Николай Доля, Юля Миронова
Без риска быть... / «Живое Слово» / Юля Миронова / Николай Доля
Свет Черного Солнца
—Вы меня няней на работу возьмете?
—Так у нас и ребенка нет.
—А у меня с собой.
А утром в субботу, Ира еще спала, раздался звонок в дверь. Ира накинула халатик и пошла открывать. На пороге стояла Женька с огромной сумкой.
—Привет, я к тебе переезжаю без спроса. Пустишь?— виновато улыбнулась Женя.
Ира спросонья тяжело соображала. Она только посторонилась с прохода, дав возможность Жене пройти, и только жестом показала, мол, проходи.
—Я две ночи думала,— начала Женя, раздеваясь.— Неправильно мы с тобой сразу начали. То есть, начали мы хорошо, но потом запутались сами, запутали одна другую. Как во вторник я испугалась того, что ты меня не позвала к себе, так и вчера, когда доехала домой, вдруг поняла, что я не хочу туда, но приехала же. И мне это было зачем-то нужно. Думала. Читала твои письма. Кажется, нашла. Одного я еще не поняла только, ты меня в гости пустила или домой?
—Пока не знаю, Женечка. Я была не готова к такой постановке вопроса. И сейчас не готова.
—Понятно. Ты не знаешь, что делать дальше, я не знаю. И мы обе не готовы к тому, что произойдет, если мы вдруг окажемся в постели по настоящему.
—Эта дорога заканчивается,— грустно улыбнулась Ира.
—Поэтому я и оказалась вчера дома. Мы не знаем,— Женька уже прошла в комнату, и там продолжила раздеваться. Она-то точно уже приняла решение.— Ира, скажи мне, пожалуйста, как тебе будет лучше: ты меня научишь заниматься сексом, чтобы я тебе доставила удовольствие, или мне тебя заставить доставить это удовольствие мне?— Женя не издевалась, она ставила вопрос спокойно и конкретно. Причем, именно в той же трактовке, в какой его ставила перед собой Ира.
—Женечка,— только и смогла произнести Ира, но этот возглас был не запрещающий, только призывал подумать, не натворят ли они такого, с чем не справятся.
—Ирочка, не бойся, пожалуйста. Мне кажется, что это сейчас нужно. Значит, ты меня научишь. Я правильно поняла?
—Как мне тебя научить? Раз ты себе дала такое право, то делай, что хочется. Вот и вся учеба. Сама поймешь все сразу,— говорила Ира, только чуть помогая Жене снимать халат с себя. Да, это все же было лучше, чем если бы Женя заставила. Так что придется учить.
Женя, раздев Иру, пригласила ее в кровать. А Ира как затормозилась, она только безропотно выполняла все, что требовалось от нее, она вдруг стала такой податливой, покорной, жаждущей. А Женька, давно проснувшись, и уже намечавшись, пробовала, действовала. Понимала что нравится, что не нравится Ире. Она целовала и облизывала, она ласкала и пощипывала, она пробовала. Мол, ты сказала, что мне все можно, все разрешено, поэтому ты все и получишь. Все, что придумается. Она только испугалась и чуть приостановилась, когда Ира закричала и заметалась в оргазме, но поняла, что так и надо, поэтому продолжила.
А потом и Ира загорелась желанием показать, что же еще не позволила себе Женя. Что и как еще можно. Губы, руки, язык, пальцы, все тело — все было задействовано, чтобы Женя получила не меньшее удовольствие. Они метались по кровати, ничего не замечая, ни на что не обращая внимания...
Часа через два уставшие, но довольные они тихо лежали рядом, глядя в глаза, и вели молчаливый диалог:
—Ну и чего мы боялись?
—Как все здорово получилось!
—И умереть теперь не страшно.
—Будем жить!
И еще много правильных мыслей и вопросов. Да, Женя дала себе много прав, вот и сейчас она лежала и ласкала Иру там, где было больше всего приятно. Ей самой, по крайней мере, там очень понравились ласки. Наконец, оторвав свой взгляд от глаз Иры, она наклонилась к самому уху и горячо зашептала:
—Ириш, я на тебя чуть не обиделась сегодня. Да, вот прямо сейчас. Знать, что может быть так классно, и скрывать от меня. Ты это специально сделала?
—Можешь считать и так,— грустно улыбнулась Ира.
—Ир, ну хватит, уже и пошутить нельзя. Я, правда, так тебе благодарна, что ты мне открыла целый мир новых ощущений.
—А если бы сегодня меня не заставила, так врасплох, я бы еще долго бы тянула. Это тоже, правда. Но ведь это же не самое главное в жизни, ты же не считаешь так?
—Ира, ну что ты такое говоришь? Мне, в первый раз испытавшей такое в своей жизни, как и откуда я могу знать, может ли это быть главным или второстепенным. Я живу. Живу сейчас, и мне так хорошо. А если честно, я хочу еще.
—А ты меня хоть в туалет отпустишь? У меня уже полчаса в ушах булькает.
—И ты молчала? Ну-ка, бегом марш!— Женька энергично выпихивала Иру из-под одеяла...
Ира чуть ли не бегом помчалась в туалет, сразу же открыла воду, чтобы сбежала холодная. Минут через пять Ира вернулась к Жене.
