Николай Доля, Юля Миронова
Без риска быть... / «Живое Слово» / Юля Миронова / Николай Доля
Свет Черного Солнца
Небьющаяся игрушка — это игрушка, которой ребенок может разбить все свои остальные игрушки.
Помни, Господь все видит. Живи так, чтобы ему было интересно!
Ира положила последний листок на кровать. Посмотрела на Женьку, прикурила сигарету. Женя поняла, что уже давно застыла с кисточкой в руке, и давно уже ничего не рисует. Она положила кисточку и под непонимающе-удивленным взглядом Иры стала раздеваться. Женька не заботилась о том, что одежда падает прямо на пол. Сейчас не до того. Оставшись совсем голой, Женя подошла к дивану, на котором сидела Ира, обняла ее за плечи. Наклонилась к уху и прошептала:
—Как я понимаю, ты меня хотела напугать. Но я знаю, что у тебя в жизни еще были девушки. Я ничего так и не услышала про Аню. Расскажешь?
—Расскажу. Давным-давно, девять лет, пять месяцев и 12 дней назад, тоже в пятницу — первые похороны. Аня. Говорят, что там наверху всегда забирают только лучших из нас, мол, они успели порадовать нас своим присутствием и, пока не натворили множества грехов, их надо вернуть. Но все было совсем неправильно: солнце палит, птицы щебечут, а Аня в белом платье. В белом гробу. Уходит. Уходит навсегда. Не только из моей жизни. Прости... Мне так хотелось лечь с ней рядом, уйти вместе с нею. Мы же не успели, мы ничего не успели: ни договорить, ни поцеловаться. Мой первый поцелуй, и так хотелось поцеловать ее в губы, а можно было только в лоб. И мой поцелуй достался не Ане, а смерти. Меня обожгло могильным холодом, я потеряла сознание.
—Прости, что заставила тебя это вспоминать,— Женя больше не обнимала Иру, она сидела рядышком, на поджатых под себя ногах, сложив руки на коленках.
—Да, ладно, я целый день об этом думаю. Ведь даже посчитала, сколько времени прошло. Где она сейчас, как ей там? Я не верю, что ей плохо. Ей не может быть плохо. Она заслужила только хорошее. Когда меня привели в чувство, могильщики уже ставили крест. И было нестерпимо больно. До такой степени, что все мои силы ушли внутрь, на то, чтобы только чуть залечить раны. Я даже плакать не могла потом года три.
—Бедненькая ты моя.
—Знаешь, я так долго жалела, что тогда не умерла. Вот понимаешь, Женечка, ты просишь рассказать, что было с нею, почему не могу до сих пор забыть. Жили и дышали одним воздухом, слова не нуждались в переводе, а иногда совсем не надо было слов. И было что-то такое, сложно перевести в слова, это же только слова, символы, заморочки. А надо передать хотя бы для себя, что чувствуешь. Да еще так, чтобы ты поняла, хотя бы приблизительно.
—Ира, извини. Может, правда, я зря начала про нее расспрашивать.
—Подожди. Кажется, нашла. В то лето весь июнь мы практически не расставались. Помню, однажды мы зашли далеко. И на лугу, в высокой траве мы сидели под звездным небом, утопая в его бесконечности. Ты когда-нибудь смотрела долго на небо? Я тебе покажу, обязательно покажу и не раз. А летом ночи короткие — несколько часов. Тишина. Ласковый теплый ветерок. Она сидит на земле, а я лежу, моя голова у нее на коленях. Так тихо. Я смотрю на огромные разноцветные звезды и ни о чем не думаю. И такое блаженство — осознавать, что нас только двое и больше никого. Только трава, только небо и ее глаза. Ее пальцы нежно касаются моего лица, проводят по волосам, и эта секунда высекается в памяти и остается там навсегда. Господи, как хорошо! И не нужно ни о чем говорить. Я слышу стук ее сердца, она рядом и мне больше ничего не нужно. Если бы я знала, что так случится, я бы хоть сказала, что я ее люблю. Но это сейчас кажется, что сказала бы, в то время было достаточно просто любить, быть рядом, чувствовать, как наши души объединяются и срастаются в одно целое. Может, и правильно, что не сказала. Не знаю,— Ира замолчала и посмотрела Женечке в глаза. Кончились слова, и если она не поняла, то...
Женя, казалось, все поняла. Все правильно поняла. Да, нет слов, чтобы передать, что сейчас творится у нее у самой в сознании, в душе. «И нужны ли слова? Если рядом есть эти глаза, которые говорят гораздо больше. Когда тебе не надо спрашивать разрешения, когда все разрешено. И даже если ты ошибешься, то ты уже прощена заранее и за все. Да, милая, я сейчас решусь».
