6. Перерождение
Настоящий враг никогда тебя не покинет.
С.Е. Лец
Если хочешь быть любимым, люби.
Сенека
Как изменилась жизнь с той ночи. Как все стало по-другому. Игорь вернулся в воспоминаниях к тем уже далеким для него событиям.
Он пришел домой около трех. Спать не хотелось. Это был тот момент, когда все старое уже закончилось, а новое еще не началось. Осталось только решить что... Что начинать? На кухню вошла жена Марина в ночнушке. Начала что-то говорить, корить, пилить. Игорь только посмотрел на нее и отвел взгляд, уставившись в рисунок обоев на стене. Ее слова доносились до него как бы издалека, как шум моря. И абсолютно не касались его. Несмотря на то, что он решил с ней мириться, несмотря на то, что он хотел вернуться в семью. Но сейчас он был еще не готов строить новые отношения. Жена ругалась недолго и, не дождавшись ни оправданий, ни другой подходящей реакции, пошла спать.
Игорь открыл холодильник. Увидел бутылку коньяка... Выпить? Неохота. Вот кофе — можно и с коньяком... Он приготовил непривычный для себя напиток: лишняя ложка кофе, две лишних ложки сахара, несколько капель коньяка — для вкуса. Вот это то, что надо!
Надо решить, как жить в новой жизни... Просто придумать, не получилось. Он взял ежедневник и стал записывать основные мысли, чтобы не сбиваться, как заезженная пластинка. Процесс пошел легче. Он пытался расставлять все по местам. Для каждой проблемы отвел отдельный лист. Я. Жанна. Марина. Работа. Родители.
Как он дошел до родителей, он не помнил. Но как только он стал сравнивать их жизнь со своей, все стало проясняться. Вот он ключик к пониманию проблем его жизни. И цепочка: мама, жена, девки, и... Жанна — супер-мама... Все самые-самые черты всех предшествовавших ей женщин воплотились в ней. И такой удар... Да... Супер...
В дверях появилась дочь Лилька, потирая заспанные глаза.
—Лилечка, ты чего не спишь?
—Я в туалет захотела. Смотрю, свет на кухне,— она подошла к Игорю, обняла и как-то необыкновенно нежно сказала:— Папочка... я так по тебе соскучилась...
Папочка не мог произнести ни слова. Раскаяние, нежность, желание счастья этому маленькому родному существу охватили его одновременно. Как он про нее забыл?!! Как он ее не замечал?
—Прости меня, прости...— шептал Игорь в маленькое ушко.
—Мне щекотно,— Лилечка отстранилась от него и посмотрела таким понимающим и всепрощающим взглядом, что Игорь чуть не заплакал от переполнивших его чувств.
—Я всегда буду с тобой. Хорошо?— сказал Игорь.
—Хорошо... Я пойду, а то писать очень хочется...
—Пойдем, я тебя провожу...
Супер-мама и супер-дочь. Эти две супер и стали тем, что было необходимо Игорю в тот момент. Проводив и уложив Лилечку спать, Игорь вернулся на кухню. Он написал на новой странице: «Новая жизнь». Подчеркнул. И задумался на несколько минут. Поставил вначале: Лилечка, подчеркнул раз, второй, третий. Написал в конце пять восклицательных знаков. Еще раз подчеркнул. Написал второе: жена. Поставил вопрос. Еще один. А Лиля? Как же соединить их в своей душе?
Долго он размышлял над этой проблемой. Кофе закончился, он сварил еще. Додумался, что пока с собой не решит все, остальное не решаемо. Вернулся назад. К первой странице: Я... Не получается... Полистал... Родители... Именно здесь есть что-то... Итак, отец. Закончил политех, сначала работал мастером на «Электросигнале», потом — перешел на руководящую должность — начальник отдела — руководитель среднего звена. Мать — воспитательница в детском саду. Все деньги были, в основном, от отца. Зарплата матери — так, баловство. Но мать была воспитательницей не только на работе, она и дома была такой же. Ее слово было всегда последним и окончательным, по крайней мере, для них с братом. А отцом только пугала: «Придет вот... Он разберется...» Но до тех пор, как придет отец с работы, мальчики так накручивали себя, что ему оставалось только глянуть или сказать: «Головы бы вам поотрывать...» И этого было достаточно.
«Но как они сами решали свои проблемы — неизвестно. До сих пор. Надо сейчас понаблюдать. Наверное, ничего не изменилось. Иногда отец срывался — запивал. И устраивал скандалы, чуть ли не до драки,— размышлял Игорь.— Как вспомнишь такое, волосы шевелятся... Потом все утихомиривалось, но через некоторое время повторялось снова».