—Признавайся, подмывалась?— строго спросила Женя.
Ира только смущенно кивнула.
—Пообещай, что больше не будешь. Один раз я хочу попробовать тебя «грязную».
—Ну, Жень.
—Что Жень, Жень? Ну, хочу я, сказала же. Если мне понравится, я и тебе дам попробовать. Да?— улыбалась довольная Женька, а сама как-то хотела примоститься так, чтобы как можно большей площадью своего тела чувствовать тело Иры, целуя еще влажные ноги и подбираясь все ближе к животу. Ира тоже дала себе право сегодня на все. Она повернулась так, что повалила Женечку на спину, а сама перекинула через нее ногу, чтобы можно было целовать обеим. А еще руки тискают и гладят. Ира, расположившись сверху, хотела хоть как-то контролировать процесс, но руки Жени так сильно прижимали Иру, что у той почти не оставалось свободы движений. Можно было, только покорствуя рукам, приближаться и отдаляться, чтобы получить новое ощущение... И опять же синхронно, не сговариваясь. Просто, так хотелось обеим.
==========
Часа через три она выбрались из постели. У обеих была такая слабость в ногах и теле, что они еле добрались до кухни. Надо было попить водички, может даже перекусить. Да и вставать пора — второй час. А то скоро стемнеет, а они еще не вставали. Довольная Женя, положив руки на стол, а на них голову, смотрела на Иру, а потом не выдержала и спросила:
—Ира, я тебе никаких планов не нарушила?
—Не-е-ет. У меня обычно на выходные не бывает планов. Вот только на завтра есть. Было... не знаю. Три недели собиралась к сестре, вроде бы договорились.
—Хорошо, об этом завтра и поговорим. Ира, а мы елку ставить будем? Вчера вечером было рождество католическое, а мы и не отпраздновали. Я только с утра додумалась.
—Праздник удался на славу,— как-то грустно сказала Ира.
—Ир, ты до сих пор переживаешь?
—Нет, уже нет, нельзя долго переживать над неотвратимыми событиями, особенно над теми, что уже произошли.
—Хорошо сказала. А чего грустишь?
—А я подумала, что нам и елку нарядить нечем, у нас игрушек нет.
—Есть два варианта: или ко мне смотаемся, или купим. А ты где обычно Новый год встречаешь?
—В последние годы — здесь. Одна.
—Это же страшно. А мы в этот Новый год ни к кому не приглашены, я надеюсь? Я очень хочу встретить этот Новый год с тобой. В вот этом наряде. Договорились?
—Конечно,— улыбнулась Ира, а сама подумала, что не только бы наряд такой, но и состояние, как сейчас — тоже было бы неплохо.— Так ты завтракать будешь?
—Буду, я зверски голодна. Тебе помочь?
—Думаешь, от твоей помощи появится больше пищи, чтобы утолить твой зверский аппетит?
—Чего не знаю, того не знаю. А что опять дома нечего поесть?
—Так ты же не принесла.
—Принесла, но только выпивку, не закуску. И я думала, это к вечеру.
—Жень, не загоняйся. Сейчас перекусим и пойдем за елкой, за едой на праздничный ужин.
—Угу. Согласна.
Перекусили немного, заодно и остыли, чуть успокоились, и теперь могли передвигаться по комнате, уже не придерживаясь за стены. Одевались медленно и неохотно. Но в любом случае, через полчаса уже были на улице. Сначала пошли искать елочку, чтобы была маленькая, аккуратненькая, женская, такая же красивая, как они. И нашли, практически сразу. Она хоть и была чуть больше, чем они рассчитывали, но в любом случае, понравилась обеим. У магазина Женя попросила Иру остаться на улице, а сама убежала за едой. Через несколько минут она вышла оттуда с двумя пакетами. Она дала себе право и делала все, что ей хотелось. Поэтому можно было даже с Ирой не советоваться. Хотя по дороге она спрашивала, но с Ириниными подходами к еде, это было даже лишнее. Она кроме сухариков, которые заканчивались, ничего придумать не смогла.
Елку с едой доставили в квартиру, и в новый поход за игрушками. Теперь они вдвоем выбирали, набрали шаров, дождика, даже гирлянду купили. Вот, теперь и праздник будет, как настоящий. Ира помимо всего прочего думала, как они будут эту елку ставить? В этой квартире уже лет семь ее не было. Но может, где-то на антресоли завалялся крест, надо будет проверить. Потом она поймала себя на мысли, что задумалась о насущных нынешних проблемах, а не копалась в себе по привычке, вспоминая прошлое и сравнивая с нынешним, и думая, что тогда ей казалось, что хуже не будет, а оказалось, что бывает и хуже.
Вот и с делами вне дома покончено. Они снова в теплой квартире, а не на этом мерзком ветру с мелким-мелким дождиком. Женька подошла к Ире, и только в глаза глянула, спросив разрешения, но не получив отказа, принялась снимать остальную одежду.
—Жень, ты сразу хочешь?
—Пока не собиралась, ты же мне дала право делать, что хочется, вот я и захотела тебя раздеть. Переодеться надо или нет?
—Надо, значит, и мне можно?
—Тебе? Нужно! Обязательно! Но, только при одном условии...
—При каком?
