Глава 3. Заветное желание
Отправиться в преисподнюю собственным путем — неотъемлемое право каждого.
Роберт Фрост
Часа в два Света устала и от физического труда, и от дурных мыслей. «Позвонить родителям или лучше съездить? Можно будет обед не готовить, если там покормят». Созвонилась, договорилась, взяла машину и через сорок минут была у родителей. Но дома была только мама, отец ушел в гараж. Ему не нравилось, когда жена начинала ругаться, а сегодня она явно была не в духе, поэтому он и сбежал — от греха подальше.
А тут, дома, было все так же, как и всегда. Будто Светка вернулась не вовремя со школы или из института. Мама поставила перед ней тарелку с супом, приборы, хлеб, мол, ты начинай, а я поговорю с тобой. Света одними губами улыбнулась этой мысли, вздохнула, и приступила к обеду.
—Как суп?— спросила мама.
—Как всегда: замечательный, вкусный,— сказала Света вслух, а про себя подумала: «Суп, как суп, похоже — сегодняшний, почему бы и не похвалить маму, ведь любые другие слова могли бы спровоцировать лишнюю волну наездов».
—Света, я не понимаю, неужели тебе так трудно набрать наш номер, сказать, где ты, что с тобой?
—Но я же тебе звонила перед отъездом, как приехала — тоже.
—Ну да, позвонила. А там телефона нет? Или для тебя совсем неважно, что мать дома переживает, думает, нервы портит.
Света исподлобья глянула на мать. «Ну что ей сказать на это? Если скажешь хоть слово, она за него зацепится, и дальше последует нескончаемый поток обвинений. Молчу, пусть сама придумывает, как на меня вину повесить».
—Ладно, я понимаю, приехала поздно, решила не будить,— уже сама придумывала за Свету объяснения мать.— Но утром же можно было? Ты же знаешь, что я рано встаю, а то позвонила в три — вспомнила.
—Мам, у меня очень сложная работа. И очень ответственная, ты же знаешь.
—И, конечно же, твоя работа важнее, чем здоровье матери. Тебе скоро тридцать, а ты все в свои игрушки играешься — карьеру ей подавай. Всех денег не заработаешь. Может, хватит рвать там себе все, чтобы вырасти — и так уже на самом пределе работаешь. Я вчера тебе домой звонила в десять вечера, тебя еще не было — так же нельзя. А то, чувствую, что внуков я не дождусь, ты меня раньше в гроб загонишь. Нет, ты скажи, есть ли такая важная причина, что ты не могла за целую неделю на юге найти ни одной минуты, чтобы набрать номер телефона и сказать, что все у тебя нормально?
Света только отрицательно покачала головой, не рассказывать же ей про Юльку. И вообще, у нее все вылетело из головы. Да, она один раз звонила Жанне — на автоответчик нарвалась, а потом Лилии Львовне, спросить про Таню — это было важно. А про маму, да, действительно забыла. Хотя, если честно признаться, не хотелось звонить, иначе все это услышала бы по межгороду.
—Ну вот, я так и знала. Наверное, целыми днями на пляже валялась, а вечером по мужикам таскалась. И был бы хоть какой толк, а то так... Может, ты там хоть кого нашла?
—Я тут нашла. Позавчера получила предложение, но только хотела кое-что уточнить, как он сбежал.
—И кто же это такой?
—Мам, ты же его, все равно, не знаешь. Какой смысл про него рассказывать, если его уже нет?
—А дальше будет еще хуже. Станешь управляющей, вообще, побоятся и подходить.
—Вот один подошел, я спросила про серьезность намерений, а он сразу и отказался.
—Ох, Светка, Светка. И куда тебя понесло? Нет, я не спорю, работа хорошая. Но она столько сил и времени у тебя отнимает. Я иногда в тебе эту начальницу. Как ты можешь так бесчеловечно относиться к людям? Правильно говорят — власть портит человека, а еще и деньги немереные. Наверное, подчиненные от тебя воют? Как глянешь своими глазищами, так мороз по коже. Это ты на меня так поглядываешь, а я представляю, каково им. Ладно, не вмешиваюсь, а то снова скажешь, чтобы я не лезла не в свои дела. Ладно, я только по своим... Ты в зеркало, когда в последний раз смотрела? Чего молчишь? Ну да, чуть загорела, стало чуть лучше — не так видны черные круги под глазами. И это после отдыха. А как ты еще целый год работать будешь? Нельзя жить одной работой. А одеваешься как? Ну что это за одежда? Как с мусорки. Что, ты хочешь сказать, она модная? Да я такую и за миллион не надела бы на себя. На голове черти-че, одета как побирушка. А еще начальница. Бросай ты свою работу. Смотреть на тебя невыносимо — краше в гроб кладут.