А у самого Игоря не то же самое? Совсем не то. Или то? Да, он знал с самого детства, что пить не будет — и не пил. Выпить мог, за компанию. Но чтобы в запой, да до драки... Такого никогда не было. А все остальное? А в остальном — почти то же самое. Да, он кормилец, да, он добытчик. Но как Марина из-под Игоря выпиливала все «его» глобальные решения, так и мать из-под отца. «Вон соседи машину купили. А нам приходится дома сидеть, потому что не на электричке же на речку ездить. Умные люди давно все себе накупили... И машины, и квартиры строят в кооперативах». Так что отцу пришлось принимать такие «глобальные» решения, как купить машину, построить кооператив, съездить летом по путевке на юг и т.д. и т.п. Короче, этими глобальными решениями, которыми он так гордился, она полгода колола, пилила, настаивала, чтобы только он их принял. И Марина так же... А Жанна? Жанна ничего не требовала. Она просто командовала безапелляционно и тоном, не допускающим возражений, точно, как мама. Выходит, я сбежал от давящей мамы к тайно давящей Марине, а от нее — снова к явно давящей Жанне... Какой ужас! И что, мне теперь по этому кругу всю жизнь бегать? Так все же бегают — от мамы к такой же маме — жене, от жены к такой же жене — любовнице. И той же маме. Они совсем обнаглели. Женщины эти.
Смотри, как получается: идеальная жена, выходит, та, которая делает вид глупой, безгласной и некрасивой, но все решает сама, а всем показывает, какой у нее муж умный, деятельный, ответственный... Зачем такая маскировка? Потому что муж должен быть главным... И все. Вне обсуждения. Ему же этого очень хочется. Хочется — получи! Но только видимость. Иначе тебе придется все решать самому. Вот она, самая большая опасность. Да, говорить о том, что я за все в ответе, можно, но и ничего не делать при этом тоже можно. Ничего не делать гораздо проще, чем действительно брать ее, эту ответственность. Поэтому и ломаются мужики. Спиваются, под машиной сутками могут лежать, или, как он, на работе с утра до ночи пропадать. Даже не заметил, как дочка выросла. Где я был эти шесть лет? Деньги делал. Для нормальных условий жизни... Для нормальной жизни жены. Во-во. Значит, то же самое. Надоело. Надо что-то менять. Принять одно решение, от которого и зависит все. И это решение только меня касается. Потому что Марину все устраивает, маму все устраивает. Только меня нет. Поэтому нашел Жанну: может, подскажет, что менять, может, добьет. Ведь это же не жизнь, когда ты играешь эту дурацкую роль главы семьи, но делать что-нибудь или хотя бы что-то решить не имеешь права.
Дурацкая игра!
Все, я в эту игру не хочу играть! Мне она надоела. Все установленные правила на словах одни, но означают в действительности все то же самое, только наоборот. И все это знают, но прикидываются, что живут по оглашенным правилам.
Так я кто? Биоробот для зарабатывания денег и исполнения некоторых супружеских обязанностей. Чтобы не забывал, что есть семья... Так, деньги зарабатывать я уже бросил, тратил в последнее время, даже по сравнению с женой, гораздо больше. Все вылетело в трубу. Остались одни долги. И те покрыть неизвестно чем. Ладно, если поискать, перекредитоваться, может, выберусь... И начну жить сначала, но только отвечая за себя сам. Получится ли? Получится. Должно получиться.
Игорь просидел долго, до самого утра, он все думал и подсчитывал. Вроде хватит, если затянуть пояс. Надо найти смысл этой новой жизни, которая началась на балконе шестнадцатиэтажки... Лилька, Лилечка, чем не смысл? Для начала — пойдет!
==========
Воодушевленный этим решением Игорь приступил к работе. Занялся вновь делами фирмы, отдал основную часть долга, хотя пришлось лишиться всех активов, включая три автомобиля. Провел глобальное сокращение — оставил только несколько верных ему людей. Урезал текущие расходы. Осталось совсем немного. В смысле долгов. Но еще были резервы, тем более заключил нормальный контракт... Все налаживалось потихоньку.
Но дома оказалось значительно хуже, чем он предполагал.