—Если ты хочешь, конечно же,— лукаво улыбалась Женька.
—Хочу, представляешь, хочу сейчас.
—Меня?— провоцировала Женя.
—Тебя...— улыбалась Ира, отвечая на провокацию такой же ответной,— раздеть
И в раздевании свой кайф, оказывается. И можно было чмокнуть куда-то в оголившееся место, и можно было погладить или повертеться перед самым лицом. Но, раздевшись догола, не будешь же заниматься всеми домашними делами. Не получилось бы. Пришлось хоть чуть-чуть прикрыться: Ира накинула рубашку, а Женя коротенький халатик. Но это тоже было сексуально, возбуждающе, прикольно.
Сначала нашли, все-таки, на антресоли крестовину. Чуть подстругали елочку, установили в углу. Работа спорилась, они как будто договаривались заранее, кто и что будет делать, кто и кому будет помогать. Причем, это получалось само собой. Установили, нарядили, зажгли гирлянду. Теперь можно и ужин приготовить. Каждая делала, что могла, и даже не мешались одна другой. Стол сервировали в комнате. Праздничный ужин им удался на славу: на столе была бутылка красного полусухого вина, даже фужеры нашлись под него, закуска из трех блюд... Вино открывала Ира. Не в первый раз в жизни, но она давно такими делами не занималась. Хорошо хоть штопор в доме нашелся. Ира удивлялась, как же мало она знает, что у нее тут есть. А тут, оказывается, есть почти все для жизни. Вино налито в бокалы. Женя ждала, что Ира скажет что-нибудь, но та не решалась сказать вслух, что было на душе, в голове, в сердце.
—Ирочка, солнышко, давай выпьем за нашу любовь,— предложила Женя. Она даже приопустила плечики, опасаясь не того взгляда, не той реакции Иры. Но, слава Богу, ничего такого в Ире она не заметила.
—Давай... за любовь,— улыбнулась Ира и потянула свой бокал к Жениному, чокнулась и отпила половину.
Женька выпила все одним махом, как компот — большими глотками. Ну, ей сегодня именно так хотелось. Закусили. Ира потихоньку допивала небольшими глотками свое вино, а у Женьки в голове шумело, было весело, было замечательно хорошо. И еще радовало, что завтра никуда не надо будет идти. А можно будет и сходить, как настроение будет. Они долго-долго сидели за столом, говорили о сегодняшнем дне, о своих мыслях и ощущениях, плавно перебрались на кровать, в горизонтальное положение. Ира даже согласилась с Женей, что зря они так долго тянули с этим сексом. И сегодня даже дурных мыслей в голове у Иры не было. Просто дала себе право жить. Жить сейчас. И сейчас ей нравилось.
==========
Вот ведь. Произнесено это слово. Обеими. И не разверзлись небеса, не ударила молния, не ушла земля из-под ног навсегда. И даже хочется поговорить об этом. И Женечка рядышком, и хорошо рядом с нею, так интересно наблюдать за своим отражением в ее глазах. Глазах — принимающих, понимающих, прощающих, любящих. Нет, тут даже не благодарность, тут восхищение. Да, может, наутро она и скажет, что была навеселе, что не помнит ничего. И пусть скажет. Это же завтра будет, и завтра это может быть проблемой, но не сейчас. Сейчас можно нырнуть в ее глаза, окунуться, раствориться, исчезнуть. Зачем исчезать? Глупости. А вдруг после этого они перестанут быть такими, какие они сейчас. А я не хочу.
А все же, как интересно получилось: подошли одна к другой на зеленый свет близко-близко. Остановились и смотрели, какой же он удивительно зеленый. И так сложно принять для самой себя, что все возможно, и как оказывается, это здорово, когда попробуешь. Настоящая романтика — когда лучше всего до... И как при любой возможности оттягиваешь наступление оргазма, чтобы сильнее были ощущения, так и тут буквально изводишь себя и ее, перед тем как сделать первый шаг. Но долго стоять так, все равно, не получится.
Так как же шагнуть вперед, взяв с собой из «до» ощущение зеленого света? Перенести состояние «все возможно» дальше в «во время», в «после». Считать, что в любой момент жизни ты находишься в состоянии «во время»? В настоящем. Не «пережевывая» то, что было, не ожидая того, что будет, а получая сейчас, даря, ощущая мощный наплыв и напор чувств. И, кажется, что бы ни случилось — свет будет зеленым. Может быть потому, что он уже один на двоих, а не только впереди — в неизвестном. Со всех сторон: изнутри и извне.
==========
—Женя, ты чего молчишь?
—Странное такое чувство. Знаешь, вот как плясать на похоронах неестественно, так и мне сейчас, просто хочется плакать. Но если это... Да, наверное, так и есть — от счастья. Я сейчас смотрела в твои глаза и видела такую счастливую Женьку, какой я никогда не была.
—Ты думаешь, слезы помогут? Дадут выход эмоциям, которые переполняют все через край. И мне, наверное, тоже можно? Давай, поплачем.
—А если не то подумается, ну и пусть. Я же знаю, что ты понимаешь меня.
