Часть 1. Страшная игра
Единственный путь обнаружить пределы возможного — уйти за эти пределы, в невозможное.
Артур Чарлз Кларк
Глава 1. Танька
В любви нет равенства, так называемого свободного соединения душ и прочих сентиментальностей, придуманных на досуге немцами... в любви одно лицо — раб, а другое — властелин, и недаром толкуют поэты о цепях, налагаемых любовью. Да, любовь — цепь, и самая тяжелая.
И.С. Тургенев
Она стояла перед Госпожой, покорно сдвинув худые плечи. Глаза упирались в пол, стараясь не наткнуться на то, что не положено видеть. Рабыня, в полной власти, в полном распоряжении, не игрушка из магазина, не робот, а настоящая девушка — красивая, молодая, здоровая. Когда-то она была... Какая разница, что она когда-то кем-то была — сейчас она вещь, игрушка для забавы и исполнения прихотей.
«Значит, я — Госпожа, а это — моя рабыня. И надо как-то начинать. В первый раз в жизни я завела себе рабыню. Нет бы, завести раба. Но где их сейчас возьмешь?» Госпожа тяжело вздохнула и, поколебавшись не более секунды, наконец, решилась. Она неуверенно и негромко сказала, будто бы в пустоту:
—Мне надо одеться.
Рабыня безмолвно и безропотно бросилась к стулу, на котором аккуратно висела одежда Госпожи. Она с удивлением отметила, что ее пальчики задрожали, по телу пробежали мурашки, а где-то в груди защемило. «Начинается...»— подумала она, и осторожно, чтобы, не дай Бог, не помять, взяла белье, подошла к Госпоже. Она стояла перед ней, не поднимая глаз.
—Я даже забыла спросить, как тебя зовут. Девкой тебя называть не хочется,— улыбнулась Госпожа, отметив нужную реакцию рабыни. Она наклонила голову, как хозяйка, которой неведомо откуда достался необычный заморский товар, коему она никак не найдет применения. Рассматривая и оценивая свое приобретение, она сказала:— А давай, ты будешь Танькой. Или Танечкой,— хотя имя было ласковее предыдущего, но в голосе Госпожи появились угрожающие нотки,— это в худшем случае, или когда пойдем на люди. Поняла?
—Да, Госпожа,— кивнула новоиспеченная Танька, дрожь пальчиков усилилась. Рабыне хотелось, чтобы и хозяйка заметила, как она трепещет от ужаса своего положения.
Госпожа села на кровать и вытянула ногу, предоставив Таньке возможность одеть ее. Госпожа вспоминала, когда в последний раз ее одевали. Наверное, в далеком детстве, года в три. Потом всегда приходилось это делать самой. До сегодняшнего дня. Но теперь все в ее жизни изменится. И если захочется, то можно сделать самой, а не захочется — можно ее, рабыню, заставить, просто сказать, и она сделает — ей деваться некуда. Интересно! Я — настоящая аристократка. Посмотрим, посмотрим.
Рабыня положила лишние предметы туалета на кровать, а сама с готовностью опустилась на колени, чем приятно удивила Госпожу, и осторожно стала надевать трусики, сначала на одну ножку своей Госпожи, потом на другую. На середине этой процедуры Госпоже пришлось вставать. Она тяжело поднялась, опершись на плечо девушки, которое та ей с готовностью подставила. Ей так не хотелось, чтобы Госпожа испытывала неудобства из-за неосторожности или непонимания неопытной рабыни. Танька бережно натягивала нежные, невесомые, ажурные трусики — когда-то и у нее были такие, и ей стало так обидно и жалко себя, что она чуть не заплакала. Но она довела дело до конца и даже осмелилась провести рукой по тонкой ткани, расправляя ее, и спрятать под кружево несколько непокорных выбившихся волосков, от чего у самой пробежали мурашки по спине.