Самое первое потрясение его ждало от Лилечки. После бессонной ночи, вечером того же дня, он пришел домой и, встретив дочку, не узнал ее. Нет, внешне она была такая же, даже лучше, наряднее... Но глаза и выражение лица были совсем иные, чем ночью. Ни сочувствия, ни сострадания, ни нежности — полное равнодушие. Девчонку как подменили, пока он сходил на работу.
—Привет, доченька. Ты как?
—Нормально,— дежурно ответила Лиля.
—Ты сказала, что скучала без меня...— сказал Игорь, надеясь вывести на продолжение тех отношений, которые возникли между ними ночью.
—Я?— удивленно подняв брови, точно как Марина, спросила Лилька.— Не помню...
—Как же, а ночью?
—Может, тебе приснилось?— спросила она и ехидно ухмыльнулась.
—Доченька, очнись. Пожалуйста.
—Папа, а ты купил мне ту куклу, что обещал?
—Какую куклу? Когда обещал? Когда мы в магазин ездили, да? Нет, не купил.
—Ты меня не любишь,— надув губки и отвернувшись, сказала Лиля.
—Лилечка, маленькая, перестань. Я тебя очень люблю.
—Неправда... Куклу мне не купил...— бубнила себе под нос Лиля.— А обещал...
Игорь недоумевал, куда подевалась его дочка, которая стала смыслом его новой жизни. Куда? И кто это? Зачем судьба так издевается над ним? Может, и вправду не было этой ночью ничего такого. А он задремал, и ему привиделся такой сон? Пусть и сон, Лилька-то рядом, значит это возможно, значит так должно быть.
—В выходной сходим и купим вместе. Договорились?
—А ты не обманешь? Снова на работу убежишь от меня.
«Было! Точно было! И она скучала. Ей трудно без меня».
—Нет, я лучше с работы к тебе убегу. Хорошо?..
—Я проверю... А когда выходной?
—Через два дня.
—Я запомню.
Игорь не знал, что еще сказать. Она капризничала, это он видел точно. Но зачем? Она же ночью была такая хорошая. А сейчас смотрит, как зверек: недоверчиво, подозрительно...
==========
С Лилечкой пришлось строить отношения по-новому. Все свободное время он посвящал ей. Читал книжки, рассказывал разные истории, они много гуляли. Прошло не меньше недели, прежде чем он смог пробиться к ее душе. Иногда она могла вести себя по-человечески, но часто снова пряталась под маску капризного ребенка, эгоистичного и упрямого. Но Игорь смог, наконец, понять, что происходит. Вот он ребенок с поля боя. Боя между матерью и отцом. А ребенок если не оружие, то хотя бы повод для очередных военных столкновений. И постоянный наблюдатель. Как же ей тяжело должно было жить в таких условиях. Да, если внимательнее всмотреться в ее поведение, то можно заметить черты всех его женщин: от мамы, его мамы, до Жанны, но в основном, жесты, намеки, интонации, слова — как у Марины. Достойная матери дочь. А в кого же ей быть еще?
И еще Игорь нашел, что она могла с ним разговаривать на равных, как взрослая, когда они обсуждали отвлеченные вопросы. Сначала он был ошеломлен, откуда она столько знает? Но Лиля не выдавала источники информации. И только когда разговор касался их отношений, ее отношения к маме или Игорю самому, тон менялся, слова произносились правильные, заученные, какие нужно...
Однажды они гуляли во дворе своего дома. Игорь спросил:
—Лилечка, скажи, ты маму любишь?
—Да.
—А меня?
—Да.
—А тебе нравится как мы живем?
—Нравится...
—Стой. Ты же так не считаешь. Ты можешь мне сказать правду?
Лилечка сразу же замкнулась. Говорить правду она не хотела. И не говорила.
—Ты говоришь те слова, какие я бы хотел, по-твоему, услышать... Да? А мне больно, что ты меня обманываешь...
Лиля, опустив голову, молчала минут двадцать, не реагируя ни на какие вопросы. Пока он не смог найти более достойную ее внимания тему для разговора.
==========
Жанна сидела в своем любимом кресле, отключившись от реальности. Нет, она еще не научилась не думать: просто обрывки фраз и неясные образы нескончаемым потоком неслись в ее голове, но сознание ни за что не цеплялась. Это состояние Жанна называла «медитацией». Откуда-то она узнала, что так поступают йоги, когда необходимо хорошо отдохнуть: полностью расслабляешься в удобном положении, мысленно отключаешь тело, а затем и душа улетает в нирвану блуждать по райским кущам. Нельзя сказать, что так у нее получалось всегда, но иногда на какое-то время ей удавалось отключиться... Хотя в райский сад она попала лишь однажды. Как было написано в какой-то книге, пять минут такой медитации приравнивается к восьми часам сна на свежем воздухе. Но чаще всего Жанна в рай не попадала.