Глаза Иры сами собой вдруг наполнились слезами. Потекло по щекам, но уголки губ не поползли по привычке вниз, а неправдоподобно двинулись вверх в счастливую улыбку. Женя сцеловывала соленые слезинки и вдруг поняла, что тоже плачет, потому как теперь и ее слезинки катились по щекам Иры. Эти слезы, смешиваясь, соединяли их эмоции, души, сметая все запреты. Они убивали то сознание, которое было раньше, которое мешало, от которого уже было столько проблем, трансформировали его в новое. И это новое сознание стояло на новых трех китах: доверие, принятие, любовь.
Женя успокоилась. Она смогла говорить.
—Я понимаю, что ты относишься ко мне так, как никто в мире ко мне не относился. Я своим сердцем чувствую каждое пульсирующее движение твоей крови. Будто, это я ее качаю, будто, у нас с тобой общая система. И я не боюсь, что эти слова неправильны и неуклюжи. Да фиг с ними, со словами! Мне надо так много тебе сказать. Что я понимаю, как я тебе близка, как ты воспринимаешь меня, как пытаешься тоже сказать, мучаясь в бессилии подбора нужных слов и символов. Не мучайся, говори! Пусть в разных плоскостях эти слова, но они же могут передать тебе и мне что-то наше. Нет, ерунда. Не все словами передается. Как передать ощущение волны, прокатившейся по твоему телу, от одного моего прикосновения? Или когда эта волна перетекает в меня, а там где была граница, разделяющая нас, появляется соединение, сплав, новая сущность, и от этого идут уже две волны: одна у меня, вторая у тебя. И эта волна не затихает, как бывает в природе, а, наоборот — вопреки всем законам — растет.
—Знаешь, Жень, я так боялась. Правда, боялась, что появятся новые проблемы, к которым мы не готовы. А они не появляются! И столько открытий в себе, в тебе, в мире за один день! А я тебе не верила, себе — еще меньше. А оказывается, можно жить и сейчас, когда все открыто навстречу другой. И даже слова, которые, казалось, не подходят никак, подходят же. Они уже из нового языка — нашего! Можно придумать много всего и всякого, особенно, в оправдание своей неспособности, но когда я с тобой рядом, то могу все, хочу всего! Мне нужно, жизненно необходимо, чтобы именно это сейчас с нами происходило: даже заплакать от радости. Хорошее у тебя было предложение выбора с утра: играем в мою игру — на уничтожение себя и другой, или в твою — учимся жить? Выбрали ведь учение. Замечательно выбрали! И что самое главное, поразительные успехи. И пусть сносит не только крышу, с этим, оказывается, можно жить — с зеленым светом в глазах. Я знаю, что ты мне все разрешила, что я тебе разрешила совершенно все. И чем больше мы найдем решений, тем легче будет жить обеим. А страх перед сексом? Я думала, что мы получим такой всплеск эмоций и чувств, что потом уже больше ничего не сможем сделать, не найдем чего-то большего, получится один ряд: тот первый разговор без слов и последний секс. Как критерий, как показатель, как «апогей». И больше не будет пути, перекроются, как в ловушке, наши дороги или даже выходы. А оказалось, что есть еще и праздники. И самое главное — это то, что продолжается непрерывно, каждую минуту — желание показать, научить тому, что умеешь, научиться самой — оно распространяется на все, а не только на секс. Пусть ничего не знаем, ни пути, ни средств, но ведь двигаемся, не стоим, не катимся назад. Поэтому и живем!
—Похоже, это и есть любовь.
—Знаешь, я подумала, не только похоже, это именно та самая любовь и есть.
—Которую ты искала?
—Которую все ищут.
—Счастье ты мое!
—Лю-би-ма-я.
==========
Рано утром Ира проснулась, и ей захотелось пройтись по городу с вот этим новым пониманием, с желанием посмотреть, что изменилось в мире, если на него смотришь новыми глазами. А заодно проверить одну мысль, которая пришла в голову, когда она засыпала. Ира потихоньку оделась, написала записочку, положила на журнальный столик, убрав со стола остатки вчерашнего ужина. Кстати, вспомнила про ключи. Ведь Жене нужно было дать ответ. Она сама хотела дать этот ответ, и он, конечно же, был положительным. Поэтому комплект ключей от квартиры лег сверху записки, на которой было написано несколько слов:
«Женечка!
Я скоро вернусь. Не скучай без меня.
Твоя Ира»
Иришка вышла на улицу и ахнула. Вчера был дождь, вчера был мерзкий пронизывающий ветер, а вот сегодня на таком красивом синем небе сияло солнышко, а небольшой морозец сковал лужи, и встреченные люди были радостны и красивы. Ира дошла до Соборной, купила пачку сигарет, которые, кстати, закончились еще вчера, но весь вечер курить не хотелось. Было и так все в лучшем виде. Ира прикурила и подумала, что зря она натощак курит, да и вообще с Женей можно и бросить, а не мучить ее табачным дымом, но сигарету выкурила с удовольствием.
Ира заметила цветочный магазин. И так захотелось доставить своей любимой девочке маленькую радость. Она купила небольшой букетик простеньких, но очень милых цветов. Теперь можно домой. И там ее ждут! Ждет Женечка, маленькая славная разбойница, самая лучшая на всей земле. Ира улыбнулась, вспомнив вчерашнее утро, как Женя одной фразой поставила крест на романтике страданий и ожиданий.