«Какая же она красивая! Очень красивая! Вот сжать бы ее в своих объятиях. И целовать, целовать эти ножки»,— думала рабыня, но, не зная предпочтений своей Госпожи, с тех пор, как та стала Госпожой, не решилась. Ведь этим она могла навлечь на себя жестокое наказание, а это было страшно. «Стало страшно? Выходит, уже,— отметила для себя Танька, ей так не хотелось боли, унижений, издевательств.— Но когда начинаешь сопротивляться чему-то, именно это и получаешь. И как это тяжело! Но Рубикон перейден, я уже вступила на этот путь. А куда он меня выведет? Одному Богу известно. Первое, что необходимо сейчас — подчиниться, подавить все свои желания, отдать себя полностью во власть другого человека, тем более, А если так получилось, что Госпожой стала именно Она, то это — даже к лучшему... Я же сама этого хотела. А там видно будет. Стоит только уповать на Бога, чтобы Госпожа не сильно зверствовала».
Следующим был бюстик. Застегивая крючочки, рабыня опять чуть не поцеловала нежную шейку Госпожи, но, сжавшись, подавила в себе желание и сдержалась. Потом, безупречно выглаженная беленькая блузка, и легкая длинная юбка из плотного шелка.
Госпожа стояла, готовая к выходу в свет. Гордо поднятая голова и надменность во взгляде только подчеркивали ее красоту и важность. Да, теперь она стала похожа на настоящую Госпожу. И жалкая рабыня рядом, как дополнительное подтверждение этому, голенькая, щупленькая, безропотная, полностью подчиненная. Весь ее угнетенный вид, ее приниженность заставили Госпожу еще выше поднять голову: «Что же с нею делать? Начнем, что ли?»
—Ты что, в таком виде пойдешь на завтрак?— Госпожа насмешливо улыбнулась, представив, как это будет смотреться. «Еще бы поводок с ошейником! И полный атас!»
—Как прикажете, Госпожа,— у девчонки-рабыни мурашки пробежали по спине теперь уже от настоящего страха, она лихорадочно прикидывала, что у нее есть из одежды. Оказалось, только то, что сейчас на ней — хотя на ней вообще ничего не было. Она скользнула взглядом по своим голым ногам, безжизненно опущенным рукам, обнаженному животу и сжавшейся груди — и ей все это совсем не понравилось. Вот сейчас ее выведут на люди... И если когда-то что-то и нравилось в своем теле, то сейчас оно только раздражало. Но что делать? Ведь все правильно: у нее ничего нет! И быть не может. И, несмотря на все свое внутреннее сопротивление, вопреки призывам разума, она подняла глаза и умоляюще посмотрела на Госпожу, прося пощады.
—Нет, так тебя нельзя вести,— рассуждала вслух Госпожа, вроде бы и не заметив этого взгляда,— мужики нападут, я тебя не отобью. Как сказано: «Не искушай!» Ладно, не буду. Где-то у меня были какие-то старые тряпки.
Госпожа подошла к шкафу, порылась в чистой одежде и, не найдя ничего подходящего, перешла к вещам уже одеванным. Это ближе к тому, что надо:
—Так, шорты тебе явно не подойдут — это слишком круто для рабыни. Тем более, это по большому счету — те же трусы, а они тебе запрещены,— Госпожа перебирала вещи, чтобы найти более-менее подходящее:— Вот тебе юбка... и вот эта майка. Одевайся, быстро,— она бросила их, не глядя, позади себя.
Таньке пришлось поднимать свой наряд с пола. Она ужаснулась, увидев, какую юбку ей предлагают: в лучшие времена ее можно было надевать только поверх купальника, чтобы дойти до пляжа. Юбка была чрезвычайно коротка! А чтобы ходить в ней... без ничего — это просто ужас! Малейшее неловкое движение, и все — как на витрине!!! Ну очень! Но что поделаешь. И майка — тоненькая, трикотажная. Хорошо, хоть не просвечивается. Танька оделась и даже позволила себе приспустить юбку пониже, хотя этого оказалось недостаточно — все равно, по самое не балуйся.