Жанна знала, что в ней самой уже давно живут два существа, две ее сущности, белая и черная или правильная и неправильная. Они постоянно борются и друг с другом и с самой Жанной. Иногда кому-нибудь из них удается взять верх, и тогда все происходит именно так, как хочет эта сущность. Самое страшное было то, что Жанна так и не поняла, кто однажды завел ее душу в райские кущи. А чаще всего ее душа попадала в мрачные казематы, из которых, как ей казалось, бесконечными часами она искала выход, что было тяжело не только морально, но и физически. На самом деле ее медитации обычно продолжались от нескольких секунд до получаса. Но время — понятие субъективное, а когда душа расстается с телом, оно вообще теряет свой смысл.
Сегодня Жанна отключалась очень медленно в надежде настроиться на светлое, теплое, ясное. Наконец она почувствовала, как душа поднялась к потолку и с высоты окинула беглым взглядом свое спокойно сидящее тело. Она стала подниматься вверх, преодолев потолок и крышу дома, но вдруг полетела в сторону и оказалась в заколдованном замке, стоящем на облаках. Его архитектура и внутреннее устройство были оригинальны: огромной высоты потолки уходили в бесконечность, толстые-претолстые стены, массивные двери не меньше двух метров толщиной, которые, казалось, весили многие и многие тонны, но открывались как самые обычные — легким движением руки. Жанна долго бродила по замку, изучая его устройство, разглядывая мебель, предметы обихода, пока не забрела в очень странный зал.
Странным были его размеры. Он был настолько огромен, что боковых стен не видно. Одна сторона зала была до такой степени освещена, что на нее больно было смотреть, другая же — противоположная, казалось, полностью поглощала свет. Она была абсолютно черная, черная до такой степени, что казалось, вместе со светом туда притягивалось все, даже сама Жанна. Девушка поняла, что именно здесь, в этом зале, и происходит борьба света и тьмы. Общее освещение зала колебалось, становилось то светлее, то темнее. Иногда казалось, что зал полностью погружался во тьму, а иногда его освещала яркая вспышка света. Жанна была заворожена этой картиной, представив, что таким вот образом происходит борьба и в ней самой. Она успокоилась, наблюдая за происходящим процессом, как смотрят на огонь свечи или пламя костра...
Но вдруг, заполняя весь этот огромный зал, отражаясь многократным эхом, раздался громоподобный голос:
—Ты за кого, за белых или за черных?
Жанна замерла. Мало того, что она не знала, за кого она, так еще не было возможности потянуть время и понять, с какой стороны раздался голос. Жанна не успела даже вскрикнуть, как черные руки, вырисовавшись на черном фоне, потянулись к ней. Девушка попятилась на светлую сторону, но не успела... Руки, такие холодные, что к ним сразу же примерзла кожа, схватили ее и бросили в непроглядную темноту. Ей показалось, что, пролетев несколько метров, она наткнется на стену, которая должна была быть где-то рядом, но она летела, летела, летела... Скользкие холодные пальцы пачкали грязной слизью ее тело. Мохнатые, иногда пушистые и мягкие, иногда с жесткой шерстью, звериные лапы касались ее лица, губ, ушей. В темноте светились налитые кровью и бешенством глаза, над самой головой щелкали пасти с огромными зубами, липкая слюна из которых капала на Жанну. Не успевая вытираться, отбиваться, уклоняться, она летела все дальше в бездну. Долго ли это продолжалось — неизвестно, но вдруг она оказалось на том же месте, откуда ее недавно утащили.
Она снова посреди огромного зала: одна часть освещена, другая — во тьме. Снова громоподобный голос. И теперь из белой части ее хватают за руки, обжигая своим нестерпимым жаром, и бросают к стене. Она летит, пытаясь ухватиться хоть за что-нибудь. Но лучше этого не делать. Температура усиливается с каждым сантиметром, с каждой секундой полета. Нет никакого терпения. Сейчас вся вода, которая есть в ее теле, вскипит в каждой клеточке. И свет, ярчайший свет, как зайчик электросварки. Он пробивается даже через закрытые веки. Когда и свет, и жар доходят до предела, все вдруг исчезает и Жанна снова стоит на самой границе посредине зала.