==========
Два коротких звонка, один длинный. За дверью — топот босых ножек. Дверь распахивается, и там улыбающаяся Женю. Она и была безмерно счастлива, а, увидев букетик, сначала смутилась, потом взвизгнула, поцеловала Иришку и так крепко ее обняла, что та пощады запросила.
—Я, конечно, догадывалась, что ты бешенная, но не до такой же степени,— улыбалась счастливо Ира.
—Ой, ты не знаешь, какая я бываю вообще.
—Почему же не знаю? Я столько тебя видела, тем более, могу предположить.
—Можешь и предположить, но я, все равно, тебе все покажу сама.
—Это я еще вчера поняла.
—Спасибо, Иришка! Спасибо, любимая.
Женька чмокнула Иру в холодные губы и отпустила на свободу из своих объятий. Нюхая цветочки, она развернулась и, нарочно виляя своей маленькой попкой, направилась на кухню. Ей было так хорошо, так необыкновенно хорошо, что словами не передашь. Все в квартире было освещено светом ее глаз, и в этом свете все выглядело необыкновенно красивым и как будто живым. А может, и вправду ожило, потому что всех этих до самого последнего времени неживых вещей коснулась любовь... их любовь, ее любовь. Даже Ира разморочилась, перестав думать о правильности и неправильности слов, переводов, букв. Взяла и сходила за таким прелестным букетиком. И уже сам факт того, что она его принесла, может, и не значил того, что Женька там для себя придумала, но он в руке! И такие живые цветочки, и живая елочка, украшенная вчера ими, и даже вода, тугой струей ударившая в дно вазочки, тоже ведь была живая, заколдованная, не такая как обычно. Цветы заняли положенное им место на столе.
Женька набрала в чайник воды, включила в сеть и стала резать хлеб на бутерброды. И все происходящее было до такой степени нереальным, что казалось, сейчас, она сделает еще одно движение рукой, кинет взгляд на Иру, прислонившуюся к косяку двери и наблюдающую за тем, что Женька творит, и проснется. Проснется если не у себя дома, то в постели у Иры. Причем, она и это могла. Она даже этого не боялась, потому что счастья и так было через край, а если бы оказалось правдой, то... Чего же большего можно еще желать? Но ни движения рук, ни взгляды, ни даже глоток ароматного кофе со сгущенкой не могли ее разбудить, или она давно не спала уже. А это магическое счастье было реальным, всамделишным. И от этого хотелось творить что угодно: хоть глупости, хоть нечто полезное.
Позавтракав, они решили прибраться в квартире. Перед Новым годом надо было вынести из комнаты набравшийся за несколько лет мусор, очистить место для большого счастья, чтобы оно здесь могло поместиться. Полуодетая Женька и полностью одетая Ира разбирали вещи, которые потихоньку скапливались на полу, в углах, под кроватью. Столько нашлось полезного! Но лишнего, все равно, было в несколько раз больше. Все пакеты уже были заполнены. И Ира уже в третий раз ходила выбрасывать. Расставаться с барахлом можно было без всякого сожаления. Тем более, если не сейчас, не перед Новым годом, то когда? Да, в комнате стало гораздо просторнее и намного чище. Женька даже помыла пол. Она, никогда в жизни не любившая делать это дома, в этом своем доме делала с огромнейшим удовольствием. Тем более, она каждой клеточкой тела чувствовала, как за нею наблюдает Ира, как она ловит каждое Женькино движение, когда та наклонялась непозволительно откровенно, предоставляя Ире любоваться всем обычно скрытым от людского взора.
Ира не выдержала и взяла фотик. Вот тебе и еще серия: «Генеральная уборка». Ира пожалела, что не было у нее фотоаппарата, когда Женя шла от двери на кухню и так счастливо смотрела. У Иры пришло название картины: она будет называться: «Цветы любимой». После того, как Женя закончила мыть полы, совершенно не обращая внимания на вспышку фотоаппарата, Ира попросила повторить тот кадр, что запечатлелся в ее голове. Несколько снимков, и теперь у Иры был не только образ картины, но и пара похожих на этот образ фотографий.
==========
Да, Ира же сегодня обещала съездить к сестре в гости. Женя напомнила Ире об этом, как только включили комп и стали просматривать отснятое. Фотки досмотрели вместе. Вместе решили, какие из них должны стать основой картины Иры. Причем отбирали почти без обсуждения, не объясняя одна другой, почему появившийся на экране кадр — это именно тот, что надо. Это было очевидно. Не успевала Женька даже для себя сформулировать мысль о том, что вот на этой фотке, например, было поймано такое движение руки, что, казалось, достаточно оставить одну только эту линию изгиба, чтоб передать ощущение ожидания, радостного стремления, как Ира молча увеличивала именно эту деталь картинки и в радостном возбуждении изображала своей рукой в воздухе именно эту линию, ничего не объясняя, не переводя в слова, и только поглядывая на Женьку счастливыми глазами, как будто сверяясь: «Ты видишь? Ты понимаешь, да?» А Женька, в свою очередь, показывала на очередном снимке, какое совершенство в летящих линиях растрепавшихся волос, как обязательно надо будет передать, подчеркнуть в картине, и этими вот волосами тоже, движение навстречу. И от этого мелькания кадров, от понимания без слов, от счастливого слаженного полета «в четыре руки» над клавиатурой, как будто, действительно возникала внутри и звучала музыка. Даже не было от этого удивления — некогда было останавливаться для удивлений, а можно было только мчаться и мчаться дальше, как на гребне волны, поймав ветер, так, как будто этот волшебный полет никогда не закончится.
