо, будешь знать, как третировать меня. Но я немного успокоилась. А у тебя кожа стала такой же горячей под моей рукой. Так ты сможешь отпустить мои ноги? Я уже не прошу поцелуя, я хочу, чтобы ты хоть пальчиком там провела. У меня там все горит нестерпимым жаром, а если ты не коснешься, я взорвусь. Ты же не хочешь этого?
Нет, я не знаю, что ты придумала. Не знаю! И ладно. У тебя свой план, и он мне нравится. Несмотря на твое бесчеловечное ко мне отношение. Ты встаешь? Хорошо, вставай. Я же знаю, что ты меня не бросила. Я чувствую, куда твой взгляд упирается. Я тебя отпущу. Ведь кроме твоих рук, я чувствую еще твое дыхание. Оно не такое как обычно, оно возбужденное, и ты от меня этого не скроешь. Я же сама дышу так же, и часто-часто мы попадаем в резонанс, и от этого снова прокатываются волны, мышцы напрягаются и расслабляются, не подчиняясь рассудку, но в такт нашему дыханию.
Ой, как ты интересно придумала! Теперь твои ноги стоят у моих плеч, а моя голова между твоих ног. Теперь мне мало лишь чувствовать. Мне надо видеть! Я открою глаза? Да, я понимаю, что ты хотела мне показать. Твои губки прямо перед моими глазами, как мои — перед твоими. Я могу смотреть и видеть то, что видишь ты. Да? Умница ты моя! Как я сразу не догадалась! И я знаю, что ты почувствовала, как только я чуть подняла голову не в силах противостоять твоему зову. Ты же не только поймала меня своими ножками, ты оторвала взгляд, и поцеловала, но не туда! А только в ногу. Милая, родная, что же ты делаешь?!
Я согласна. Ты знаешь, что делаешь. Тогда и я могу поцеловать, ты же мне это позволишь. Мне приходится вертеть головой, целуя то одну, то другую твою ножку. А ты медленно с каждым моим поцелуем все больше их раздвигаешь. И если бы я захотела сейчас дотянуться до твоих кучеряшек, я бы смогла это сделать, но... Теперь я понимаю, что было рано. Тогда было рано, да и сейчас тоже. Мы остановились. Я, поворачиваясь, коснулась губами твоих волосиков. И, как ни странно, ты тоже примерно там же оказалась в то же самое время. Твое дыхание из тяжелого стало тяжело-прерывистым, я чувствую, как к обжигающему взгляду добавляется не менее горячее дыхание. И это такая ласка! Чудо!
Я теперь все поняла! Какая же ты у меня умница!!! Я вижу то, что видишь ты, я чувствую то же, что и ты. Я могу делать все то же самое, что делаешь ты. И я снова, еще раз понимаю, что нельзя тебя сейчас целовать. Ведь даже мои ягодицы не напрягаются, чтобы ты вдруг не коснулась своими губами этой ало-розовой плоти. И ты перестала приближаться ко мне, как будто, испугалась. Но ты не испугалась, это я точно знаю. Как я хочу, чтобы ты меня поцеловала или лизнула там, хоть один раз, так и не могу себе позволить то же сделать тебе, потому как я не насладилась властью над тобой. Я хочу, чтобы ты... и не могу тебя. Класс!!!
Я вдыхаю твой аромат — самый лучший в мире из тех, которые мне приходилось слышать. Через нос, рот, сквозь легкие — он течет по всему телу, заполняет меня твоим возбуждением. А как ты раскрыта, как сжимаются и кричат все твои складочки. Но я буду сильной, и буду стараться так долго продлить это... насколько смогу. А еще, вот я тебя сейчас поглажу. Вот, руки скользят по твоей спинке, попочке. Что ты дрожишь, милая? Тебе приятно? А как дрожат твои ножки! Я только заметила это. Но ты же знаешь, ты сама видишь, у меня же дрожат так же, все быстрее и быстрее, совсем неконтролируемо. Нет, но самое главное, я ведь знаю, что у тебя творится. Я вижу это вот здесь, перед моим лицом. Я знаю, как она истекает влагой, я знаю, как она требует, что переполнение всем уже запредельное. И я уже не смогу выдержать, если ты меня сейчас же не поцелуешь, я сама не вытерплю и подставлюсь под твой язычок. Ведь у тебя, так же как и у меня, он наготове, и стоит лишь двинуться мне чуть-чуть, как он...
Прости. Больше не могу я!!!
