Часть 2. Неизбежная действительность
Мир не то чтобы иллюзорен, но крайне неубедителен.
Авессалом Подводный
Глава 1. Бросили...
Когда в жизни нет любви, в ней нет и жизни.
Авессалом Подводный
Прошло три месяца. Заканчивался октябрь...
Такого ещё не было: Толя попросил прийти на следующий день часам к двум, поговорить надо. Была такая фраза в день самой первой встречи, когда всё было не в счёт. Но Сашка медленно шёл домой и думал: «Весь день провели вместе, неужели нельзя было сегодня? Или надо отделить одно от другого, чтобы не мешать?.. Да и сегодня было не совсем хорошо, то есть нормально, обычно. Может, завтра поговорим, как спасти наши отношения, всё может быть. Ведь полтора месяца что-то не получается с тех пор, как Толя уехал в отпуск, что-то у него пошло не так... там или уже здесь? Не знаю. Или Сашенька выдохлась... Ничего не знаю. Надо дождаться завтрашнего дня».
Настроение было нехорошее, поэтому даже поругался с мамой, когда она сказала что-то совершенно безобидное, но сказал всё, что думал, и в обиженке пошёл к себе. Заниматься ничем не хотелось, поэтому с упоением резался в какую-то старую игрушку, где не надо было думать, а только мочить, мочить, мочить...
===========
Если бы он знал, что будет в это воскресенье, то всё вчерашнее — было даже не цветочки. Когда Саша пришёл, Толя был уже там и был очень серьёзен.
—Привет...— поздоровался Сашка, грустно улыбнувшись. И уже совсем нерешительно спросил:— Переодеваться?
—Как хочешь.
—С кем ты собирался поговорить?
—С тобой.
—Я слушаю...
Помолчали минут пять. Толя никак не решался начать.
—Саша, давай определимся сразу и по всем вопросам. Ты за первую нашу встречу на меня не обижаешься?
—Нет. Я же тебе говорил, я и тогда не обижался... Я себя только не понимал. Толя, что у тебя случилось?
—Ничего не случилось. А за то, что было дальше, тоже обиды никакой?
—За Сашеньку? Ну что ты, какая может быть обида, когда ты открыл во мне такое, позволил быть ею, наполнил жизнь...
—Врешь, не всё время так было.
—Не вру. В последнее время стало тяжело... с середины сентября, с тех пор, как ты сказал, что в отпуск едешь.
—А особенно, когда вернулся.
Сашке, кажется, дошло: ЕГО БРОСАЮТ... Он решил уточнить:
—Конец месяца, и снова разговор о расставании? Да?
—Саша, спасибо, что не переоделся, я бы Сашеньке не смог этого сказать. Она бы плакала, и я оставил бы эту ситуацию ещё на месяц, на год, и мучили друг друга дальше.
—Ты не знаешь, что со мной делать?
—Давно уже не знаю, как будто ты не видишь сам. А может, в самом начале пошли не по той дороге.
—А была другая?
—Дорог всегда много, но говорить есть смысл только о той, по которой идём, потому что она наша.
—Я сейчас заплачу...
—Будто ты не плакал.
У Сашки потекли слёзы от бессилия. Он хоть и сидел рядом с Толей, но теперь окончательно убедился: он был ещё больше чужим, чем в самый первый раз, и Сашка снова его боялся. Потому что с каждой минутой, его глаза становились всё страшнее, или сползала та маска, которая была на нём все эти четыре месяца. От Сашкиного любимого мужчины не оставалось и следа... Или это Сашенькины очки рассыпались на атомы.
—Ты во мне разочаровался?— всхлипнув, спросил Сашка.
—Не только в тебе.
—И любовь закончилась.
—Поэтому и начали творить глупости... и ты, и я.
—Я не смог найти дороги дальше. Я упёрся в то, что настоящей девочкой мне не стать никогда, как бы я ни притворялся, и как бы мне ею ни было хорошо.
—Да ещё фотограф этот...— вздохнул Толя.
—Да, фотограф ещё. Ты жалеешь, что пригласил его?
—Давай не будем... Я в пятницу с ним встречался, он диск отдал.
—Ты посмотрел на нас со стороны?
—И ужаснулся, что же мы натворили. Мы сегодня расстаёмся... навсегда.
—Толя, а мне как жить?— Сашка плакал, но даже гнева не было в глазах Толи, может быть — жалость, а может, и равнодушие.