Света уже доела суп, следом — поставленное второе, и теперь, опустив голову, внимательно и равнодушно слушала. Она не хотела ничем, даже взглядом выдавать свою реакцию на слова матери. А тем временем мать перебрала все темы, которые для Светы всегда были болезненными, но ни разу не попала. Светка даже отвечать не хотела.
—Ты чего молчишь?— наконец, сама себя остановила мать.
—Мам, а что тебе сказать? Что я это уже слышала сотню раз? Да, слышала. Следующим должно быть, что я непутевая дочь, что не женщина вообще, что годы идут, что я тебя специально довожу, чтобы ты только нервничала и болела, что я... то, другое, третье... Я все это знаю. Мам, давай, прекращай. Спасибо за обед, все было «необыкновенно» вкусно.
Света подняла глаза на мать, и не поняла, что же случилось, почему та сидит, хватает ртом воздух, кажется, кипит от возмущения. Наконец, она справилась со своими эмоциями, чтобы только сказать:
—Ты хуже! Я не знаю, где и чему ты научилась, в каких Америках, но так жестоко издеваться над матерью — нельзя,— слезы потекли по щекам матери, она их вытирала краем фартука.
—Так ты же и научила,— уже не отрывая взгляда от ее глаз, спокойно сказала Света.— Сначала врать тебе, потом остальным, скрывать все, что не положено другим знать. А комплексов столько насадила: и что я страшная, и никому не нужная, и вообще зря ты меня родила... а теперь я уже и старая... Ладно, проехали. Или ты хочешь, чтобы и я сказала все, что думаю про тебя? А я много чего думаю. Вот одного не понимаю, зачем ты все время хочешь, чтобы я чувствовала себя виноватой? То, что ты не хочешь жить нормально и портишь жизнь всем, кто рядом: отцу, мне — так это же только твои трудности. И плачешь сейчас не от того, что тебе плохо из-за меня, а только потому, что не можешь заставить меня почувствовать вину перед тобой. Я же не виновата ни в чем. И не собираюсь такого чувства впредь испытывать, извини... Зря я сегодня пришла, надо было, все-таки, только позвонить. Извини, что я родилась, хотя я об этом не просила. За что у тебя еще попросить извинений? За то, что я есть, и такая, какая есть, и что не могу больше быть игрушкой для твоих развлечений. Ну, кончилось это время. Давно закончилось. Выросла я.
Мать ничего не сказала, она, может, в первый раз в жизни подумала, что та начальница, которая иногда просматривалась в Светиных взглядах, жестах, может действовать и против нее, против матери. Может, Светка уже давно хотела ей это продемонстрировать, но запрещала это себе, а сегодня, кажется, запрет отменила. Мать поплакала, но ругаться перестала, даже не заводила больше разговор. Поэтому они просто посидели, глядя в глаза одна другой, и Светка уехала к себе домой. Здесь — у родителей, она, все равно, в гостях.
А дома — снова за уборку. Чтобы ни о чем не думать, ничего не решать. Но это только так хочется, мысль же не остановишь.
==========
«Итак, только четвертые сутки заканчиваются с тех пор, как я решила расстаться с Юлей, а столько всего поменялось! И куда подевалась та Света, которая ехала в СВ в Анапу? Выходит, не только Таня изменилась за это время, я сама поменялась жутко. Значит, состоялась еще одна инициация.
Что же за игра эта — Американка? Почему с пятницы я только ее и вижу? Что на хурале-пятиминутке, что с Антоном. Ведь, как только я начала диктовать ему правила нашей будущей жизни, он сразу потух. Почему он не потребовал никакой компенсации за ограничения его прав? Почему он сам не стал выдвигать свои требования в ответ? Его, выходит, устраивает эта игра? Ведь именно поэтому он стал меня раздражать, как раздражала рабыня-Танька. Ладно, исходя из этого происшествия с Антоном, можно сделать вывод, что я сама навязывала ему Американку, а как только он согласился... он же, по большому счету, согласился, иначе не предложил эти шашлыки, ему просто времени не хватило все осознать. Но лишь он согласился, я поняла, что не хочу этой Американки. Я не справлюсь с этой ролью. Да и больно это для всех.
С матерью сегодня, кажется, тоже закончила играть. Взбрыкнула, намекнула, что раскатаю, если она хочет ее продолжать. Может, сильно ей досталось, но это от накопленной злости. Хорошо, что я вовремя остановилась. А еще лучше — что она не повелась. Она просто испугалась.
Да, а с Аллой в пятницу что получилось? Почему она вдруг стала такой потерянной? Я нарушила ее правила? Я поступила неадекватно, не выслушав все банковские сплетни? У нас с Аллой та же самая игра? И правила в ней — в основном, от Аллы. Ведь это она создает нормальные условия для моей работы... Интересно.