У Иры нижняя губа опускается, и чуть приоткрывается рот, ноздри ритмично двигаются, следуя вдохам и выдохам, она глубоко дышит. Она видит, как рука Жени медленно поднимается, как чуть-чуть дрожат ее пальчики, как медлят, перед тем как коснуться плеча. «И это означает? Она волнуется, не знает, о чем я думаю сейчас. Не знает — будет ли это именно то, чего я так ждала. Она своим движением будто говорит: «Не бойся себя и своих заморочек. Все то, что ты рассказала, вовсе не означает, что тебе нельзя любить вообще. Все это не относится к любви. И я готова вместе с тобой пройти. Пойти. А на самом деле, какие слова можно подобрать, чтобы они означали именно то, что я чувствую, когда моей кожи касаются кончики ее пальцев. Я вот вижу, как ты вздрогнула, как покрылась мурашками кожа».
Быстрый взгляд Жени, означающий «Ты замерзла?» И ответная улыбка: «Нет, ну что ты! Это совсем не от холода. Это... оттого, что ты прикасаешься». Вместо того чтоб говорить сейчас какие-то лишние слова, Ира тихонько повернула голову и потянулась к этой руке губами. Просто движение, но она ведь знает: Женечка поймет, что это для нее, поймет, что Ира ждет и что точно так же не знает, к чему приведет вот то, что сейчас происходит. Но губы, только чуть коснувшись кончиков пальцев, уже сказали этим — «Продолжай, пожалуйста...»
А Женя чуть улыбнулась, самыми уголками губ, и глаза стали такими счастливыми и растерянными. И она, как будто прося прощения за вот эту свою неуверенность, так посмотрела на Иру, что та медленно взяла ее ладошку и положила себе на грудь, чтобы Женя услышала, как сильно колотится сердце, чтобы поняла, как все это важно для нее. И как она уже не боится признаться в этом своей Женечке. И Женя, вдруг почувствовав в этом стуке резонанс со своим собственным сердцем, таким же жестом зовет ладонь Иры: «Послушай, ты заметила, как попали в такт».
А потом они сказали одна другой глазами. Как невероятен вот этот разговор без слов! И в следующих движениях рук, пальцев, почти не касаясь кожи, таких нежных. Это благодарность за понимание, за сверхпонимание. И это вовсе не ласки, а именно разговор. Просто без слов. Но каждая знала, что означает движение и прикосновение другой.
Ира, стараясь ни в коем случае не отпустить Женечку, свободной рукой потянулась к одеялу, подтянула его, откинула. Ни слова вслух. «Да, конечно же, ложимся. Разве может быть по-другому? И как я могла жить, когда тебя не касалась, когда не чувствовала твоих рук на своем теле». Осторожненько, придерживая одна другую, они укладываются, и тихонько засыпают, не разжимая объятий.
==========
На часах было начало девятого, когда Ира открыла глаза и счастливо улыбнулась — на ее плече еще сладко спала Женечка. Ира подняла глаза на Анин портрет. И ей показалось, что Аня ласково улыбнулась, как будто сказала: «Правильно, так и надо!» Ира снова приклонила голову к подушке и смотрела в это спокойное личико такой уже родной девочки. Не надо было вспоминать, что привело их в эту постель, не надо было вспоминать ни плохое, ни хорошее... Вчерашнее. Ведь сегодня, сейчас, она здесь, она с нею. И так хорошо, как в детстве, как с Аней. И сердечко ее стучит ровненько, спокойно, не так, как вчера бешено колотилось у обеих. И вот это ее сосредоточенное равномерное сопение. «Просыпайся, сегодня день тоже тяжелый». И стоило Ире только подумать это, как веки у Жени дернулись, и глазки открылись. И такое удивление в них, такая радость от того, что увидела прямо перед собой глаза Иры.
—Доброе утро!— прошептала Женя и, приблизив свои губки к Ириным, легонько поцеловала — только прикоснулась. И закрыла снова глазки от счастья.
—Доброе утро, солнышко! Ты выспалась?
—Угу,— мурлыкнула Женька, не раскрывая губ и глаз, все сильнее прижимаясь к Ире.— Никогда так хорошо не спала. А ты?
—Я даже не верю, что это происходит со мной, с нами. Ты знаешь, нам надо вставать.
—Знаю. Спасибо тебе, Ира. Я счастлива, несмотря на то, что вроде бы и нельзя, и не положено. Но я с тобой, и мы живем. А вставать надо — иначе опоздаем. И знаешь, чего мне больше всего не хочется? Отпускать тебя. Вчера вечером я этого не смогла бы сделать. А сейчас могу. Потому как, надо. Встаем?— Женя сегодня могла говорить так, как будто продолжала вчерашний разговор. Когда понимание было сверхъестественным, и так хотелось, чтобы оно осталось, чтобы даже слова не мешали.
—Это я тебе должна сказать спасибо, что ты меня не послушалась, что приняла, что только благодаря тебе, мы сейчас можем так просыпаться. Но, ты права, надо! Встаем! Иди в ванную, а я пока уберусь тут.
Женька прижалась своей щекой к щеке Иры, сказала: «Угу». Встала, потянулась и, увидев на полу листочки вчерашнего письма, подняла их.
—Ира, я возьму себе это неотправленное письмо? Оно же мне адресовано.
—Жень, может, давай его сожжем. Там много глупостей, я прочла их и кажется, освободилась.