—Не твори глупостей, и учись жить заново без меня и без Сашеньки.
—То-о-о-ля...— протянул Сашка.
—Прекрати!
—Что, прекрати? Чем я заслужил такое обращение? Я же очень хотела тебя любить, я любила, а ты от меня отказался.
Толя молчал, он даже отвернулся, чтобы не видеть этой Сашеньки.
—Толя, ты же знаешь, я тебе не могу возражать, не имею права. Блин... Я согласна, как бы плохо ни было от этого согласия. Я уйду,— Сашка смотрел в упор, в глаза, но и Толя не отводил взгляда от этого заплаканного лица, от этих несчастных глаз.
Наконец, Сашка не выдержал, отвёл взгляд, опустился перед Толей на колени, принялся расстёгивать ему брюки. Поднял глаза, и как можно более твёрдо заявил:
—Если ты меня сейчас не трахнешь, я тебя найду... и отомщу.
—Я же тебя спрашивал, что я тебе должен... Я не понимаю, за что?
—За сегодня. Ты меня пригласил поговорить, как и в тот раз. Я надеялся, что сегодня мы что-то придумаем. Ты не захотел. Так что чем начинали, тем и заканчиваем. А потом я не знаю, будешь ли ты презирать Сашку, если сегодня отымеешь или поймёшь. Не знаю. Я буду твоим сегодня. Слышишь? Твоим! Не твоею. Сашеньку ты похоронил сам. Так что трахать тебе придётся мальчика, как тебе это ни противно. Я не прошу, я требую.
—Не заводись. Если тебе так хочется, соси...
—Не страшно?— серьёзно глядя в глаза, спросил Сашка.
—Я верю, что у нас была любовь, с которой мы оба не справились,— спокойно сказал Анатолий.— Ещё вопрос можно? Как ты хочешь, чтобы я тебя...
—Это как сам ты решишь — как... Я в твоей полной власти. Я хочу там, где первый раз. Но это только моё пожелание, не более того. Тем более, меня можно и не спрашивать никогда. Я всегда был твоим. Поэтому, как ты хочешь.
Что это было? Снова как помутнение накрыло обоих. Может быть, Толя с самого начала хотел именно так получить компенсацию, а может это уже от его сегодняшнего состояния, после того, как они наговорили кучу глупостей. Но стоило Сашке только поднять его член, как он был поставлен у дивана... и почти на сухую, очень резко, очень больно — почти изнасилование. Боль еще не прошла, как Сашка кончил, и стало легче, поэтому кончил ещё раз. И вместе с ним и Толик. Он сразу поднял Сашку, повернул к себе, сильно нажал на плечи, и заставил облизать всё. А там была кровь, сперма, слюна и ещё что-то. Когда руки Толи оставили голову Сашки, тот сразу же поднялся, застегнул брюки, поднял глаза на Анатолия, сказал:
—Всё, в расчёте. Я пойду.
—Иди, умойся!
—Не хочу.
—Сейчас врежу.
—Хоть убей.
—Саша, ну, пожалуйста, я тебя прошу,— Толя взял Сашку за плечи и повёл в ванную, умыл, дал зубную щётку. Зубы чистить пришлось самому. Сашка, закончив, смотрел на Толю волчонком.
—Мы не договорили,— сказал Толя.
—Я не хочу больше.
—Саша, ну что ты делаешь?
—А ты?
—Вот я и хотел про это сказать. То есть, чтобы не было недоговорённостей.
—Их и так нет. Я сполна рассчитался с тобой за восьмое марта.
—Но ты же теперь меня сделал виноватым.
—Не делал.
—Но перед собой я так считаю.
—Не забивай голову. Я тебе очень благодарен за то время, что я прожил Сашенькой. Поэтому ты мне ничего не должен. Я тебе — не знаю. Ты много придумал лишнего.
—Тогда я ещё один вопрос у тебя спрошу. Очень не хотел про это говорить.
—Я отвечу.
—Я не верил, до этого момента... Он сказал, что ты его так завела, что он тебя трахнул, а ты — тащилась.
—Кто?— удивился Сашка.
—Фотограф.
—Это он тебе такое рассказал?.. Хорошо, пусть будет так. Это будет оправданием для тебя, что я тебе не нужна, раз готова с первым встречным.
—А ты даже свою версию не хочешь предложить?
—Зачем? Ты же ему веришь. Пусть он ещё раз расскажет, если тебе это доставит удовольствие.