Придется копать глубже.
Что было страшное в нашей с Юлей Американке? Когда я была госпожой — было страшно все. И пусть я пыталась изобразить, что командую, но это было только из страха, что она прикажет что-то такое, с чем я не справлюсь. А как я боялась оставаться с нею наедине! И был только один исход — и тот летальный. Конечно же, не для нее, только для меня. Я ничего не могла!
Стоп!.. А когда я перестала все мочь? Надо найти тот поворотный пункт, начиная с которого я начала творить одну глупость за другой. Это не сидение на корточках у батареи, не изнасилование, и даже не порка... Я бы не смогла ее бить. Била же Танька. А Танька может еще больше, чем та Света, что ехала в Анапу, был бы только приказ. Стоп! Кажется, это оно и есть!
==========
А дело в том, что Жанна потеряла свой авторитет еще задолго до Американки. И когда же это случилось? Не в последнюю ли нашу встречу с нею? За два дня до моего отъезда в Анапу я пришла к Жанне обсудить вопрос Таниного увольнения с работы и ее прикрытия на юге. Мы быстро обсудили дело, и разговор свернулся.
Я, положив руки на стол, а на них свою голову, смотрела на Жанну, которая, казалось, была далеко — в своих мыслях. Было так непривычно видеть ее не в строгом черном наряде, а в ярком домашнем халатике — совсем девчонка, только в глазах отблеск напряженной мысли, и эта мысль не обо мне, тем более, не о Тане, которую Жанна могла видеть разве что на фото. Вдруг Жанна как будто вынырнула из глубины своих размышлений и вопросительно посмотрела на меня. Я смутилась.
—Что это ты меня так разглядываешь?— поинтересовалась она, как мне показалось, ей это не нравилось.
—А если я правду скажу, ты не обидишься и не рассердишься?
—На правду?— переспросила Жанна, ухмыльнулась.— Не дождешься!
Я вздрогнула. Я была готова сказать свою правду Жанне, если бы услышала от нее самое привычное и естественное: «Обещаю». А вот такой она была в те дни, когда мы с нею только познакомились.
—Мне, кажется...— я замялась, не зная как правильнее передать то, что чувствовала в тот момент. И вдруг с моих губ совершенно неожиданно даже для меня самой сорвалось нечаянное признание:— что я снова тебя хочу,— я покраснела и добавила чуть слышным шепотом:— Я тебя люблю.
Жанна, казалось, услышала именно то, что и ожидала, даже в лице не переменилась ничуть, и только в голосе появился оттенок усталости, чуть ли не равнодушия, когда она произнесла в ответ:
—Я это знаю.
Мои губы задрожали, слишком сухо было принято мое признание. Ведь я только-только поняла, как люблю ее, сама себе впервые призналась. А мне за это — по морде! Обидно. Слезинка скатилась по щеке. Я, превозмогая себя, свой стыд, спросила:
—Тебе все наши признавались?
—Ну, допустим, признаться не все смогли. Даже скажу больше, ты — вторая, кто решилась. Но я же и так все вижу. А хочешь и ты услышать правду?
Я только кивнула в знак согласия. И хотя в душе уже примирилась с мыслью, что сейчас получу от ворот поворот по полной программе, но все же на что-то еще надеялась. Сама не знаю на что. Вот в чем была тогда уверена: Жанна — единственный человек, из всех кого я знала, с которым я, не задумываясь, согласилась бы идти по жизни.
—Света, правда заключается в том, что ты, думая, что любишь, одновременно боишься меня. А в любви нет страха. Вот поэтому я тебе и не верю. Прости,— Жанна провела рукой по моим волосам.— А почему ты сказала: «снова хочу»? Такое желание уже возникало?
—Да, довольно часто, но в последнее время как-то отпустило. А сегодня вдруг такая лавина нежности к тебе нахлынула, кажется, я все готова для тебя сделать. И вообще, спасибо тебе!
—За что?
—Что ты есть. Когда-нибудь я перестану тебя бояться и еще раз объяснюсь. Можно?
—Объясниться-то можно. А дальше что?
—Что дальше? Не знаю, ничего не знаю. Жанна, со мной что-то непонятное творится с того собрания. Или нет, может, еще раньше началось — с самого дня рождения. Я постоянно думаю об этом. Как вспомню те слова, поздравления, речи — ведь они еще тогда мне смутно что-то напомнили, но в тот момент даже протеста не было — скорее какое-то опьянение от этой атмосферы триумфа. Нет, и это не главное.
—А что же главное?