То из черноты, то из света раздаются голоса, теперь они зовут ее по имени. Стоит ей сместиться, как только она оказывается по одну сторону границы, кто-то хватает ее и тянет либо во тьму, либо в пекло, мертвенно холодными или нестерпимо жаркими руками. Ей страшно, очень страшно...
Она отбивается, кричит о помощи. Кто-то неизвестный, вроде бы мужчина, помогает ей вырваться, она снова между светом и тенью. Но ее опять зовут, и она медленно направляется в какую-нибудь сторону. И все начинается сначала...
==========
Жанна не заметила даже, когда пришел Слава. То ли он забыл постучать, то ли она его не слышала.
—Привет, что ты сидишь, как в воду опущенная, случилось что?
—Да нет, вроде. Настроения никакого, да и творится что-то такое, чему я не могу дать объяснения,— задумчиво произнесла Жанна. Она отходила от неудавшейся медитации.
—Значит, что-то все-таки случилось. Может, расскажешь?
—Не хочу... Слав, как ты думаешь, чего людям не живется нормально? Что они мучают и себя и других?
—Да от нечего делать. А может, из-за того, что никто не научил их жить счастливо. Ты только посмотри вокруг: из поколения в поколение передается только одно: страдание — очистительно, болезнь — естественна, человек грешен по своей природе, Христос терпел и нам велел...
—А как, по-твоему, надо?
—«Чтобы не было мучительно больно...», а если серьезно, то не страдая, не мучаясь. Знать, что ты хочешь, и делать это.
—Как у тебя все просто получается. Стоит только захотеть, и тебя сразу переселят в рай, так что ли...— Жанна улыбнулась, вспомнив об их установках в Обществе. «Значит, это уже витает в сознании человечества... Интересно...»
—Не совсем так, конечно, но почти правильно.
—Ладно, переселилась я в рай, и чем я там буду заниматься?
—Тем же, что и сейчас. Передачи снимать, работать, отдыхать, учиться.
—И все? А как же обещанный покой и гармония? Надо же в свободное время Бога славить... Или ты в Него не веришь?
—В Бога верю, а славят пусть православные, только они у нас правильно славят, а правоверные — правильно верят. Так что это их забота. А насчет первого, я тебе так скажу: без гармонии не найдешь покоя, мне так кажется.
—Интересно. А как же найдешь эту гармонию? Насколько я понимаю, надо найти гармонию между чем-то и чем-то. Правильно?
—Конечно, правильно,— согласился Слава.— Гармонию между телом и душой. Только есть вопрос. Все толкутся о душе, о душевных муках. А что для тебя означает это слово: душа?
—Нечто противоположное телу, то есть нечто нематериальное. Что нельзя пощупать, услышать, увидеть. Ну и к чему ты это спрашиваешь?
—Да к тому, что все наши заботы сводятся только к одному — как набить свое брюхо да как найти немного денег, чтобы их «очень выгодно» потратить, в крайнем случае, как убить время до следующей жрачки. Да? А о душе думаем... пойми, не заботимся, а только думаем, когда что-то происходит: обычно на чужих похоронах или перед своей смертью...
—Да брось ты, нельзя так мрачно. Я, например, иногда думаю, может, даже забочусь...
—Ты это серьезно? И как же у тебя это получается?
—Да есть у меня одно увлечение,— Жанна чувствовала, что он явно вытаскивает ее на разговор про Общество, ей уже хотелось ему рассказать, но она не решалась.— И приходится быть врачевателем душ человеческих... Я тебе, может быть, когда-нибудь все расскажу. Но ты мне ответь: если один человек пытается вывести другого на путь истинный, освобождает его от грехов тем или иным способом, можно ли это засчитать в заботу о душе?
—Если ты так считаешь, то можно,— Слава пожал плечами.— У меня чуть другой подход, я беру какую-нибудь умную книгу, нахожу нужную мне на сегодня мысль, начинаю думать, анализировать, перекраивать свое отношение к себе, людям, миру... Мне кажется, чем больше я знаю — тем легче жить. Но я также знаю, что предоставь телу заботиться о себе в большей степени — и ты станешь здоровее, предоставь душе заботиться о ней самой — и больше будет пользы, чем от всяких размышлений. Человеку трудно не думать. Всегда в его голове проносятся сотни образов, воспоминания, мечты, проблемы... Все это сплетено в такой клубок, что редко какая новая умная мысль пробивается и оформляется в слова. А именно из-за нашего разума и происходят все наши неприятности. С детства вдолбили: это хорошо, это плохо... Это можно, это нельзя... Это правильно, а это неправильно... И сколько еще того, что мы не помним, но оно сидит и управляет нами.