Женя только отрицательно покачала головой и, положив листочки на стол возле компьютера, пошла в туалет, потом под душ. Ира убрала постель, подняла с пола Женину одежду, аккуратно сложила на кровати, подошла к своему портрету. Оценила, как быстро продвигается работа, помыла немного засохшие кисти, убралась и здесь. Поставила чайник. Женя вышла босиком, голенькая, свежая, и сразу к Ире, обняла, набрала много-много воздуха, прижалась сильно-сильно, задержав дыхание, и когда не смогла дольше держаться выдохнула и, отпуская Иру, сказала:
—Только десять минут без тебя, а так соскучилась.
—Я тоже.
—Но, ты иди. Сегодня нельзя расслабляться. Я с тобой.
==========
Они съездили на кладбище, оттуда сразу к Жене. Хоть никого на второй день не приглашали, но пришло снова много народа. Ритуал. Положено. Надо.
По большому счету, Женя не слишком заморачивалась, она была спокойна, может быть даже чрезмерно. Но что поделаешь, если она выбрала жизнь. Можно было, конечно, сидеть, сопли мазать. Да, мама умерла. Да. Она очень хорошо относилась к ней при жизни, но раз так получилось, то надо потихоньку учиться жить... без мамы. И Женя училась. И Ира ведь все время рядом. И с Ирой — жизнь. Но что объяснять тем, кто этого никогда не поймет.
К пяти часам они с Ирой попали домой. Домой к Ире. К себе.
==========
Но у Иры совершенно не так сложился день. Не так, как она думала. Да, на кладбище съездили нормально, и по дороге туда Ира не отпускала руку Жени ни на секунду. На кладбище встретили Клавдию Степановну. Там же у Женьки произошел разговор-инцидент с маминой подругой. Ира стояла недалеко и слышала только обрывки фраз, но, все равно, смысл она уловила. Мол, нельзя быть такой спокойной и скорбеть только понарошку. Земля еще не высохла на могиле матери. Женька сильно не возражала, но все же пыталась объяснить, что жизнь и смерть не в компетенции человека. И нам остается только принять смерть близкого, так же, как и рождение, как свадьбу, как естественное событие по ходу жизни, хоть и самое тяжелое, и жить дальше. Клавдия Степановна не поняла. Скорее всего, не поняла. А сомнения появились у Иры. Ведь только благодаря тому, что Женя была все время с Ирой, она нашла ту мысль, которая могла стать опорой для дальнейшей жизни. Но сможет ли сама Ира выдержать? Сможет ли идти дальше? Ведь она тоже не знает не только дороги, но и направления. Да, вчера она нашла ту точку, на которой они остановились когда-то с Аней. И теперь можно было двинуться вперед. А где этот перед? Ира, например, не знает. Знает ли Женя? Вот уж неизвестно.
Все время, когда были у Жени, Ира только издали за ней наблюдала и была готова прийти на помощь в любой момент, но та сама замечательно справлялась. И снова Ира оказалась не к месту. И какие только мысли в голову не приходили. Что зря она, вообще, выбралась из своего созерцательно-одинокого состояния. Столько училась, столько сдерживала себя, и тут — на тебе. Что она может дать этой хорошенькой, но очень неопытной девочке? Ничего кроме страданий и терзаний своих, да еще помноженных на страдания другой. Сколько лет назад она себе сказала, что любое ее действие будет неправильным и всегда принесет только боль, и себе, и окружающим. А еще несколько шагов и Женька так загонится в эти отношения, что потом и не справишься. А у нее будет повторение моего одиночества, моих рассыпанностей. А оно надо?
А совсем переклинило Иру к вечеру. Только потому, что Женька переоделась, но ничего с собой не взяла, и сказала:
—Поедем к тебе. А? Домой.
«Чертовы слова — одни непонятки. «К тебе» — это ясное дело — ко мне в гости, продолжить начатое вчера. Женька сейчас бежит ко мне по лугу, по высокой траве. Она хочет! А я смогу? После того, что я уже все... все прошла, все пережила. И не знаю, что делать дальше. Я иду как по минному полю, боясь сделать шаг влево, шаг вправо. Даже не иду, а только подошла к нему, и боюсь ступить дальше. С одной стороны, хочется надеяться, что получится хоть что-то, но с другой, надежды нет, не то, что шансов. «Домой?» — но как домой, если она наутро сюда снова вернется? Хотя бы за одеждой. Может, спросить? Ни в коем случае! Иначе, повернуть назад будет совершенно невозможно. Ну не верю я себе. Не верю!!! А она верит? Похоже, да. И у меня нет права на ошибку, как у сапера. Что же делать?»