Госпожа заметила, каким затравленным стал взгляд рабыни, какая паника отразилась в нем, какой страх. «Значит, все правильно. Так и надо действовать. Чтобы не распускалась. А то, может, она привыкла как-нибудь, на халяву. У меня это не прокатит». Она подошла к рабыне и, брезгливо взяв ее двумя пальчиками за подбородок, подняла голову, заставив посмотреть в глаза.
Они не узнали одна на другую. Глаза стали чужими, незнакомыми. Госпожа была поражена переменой, произошедшей в этих глазах. Откуда? И почему? Может, не туда? И что теперь? Усиливать давление или потихоньку снижать? Это Она или Танька? А может, так и должно было быть?
—Чтобы этой кислой рожи на людях не было,— и тон голоса Госпожи, и ее действия явно демонстрировали, как быстро она осваивала роль.— Ты меня поняла?
—Да,— с готовностью ответила Танька.
Рука резко отпустила подбородок, и легкая пощечина, от которой больше шума, чем боли, мгновенно легла на щеку. Это было так оглушительно неожиданно для Таньки. И не так больно, как обидно. Недоуменный взгляд ее широко распахнутых глаз снова столкнулся со взглядом Госпожи, погрузившись в его неумолимую жестокость.
—Да, госпожа,— выдавила из себя Танька и опустила глаза.
—Не слышу!
—Да, Госпожа,— и хотя теперь ответ прозвучал громко, в нем уже была безоговорочная покорность.
—Так-то лучше,— Госпожа одобрительно потрепала ее по щеке. В этом жесте было гораздо больше унижения, чем одобрения, но — так положено. Как же еще проявить свою власть? И она спросила, больше для порядка:— Ты же меня боишься? Или мне только показалось?
—Я очень боюсь мою Госпожу,— Танька решила воспринимать все с полной готовностью: надо бояться — боюсь, надо улыбаться — улыбаюсь. Однако про себя отметила: «Да, все только начинается, а я уже добилась и унижений, и даже боли». И еще в голове мелькнула мысль, что ей и врать не надо — она, и вправду, уже боится свою Госпожу, несмотря на то, что та такая хорошая, хотя и неопытная. Но она — Госпожа! Поэтому всегда права.
—Да, еще забыла тебя предупредить, чтобы ты там не сидела ножка на ножку. Понятно? Будешь садиться голой задницей на стул, и чтобы между коленками было не меньше прямого угла,— Госпожа наблюдала за реакцией на свои слова. Только недоумение и страх. И снова эта мольба во взгляде — это пугало. Поэтому она добавила:— Там, в столовой, на этот раз, можешь юбку не поднимать и ноги не раздвигать, но здесь — только так, как я сказала. И поменьше на меня смотри, да еще так нагло. Ясно?
—Да, Госпожа,— Танька согласно кивнула головой и опустила глаза. Послаблений добилась, но и ограничений тоже.
—Знаешь, зачем я тебя купила?— и, не дождавшись ответа, сама сказала:— Для забавы.
Эти слова не произвели никакого впечатления на рабыню — для забавы, так для забавы, примем к сведению.
—Ты готова?
—Да, Госпожа.
Госпожа посмотрела на часы, есть еще несколько минут: «Удовольствие от власти? Власть. Собственность, полное распоряжение. Подчинение своей воле. Я бы хотела получить то, что никто не сможет мне дать, кроме нее. А она сможет это сделать? И как это будет? А если не так, то как надо? Тогда придется заставлять. Чтобы все было, как положено. Ну что, попробуем?»
—Стань на колени,— негромко приказала Госпожа.