Слава замолчал. Жанне хотелось посоветоваться, решить что-то для себя. Может, он сможет ей помочь?
—Слав, мне сейчас приснился страшный сон,— начала рассказывать про свою медитацию Жанна,— я не понимаю сколько времени это продолжалось, но мне показалось — целую вечность. Весь сон меня пытали: за кого я, за белых или за черных?
—И что ты выбрала? Какую сторону?
—Да получилось, что никакую. Я пыталась держаться границы между ними, но она так быстро перемещалась, что я никак не могла удержаться на середине. И меня швыряли то в непроглядную темноту, то на раскаленное солнце. Что бы это значило, как ты думаешь?
—Противопоставление белого и черного чисто условно. Понимаешь, мир разделен на две части только в сознании у людей. Не важно как эти части называют: белое и черное, добро и зло, материя и дух... Самое главное, тут возникает вопрос, а что лучше? Что было раньше и что, в конце концов, останется?
—А ты как считаешь?
—По-моему, все существует вечно и бесконечно, поэтому мир в целом и является соединением этих двух начал. По-моему, все едино: и мир, и жизнь — поэтому и получается, что человек себя специально путает, чтобы не познать истину. Понимаешь, мир не добрый и не злой, он такой, какой есть. Как бы тебе лучше объяснить, что я имею в виду? Ты телевизор черно-белый смотрела? Вот и насколько отличается картинка в телевизоре от того, что есть на самом деле? Сколько информации о цвете потеряно, представила?
—И ты хочешь сказать, что и мы так воспринимаем мир. То есть пытаемся перевести цветную картинку в черно-белую?
—Да, я как раз это и имел в виду. Какой цвет чернее: красный или зеленый? Но даже черного чистого нет, он то с коричневым отливом, то с синим, то с зеленым... А глянь на дерево: там одного зеленого цвета тысячи оттенков. Значит, зеленые листики на верхушке — белые, а в глубине, в тени, те же зеленые листики — черные?
—Ты хочешь сказать, что мы, решая такие вопросы, как добро и зло или хорошо и плохо, переводим цветной мир в черно-белый рисунок?
—Ты даже лучше сказала. Именно рисунок, я хотел сказать фотографию. Но это был бы более объективный взгляд, чем мы имеем сейчас. Именно рисунок... Даже если нет серого — когда два чистых цвета: белый и черный... Как трехлетний ребенок может нарисовать то, что он увидит? Как сможет. Вот и мы примерно также воспринимаем мир.
—Но для себя я могу определить, что добро, а что зло? Или как?
—Для себя ты, конечно, можешь... Но относительно. И насколько это будет объективно, сказать трудно. Почти невозможно. Как с теми же детьми. Требует, чуть не лопается от крика, чтобы ему купили понравившуюся игрушку. Купили — добро сделали для него и с его точки зрения. Но через час игрушка забыта, а через три уже сломана — надо же было посмотреть, как она устроена. Вот тебе и зло.
—И какой вывод?— Жанна пыталась расставить все по полочкам, потому что чем больше говорил Слава, тем больше она запутывалась.
—Вывод такой... Не надо делить мир на противоположности. Тем более, объявлять одно лучше другого. Например, вот карандаш. Ту часть, правую, которой пишем, объявим хорошей, а противоположную — левую — плохой. И начнем со всей силой бороться со всем отрицательным... Вот, нет левой половины... Уничтожили зло... А что получилось? Вот она та же левая часть, та же половина, только короче в два раза... Так, пока полностью не уничтожим карандаш, до тех пор и будет у него две стороны: правая и левая, хорошая и плохая... И они исчезнут только вместе с ним.
—Это карандаш... Ты хочешь сказать, что нельзя бороться со злом?
—Но если ты не знаешь, с чем борешься, значит, ты борешься с миром в целом... И только уничтожив весь мир, ты уничтожишь зло. Тем самым уничтожишь и добро, ради которого и затевалась эта катавасия. Знаешь, Жанна, я нашел несколько слов, которые не имеют антонимов: Бог, Вселенная, Любовь, Человек... И если кто говорит, что он знает к этим словам противоположные слова по значению, тем самым он просто уничтожает и Бога, и Любовь, и Вселенную, и Человека.
—Не буду с тобой спорить... А откуда у тебя такие мысли?