И страх чистого листа, который становится еще страшнее, после каждого неудачного опыта. И три наброска, которые она делала, и запортила окончательно, мешают все-таки. И на сегодняшний день отношения с Женечкой — чистый лист. И Ира боится начать хоть что-то, все равно, что. В любой линии, в любом действии, в любом слове она видит только неудачу и уничтожение совершенства. Вот вчера было абсолютно без линий — только обсуждение без слов. Вчера было так, что ошибки быть не могло. Но дважды в одну реку не войдешь. И даже если повторится разговор без слов, во что очень мало верится, он, все равно, будет новым, другим. Вот тут и появятся первые ошибки, первые непонимания. Слишком сильно удивление от этого первого разговора, и, кажется, что было такое достигнуто недосягаемое, в принципе. Что лучше, чем было вчера, быть не может. А если будет хуже, то Ира не выдержит. Вот и невозможность. И чем больше Ира думала обо всем этом, тем лучше видела, что не знает, как вести себя дальше. И ей срочно нужен тайм-аут, чтобы, не дай Бог, не испортить то, что началось. Только посидеть одной в тишине и подумать.
==========
Женя ехала вместе с Ирой к ней домой в автобусе и ничего не понимала. «Что случилось с Ирой? Чем она снова заморочилась? Неужели что-то снова не так, неужели она услышала какое-то слово, и ужасы прошлых жизней восстали из ада воспоминаний и не дают ей жить? Чем ей можно помочь? Что я должна сделать, чтобы она снова была живой, как вчера? Так получалось, что именно я первая шла навстречу, первая задавала вопросы, делала шаги к новым отношениям. И вот это привело к такой непонятной Иришкиной грусти. Может, мы обе просто устали? Такое сильное напряжение было в эти дни с похоронами, с исповедью Иры, с первой ночью в одной постели. А к тому же, у меня слишком резко все поменялось. И слишком много правил требуют изменений, корректировки. То, что годилось раньше, больше не действует, поэтому приходится придумывать очень быстро новые правила, пробовать их на практике, думать, какой шаг делать следующим. Перенапряжение. Вот и дома. Дома ли? Тоже вопрос. А кто меня вообще сюда приглашал? Сама напросилась, приперлась, да еще и командую,— Женька даже остановилась перед дверью.— Может, надо уйти, не напрягать Иришку, ей и так тяжело. Ведь с четверга третьи сутки уже со мной рядом, чтобы со мной чего не случилось, чтобы поддержать. А я этим пользуюсь бессовестно».
—Жень, ты чего там встала? Заходи,— позвала уже из коридора Ира.
—Да я задумалась, что-то я, похоже, не понимаю,— пожала Женя плечами и вошла в квартиру.
—Пойдем в комнату,— предложила Ира, когда Женя разулась и сняла куртку.— И что ты придумала?
—Мне показалось, что ты устала от меня и от моих проблем.
—А ты не устала?
—Я?— удивилась Женька.— Ой, я не знаю. Сначала, кажется, падаю от перебора всего, потом второе дыхание открывается, и будто только все началось: и силы есть, и возможности. Но у меня же, как тебе сказать, жизнь сильно поменялась за эти несколько дней. И я еще не вполне адекватно понимаю, что со мной происходит.
Тем временем Ира села на кровать, одну ногу поджала под себя, вторую обхватила руками, и, прижавшись щекой к коленке, наблюдала за Женей. Женя, не дождавшись реакции на свои слова, спросила:
—Чем предлагаешь нам заняться?
—А твои какие предложения?
—Не знаю. Я думала, что может быть... Нет, не получится.
—Что не получится? О чем ты? Почему так категорично?
—Я подумала продолжить наш вчерашний разговор, тот, без слов. Но вчера было всего столько, что по-другому быть не могло. А сегодня все уже не так, и не получится поэтому.
—Может быть. А ты сегодня рисовать не будешь?
—Нет, не хочется. Я не смогу тебя попросить позировать, а с фотографий — не хочется.
—А почему не попросишь? Думаешь, я откажусь?
—Ириш, пожалуйста. Я что, не вижу, что ты дрожишь. Да и тут прохладно, не так, как вчера. Вот у тебя градусника нет, а то ты сразу бы увидела, что температура тут не больше 20, а заставить тебя сидеть голой несколько часов. Я что, изверг?
—Но спать же тоже рано ложиться.
—Иришка, солнышко, ну что с тобой сегодня? Что-то не так? Что не так?
Вот и вопрос, который всегда ставил Иру в тупик. Когда сама не понимаешь, но требуют объяснений. В глазах Иры блеснули слезинки, она отвернулась, чтобы Женя не видела этой слабости.
Женька присела рядышком на кровати, чуть обняла за плечи Иру и тихонько спросила:
—Ты боишься?
—Да.
—Ты жалеешь о том, что вчера произошло?
—Кажется, да,— Ира всхлипнула, но продолжила.— Я не могу тебе объяснить. Я сама не пойму, мне надо с собой разобраться. Ты не переживай, Женечка, ты совсем ни в чем не виновата. Это чисто мои заморочки.
—А может, наши?— уточнила Женя.
—Наши,— сказала Ира грустно и неубедительно. Помолчала и сказала еще с большей грустью и потерянностью:— Да, теперь уже наши.
—Ты еще скажи, что всю ночь и утро ты была несчастна, как сейчас. Или чтобы я домой ехала. Давай, гони, сдуру.