И даже, когда на экране возникла последняя фотография, где Женькино лицо почти полностью спряталось, утонуло в этих цветах, где на первом плане кисти рук, длинные пальцы, так бережно сжимающие букет, не было ощущения, что что-то оборвалось, закончилось. А наоборот — так очевидно было обеим, что именно этот кадр лучше всего справился с ролью финального аккорда. Так все было логично и завершенно теперь, что можно было остановиться, перевести дух и посмотреть, наконец-то, друг другу в эти все понимающие глаза долго-долго.
«Ничего не заканчивается! Да?»
«Конец одной мелодии — это возможность для рождения следующей».
==========
—Ир, тебе пора убегать уже! А то поздно возвращаться придется. Я тебя до автобуса провожу, ладно?
—Ага! Побежали! Ты же еще сегодня на улице не была, а там знаешь, какое теперь все?
—Какое?
—Ну, такое! Новое, другое! Сама увидишь!— Иришкино лицо было такое счастливое, что Женьке так и захотелось, уже в свою очередь, со стоном схватить фотоаппарат, но нельзя! Никаких фотоаппаратов! Хватит на сегодня. Скорее одеваться и на улицу!!! А то так и крыша поедет. Все равно, всего счастья не зафиксируешь и на будущее не спрячешь про запас. Конечно, здорово, что появилось у них как-то само собой вот это совместное дело, что обе получают такое удовольствие, когда удается воплотить чувство в красках или в словах. Но, самое главное, не это удачное описание, а само чувство, и сама эта такая живая Иришка. Живая, счастливая и рядом. Вместе.
==========
Девчонки выбежали из подъезда. Странно, хотелось именно бежать, а не идти пешком, такая была легкость во всем теле, столько энергии, ищущей выхода. Но сдержались, просто пошли быстрым шагом, взявшись за руки.
А город действительно был теперь другим. И хотя были те же улицы, те же дома, но во всем этом был теперь другой смысл. Казалось, что все без исключения: и шершавость штукатурки на стенах, и светящиеся прямоугольники окон, и мокрые черные ветки акаций, и морозный воздух, настоянный на запахе еловой хвои, и лица спешащих прохожих, и шуршание автомобильных шин по влажному асфальту — все это каким-то образом несомненно относится к тому, что на свете есть Ира, что она идет рядом, и ее горячая ладошка сжимает ладонь Жени. И весь мир вокруг вдруг стал единым, понятным, родным. В таком мире с ними не может случиться ничего плохого. Как будто весь мир свидетельствует: «Это не сон! Это действительно происходит!»— и радуется вместе с ними. И больше всего хочет помочь сохранить любовь, что бы ни случалось.
==========
Женя проводила Иру до остановки на Большой Садовой. Не обращая ни на кого внимания, они легонько поцеловались в губы на прощанье, и со словами: «Я постараюсь поскорей!»— Ира запрыгнула на подножку отходящего троллейбуса. Женя проводила его взглядом и побежала домой.
Как здорово и уже привычно произносится мысленно вот это: «Домой!»
Женька быстро шла по тротуару, а перед глазами так и стояло Иришкино лицо за стеклом троллейбуса. Вот как интересно. В голове у Женьки как будто одновременно прокладывались две траектории: по переулку идет сама Женя, и в то же время она знает, что Иришкин троллейбус сейчас проезжает мимо Военторга, а вот теперь остановился на светофоре. И, наверное, Ира сейчас машинально рассматривает рекламу туристического агентства на щите на перекрестке и вспоминает, как они с Женькой принимали заказ на рекламные буклеты для этого самого агентства. А вот теперь за окошком у нее промелькнул детский универмаг, и сквер возле Музыкального театра, памятник Кирову, у которого на голове почти всегда уютно устроившись, сидит голубь, отчего вид у Сергея Мироныча становится немного растерянный, и кажется, что бронзовая фигура не шевелится только потому, что боится спугнуть птичку. И улыбка сама собой появляется. А на мраморном постаменте этого памятника золотыми буквами написана цитата из какого-то письма Кирова: «Чорт его знает... если сказать по-человечески, то хочется жить и жить!!»
Интересно, Иришка сейчас тоже думает об этом? И тоже улыбается?
Женька не удержалась, достала мобильник и набрала смс-ку: «А ведь прав был Мироныч? :-)» И через минуту такой привычный тихий звон, и в волшебную «черную коробочку» мобильника поймано Иришкино: «Высоко сидишь, далеко глядишь? :-))))))»
Иришка! Счастье! Живая! И рядом!
==========
Женя открыла дверь своим, теперь уже своим, ключом, быстро разделась и прошла к своей картине. А ведь точно, включилось новое видение! Женя сразу увидела, что не так на картине. Вот же, не могла Ира подсказать раньше... А ведь не могла! Женька слишком рьяно отстаивала свое право рисовать самой, поэтому Иру запугала до полусмерти. Поэтому с новым подходом, с новым видением, Ира на портрете получалась после нескольких исправительных мазков, почти как живая... тем более, на таком фоне.