—Мое сегодняшнее признание. Вдруг так захотелось сказать тебе, именно тебе, что я с тобой готова хоть на край света... куда скажешь. Вижу, тебе не нравятся эти слова. Я не буду больше. Просто мне кажется, что это каким-то образом связано. Понимаешь, на том собрании, ведь со мной это было в первый раз, тренировки это совсем не то. Казалось бы — столько раз видела, как это происходит с другими, и сама же не раз помогала, но одно дело просто выполнять действия, необходимые по инструкции, не понимая до конца, что в это время чувствует та, которая бьется под твоими руками. И совсем другое дело — самой лежать в этом черном кругу звездой.
Мне было тепло, комфортно, поначалу даже прикольно. И музыка хорошо помогала настроиться на соответствующий лад. Я сразу легко добралась до тоннеля, потом довольно долго летела, и даже не представляла заранее, что это за «самая напряженная ситуация», в которой мне предстоит сейчас оказаться. Я была готова к чему угодно, но увидеть себя в родном кабинете за день до этого — было, мягко говоря, неожиданностью.
И снова потоком хлынули в уши эти хвалебные речи, как на поминках или в некрологах: только привычными штампами, только хорошее. Не то день рождения, не то похороны. Я закрыла глаза, и мысленно постаралась расплавить напряжение, чтобы оно утекло из меня в землю. Когда получилось расслабиться, у моих ног как будто заклубился голубоватый туман, окутывая мое тело и поднимая его в воздух. Через некоторое время он опустил меня возле огромной спиральной лестницы, уходящей своими витками куда-то в подземелье. Я шла и шла, а лестница казалась бесконечной, кружилась голова, а вокруг была абсолютная темнота. Словно в космосе, только без солнца, без луны, без земли, и лишь очень-очень далеко звезды. И я точно понимала, что в течение этой жизни не доберусь ни до одной из них. А вокруг — отовсюду, со всех сторон одновременно — продолжали звучать голоса: «За четыре месяца работы на должности заместителя управляющего банком...», «активную жизненную позицию...», «накопленный большой и бесценный опыт...», «ответственность за благополучие и достойную работу...», «внутренний стержень...», «она находила выход...».
Каждое слово, будто удар плеткой, отпечатывалось на моем теле. Потом все слилось в единый шум, уши заложило. Я стала глубоко дышать, чтобы освободиться от боли в груди — вырвался стон, и боль отступила. И снова вакуум, даже бесконечная лестница исчезла. Что происходило с телом, я уже не понимала. Что было в сознании? Ощущение полнейшего одиночества и безысходность. Я вдруг как никогда ясно поняла — надо что-то изменить, чтобы хотелось не только ходить на работу, но и возвращаться с работы домой. Я больше не хочу быть одна, не хочу.
—Интересно. А мне ведь тоже похороны вспомнились, бабушкины. Света, а ты слышала, как я орала?
—Нет, я быстро выключилась, и кроме своих ощущений для меня ничего уже не было.
—Я тоже не планировала определенного события, решила пусть будет то, что вспомнится. К тому же, я себе специально взяла только четверых, чтобы тебе пара лишних рук досталась. Не думаю, что к тебе они хуже относились, но ко мне, сама понимаешь... Вроде бы и не было в их прикосновениях ничего особенно эротического, но когда все началось, в каждой клеточке тела был такой напряг, что даже от легчайших касаний я визжала и орала. Но стоило им только чуть усилить нажим, как я внезапно переступила болевой порог и оторвалась от тела. Я тоже не до конца поняла еще, что получила во время того урока, но единственное что хотелось тогда — стать обыкновенной. Так захотелось, что сегодня я чуть было не повелась на твое предложение. Только сразу поняла, что ты испугаешься любви.
—Почему ты так думаешь? Я же еще не пробовала.
—Что толку, что я пробовала? Я не смогла, она не смогла.
—Ты жила с девушкой?
—Да. Ты же вторая, кто решилась. Только у меня... у нас не получилось. Я же тебе только из-за этого отказала. Я больше не хочу такого. Не могу. Не знаю. Я совершенно потерялась. Совершаю одну ошибку за другой. И сейчас мне по-настоящему страшно. Даже не знаю, как я встречу свой день рождения.
—Я готова для тебя сделать все!
—Света, не заморачивайся! В этом деле никто ни мне, ни тебе не поможет. Здесь каждый отвечает за себя. Вот ты для себя что придумала?
—Мне надоело мое одиночество. И жить одна я больше не хочу. Хотела предложить тебе жить вместе.
—Значит, надо учиться, искать того, кто сможет с тобой жить. Сочувствую тебе, но я на эту роль не подхожу. Жаль, что ты меня только хочешь. Очень жаль... Все, хватит,— Жанна тряхнула головой, сделала глубокий вдох.— Прекращаем этот бесполезный разговор, иначе еще немного, и ты сегодня у меня останешься. А я боюсь этого. Ты представляешь? Я боюсь любви! Но, скажу честно, кажется, хочу.