Ира повернулась к Жене. У той — рот сжат, уголки губ опущены, нижняя губа непроизвольно дрожит, по щекам катятся слезы.
—Ну, что ты, Женечка. Никуда ты сегодня не пойдешь. Мы, наверное, обе устали. Может, сегодня просто надо отдохнуть?— Ира, наконец, отпустила свою ногу и обняла Женечку. Та положила ей голову на плечо и тоже обняла. По крайней мере, они не видели слез и глаз другой. И так было немного легче успокоиться.
—Ирочка, пожалуйста, не прогоняй меня. Мне плохо без тебя. Ты же знаешь, что кроме тебя...— начала было Женька, но сама себя остановила.— Извини, я навязываюсь. Я много лишнего для себя придумала.
—Ничего ты не придумала. Все можно повернуть и в одну, и в другую стороны. И доказать, что это нам не нужно, и что без этого мы не сможем жить.
—Но ты же была очень грустная, когда мы сюда пришли. Скажешь, не из-за этого?
—Не скажу. Я, правда, боюсь. Я не знаю, куда идти. Понимаешь, Женечка, если есть отрицательный опыт, то еще не факт, что от этого появился положительный, ведь так?
—А у меня никакого опыта нет. Я даже толком не целовалась ни с кем.
—Это дело поправимое, научимся, было бы надо.
—А тебе уже не нужно? Мне кажется, что вчера, когда я прикасалась к тебе, было хорошо и приятно обеим. И когда ты прикасалась ко мне, я улетала. Вообще, хорошо, что вчера не говорили — было волшебство. Было все понятно без слов. Я сейчас не понимаю, что говорю. Я произношу какие-то глупые слова, но они до такой степени примитивны, и ничего не передают, как я чувствовала тебя, как чувствовала себя. Лучше бы я совсем молчала.
Женя остановилась, слов ведь, действительно, не было. И то, что она хотела объяснить, так упрощало вчерашнее. Сейчас, кроме «приятно» и «хорошо» — слов и не находилось. Почему же молчит Ира? Неужели она тоже не может перевести вчерашнее в слова? Женя ждала и с надеждой смотрела в глаза Иришке. Та тоже смотрела, будто хотела прочитать там перевод. Но его там не было! Отвела взгляд, ей было стыдно, что она не может помочь подруге. Но снова долго не выдержала, подняла глаза, встретилась все с той же просьбой в глазах Жени: «Ну, сделай что-нибудь, или хоть скажи».
—Женечка, а можно,— рука Иры забралась под майку Жени, провела по спине. И снова не так. Вчера не надо было спрашивать никаких разрешений, все и так было разрешено и позволено. А сейчас эти неуклюжие слова, как гвозди, распинали волшебство на кресте над могилой, в которой будет похоронено их чувство. Как же все неуклюже, неестественно, примитивно.
Женя подалась за рукой Иры, телам проще найти свой язык, который не нуждается в переводе. Может? Женя чуть приоткрыла рот и приблизилась к губам Иры. Ну, слава Богу, хоть на это не надо спрашивать разрешения, хоть тут все получается. Глаза Иры закрылись, чтобы не спугнуть подругу нечаянной реакцией, а ее губы слились в поцелуе с губами Женечки. Женя тоже закрыла глаза, сосредоточившись на этом таинстве, когда все вокруг исчезает, остаются только вот эти соединенные в поцелуе губы, как единственный способ понять и принять одной другую. И пусть в голове полно тараканов, но таким образом их можно чуть разогнать. Сначала пропали сомнения в правильности действий, потом, появилось право. Руки Жени чуть отпустили Иру, только затем, чтобы забраться ей под свитер. На уровне тел они научились разговаривать. А со словами придется чуть погодить, не дошли девчонки пока до этого уровня, чтобы слова не мешали общаться.
Женька оторвалась от губ Иры и чуть отодвинулась, чтобы увидеть, получилось ли? Похоже, что да. И хотя Ира все не открывала глаз, но уже улыбалась. И руки Иры находились все там же: одна ласкала спину, оказывается, Ира даже бюстгальтер расстегнула Женьке, а вторая за поясом джинсов. Значит, нужно!
—Иришка, а когда ты меня будешь рисовать? Кто у нас настоящий художник?
—Жень...— протянула устало Ира.— Не сегодня — точно.
—А посмотри на меня, пожалуйста,— плохое настроение Жени постепенно улетучивалось. В голову пришла одна прикольная идея. Ира открыла глаза.— Вот скажи, я тебе сейчас нравлюсь?
—Да,— сказала Ира, пытаясь вытащить руку из-за пояса джинсов Жени. Но та, хитро улыбаясь, не давала ей этого сделать.
—Я тебя отпущу, только с одним условием. Ты сейчас сделаешь фотку для своей картины.
—Жень, холодно же.
—После твоих рук и губ я не могу замерзнуть. Тем более, я хочу.
—Фотосессия?
—Ага. Не зря же ты комп покупала. Я пока включу его. А ты фотик тащи!