В выражении лица Таньки ничего не изменилось. Не поднимая глаз, она, не примериваясь, быстро опустилась на колени перед своей Госпожой. Она хотела всего лишь быть рабыней, только рабыней — ведь это не так сложно: надо слышать все приказы, понимать желания и проявлять должное умение. Это все просто. Тем более, с Ней она готова на все. На все, что Она прикажет. Это даже приятно — угождать и служить такой очаровательной Госпоже.
И Госпожа была приятно удивлена тем, с какой готовностью и покорностью рабыня бросилась перед ней на колени. Но что же дальше? Госпожа выставила вперед ногу и насмешливо приказала:
—Ну-ка, покажи, как ты ко мне относишься. Целуй!
Танька наклонилась, двумя руками ласково взяла ножку Госпожи и страстно поцеловала, потом еще и еще. «Да,— подумала Госпожа,— она все может. Одного только не может — отказаться что-либо сделать или даже возразить. Все мои желания — для нее закон, больше чем закон — награда. Но, тем хуже для меня, сложнее будет. Все надо будет придумывать заново».
—Все, хватит. Стой так, не двигайся,— Госпожа убрала ногу, обошла свою рабыню кругом и заинтересованно ее рассматривала. Рабыня стояла на коленях и широко расставленных локтях так, что ее голова находилась рядом с полом. Юбка задралась... Госпожа изучающе смотрела, как развратно сидит на рабыне ее наряд. Она даже опустилась на корточки, чтобы было виднее. Потом, взявшись за край юбки двумя пальчиками, стараясь не коснуться этого тела, она закинула юбку на спину.
—Раздвинь ноги!
Рабыня переступила сначала одной, потом и другой ногой. Все раскрылось для обозрения.
—А ты даже ничего, не помоечная. Тебе не стыдно так стоять?
—Стыдно, Госпожа,— Таньке было действительно стыдно. Но она вспомнила, как испугала ее длина брошенной ей юбки, как она опускала ее пониже — и вот результат: унизительная поза с высоко поднятой задницей, которую рассматривают в открытую, в наглую, чтобы она помучилась. «А может, это мне наказание за то, что я так рьяно проявила к ней свои чувства, а она не поверила мне?» У Таньки лицо заливалось краской, все чувства смешались: страх и огромное желание полностью подчиниться, смущение и доверие... и радость. Непонятное удовольствие оттого, что она в унизительной позе выставлена перед своей Госпожой. «И, кажется, я ей понравилась. Если бы это было так. Вот было бы здорово!»
Госпожа, насмотревшись, произнесла для Таньки:
—Поднимайся, идем на завтрак.
Танька встала с колен, и, хотя ее щеки заливал стыдливый румянец, под опущенными ресницами промелькнула искра удовлетворения. Она все сделала правильно, сделала, несмотря ни на что!
«Ну-ну,— подумала Госпожа,— посмотрим, что дальше будет». Они вышли из номера. Правда, в последний момент Госпожа заметила, что ее рабыня выходит из номера босиком, поэтому пришлось приказать ей обуться. «Вот еще и заботься теперь о ней,— раздраженно подумала Госпожа.— И это только первые трудности».
==========
Народу в столовой было мало, но Танька стеснялась. Наверное, это испытание и было рассчитано на то, чтобы вызвать ее стеснение и углубить страх. И она откровенно боялась. Боялась, что кто-то заметит ее полуголое состояние: бюстика нет — это видно однозначно, но нет еще и трусов. А ногу так и хотелось по привычке положить на ногу. Но она сама себя одергивала, когда инстинктивно порывалась совершить это противозаконное действие. Если запрещают, и запрещают что-то одно, то всегда именно это и хочется сделать. Встречаясь взглядом с окружающими, Танька улыбалась, и только Госпоже она не могла смотреть прямо в глаза. Этого делать нельзя было ни в коем случае. Нельзя! Как много стало нельзя! Она молча сидела за столом, не решаясь взяться за еду — ведь ей никто не разрешал. Она ждала.