—Саша, я сегодня поверил, что ты на такое был способен, но было ли... не знаю теперь, ты так быстро согласился. Если бы начал оправдываться... Всё не по-человечески... Я не тебя не отпущу, пока не расскажешь.
—Да что рассказывать? Когда ты ушёл, мы ещё часа три снимались. Он начал приставать, я поняла, что могу и не отбиться. Да, я согласилась, но сначала пошла в ванную, вышла оттуда голышом, отправила его... Лишь только он закрылся — я быстро оделась и смылась, часа два ждала, пока он не уйдёт. Проводила его до остановки, наблюдая издали, вернулась и закрыла квартиру.
—Почему мне не рассказал?
—Ты же ему сказал, что я рассчитаюсь. Я, считай, поверила. Поэтому, какой смысл мне было говорить, выяснять? Видишь, у меня не получилось — мстит... Но это хорошо. Пусть будет для тебя поводом. Скорее всего, было поводом, ведь после этого почти сразу у нас стало всё сыпаться.
—Это он тебе про расчёт сказал?
—Нет, я сама слышала.
—А могла неправильно понять?
—Нет, не могла. Я поняла так же, как и он. Поэтому не надо было больше мне сюда приходить... Толя, что ты собираешься делать с Сашенькиными вещами?
—Выброшу, наверное. Вот в сумке уже всё собрано.
—Подари их мне, если не жалко.
—Зачем?
—Не знаю. Я пока не решил, как мне жить дальше. Может, Сашеньку откопаю, реанимирую.
—Зачем?
—Мне ею было легче жить. Хотя, у Сашеньки был любимый мужчина. Если она останется, будет считать, что её Толя умер. Так тебя устраивает?
—Но любовь же закончилась.
—А у тебя она была?— спросил Саша, глядя в глаза Толи.
—Может, и сейчас есть,— сказал Толя и отвернулся, через минуту он сходил за сумкой, протянул их Саше:— И что ты дома про это расскажешь?
—Ничего, если найдут и будут наезжать, скажу, что снял с трупа.
—Не нравишься ты мне сегодня.
—Я сам себе не нравлюсь. Давай я уйду. Да, вот ключи от этой квартиры,— Сашка снял с общей связки ключи, протянул Толе.— Спасибо тебе за всё.
—До свидания.
—Нет, Толя, прощай. Я постараюсь без тебя выжить.
—Прогоняй Сашеньку. Я был не прав, когда предложил тебе это.
—А ты считаешь, что это возможно? Всё, хватит про Сашеньку. Ты только предложил, а я всё сделал сам. И Сашеньки сейчас во мне больше, чем половина. А может, я только прикидываюсь Сашкой. Всё, я ушла. Прощай.
===========
Сашка шёл домой на автопилоте, он ничего не видел, не слышал. Он даже не обратил внимания, есть ли кто дома, видели ли, как он пришёл, закрылся в своей комнате, сумку засунул за кровать, лежал и, не таясь, часа два плакал. Потом добрался до ванной, постирал трусы, повесил сушиться, искупался и пошёл играть в ту мочиловку, что и вчера. Сегодня думать было невыносимо больно. Да и мысли шли не те, или совсем не про то, что нужно.
Утром ушёл в школу, а через сорок минут вернулся домой с тремя бутылками пива. В школу он всё равно сегодня не дошёл бы, если только в планах не было её взорвать. Вернулся, чтобы сегодня решить вопрос с Сашенькой. Поэтому открыл бутылку пива, выпил половину, достал сумку, которую ему отдал Толик, и стал вытаскивать из неё Сашенькины вещи. Трусики, платья, костюм для восточных танцев, кассеты, вышивки, халат, тапочки, туфли, косметика... Сумочка. В ней всё, как и было раньше: косметичка, деньги... диск. Вот этого он не видел. Он открыл коробочку, а на нём чёрным маркером были написаны три слова: «Сашеньке» и «Моей шлюшке». Надписи были сделаны не только разными маркерами, но и разными людьми. Понятно, что одна надпись была сделана Толей, вторая фотографом.
Пока допивал остальные полбутылки — плакал — было обидно. Ведь Сашенька ничего не сделала плохого ни одному, ни другому. За что же они её так презирают? Оба? Или только один? Если только один — то это Толя. Если оба — тогда надпись сделал фотограф. А ведь Толя сказал ещё вчера, что любит, а перед этим хладнокровно положил диск в сумочку. И ни фига он выбрасывать не собирался, там денег должно быть тысяч пятнадцать. Он иногда давал, но тратились они медленнее.
