Владимир Приходько

Вы здесь: Серебряный век >> София Парнок >> О Софии Парнок >> Елизавета Тараховская: Грех «легкомыслия», или на долю Марины выпало слово «плаха»

О Софии Парнок

Елизавета Тараховская: Грех «легкомыслия», или на долю Марины выпало слово «плаха»

"Красною кистью рябина зажглась. Падали листья. Я родилась", - написала Цветаева 16 августа 1916 года. Мгновенно и навсегда запомнившиеся строки! Но наша публикация приурочена, увы, не к дню рождения любимого поэта и не к 80-летию этих ярких стихов. Блаженный летний месяц завершает скорбная дата: 55 лет назад, 31 августа 1941 года Марина Ивановна Цветаева покончила жизнь самоубийством. Обстоятельства ее гибели известны, хотя в таком уходе всегда таятся загадки. Имя Цветаевой вписано в обширный мартиролог русской литературы, окружено ореолом мученичества. Главным, трагическим "легкомыслием" было ее возвращение в сталинскую Россию. Ее противоречиво-привлекательный портрет нарисовала Елизавета Яковлевна ТАРАХОВСКАЯ (1895-1968), чья старшая сестра София Парнок, тоже поэт, некоторое время была близкой, любимой подругой Цветаевой. Это главы из "Воспоминаний о старом Коктебеле" (1966), хранящихся у автора публикации.

Несколько коротких примечаний. Тихон Чурилин (1885-1946) - поэт. "Легкомыслие" (1915) цитируется Тараховской по памяти, с ошибками. У нас сверено, поправлено. Из-за моей слепоты - Тараховская перенесла неудачную глазную операцию и ослепла. Объединение на Большой Дмитровке - в особняке купцов Востряковых, дом N 15-а, итературно-художественный кружок, с 1908 г. руководимый В. Брюсовым. Выслана из Москвы - А. С. Эфрон была арестована 27 августа 1939 г. Зоя Голлидэй (1896-1935), актриса, чтица, см. "Повесть о Сонечке" (1938). Полное имя сына Цветаевой Мура - Георгий. Публикуется впервые.

Юная Марина

Моя встреча с Мариной Цветаевой впервые состоялась в 1915 году, когда я, еще учась в таганрогской гимназии, приехала в гости к моей сестре поэтессе Софии Парнок. Мы снимали две комнаты в Хлебном переулке, и Марина Цветаева, дружившая с моей сестрой, очень часто приходила к нам, так как жила очень близко, в Борисоглебском переулке. Предполагая, что кому-нибудь из прохожих покажется смешной ее шуба "под тигра", сшитая из рыжего одеяла с коричневыми пятнами, она, не дожидаясь насмешек встречных, первая начинала говорить им дерзости и оскорблять их. Она была необузданна в своих поступках и мыслях, и мне казалась (как это впоследствии и обнаружилось) человеком ни на кого не похожим. Она была стройна, как юноша, круглолица, светловолоса. В противовес ее нежному юному виду руки ее были грубы, как руки чернорабочего, и унизаны огромным количеством цыганских серебряных перстней и браслетов.

Хотя в то время она уже была замужем за Сергеем Эфроном - внуком или правнуком одного из составителей знаменитого словаря "Брокгауз и Ефрон", она нисколько не заботилась ни о муже, ни о дочке Але. Всякий быт был ей отвратителен. Помню, что она варила суп в самоваре и, откручивая кран, наполняла тарелки какой-то странной жидкостью. Она жила наперерез и наперекор всем и всему. Цветаева боготворила Наполеона и вставила его портрет в киот. Я уверена, что если бы Наполеон не был сослан на остров Святой Елены, а продолжал бы властвовать, она бы моментально возненавидела его.

В очень поэтичных воспоминаниях ее сестры, вернувшейся из ссылки, есть один эпизод, который характеризует Марину: это неповиновение отцу, профессору И. Цветаеву, потребовавшему, чтобы она вынула из киота портрет Наполеона.

Помню, однажды она сказала мне, что ежедневно садится за письменный стол и пишет одно или два стихотворения. Эта ежедневная упорная работа над словом сделала ее впоследствии лучшей русской поэтессой. Те новаторские рифмы и ритмы, над которыми она работала еще в 1915 году, заимствованы теперь молодыми поэтами -талантливыми эпигонами.

Повторяю, что она была необузданна во всех своих действиях и поступках. У нее был кратковременный роман и с Осипом Мандельштамом, и с горбатым уродом Тихоном Чурилиным. Каждому из них она посвящала стихи. Так, например, стихотворение "Откуда такая нежность?" посвящено уродливейшему и высокомерному Осипу Мандельштаму, которого кто-то остроумно назвал "мраморной мухой".