Наверное, сегодня было примерно такое же вдохновение, какое было у Жени в первый раз, когда она тут рисовала и кистью, и руками. Женька, посмотрев несколько минут на фотку, наводила нужный колер и наносила два-три мазка.
Она прошлась по телу Иры. Все! Осталось только лицо, которое все время оставляла на потом, на завершающий этап. Мысленно перекрестившись, Женя взялась за него. На фотках Ира была в три четверти. Женя рисовала и сама удивлялась, как же это получается, что на пустом, равномерно бежево-розовом светлом фоне появляется лицо ее Иришки. И движения Жени были до такой степени естественны, что сама удивлялась, почему же раньше она этого не могла. Ведь все было очень просто, а в то же время — акт творения — когда из обычного набора красок получается нужный цвет, а потом краска, попав в нужное место, создает сначала похожесть, а потом и живую Иру на холсте, которую хочется поцеловать в эту розовую щечку. Но там же краска! И она может размазаться, и исчезнет ощущение жизни.
Часа четыре Женя рисовала, пока не решила, что все, хватит! Иначе, будет перебор. Хорошего тоже надо в меру, чтобы не испортить создавшуюся красоту. Остается только дым сигареты. Как Иришка говорила, почти сухой кисточкой, но с нужным цветом, наносишь несколько точных мазков. Да, вблизи это не будет смотреться, но издали краски сгладятся, а в голове дорисуется и создастся нужная картина, которую ты по-другому и не представляешь. Как окошко на портрете Ани — только несколько мазков. Значит, только наметить. Тонкая струйка дыма вверх от сигареты, ломающаяся за потоками воздуха, клубящаяся, рассеивающаяся. Несколькими мазками не получилось. Пришлось делать гораздо больше. И хотя потратился еще час, но легкость и воздушность, все-таки, была достигнута.
Женька с огромным моральным удовлетворением села в кресло и стали издали рассматривать свое произведение. Но долго не смогла выдержать, встала. Снова пара мазков. Вот, теперь значительно лучше! И когда снова села в кресло, поняла, что все — картина закончена! Не будет она больше ее дописывать и улучшать. Не будет, как Ира, рисовать девять лет. И только грусть мелькнула в голове Женьки — мама... Как бы она показала эту свою картину маме. Порадовалась бы она или расстроилась? Теперь и не узнаешь. И остался только один человек — Иришка, перед которой хотелось похвастаться, даже не похвастаться, а показать и подарить.
Женька забралась в кресло с ногами, сев по-турецки. Закрыла глаза, задумалась. Если вчера она была любима и счастлива рядом с Ирой, то сегодня, даже одна, она была не менее счастлива. И не только потому, что где-то в городе, в какой-то пока неизвестной Жене квартире есть Ира, которая сейчас встречается со своими родственниками, она уже навсегда поселилась в душе, в сердце, рядом. Самое главное, сама Женя стала другой. Этот новый взгляд на вещи, на события, на себя и на мир появился и уже стал неотъемлемой ее сутью.
И все события, которые были до сегодняшнего дня, предстали в совершенно новом свете. Теперь было понятно все, начиная с самого неизвестного, начиная с самого рождения, даже с нежелательной беременности ее настоящей матери. Та детская боль была дана Жене в наказание за то, что она вдруг когда-то неожиданно и неправильно зачалась. А вот остальное, да, и боль тоже, были необходимы Женьке только для того, чтобы сегодня она оказалась в этом кресле перед своей картиной такая счастливая, любимая и любящая.
«Любовь выбирает подготовленных. Но это не награда за целый ряд страданий, лишений и испытаний. Она приходит к тому, кто хочет и может ее принять, кто готов раскрыться и впустить в себя весь мир, найти все то, что объединяет человека и мир вокруг него, ощутить не свою ущербность и ограниченность, а как раз наоборот, понять абсолютное совершенство Вселенной, понять и принять подобное совершенство в себе. И во всем видеть эту любовь, это стремление к жизни, это подобие Божие в каждой капельке воды, в шелесте листьев, в струйке дыма на картине, в этих, возможно, глупых мыслях.
Все что живет, живет так, как может, как получается. С точки зрения этого живущего нельзя увидеть всю целостную картину мира. Но если раскрыть глаза и подняться над всем, или даже над этим маленьким миром, в котором тебя угораздило жить, подняться и внимательно посмотреть, то сразу же становится ясно что, зачем и почему происходит, и каким образом все, переплетаясь, создает совершенную картину. И даже человек, идущий против толпы, должен это делать, потому как кроме него этого сделать некому, иначе жизнь остановится. Есть закон нормального распределения: основная часть людей идет в заданном направлении, создает целый поток, есть часть, которая идет вместе с этим потоком, но недовольна, есть единицы, которые сели и идти уже не хотят, а есть те, кто идет против. Не так важно, правы ли они, даже не важно заметят ли их хоть когда-нибудь, и неизвестно, повернется ли толпа через сто лет именно в этом направлении или сметет и раздавит этого человека. Самое главное, человек, идущий против толпы, должен так делать, потому что у него такая миссия, такое предназначение — взбунтоваться, чтобы вывести систему из состояния равновесия, чтобы эта система жила, развивалась. Равномерное движение и покой — это одно и то же. Это смерть. А смерти нет.