==========
Женька, не поправляя одежду, слетела с кровати, нажимала разные выключатели-включатели, смотрела, когда же, наконец, появится синее поле, с таким непривычно малым количеством ярлыков. Не то, что у нее на рабочем столе — один на одном. Надо бы почистить там, но все некогда. Женя так заинтересованно смотрела на загружающийся комп, что Ира решила, такую картинку нельзя упустить — щелкнула. Женька посмотрела на свой внешний вид. Страсть! И что же она тут нашла прикольного?
—И что тебе понравилось?— улыбнулась Женя.
—Ой, да мало ли. Взгляд, и вообще, симпатичная, полуголая.
—Я еще совсем не голая. А ты тоже меня обнаженной хочешь нарисовать?
—Не знаю, мне еще не приснилась картина с тобой.
—Да, мне больше повезло,— подмигнула Женя.— Ириш, ты командуй, я готова.
—А если не получится сразу, то стирать?
—Нет, так мы долго будем. Потом на компе вычистим. Снимай все подряд, ага?
Иришке уже понравилось предложение. Да и Женечка ей нравилась, очень. Командовать? Ну что ж, попробуем. Сначала снимаем стриптиз. Она просила что-то сделать, останавливала, ставила руки, просила смотреть в одну сторону, в другую, повернуться так, спиной, наклониться, ногу поставить на стул, поднять руки вверх. Постепенно Женя освобождалась от одежды, освобождала мысли, и Ира следом за ней. Им нравилось это дело, оно не требовало перевода их чувств в слова. Просто одна была моделью, вторая фотохудожником. Женька совсем раздета, осталось еще кадров 20.
—А теперь покажи мне скромницу.
Женька даже покраснела, она прикрывала то, что трудно было прикрыть все сразу. Она пряталась от объектива, подставляясь все новыми и новыми местами. Но при всем этом довольная физиономия, и лукавинка в глазах. Что делало, что должно было сделать снимки еще более пикантными. Все, память забита до отказа. Все быстренько переписали на комп. Пока Ира колдовала со всеми этими шнурами и мышкой, Женька стояла рядышком и обнимала ее за талию. Выдалось несколько свободных секунд, Ира развернулась, обняла тельце девочки, прижалась к ней, поцеловала в губы.
—Ты не замерзла, малышка?
—С тобой тут замерзнешь.
—Кстати, а ты точно хочешь быть нарисованной именно голенькой?
—Я хочу быть нарисованной тобой.
—Поняла. Сейчас поищем что-нибудь подходящее для тебя. Однажды, я как-то зашла в секонд хэнд и там мне всучили сари. Вот в нем я тебя сейчас и буду фоткать.
—Я не умею носить сари.
—А думаешь, я умею? Это кусок шелка метров шесть — заворачивайся, как хочешь.
—А понятно. Договорились. Такого развратного сари ты больше никогда ни у кого не увидишь. Тащи!
—Ты хочешь быть развратной?— улыбнулась Ира.— Но как?
—Ну, не знаю, сейчас и посмотрим.
Ира достала из шкафа большущий кусок шелковой ткани.
—Может погладить?— засомневалась она.— Ты знаешь, Женечка, мне кажется, что оно от долго лежания появились складки.
—Ир, не заморачивайся, выпрямится, разгладится. Ой, какой прикольный цвет! Мой любимый — цвет морской волны. Ира, а мы с тобой на море поедем хоть когда-нибудь?
—Женя, если скажу, что да, ты так сразу и поверишь?
—Ага, только скажи ты это свое «да». И больше ничего ведь не надо. Не бойся. Ведь не сегодня же ехать.
—И то правда. Сегодня у нас фотосессия, а море, где оно еще? Ну-ка, попробуй, завернись! Серия называется: «Как я боролась с сари».
—Поприкалывайся еще мне, я сейчас тебя в него наряжу,— Женька разворачивала этот кусок, прикидывая как его можно на себя надеть, и тут вспышка. Женька отвлеклась от материи, хитро посмотрела на Иру, улыбнулась и продолжила путаться в шелке. Мол, давай, если понравится, ты же знаешь что делать, можно и остановить.
Женя теперь не обращала внимания на вспышку. Она сосредоточенно хотела сделать из него подобие платья. Она пропускала ткань через плечо, оборачивала вокруг живота, стараясь, конечно же, оставить либо полностью голой одну ногу, либо грудь, либо попку. Или вообще накрывалась им как покрывалом, нацепив на голову, и разведя руки в стороны. В конце-концов ей это надоело, и она завернулась в несколько слоев, как в полотенце после душа так, что остались голыми только плечи и ноги. Села на кровать положила ногу на другую так, что пятка одной ноги лежала на коленке второй. Несколько снимков. Встала и принялась разматываться. Сняла его и, бросив на кровать, легла сверху. Серия «Как достало это сари» получилась еще больше, то есть еще длиннее. Лежа Женька еще больше расходилась. Теперь она наоборот не пряталась и подставляла под объектив все, что было, в самых, как ей казалось, выгодных ракурсах, точнее, в самых откровенных. Вот и эта память в фотике закончилась.