Она легко влюблялась и наделяла любимых свойствами, которыми они не обладали, и так же легко и просто оставляла любимых, одаривая их браслетами, кольцами, расшитыми золотом подушками и т. д.

Я помню до сих пор ее стихотворение "Легкомыслие". Не знаю из-за моей слепоты, вошло ли оно в ее теперешние сборники. На всякий случай цитирую его:

Легкомыслие Легкомыслие! - Милый грех, Милый спутник и враг мой милый! Ты в глаза мои взбрызнул смех, Ты мазурку мне взбрызнул в жилы. Научил не хранить кольца, -С кем бы Жизнь меня не венчала! Начинать наугад с конца И кончать еще до начала. Быть как стебель и быть как сталь В жизни, где мы так мало можем... Шоколадом лечить печаль, И смеяться в лицо прохожим! Могла ли она предполагать, что ее "легкомыслие" кончится так трагично.

Однажды она, Вера Инбер и моя сестра София Парнок гадали о своей судьбе, наугад отыскивая строчку стихов. На долю Марины выпало слово "плаха". Как страшно сбылось это предсказание и как мало легкомыслия было в этой трагической и страшной судьбе. Мне ярко запомнилась ее стройная девическая фигура в красном ситцевом купальном костюме на фоне ослепительно синего коктебельского моря. Она мыла голову илом со дна моря и казалась мне необычайно счастливой. Во время читок в мастерской Макса Волошина она читала замечательные стихи. Когда я вспоминаю покойную Марину Цветаеву и недавно умершую Анну Ахматову, тоже замечательную поэтессу, то первая (т. е. Марина) кажется мне яркой молнией, а вторая тихой лампадой, а их обеих, лучших русских поэтесс, травили и довели до гибели. А обе они были настоящим и русскими патриотками. К счастью, позднее Ахматова получила докторскую степень в Лондоне, а затем какую-то премию в Италии. Таким образом, она хотя бы перед смертью нашла должное признание. Марина часто выступала в литературных модных салонах. Одновременно с Есениным, Клюевым и моей сестрой. Затем Марина выступала в каком-то литературном объединении на Большой Дмитровке. Они вместе с сестрой Асей выступали и читали Маринины стихи, так сказать, "дуэтом". Голоса их были очень похожи, и это чтение выглядело каким-то интересным эстрадным номером. Причем все мысли и ощущения и характер, ни на кого не похожий, принадлежали Марине, а Ася была лишь ее отголоском, как бы эхом Марины, несмотря на то, что сама была талантливым прозаиком и написала несколько книг главным образом о себе самой. Эти книги "Моя скарлатина", "Королевские размышления" и др. известны любителям литературы, а сейчас, в 1965 году, в журнале "Новый мир" вышли ее воспоминания, где дана старая Москва, ее отец профессор И. Цветаев, ее мать, но отсутствует сама Марина. Возможно, если бы эти воспоминания были напечатаны не в сокращенном виде, у меня сложилось бы о них другое мнение.

В Коктебеле вместе с Асей и Мариной была крохотная дочь Марины Аля. Теперь она сделалась переводчицей, печатает свои переводы под фамилией оклеветанного и расстрелянного отца - Эфрона. Она же принимала живейшее участие и давала ценные сведения при напечатании сборников Марины Цветаевой. Будучи еще крохотной девочкой, Аля Цветаева была очень чутка к слову. Она плакала от того, что ее нянька говорила "алектричество", а не электричество. И еще от того, что та же нянька, заставляя ее есть кашу, бессмысленно приговаривала: "Рисово-то-манна, манна-то рисова". Аля (Ариадна Эфрон), еще живя в Париже, вступила в комсомол. Что касается Сергея Эфрона, то он образовал в Париже общество "Возвращенцев в Россию", сражался в Испании вместе с Мате Залкой (генерал Лукач); корреспондентами советской прессы там же были А. Н. Толстой, Илья Эренбург, Михаил Кольцов, О. Савич и др. Затем Эфрон вернулся в Россию, где был во времена Берии расстрелян, а Ариадна Эфрон была выслана из Москвы.