—Ну что ж, значит так. Да, скорее всего ты права, и нам обеим это действительно не нужно...— я не уловила перемену в настрое Жанны и последние ее слова пропустила мимо ушей. И только потом, в очередной раз прокручивая в памяти весь разговор, пришло осознание: ведь Жанна согласилась!!! Но тогда она не дала мне даже договорить:
—Все, молчи!!! Мне надо успокоиться. Оставим эту тему до лучших времен.
—Договорились. Спасибо тебе за все! Пойду я.
—Тебе спасибо. Позвони, как приедешь в Анапу.
А в поезде... я вздумала ее ревновать... Жанну. И это неправильно! Ее нельзя ревновать! Она имеет право на все.
Я проводила Таню в Лисках. Она возвращалась в Воронеж, хотя и билет на поезд в этот вагон СВ, и даже путевка были оформлены на ее имя. Таня должна была быть с нами... С нами! Но не вместо меня, тем более, не вместо Жанны.
Ровно в полночь мое сердце тревожно екнуло. Они встретились! Таня и Жанна. По большому счету, только из-за Тани у меня и случилась эта поездка на юг. Необходимо было создать видимость, что Таня вместе со мной на пару недель уехала из города, чтобы никто не волновался и не пытался ее искать. Обычное «прикрытие» — конспирация, может, и излишняя, но таков порядок.
Жанна как-то сказала мимоходом, что Таня сама сделает все, что нужно, потому, как поверит, потому, как признает власть над собой, подчинится добровольно. Иначе, как же с нею можно будет сделать то, что необходимо? Да, вот она, мысль, от которой так противно колотилось сердце, и в груди появилась холодная липкая темнота.
Я же сама ее привела, сама уговорила, и теперь они там, вдвоем. А я здесь, за пятьсот километров от них, и только ради того, чтобы они были вместе. Жанна никогда не рассказывала, как это происходит с другими. Со мной ведь она долго и настойчиво шла к своей цели: сначала долго обхаживала, потом были те страшные три дня. А если Жанна вдруг увидит в глазах у Таньки то, что не увидела у меня? Сможет она тогда ее полюбить? Не знаю, ничего не знаю! Надо же, я и не думала, что способна так переживать из-за ревности. Ведь если бы она меня попросила тогда... только намекнула. Если бы я раздумывала, не более двух минут... и то только в самый первый день. Во второй — я уже была бы согласна на все.
А с Таней она хочет пройти все за одну ночь. А если Жанна захочет? Если у них что-то получится, я потеряю не только подругу, которую решила поднять до своего уровня, но и надежду, что когда-нибудь Жанна все же позволит мне, со мной... И тогда я останусь совершенно одна. Нет, об этом даже думать страшно! Нет, Жанна тоже боится любви! И только на этом строится моя надежда.
Эта мысль меня немного успокоила. Но я еще долго лежала, придумывая возможные аргументы «за» и «против» для обоснования своего беспокойства, и потихоньку заснула.
А утром мысли в голове уже не казались такими перепутанными и беспорядочными. Я вспоминала во всех подробностях мою последнюю встречу с Жанной и поняла, что зря себя накрутила. Для меня все встало на свои места: «Жанна себе не позволит! Ей этого — любви к Тане — не надо! А какой же она любви хочет и боится одновременно?»
==========
Но если утром все было решено и определенно с той или другой степенью вероятности, то вечером мне судьба подкинула такое испытание... Юльку. Я подумала, что с ума сошла. Жанна, с которой я два дня назад разговаривала в Воронеже, которая всю сегодняшнюю ночь должна была провести с Таней в домике Общества, догоняет меня по пути на пляж. Я чуть не задохнулась от такого потрясения. Это я только потом заметила, что и сережек нет в ушах, и что подстриглась... и что это не она, но глаза ведь — Жаннины. А окончательно я убедилась, что это не она, когда Юля заговорила, представилась.