Где-то в 11 позвонил Славка, других бы точно послал. Саша сказал, что умирает, ему очень плохо. Позвонила мать, спросила, почему он не в школе? Сашка сказал, что не дошёл — плохо стало — голова разболелась сильно. Услышал, какую таблетку надо выпить.
А сам открыл вторую бутылку пива. С полутора бутылок пива стали приходить новые мысли: позвонил на номер Толи, на их — секретный, который был только для их связи. Но, как и ожидал: «Абонент отключён или находится вне зоны действия сети», а следом новая мысль: сим-ка в сумке... Вытряхнул всё. Точно, и сим-ка, и даже пластиковая карточка с пин-кодами была в косметичке. Он переставил сим-ку в телефоне, позвонил с домашнего. Точно, она! Всё, что было связано в жизни Толи с Сашенькой — было здесь. Вот когда крышу рвёт! И тут же снова мысль: «А зачем я звонил? Узнать, кто написал вторую надпись? И за что он меня ненавидит, если говорит, что любит?» Но, скорее всего, он бы и этого не спросил, поплакал бы сидя с телефоном в руке.
И мысль: «Он знал, что мы ещё раз встретимся? И поэтому сказал: «До свидания»».
Снова пил пиво, в голове уже хорошо шумело, снова достал Сашенькины тряпки. Хотел всё порезать на мелкие кусочки ножницами, но ножницы нашёл, и только поднёс их к трусикам, снова расплакался. Через полчаса он всё засунул в сумку и спрятал за диван, один только диск засунул куда-то далеко за второй ряд книг на самой верхней полке книжного шкафа.
С третьей бутылкой и мысли пошли ещё хуже, ещё страшнее, и уже не отмечались головой, не запоминались, только отмечалось, что становится всё хуже — и всё туманнее представлялся ответ на вопрос: как жить дальше? Но пива больше нет. Пошатываясь, он пошёл к холодильнику в поисках выпивки — ничего, на кухне — аналогично. В баре в родительской спальне нашёл початую бутылку Бифитера — можжевельникового самогона — налил себе полстакана, залпом выпил и... Как он доплёлся до своей кровати, он уже не помнил.
Вечером, пришла мать, разбудила, наехала. Он ругался жутко, кажется, даже матом. Мать отстала, а отец так и не зашёл. Утром, ещё страдая похмельным синдромом и угрызениями совести, Сашка извинился перед матерью, но твёрдо заявил, что сегодня он тоже не идёт в школу, а может, и завтра. Оксане не нравилось, но чего-либо добиться она не смогла даже от пьяного ребёнка, а от трезвого, тем более.
Сашка, проводив мать, набирал в ванную прохладной воды. Таблеток, которые ещё вчера советовала мать — выпил, да не одну, а три. Вроде бы, полегчало чуть-чуть. В прохладной воде остывал минут тридцать, а напоследок, включил вообще одну холодную, до дрожи во всём теле, но, кажется, это помогло. Лишь бы не простыть. Телефон домашний выдернул из розетки, мобильник выключил. Думал.
«Толя говорил, чтобы я не творил глупостей. Что он имел в виду? Почему он собрался выбросить всё, даже деньги, которые мне давал? Они до такой степени грязные, что их теперь и в руки нельзя взять? Потому что я — маленький грязный педик? Да? Пусть он никогда меня так не называл, но ведь он так мог думать. Он ведь только для этого втащил в нашу жизнь Сашеньку, чтобы с пидоффкой не общаться. Ему сразу же это было противно, и он меня отговаривал, когда я ему у порога отсосал. Ведь только поэтому он предложил: пусть у него будет неблагополучная, но девочка, а не мальчик-пидарас. Блин, как же противно, как больно, как же всё неправильно. Я же сам хотел. Ладно, мне надо с ним встретиться, чтобы спросить про то, что он имел в виду, когда сказал, что меня любит, и почему он написал на диске... или отдал с надписью фотографа, и почему выбросить всё хотел? И есть последний шанс, где его можно вычислить — хозяин квартиры, я же у него был... была...»