Вторая встреча

Вторая встреча произошла у меня с Мариной в Голицыне, после того как она вернулась из-за границы. В то время все настоящие люди, как, например, Маршак, Тарковский, Левик и многие другие, ценя ее талант, устраивали ее блестящие переводы с грузинского и др. языков в журналы и издательства. Но многие трусы и подхалимы боялись того, что она бывшая эмигрантка, ее игнорировали и с ней не здоровались. Из золотоволосой, юной Марины она превратилась в седую старуху. Я подошла к ней, напомнила ей о наших встречах в Хлебном переулке и в Коктебеле, возвратила подаренную мне фотокарточку, где она была снята вместе с крохотной Алей. Она была этим очень растрогана. Марина всегда относилась ко мне дружественно и подарила мне на память свои книги, которые были украдены у меня во время войны. Она дала мне прочитать свою прозу, посвященную некой актрисе Зое Голлидэй, преклонявшейся перед Мариной и обожавшей ее. Прочитав эту рукопись, я спросила: "Как вы можете писать о благоговении и почти влюбленности актрисы Голлидэй? не это кажется нескромным". Она ответила: "Я имею на это полное право и этого заслуживаю". И действительно, она заслужила это право, так как была необыкновенным существом, к которому все обычные мерки были неприменимы. Запомнился мне и еще один разговор. Я спросила: "Марина, неужели вы в Париже не скучали по России?" -"Моя родина везде, где есть письменный стол, окно и дерево под этим окном", - ответила она. В другом разговоре она сказала, что, как только вступила на сходни парохода, увозившего ее на родину, она почувствовала, что погибла. Это было второе провидение настоящего поэта.

Марина Цветаева, несмотря на свое кажущееся легкомыслие, о котором писала, поехала в Чехословакию в начале революции к своему мужу с дочкой Ариадной (Алей), но в Париже, где ее сначала печатали, она очень скоро почувствовала нарастающее разногласие с эмигрантской средой и предпочла полное одиночество и нищету, перестала печататься в эмигрантских журналах. В Париже она родила сына, назвав его Муром. Она жила в нищете и отрешенности от всех, несмотря на то, что эмигрантские круги звали ее и в Америку, и в Англию, где ей было бы обеспечено полное благосостояние. Вместе с мужем, дочкой и сыном она вернулась в Советскую Россию. Здесь, как я уже говорила, был арестован и расстрелян ее муж, выслана из Москвы дочь. Марина Цветаева осталась в Москве вместе со своим сыном Муром.

Война. Эвакуация в тыл

Москву уже бомбили. Из Союза писателей нам звонили о том, что готовится несколько эшелонов для эвакуации писателей из Москвы. Были намечены несколько городов - Ташкент, Куйбышев, Казань, Чистополь на Волге, Алма-Ата. Эвакуация предполагалась в октябре 1941 года, но матерям с детьми была дана возможность уехать еще в июле для того, чтобы вывезти детей. Нам всем звонили из Союза об эвакуации, так как считалось, что остающиеся в Москве ждут немцев. Пока что мы все дежурили на крышах и в здании Союза писателей, тушили фугаски и делали все то, что полагается делать советскому писателю.

Как-то раз в июле Марина, встретившая меня в клубе писателей, сказала мне: "Лиза, поедемте в Чистополь". Я ответила ей: "Зачем женам ехать в Чистополь, когда в октябре нас все равно эвакуируют в большие города, где мы сможем печататься?" Она сказала: "Я хочу в Чистополь потому, что боюсь за жизнь Мура. Он каждую ночь дежурит на крыше, и его могут убить". Она горячо любила своего сына, единственно уцелевшего из ее семьи, так как сестра Цветаевой Анастасия Ивановна Цветаева тоже была арестована из-за своих истинно христианских убеждений и религиозных связей с неким проповедником этих убеждений Зубакиным. Таким образом, Марина осталась совершенно одинока. Еще в июле она вместе с сыном Муром поехала в Чистополь, где трусы и подхалимы не захотели прописать ее как бывшую эмигрантку. Она готова была прописаться, хотя бы в качестве судомойки, но и этого для нее не сделали, и она вынуждена была уехать в деревушку Елабугу, где в полном одиночестве и отрыве от своей среды, не имея никаких средств к существованию, повесилась. Так еще раз в России погиб еще один замечательный поэт, повторив судьбу и Пушкина, и Лермонтова, и Есенина, и Маяковского и других.

Источник: Владимира ПРИХОДЬКО ЕЛИЗАВЕТА ТАРАХОВСКАЯ: ГРЕХ "ЛЕГКОМЫСЛИЯ", ИЛИ НА ДОЛЮ МАРИНЫ ВЫПАЛО СЛОВО "ПЛАХА" // Московская правда (Москва).- 30.08.1996.- 157

Предыдущее

Следующее