Ой, что я несла от волнения — не вспомнить. Только потом мне показалось, что я хотела произвести на нее впечатление, хотела подружиться... да и вообще, хотела ее, как Жанну. Уже ночью, после того как была с Леонидом, захотела написать рассказ «Заветное желание». Рассказ получился не про меня, получился про Леонида. И, кажется, попала так, что он избегал меня до тех пор, пока я не уехала. И еще вспомнились мысли, когда я все-таки легла поспать:
«Неужели, это и есть мое заветное желание? Вот быть рядом с нею, прижаться сильно-сильно и не отпускать ее от себя никуда и никогда, ласкать ее, прикасаться к ее телу в любое время и не украдкой, как вчера, а по праву. По праву того, что она мне нравится. Странно, но ведь так и есть. И моя правая рука еще помнит ее прикосновение. Мне только хотелось проверить, мне показалось или я действительно нашла то, что хотела и о чем давно мечтала. Ведь я специально протянула ей руку, когда подплыли к берегу, хотя в этом не было большой необходимости, но она ведь не захватила ее, как последнюю соломинку, за которую цепляется утопающий, она не пользовалась моей помощью, она просто отдала должное. И ее рука, скользнув в мою, вызвала во мне такой всплеск эмоций, радости, счастья — я чуть чувств не лишилась. Она взяла мою руку в свою, чуть оперлась, становясь на ноги, а потом так и не выпустила ее пока не вышли к берегу, она даже не освободилась, когда мы стояли и смотрели на необыкновенно-красивый закат. Мы держались за руки долго, до тех пор, пока я сама не отпустила ее».
Это уже было под утро, а когда мы с Юлей расставались, я же ей соврала, что иду спать, я боялась продолжения с нею. И все от того, что я испугалась. Спать ведь не хотелось совсем. Но остаться наедине с нею?.. Слишком неожиданна была эта встреча, и слишком сильное потрясение. И надо было что-то уяснить для себя, что-то решить. Я приняла душ, накинула легкий халатик и завалилась на кровать. Что произошло? Я себе позволила это? Я ухаживала за девушкой? Мне хотелось ей понравиться? В этой круговерти мыслей, образов, воспоминаний, в этом потоке сознания пыталась поймать ниточку, за которую можно зацепиться, и потом уже выстроить правильную линию поведения.
==========
—Так, подожди...— сама себя остановила Света. Она полезла в сумку, достала свой блокнот, в котором последние три страницы были выдраны, а перед этим были размышления о любви, перечеркнутые крест накрест. Начала читать...
Секс, любовь
Мой первый мужчина. Нет, этого и вспоминать не хочется. Хуже ничего у меня не было — страх, стыд, желание, боль... и противно. И сейчас тошнота подкатывает к горлу при одном воспоминании. Ну его! Захотела потерять девственность... и потеряла. Зато заработала себе столько разных комплексов, что долго не могла даже подпустить мужика близко к себе. Все опасалась повторения этого издевательства над собой.
Муж — не лучше. Совместная жизнь, совместный быт. Свадьба и гнусный адюльтер. С ним ведь даже влюбленности не было. Просто так было надо. Как у всех, как положено. Он не слишком многого от меня хотел, а я ничего ему предложить не могла. Вот и пришлось ему искать развлечения на стороне. Ну вот, договорилась до того, что это я сама уложила его к этой потаскухе. Зато, он такой писаный красавец был. Странно. Ну и идеал я себе выбрала — кобелину несчастного. И вообще, на фига же я ему была нужна? Он как-то обмолвился, что это я его принудила жениться. Я?!! Не понимаю, как? Зачем? И почему именно его? Ну да, смазливая морда, на полторы головы выше меня. Как такого пропустить мимо? Тем более, он сильно и не сопротивлялся. Месяца три встречались, потом решили отнести заявление. Поженились. А через полтора месяца развелись. Разошлись, так вернее будет.
Вот с кем действительно было хорошо, так это с мальчиком, с которым меня Жанна в первый день познакомила. Хорошо, в смысле секса, ведь ничего другого не было вовсе. Секс ради секса тоже прошла — почти полтора года с Геннадием, но он уже месяцев пять не звонит, и мне неохота почему-то. Значит, это тоже не выход.
«Так, это все про секс. С этим было все решено до появления Юли в моей жизни. Комплексы, заработанные дома, проявившиеся при потере девственности, развитые и усиленные мужем, исчезли в день моего знакомства с Жанной. Она уложила меня в постель с мальчиком, дав нам право на все. И пусть я все придумала. Пусть я принимала интерес в его глазах за восхищение мною. Но ведь я была на верху блаженства всю ночь. Я все смогла. Я себе позволила такое, о чем и подумать раньше было страшно. С Геной даже прошли дальше. Весело провести время в постели, пожаловаться под настроение на жизнь и разбежаться до новой встречи. С этим все нормально. Тут ничего, кажется, не поменялось. Кроме того, что было потом с Юлей...»
Вот с самой Жанной гораздо сложнее. Я же и ее неправильно воспринимаю. В любовь к ней, в которой я так бездарно призналась, она не поверила, поэтому меня категорически осадила. Любовь к девушке? Возможно ли? Жанна говорит, что пробовала жить с кем-то из наших, и у нее не получилось. Но если у тебя в руках магия, если у тебя непререкаемый авторитет, но есть еще и страх, то все равно, ничего не получится.