Есть переход от одной формы существования к другой. Нет, не верится в то, что где-то там, в загробном мире, можно жить сейчас или гораздо позже. Загробный мир — он из другой реальности, и возможно, даже во вне реальности, а если он во вне, то быть его не может, реальность — одна. И пусть, я ее неправильно понимаю, пусть, мои представления о ней убоги, но если они появились, они уже есть. Значит для того, чтобы жизнь продолжалась, я могу так думать и жить в соответствии с этими мыслями. И творить этот совершенный узор нынешней реальности, которую можно увидеть, только приподнявшись над нею».
==========
Пришла Ира, вывела Женьку из состояния размышлений о смысле жизни, о любви. Но из состояния включенности в узор всеобщей гармонии вывести она была не в силах. Они говорили и даже не искали слов, чтобы не быть непонятыми. Сегодня можно было все. И сегодня все получалось. И даже в этих разговорах, даже в отрывках, которые читала Женя, открыв любую книгу наугад, она находила только подтверждение своим мыслям, своим выводам. И она осваивалась в этом новом совершенном мире. Оказывается, можно жить и так!
==========
А Ира. Да, она еще в среду обещала зайти к сестре, поэтому, хоть и не хотелось, но пришлось зехать, оставив Женю дома одну. Визит, как визит — обычный, без эксцессов, разборок и наездов, как бывало обычно. А может это потому, что на мелкие уколы Ира не велась, а крупные придумать родичи не смогли. Поэтому было на редкость хорошо, хотя Ире хотелось как можно быстрее закруглиться и смыться к себе, к Жене — там лучше! И лишь только на улице стемнело, Ира засобиралась домой. Не поздно же... Она обещала быть не поздно, а если темно, то там, в ее окошке, горит свет. И за этим окошком есть человек, такой родной, такой живой, такой... Такая единственная, любимая, своя девочка, которая ждет Иру. Не было сил и возможностей оставаться в гостях, когда дома такое.
Как потеплело на сердце, когда Ира вошла в свой двор и увидела желтый свет в своем окне. И Женечка, открывающая дверь, задумчиво-счастливая. И картина готовая, сохнущая на мольберте. И на ней — Ира, сама себе нравящаяся. Что еще надо для счастья?
==========
На работе — предновогодний завал, как будто те, кто отвечал за рекламу в компаниях, вдруг вспомнили, что предстоящий праздник можно использовать для пользы дела, поэтому заказчики шли толпами. Заказывали все подряд: лишь бы был логотип, название своей фирмы и новогодняя символика. Работы было невпроворот.
Девушки работали с огоньком, можно сказать, с подъемом. Их несколько взглядов, ненароком брошенных в течение часа, только говорили им: «Да, это все и есть правда, самая настоящая, самая что ни на есть правдивая. И теперь от этого даже нельзя отмахнуться». А теперь остальным придется принять. Ира с Женей не демонстрировали свои чувства специально, но их, все равно, заметили. Но в этот день никто и никак не отреагировал, может, чуть позавидовали, может, даже осудили. Но это было как-то там далеко, как-то несущественно мелко для девчонок.
==========
У Жени воскресное видение мира не пропадало и даже, наоборот, распространялось на все, что происходило вокруг. И это все тоже приобретало какой-то сакральный смысл. Не так важно, что работы было много, она делалась быстро, правильно, с удовольствием, поэтому нисколечки не напрягала. И все успели почти вовремя, то есть, не стали сидеть допоздна на работе, а занялись более важным: магазины, подготовка к предстоящему празднику, такому, которого никогда не было ни у Иры, ни у Женьки.
И даже разговоры стали не такими, как всегда, хватало одного слова, чтобы объяснить. Когда, например, Женя говорила, выходя с работы:
—Можно?
—И я тоже... Во сколько ты дома?
—Часа через два.
И разбегались по магазинам в разные стороны, чтобы купить подарки, надо было приготовить сюрприз любимой. И когда Женя приходила через два часа, Ира уже была дома и, закрывшись на кухне, давала возможность Женьке спрятать подарок и только потом выходила. И такая радость от встречи, будто сто лет не виделись.
И вообще, такой гармонии во всем Женя никогда не видела. И мир вокруг был цветным, не смотря ни на что, даже серое небо было радостным, даже голые ветки деревьев были необыкновенно красивы и изящны, и куча новых фоток, на которых Женя себе исключительно нравилась во всех без исключений ракурсах.
Ира любовалась подругой и даже тихонечко завидовала белой завистью. Ей самой хотелось так воспринимать мир, она чувствовала, что в словах Женечки, столько истины, что даже осознать ее объем было трудно, не то, что понять. И свет ее очей звал к жизни, наполнял Иру силами и возможностями, не говоря уже о том, что стоило только прикоснуться к Жене, только поцеловать ее — любая усталость испарялась, и будто вырастали крылья, и мир вокруг расцветал, становился таким, как фон картины, на которой была живая Ира.
И картина уже была готова для того, чтобы занять свое законное место на стене, напротив Ани. Девчонки даже раму купили.
==========