—Устала?— спросила Ира, когда, подсоединив фотик к компу, сливала очередную порцию снимков. Она развернулась к Женечке, обняла ее, и почувствовала, какая холодная попка и на спине мурашки.— Да и замерзла, наверное.
—А ты предлагаешь мне одеться? Мне так не хочется.
—Жень,— укоризненно сказала Ира.— Простудишься еще. Давай компромиссный вариант, я тебя заверну в одеялко, и мы посмотрим, что получилось. Ага?
—Ирочка, а я хотела...— засопела Женя.
—Ты хотела, что?
—Не знаю. Еще обниматься, целоваться, учиться дальше.
—Жень, успеем. Тем более, у нас до поездки на море, знаешь еще сколько времени?
—Знаю, но хотелось уже сегодня.
—Хорошо, будет тебе и сегодня. Только сейчас посмотрим, что получилось, и начнем. Договорились? Я очень хочу посмотреть, может, хоть одна хорошая фотка получилась?
—А что так мало?
—Это по статистике из 100 кадров один нормальный. Остальное можно считать мусором, можно считать просто снимками. И только один может быть шедевром, а может и не быть. Понимаешь?
—Ой. А я расстроилась, думала, что я тебе не понравилась совсем.
—Жень, ты мне не можешь не нравиться. Вот каждый раз, ну может два-три исключения, когда я не успевала, но когда я щелкала, ты мне очень нравилась. И сейчас нравишься.
Женя сама выбралась из объятий Иры и пошла за одеялом, накинула его на плечи и немножко завернулась. Подошла к компу, пододвинула стул, уселась смотреть, что делает Ира. Ира выбрасывала совсем неудачные снимки в отдельную папку, другие сортировала по темам. Женька смотрела на все это с двойственным каким-то чувством. С одной стороны ей нравилось, что на всех снимках только она, и что она смогла переступить через все запреты и быть голой не только перед неживым объективом, но и пред заинтересованным взглядом Иры. А с другой стороны, да, на снимках именно та Женя, которая меньше месяца назад даже не могла представить, что можно будет вот тут не только весь вечер ходить голой, но и позировать, чтобы потом с ее этого сверхоткровения написали картину. Да и Ира еще подливала масла в огонь: она показывала на особо откровенные снимки и спрашивала:
—Ну что? Вот эта не пойдет? Нет? А ты мне тут жутко нравишься!
Женьке тоже нравилось. Но если сначала она отговаривала Иру, приводя массу доказательств, что не хочет такую себя постоянно видеть, что это порнография, то потом она сама уже тыкала пальцем и чуть не кричала:
—Вот эту хочу!
И Ира откладывала этот снимок в папку особо откровенных, чтобы не мешались, и просмотр продолжался. Они просто хотели найти свое видение красоты. Женька тоже потихоньку перестала обращать внимание на недостатки своей фигуры и уже смотрела, как выгодно она предстала тут, и тут заметно только красивое, а недостатков, вроде бы, как и нет совсем.
В конце-концов часа через два обсуждений и повторных рассматриваний они нашли штук 10 хороших. И как ни странно, оказалось, что большинство хороших фоток были из серии «Скромница».
«Ну и ладно,— подумала Женька,— значит, она меня такой видит. И художник имеет право на свой взгляд. Тем более, что взгляд этот очень субъективен и предвзят».
—Ну что спать пойдем?— спросила Женька. Она уже давно согрелась, она почувствовала, как устала. И вообще, просто хотелось вот сейчас лечь в кровать, прижать Иришку к себе. «И путь Ира себе там что угодно придумывает, но ведь мы все равно будем вместе. И не только сегодня».
—Спать — это хорошо. Иногда надо бывает.
—Тебя раздеть,— спросила Женька, встав и зайдя за спину Иришке. Она наклонилась так, чтобы достать край свитера. Ира отодвинулась от спинки стула и позволила Жене стянуть с нее свитер, но под ним оказалась еще и водолазка, тоже длинная и тоже укутывающая горло.— Ириш, ты не запарилась?
—Скорее, замерзла. А как на тебя голенькую смотрела, так вообще,— говорила Ира, а заодно выключала комп.
—Ничего, я тебя сейчас погрею. Можно, я тебя сегодня буду греть? Всем телом, чтобы растопить твои вековые льды.
—Женя, тебе смешно? А мне страшно.
—Ни слова больше, пока свет не погасим. Ага?
Ира только кивнула и снова подняла руки, чтобы легче Женьке было снимать водолазку. Бюстгальтеров Ира никогда не носила, да и зачем это ей? У нее не было и первого размера, поэтому, какой смысл? А брюки с трусиками Ира не дала снять Женьке, сняла сама. Поежилась от окутавшего ее сразу холода и чуть ли не бегом забралась в постель, и протянула к Жене руки:
—Дай одеяло!
—Да, пожалуйста,— Женя подошла, аккуратно накрыла Иру, сходила выключила свет, и через несколько секунд уже забиралась под одеяло к Ире. Она подсунула под нее руку, провела по покрытой мурашками спине и сильно прижала ее к себе.— И пусть за окнами зима лютует. Меня в тепле любимая целует. Стихи какие-то глупые получаются. Ирочка, солнышко, как мне хочется тебе помочь.