Она же меня не только по делу приглашала. Выходит, она призналась в любви, которой она боится. Ведь она не только для меня говорила, что в любви нет страха. Возможно, у нее появился еще кто-то, она запуталась и творит незнамо что, и не может себе позволить любить. И, скорее всего, это — мужчина, но не я. Жаль, что не я. И меня звала только из-за этого: посмотреть, не смогу ли я заменить своей любовью любовь этого неизвестного. Он, наверное, такой же сильный, как и она, потому как с нею другой не справится. А вообще, надо ли справляться? Надо ли кого укрощать?
«Жанна. Все стало еще сложнее. Как однажды она сказала: «Ты можешь получить все, что хочешь. А остальное — не важно. Главное — это твои ощущения, твой процесс». Вот я захотела и получила. Что? Я разрешила себе любить девушку. Мне казалось, что я чему-то научусь с Юлей и смогу потом рассказать Жанне, поделюсь опытом. Но однажды, плавясь под ласками Юли, я вдруг поняла, что Жанна, когда жила с девушкой, с кем-то из наших... могла же не только заставлять ее что-то сделать для себя, но и сама хотела... сама делала... целовала, например, ласкала своим языком там... Я еще подумала, что у меня сердце разорвалось, если бы на месте Юли была Жанна. Или я от стыда провалилась сквозь землю. Такое могла делать только я Жанне, но ни в коем случае не она. Поразительное было открытие.
А самая большая трансформация у меня в сознании произошла во время Американки. Я же предложила Юле назвать Американку рабыней, она так смутилась. Она примерила эту роль на себя и испугалась, как и я с Жанной. Но Жанна ведь была для меня в то время не только подругой, но и самым авторитетным человеком, а еще она так напугала своей магией, что такая ее простая просьба: «Мне нужна рабыня на несколько суток», — вызвала не протест, а как раз недоумение — зачем ей мое рабство, если меня можно просто попросить — я бы сама ради нее с радостью все сделала.
Есть факт, что за трое суток Жанна с моего же согласия превратила меня в свою рабыню. И надо было только наказывать за мельчайшие нарушения и поощрять за значительные шаги в нужном направлении. И стоит только не кормить сутки, не давать пить или в туалет не пускать — все, ты сама потихоньку начинаешь уважать, потом преклоняться, потом боготворить. И уже любой ее приказ считаешь за счастье. И вдруг ты начинаешь понимать, что в твоей жизни все зависит только от того, как она к тебе относится, а это зависит от того, как ты ей подчиняешься. Ведь ей можно и не настаивать на своей прихоти, только посмотреть, как я отнесусь, буду ли просить помилования или на все согласна. А ведь ничего запредельного не было. Даже не била, даже не насиловала. Хотя, было самое страшное, когда я была почти на все уже готова, она бросила меня на целую неделю. Это было невыносимо, я всю ночь провела на коленях — молилась. Просила, чтобы она вернулась, плакала, что я не могу без нее...
Я же только после всего произошедшего тогда со мной поняла, что по-другому было бы гораздо труднее вложить мне новые установки. В импринтную уязвимость она ввела меня достаточно быстро. Она же сама сказала, что так ей было нужно, не тратя попусту время на уговоры, на убеждения, разрушить всю мою систему ценностей, перевести ее в другую, чтобы и эту затем поменять на необходимую мне — новую. И на целых три года мне ее хватило. Возможно, Жанна и ошиблась, может быть, есть более спокойный и ненасильственный путь. А может, и нет такого.
Я же тоже хотела довести Юлю до такого состояния, что она меня будет слушать, как богиню, чтобы эти же самые установки в нее вложить. Но Судьба распорядилась не так. И вместо роли Госпожи мне досталась роль Таньки, при которой я осознала всю гнусную сущность своих установок, и они рассыпались, как карточный домик. Поэтому вкладывать их Юле уже не имело смысла. И вообще все перестало иметь смысл. А сегодня еще одно появилось: Юля должна была, как настоящая госпожа, как Жанна, вложить мне новые установки. Но где бы она их взяла, если я ее встретила примерно в том же состоянии, какой я была сама, встретив в первый раз Жанну...
Я стала сомневаться в Жанне, потом в ее установках... особенно после того, как я начала рассказывать, что у Жанны десять рабынь. А ведь это — правда. Все именно так и было в этом Обществе. Нам дали право на всемогущество. Даже дали право получать награды где угодно, а наказания — только в самом Обществе. Как только я поняла это, я и потеряла ту свою сущность, которая могла все. Кстати, еще я предала Жанну — стала рабыней Юли. А с тех пор, как она меня освободила, я вообще не могу найти себя в этом мире. Не смогла быть госпожой над Юлей, не смогла сама игру закончить, не могу найти себя вот уже три дня здесь — в Воронеже, в той старой жизни. И только потому, что у меня нет Госпожи! Какой кошмар! И как научиться жить без нее? Может, только поэтому я снова хочу начать эту игру с кем угодно. Потому что это никакая не игра, это — моя жизнь.