Мы сделали это одновременно, и одинаково: ее ножки не выдержали и подкосились, и то, чем я так долго любовалась, двинулось ко мне, точнее упало, закрыв мой давно зовущий раскрытый рот. И стоило мне провести между ее складочками языком, слизывая ее влагу, такую необыкновенную, такую... Все, что так долго-долго копилось, что требовало выхода, вдруг взорвалось атомным взрывом внизу живота, и от этого места одновременно во все стороны покатилась ударная волна наслаждения. Не знаю, может, она так быстро докатилась до головы, но и там тоже произошел не меньший взрыв, как цепная реакция. Казалось, что волны с размаху врезаются в стенку, в череп изнутри, и откатываются назад, мечутся там, отражаясь от последних жалких обломков сознания, сталкиваясь между собой и порождая все новые и новые волны. Я ничего не слышала, что было снаружи меня, или этот внутренний шум заглушал все остальное. Мои глаза не воспринимали того, что творится вовне, взгляд был направлен внутрь меня — мир схлопнулся. Я слышала, как водопадами льется кровь по всему телу, а вслед за этим потоком, я видела, как рушится внутренняя структура. То, что раньше было какими-то органами, скелетом, всеми этими нужными системами, теперь смешивалось в одну наслаждающуюся массу. А внешний мир? Мне показалось, что вселенная вздрогнула от оргазма. Я потеряла ориентацию во времени и пространстве. Нет, было во внешнем мире еще кое-что, что добавляло моего наслаждения, увеличивало его в несколько раз... делало на порядок выше. Я вдруг поняла, что есть еще моя Светочка, она ведь тоже знает, что чувствую я. Мало того, я знаю, что с нею творится! Она, казалось, растеклась по мне, как я под нею, переживая точно такие же ощущения, что и я. Я же чувствовала ее взрывы, я знала, что именно я их вызвала. И от этого осознания уже новые волны бились в двух телах, в двух головах. И уже не просто трепет, а неконтролируемые, непрекращающиеся вибрации, и не только мои, но и ее не меньшие, превращающиеся в наши совместные: одинаковые, прекрасные и невозможные, перетекающие из меня в нее, из нее в меня. Как будто мы обе попали в зеркальный коридор бесконечного наслаждения.
Вот уши раскрылись для внешнего мира, я слышу стоны наслаждения Светочки, я даже свои стоны слышу. Я пытаюсь повернуть глаза от внутреннего мира к внешнему, но из-за того, что туман от такого потрясения в голове еще не рассеялся, не могу сосредоточить взгляд. Я вижу, как обои стали выпуклыми, объемными, начали делиться на слои, одни цветочки двинулись вперед, другие попятились, потом еще разделились и еще, и плавно перетекая из одного слоя в другой, они не могут остановиться. А где-то там с одной стороны было окошко, и я помню это только потому, что там светлее. А это что за цвет? Такого оранжевого цвета не бывает! А впрочем, сейчас мне это все равно. Ничего не хочу видеть! Мой рот все никак не мог закончить пить эту влагу, которой я истекала, которой истекала она. И вообще, я уже не могу нас разделить. Я знаю, что если сейчас я проведу рукой, только сдвину ее на чуть-чуть, все начнется сначала. Я хоть и не боюсь это сделать, но пока не решаюсь. Я хочу осознать себя в этом новом качестве. А ноги все еще дрожат, и то состояние, на котором мы не выдержали в прошлый раз, кажется, начинается заново. Она когда-то говорила мне про повышенную влажность в голове. Но если сравнить, то сейчас уже не влажность, а потоп. И я еще хочу! Такая она у меня мягенькая, податливая, вся раскрытая и зовущая.
Маленькая моя, ты тоже хочешь, ты решила продолжать? Ой, как замечательно! Ты тянешь меня на бок. Только на бок? И правильно! Так мы еще с тобой не пробовали, но я знаю, что после этого... А после этого я буду сверху, и ты узнаешь, каково это — быть полностью в моей власти. Но пока ты располагаешься на моей ножке. Ножке?.. У меня стала уже ножка. Как мне это нравится! Когда ты снова пытаешься забраться пальчиком, теперь двумя в мою зовущую тебя плоть. Когда твой язык ищет бусинку, от прикосновения к которой я всю вчерашнюю ночь сходила с ума. Миленькая, счастье мое! А я тебя еще сюда буду целовать, тебе же нравится... О-о-о-о-о-о-ой! Я же не смогла и третьей части сделать из того, что хотела... Но сейчас все повторится снова... Так быстро... так... Все!!!»
|