—Жень, прости. Я знаю, я вижу. И даже слышу все, что ты мне говоришь... А вообще, спасибо, что ты придумала эту фотосессию. Иначе я себе уже такого бы накрутила, что рассыпалась бы не хуже чем в прошлый раз.
—Ира, а можно я тебя попрошу, когда в следующий раз ты начнешь или даже почувствуешь приближение этого рассыпания, ты мне только скажи, дай какой-нибудь знак. И я тебя снова вытащу или не допущу такого, чтобы ты снова ушла в свою нирвану.
—Самое страшное, что ты не всегда сможешь помочь.
—Почему?
—Да потому что сегодня... Ведь причиной была — ты. Точнее, мое отношение к тебе, с которым я совершенно запуталась.
—Так может, тебя оставить? Сейчас. А ты подумаешь, как решишь — скажешь.
—Ты что придумала? Я тебя никуда сейчас не отпущу. Я тогда совсем не смогу, ни заснуть, ни даже согреться. И мысль будет бежать по одному замкнутому кругу: хочу — нельзя. А как ты думаешь, я смогу решить?
—Если для тебя это нужно, сможешь. Я тут подумала... Знаешь, что я придумала сегодня? Что у меня слишком сильно поменялась жизнь и правила для этой жизни, а у тебя все происходит не так быстро. Я тебя не тороплю, солнышко. И если ты мне пообещаешь не уходить надолго в свою рассыпуху, я могу даже тебе дать время, чтобы ты определилась, подкорректировала свои правила. Думаешь, я не понимаю, что ты мерзнешь не от холода, а от своих страхов. И меня боишься. Не понимаю почему. Хотя почему не понимаю? Все я понимаю. Предыдущий опыт страшен своим повторением, да?
—Я бы хотела тебе пообещать, что смогу не рассыпаться, но ты думаешь, я в это сама поверю? А мне можно тебя попросить?
—Для тебя все, что угодно.
—Не торопи меня, пожалуйста. Я ведь, правда, тебя боюсь. Не только тебя, а нас с тобой... и себя тоже. И знаешь, как я хочу и боюсь тебя сейчас даже поцеловать. Я боюсь ошибиться. Тем более, ошибиться так... бесповоротно. Прости, я оказалась не готова сама.
—Вот, я тебя не буду торопить ни в коем случае. И если ты боишься меня поцеловать, давай я тебя поцелую, и будем спать. Только ты знай, что мне очень хорошо с тобой.
Женя приблизила губы к губам Иры, и так долго ее целовала, что показалось, что не только сама полностью согрелась, но и Ира потихоньку успокоилась.
—Спокойной ночи, солнышко,— прошептала Женя.— Я с тобой, в любом случае. Потому что я так хочу.
—Спокойной ночи,— эхом отозвалась Ира и прижалась к своей девочке.
==========
Через несколько минут Женечка уже спала, ровненько дыша, и это дыхание щекотало кожу на шее Иры. А у Иры сон все не шел. Ира потихоньку ласкала Женьку. Возможно, сегодня — последняя их ночь вместе. «Завтра ведь, точно, она даст мне время подумать. А что я могу придумать? О чем должна думать, чтобы хоть что-то у нас получилось? И получилось не так, как со всеми. Что можно сказать про вот эти три дня, что мы вместе? Да, я могу говорить с нею об Ане, обо всех остальных, я могу даже говорить про смерть. Ну так получилось, что обеих интересует эта тема, и интересует даже с одной точки зрения: как решить вопрос, когда уходит самый близкий человек, и как с этим жить дальше? Но я, сколько ни пробовала, у меня не получилось. Значит, вероятность того, что получится, один к пяти. И что же делать? Хорошо Женечке, она ничего не знает еще, она не сталкивалась еще ни с чем таким. А с чем? С любовью, с чем же еще, когда два человека сильно сближаются, и сближаются так, что нельзя жить без другой, а вместе — не получается.
Следовательно, завтра надо расставаться, причем, это однозначное решение, и даже других искать не стоит. И надо расставаться именно сейчас, пока далеко не зашли. Та дорога, по которой мы шли с Аней, закончилась 9 лет назад. Ну и пусть, что мы смогли выбраться с Женечкой на эту дорогу, но это же был только повтор. Только повтор того, что было раньше. Да, вот она сейчас под рукой, такая нежная, такая отзывчивая на самое малейшее прикосновение или поглаживание. И ей, наверное, сейчас снится что мы вместе. И пусть пока снится, а потом перебесится и забудет меня. А я буду смотреть на ее фотки, сегодняшние, и думать, что правильно сделала, что мы так быстро расстались. С одной стороны хорошо, а с другой, страшно все-таки.
Так, есть еще одна отмазка: ей нет еще и восемнадцати. Вот и решение на сегодня: мы продолжим, если она захочет, но только когда ей исполнится восемнадцать».
Ира дремала, думала, снова забывалась тяжелым сном.
==========