Тогда зачем я с матерью закончила? Мне противна роль рабыни? Но ведь госпожой быть гораздо сложнее.
Читаю дальше».
Юлька внешне — копия Жанны. Вот ее бы я смогла полюбить? За что? За то, что она так похожа на Жанну? За то, что я боюсь ее так же, как и Жанну? А может, ее не надо бояться, а просто разрешить себе полюбить, хотя бы приблизить к себе и попробовать. Или лучше совсем не пробовать, чтобы не разочаровываться? А так и жить в ожидании главной встречи?
Но сколько было этих встреч? Сколько людей прошло через мой кабинет за эти три года? Можно было бы остановить взгляд хоть на ком-нибудь. Так ведь — НИКОГО. Только Антон, который ходит все время рядом и горестно вздыхает. Вот он, наверное, меня любит. Любит? Скорее всего, страдает, ведь не может даже рассказать о своем чувстве. Ладно, значит, и Антона не нужно, и Юльки, скорее всего, тоже. Ну, поиграю я с нею. А дальше что? Смогу ли я любить?
«Вот оно и нашлось то, что раздражало в течение всего разговора с Антоном. «Я хочу попробовать». В тот раз говорила я, теперь настаивал он. Не могу я пробовать больше. Легче было начать сразу жить. Неужели за пару годков я бы не смогла научиться жить с человеком? А чего же это с Антоном можно было начать жить, а с Юлей нельзя? Только потому, что она девочка? Или потому что у нас была любовь? Антон ведь так и не решился за весь разговор сказать этого слова. «Ты мне очень нравишься» — это было самое большое, что он смог из себя выдавить. Я же тоже боролась целых два дня с собой, чтобы, не дай Бог, не сказать этого слова Юле.
И самое главное... Любовь ведь была... А может, и есть еще...»
И вообще, что такое любовь? Страдание? Нет! Сладостное страдание? Тоже ведь нет! Сладостное страдание — это мазохизм. А я что, мазохистка? Может быть. Ведь это единственный способ показать и почувствовать свою любовь и свой страх перед Жанной. Но как я хочу сильно, так же сильно и боюсь этих зверских проявлений любви. Любовь и страдание совместимы только в очень близких отношениях. И при неразделенной любви, когда второй человек даже не предполагает, что его любят. Но мучить себя, издеваться над собой, терзать тело и трепать нервы только ради того, чтобы этот другой заметил твои терзания и ПРАВИЛЬНО отреагировал — большая красивая мечта и огромное заблуждение. Ведь он всегда реагирует не так. И пока этот «любимый человек» тебя пару раз случайно не шмякнет башкой о стенку, не заметив тебя, пока не треснут твои розовые очки и не заболит шишка на лбу, ты все мучишься, надеешься, веришь...
И все же, вот хочу я любви. Но не могу определиться, что же это такое? Восхищение до умопомрачения? Сумасшествие? Болезнь? НЕ ЗНАЮ!!! Хочу знать! С кем у меня хоть похожее было? Да не было, наверное. Вот тогда, в том домике, забившись в уголок, я испытывала животную страсть, я хотела Жанну до судорог. Но ее не было рядом. А при встрече я даже глаз поднять не смела. Я же сама с собой все пережила. И никто для этого не был нужен. Вся страсть сгорела. Осталось только желание поддаться искушению, принадлежать, отдаться. Может, это любовь? Нет. Не совсем. Не хочу я принадлежать больше кому-то. Я могу любить, но не знаю как. Где научиться? У кого спросить?
Любовь.
Любовь?..
Любовь......
Не знаю!
«И правильно, что все зачеркнула. Боже, как примитивно я мыслила. Я понимаю, что все написано было неправильно. А вот правильной формулировки до сих пор нет. И любовь, которая была у нас с Юлей, стала для меня каким-то страшным внесистемным явлением, что я сбежала. И есть для меня маленькое оправдание, что она тоже не нашла, как нам остаться вдвоем».
==========
Всю ночь Света практически не спала. В голову лезли одни дурные мысли, а когда удалось задремать, просыпалась от внезапно приснившегося кошмара. Жизнь с ее беспросветностью казалась вот такой же жутко-черно-серой, как ночь за окном, как мрак квартиры. И ни лучика, ни путеводной звездочки. И удушливый спертый воздух, которым даже дышать было тяжело. Мало того, ощущение тревоги росло с каждым часом. Самое главное, непонятно от чего — беспричинно.
|