—Да как тебе сказать, одно прочитал, другое услышал, до третьего — сам додумался, когда анализировал первое и второе, а так стройно первый раз получилось, когда тебе объяснял. Знаешь анекдот? Учительница говорит: «Вот ученики тупые пошли. Пять раз объяснила, самой дошло, а они никак понять не могут». Если рассматривать мир в целом и не делить, то он ни добрый, ни злой, он — сущий. Если разделить на две части, то тут и начинается: белое и черное, добро и зло, левое и правое, правда и кривда, наше и не наше, я и вселенная... Причем ни одно, ни другое не лучше и не хуже, чем противолежащее. А если разделить на три части: янь-инь-дэн или тезис-антитезис-синтез. Тут где добро? Здесь я уже не могу четко сказать, даже по отношению к себе. А как действует закон единства и борьбы противоположностей в такой системе, когда противоположностей целых три? А если поделить на четыре или семь, а если на K, нет, K — мало, возьмем N частей?
Жанна улыбнулась. Интересные мысли у Славы получаются, нестандартные...
==========
Таня совсем загрустила. Она никуда не ходила кроме работы и ни с кем не встречалась. Вечерами она валялась с книгой на диване или рисовала свои фантастические картинки. Она и верила, и не верила в тайну, открытую ей подругой, в это всемогущее Общество, делающее людей счастливыми. Да и не может быть сейчас никаких тайных Обществ... Таня для себя решила, что все это так нереально...
Но через неделю после встречи с Лилией Львовной в ее унылый мир тайфуном влетела Светлана:
—Так, я все решила, с работы тебя уже уволили, завтра забежишь получишь что тебе там полагается, с компенсациями и отпускными... Копейки, конечно... И собирайся на юг,— прямо с порога крикнула Света.
Таня была ошеломлена. Сегодня, когда она уходила с работы, никто ни о каком увольнении и словом не обмолвился. Трех часов не прошло, а Светка уже все решила. Что решила?
—Вы на юг уезжаете?— спросила, выходя из кухни, Танина мама.
Светка встряхнула своими роскошными волосами:
—Здрасть, теть Валь!— сказала она.— Докладываю, Таня переходит на новую работу. А мне как раз горящие путевки в Анапу предложили. Я уже все устроила — там, на новом месте, без нее пару недель проживут, а нам отдохнуть надо. Выезжаем завтра в 12-54. Билеты я уже взяла.
Таня обалдела.
—А как же...— начала было она.
Но Света перебила ее испепеляющим взглядом и быстро сказала:
—Как ты собраться успеешь? Элементарно, голому собраться — только подпоясаться,— и мило улыбнулась.
—Ну, в таком случае, идите собирайтесь, не буду вам мешать,— сказала мама и снова пошла на кухню.
После того, как девушки остались одни в комнате, Светлана, улыбаясь, молчала, а Таня недовольно выговаривала подруге за такой поворот событий и за то, что она вот так ее ошарашила, да еще при маме.
—И вообще, ничего не понимаю,— сказала она,— что ты там про работу сказала? Как это меня уволили?
—Все по порядку... Сначала ты попросила, чтобы тебя приняли,— наконец тихо произнесла Света, прикрывая дверь, и как тетя Валя дальше не прислушивалась, она ничего не услышала. Из-за дверей шел только шелестящий шумок приглушенного шепота.— Тебя посмотрели, решили, что если выдержишь испытание, то примут обязательно. Кроме того, тебе нужна была новая работа, более интересная, более денежная — считай, нашли. Так что, цель близка. А насчет юга... так туда только я поеду, а ты, как раз, здесь и останешься. Я тебе завтра поподробнее расскажу. Утром иди на работу, получишь расчет и будешь свободна. Это тебя устраивает? Или отыгрываем все назад?
Таня почувствовала прилив жуткого любопытства, осознавая, что просто так, тем более без ее ведома, с работы не увольняют. Она встретилась с глазами подруги, те были полны таинственности.
—Ну ты даешь! Конечно, устраивает. Но разве так возможно? И деньги дадут?— Таня вспомнила, как ее шеф сегодня ругался по поводу того, что на завтра не хватает денег то ли на командировки, то ли еще на какие неотложные нужды.— Так не бывает.
Света наигранно сочувственно кивала головой.
—Завтра и проверишь,— сказала она вместо всех объяснений. И добавила:— Да, и не забудь отказаться от предложений директора. Он тебе зарплату обещал вдвое поднять, если останешься, и повышение...
—Но я не понимаю... Где ж он деньги возьмет?