Решение принято, Сашка попытался засунуть себе что-то в рот, с трудом, но удалось. Сходил в туалет. В первый раз поймал себя на мысли, что ему не хочется садиться на унитаз, чтобы пописать. Он — мальчик. Он будет учиться жить мальчиком, а у мальчика главное — действия и ответственность. Значит, надо к двум попасть к хозяину квартиры. Адрес, слава Богу, он запомнил. Собрался, оделся, поехал. В два десять он звонил в дверь знакомой квартиры, где был уже раза три. Хозяин вышел всё в том же домашнем виде, глянул на незнакомого мальчика и был удивлён, мол, чем обязан?..
—Владимир Сергеевич, здравствуйте. Я по поводу Вашей квартиры на Кольцовской.
—Опоздали, молодой человек.
—Почему?
—Я бы Вам её и так не сдал. Как мне кажется, Вы слишком молоды. Да и в той квартире уже живут. Наверное, сегодня въехали, если не вчера. Молодая пара, у них скоро ребёнок будет. Не взял грех на душу, не отказал.
—Нет, я по поводу прежних хозяев. Они мне очень нужны.
—Девчонка понравилась, закадрила и сбежала?
—Типа того,— улыбнулся Сашка. Он, конечно, не понял, причём тут девочка? Поэтому решил разобраться, если будет возможность. А сам подумал: «Хоть бы чаем угостил, Сашеньку ведь угощал один раз, а предлагал всё время».
—Ладно, пошли чай пить, заодно и поговорим,— как будто услышав Сашку, предложил Владимир Сергеевич.
Пока ставился и грелся чайник, пока заваривался чай, Саша столько услышал нового о Сашеньке. И что тихая, спокойная, чистенькая девочка. Соседи много чего рассказывали, но ничего плохого за нею замечено не было. Владимиру Сергеевичу, конечно, не до устоев нынешнего общества, не до наведения порядков. У самой Александры хорошая квартира, но для встреч со своим любимым она предпочла снять, наверное, родители против, что она встречается с таким взрослым мужчиной. Но есть ли у него право вмешиваться в личную жизнь отдельных граждан? Каждый ведь живёт так, как он хочет. Возможно, это её ухажёр снимал квартиру, но оформил на Александру. Саша во время этого рассказа только слушал. Он только понял, что эту квартиру снимала Александра.
—Владимир Сергеевич, а Вы ей сдавали квартиру?
—Да, она здесь была один раз, когда мы договаривались.
—Да? А как же деньги она отдавала?
—Регулярно, позвонит, назначит встречу, но сама не приходила, подружек посылала. Сначала одна принесла деньги, а вторая — три раза была. Весёлая такая, заводная, мне понравилась.
Сашка потягивал чай, он понимал только, что тут была какая-то Александра. И почему именно это имя? Почему никакое другое? То, что подружкой, о которой говорил хозяин, была Сашенька, он понял сразу, но квартиру снимала ещё одна.
—Владимир Сергеевич, а вы не помните как фамилия Вашей предыдущей съёмщицы?
—Кузнецова, кажется. Я паспорт видел...
—Сам паспорт?— удивился Сашка.
—Нет, не помню... А у меня, сейчас посмотрим, кажется, копия есть.
Он вышел из кухни вернулся с папкой с завязочками, где были все дела: и договор, и копия паспорта. Конечно, копия была левой, конечно, обработанная фотошопе. На фотке — худенькая блондинка с каре лет двадцати. Фамилия, имя, отчество: Кузнецова Александра Максимовна. Даже день и месяц рождения правильные: 16 апреля, только вот ей шесть лет добавили. Саша понял, что тут о Толе он, скорее всего, ничего не узнает.
—А Вы её друга не видели?
—Нет, молодой человек, я не любопытен. Тем более, они так решили, а мне зачем влезать в чужие дела. Он же, наверное, женат.
—Женат,— непроизвольно слетело с губ Сашки.
—Ну, вот и я говорю. Значит, им было так нужно.
Сашка выпил свою чашку чая, от второй отказался, извинился ещё раз за беспокойство, что зря потревожил. Зато у Владимира Сергеевича, что-то промелькнуло в голове.
—А у неё, у этой Александры, друзья и подруги похожи между собой. Вот если бы вы не были так грустны, вы бы очень были похожи на ту Сашеньку, которая приходила три раза. Но не внешне, а вот внутренне очень похожи. Выходит, она ищет одинаковое... во всех своих знакомых. Надо будет об этом подумать.
—Извините, я пойду. Мне пора уже.
|