Света посмотрела на нее так, что Таня почувствовала — подруга начинает раздражаться от ее непонятливости.
—Потом поймешь. Все поймешь,— строго сказала Света.
—Что-то не верится. Все так молниеносно изменилось,— в смущении произнесла Таня.
Света усмехнулась одними губами:
—Десять минут разговора — и все, что ты хочешь получить от человека, у тебя уже есть. А деньги... хоть из своего кармана пусть достает, мне-то какое дело. Не делайте ваши проблемы нашими.
Таня задумчиво склонила голову, переваривая услышанное. Происходило нечто глобальное, в корне меняющее ее жизнь.
—Где же я в таком случае буду работать?
—А вот сейчас ты мне и расскажешь, чем бы ты хотела заниматься.
—Так хочется мир посмотреть...
—Значит, в турагентство? Пойдет?— недолго думая сказала Света.
—Да, наверное. А кем?
—Ну, не уборщицей же...— и сменив тему разговора, предупредила:— Но сначала ты должна пройти испытание.
—Значит, я пройду его!— убежденно сказала Таня.— Не слабачка же я.
Света тяжело вздохнула, в ее глазах мелькнула тень тревоги.
—Мне трудно сейчас что-либо тебе сказать. За то время, как я в Обществе, я по-иному стала смотреть на многие вещи. Когда-то мы были с тобой равными во всем, и вот теперь, тебе предстоит догонять меня...— и, заканчивая разговор, сказала:— Ладно, мне пора домой бежать. Ты тоже собирайся, а то мама не поверит. Пошли, проводишь.
—Неужели я тоже смогу так, как ты? Также быстро решать все вопросы?
—Возможно. Это же только от тебя зависит. И ничего не бойся, ни-че-го...
Таня совсем ошалела, растерянно гадая, спросить что-нибудь еще или все, что можно было сказать, ей уже сказали.
—Постараюсь.
Света кивнула, и лицо ее озарилось прелестной улыбкой.
—А чтобы ты зря не волновалась, завтра я буду ждать тебя у твоего офиса. Пятнадцать минут тебе хватит, чтобы разобраться с директором? Тогда — в 9-15. Не задерживайся.
Оставшись одна, Таня долго не могла прийти в себя. Несколько раз она начинала собирать чемодан, но бросала, так как не могла найти нужных вещей, потом вспоминала, что они ей, вроде бы, и не понадобятся и снова начинала укладывать, что попало.
==========
Утром она пришла на работу за пять минут до начала рабочего дня. Шеф уже ждал ее:
—Что же ты меня не предупредила заранее, что уходишь? Я бы хоть замену тебе нашел. А может, еще передумаешь?
—Нет,— холодно отрезала Таня.— Обстоятельства не терпят отлагательства.
Директор уловил в голосе Тани нотки превосходства и очень удивился. Он знал Татьяну как способную, но довольно скромную, даже несколько застенчивую девушку.
—Так серьезно?
—Павел Александрович! У меня, между прочим, через четыре часа поезд. Я могу получить расчет?
Тон Тани был до противности уверенным.
—Да, конечно. Может, все-таки, останешься? В отпуск, конечно, съезди, но возвращайся.
—Даже если вы мне зарплату поднимете в два раза — для меня здесь нет никаких перспектив. Спасибо за заботу, за сотрудничество. Буду к вам иногда в гости заходить.
Директор лишь с сожалением улыбнулся в ответ.
—Да, что за работу тебе предложили?
—Коммерческая тайна... Спасибо Вам за все. До свидания.
За пару минут Таня получила деньги в кассе, еще пару потратила на отдел кадров и ровно в пятнадцать минут десятого, выйдя на улицу, нос к носу столкнулась со Светой.
—Привет! Ну как?
—Все!— не скрывая удивления и восторга от происходящего, воскликнула Таня.— Признавайся, что ты ему сказала? Я его таким никогда не видела.
—Воронеж — город маленький. Десять тысяч жителей — остальные родственники,— в голосе Светы зазвучали неизвестные доселе Тане властные нотки вперемешку с нравоучительными.— Мало ли кто что кому мог сказать. А когда тебе посторонний человек рассказывает что-то такое, что сам пытаешься забыть, то как можно ему отказать, тем более в такой малости, как эта? Кстати, он не спрашивал, как меня зовут?
—Нет, про тебя и разговора не было.
—Правильно, так и положено. И мы забыли друг о друге до лучших времен,— Света снова загадочно улыбнулась.
Предотъездная суета закрутила их, завертела...
|