Стас и Лена сначала никак не могли понять, почему за их столиком вдруг воцарилась такая напряженная обстановка, почему одна из девушек только улыбается, но сидит смирненько, как на утреннике в детском садике — ручки аккуратно сложены на столе, спинка выпрямлена — и к еде не прикасается? Вторая вертится, будто ищет кого-то, и тоже не ест.
Наконец, Госпожа сказала негромко:
—Сделай бутерброд.
Танька быстро-быстро сделала бутерброд и положила перед Госпожой. Та, даже не посмотрев на Таньку и не выразив никакой благодарности, принялась неохотно жевать его. Лена толкнула мужа под столом ногой, и тот тоже стал внимательно наблюдать за поведением девчонок. «Что происходит? Их как подменили».
Прошло не меньше минуты, прежде чем Госпожа спросила:
—А ты чего не ешь?
Уголки губ Таньки поползли вниз, губы непроизвольно задрожали, в глазах блеснули слезинки. «Ну, что Вы? Зачем Вы?» И это тоже было замечено окружающими.
—Кушай, кушай, а то мы скоро пойдем.
Танька быстро сделала себе бутерброд и приступила к завтраку. Тем временем Госпожа спокойно попивала кофеек. Но когда она, расправившись со своим бутербродом, протянула руку к хлебнице, Танька сразу же, чуть не уронив свой кусок, бросилась делать еще один бутерброд своей Госпоже. Она начинала понимать ее желания без слов.
Муж с женой переглянулись, вопросительно посмотрели на одну девушку, потом на другую, но те как будто и не заметили ничего, они были и здесь, и где-то в другом мире. Стас даже потерял всякий интерес к завтраку и ждал, что будет дальше.
А Госпожа, поглядывая за мучениями своей Танечки, которой кусок в горло не лез, строила у себя в голове новые козни. Она была почти удовлетворена поведением своей рабыни и здесь, и там, в номере. Только одно ей не очень понравилось — то удовольствие, которое она уловила в глазах рабыни, когда та вставала с колен — вот, что вызывало раздражение молодой Госпожи. Не к месту было это: ее унизили, а она тащилась. «Здесь что-то не так. Как-то неестественно, вопреки здравому смыслу. Хотя, сейчас все вопреки здравому смыслу. Ладно, если так, я заставлю ее узнать, что такое власть и как надо подчиняться!»— решила Госпожа, придумав нечто интересное, от чего ее настроение улучшилось. Танька все еще мучила свой первый бутерброд, когда Госпожа вдруг негромко сказала:
—Ой, я хотела сходить в магазин. Сбегай за кошельком,— и протянула ключ от номера.
Таня положила недоеденный бутерброд на тарелку, оставила кофе и быстро вышла из столовой. Может, она даже побежала по коридору и по лестнице, но этого Госпожа уже не видела.
—Куда это она?— спросила Лена, ей надоело быть статистом в этом непонятном спектакле.
—За кошельком,— спокойно, без лишних объяснений ответила Госпожа, доела бутерброд, встала и, поблагодарив соседей за компанию, вышла.
Лена со Стасом шепотом принялись обсуждать только что увиденное. Никакого объяснения они, естественно, не нашли, поэтому решили подождать и посмотреть, что будет дальше.
Выйдя в холл, Госпожа увидела, как по лестнице очень быстро спускается Танька, придерживая юбку руками. Несмотря на все старания бедной девушки, Госпожа с удовольствием отметила, что при желании вполне можно заметить, что под юбкой у той ничего нет. «Что ж, неплохо у меня получается».
Госпожа долго водила Таньку по окрестностям, пока они не пришли в центр города. Один раз она даже похулиганила: пропустив рабыню на полшага вперед, она схватила ее за юбку. Рабыня сжалась, ожидая чего угодно. Тем временем рука Госпожи приподняла край юбки выше пояса. Танька аж задохнулась, но ни слова не промолвила, даже не остановилась. А что у нее творилось в душе — словами не передать. Обида, жалость к себе, страдание — все, кроме возмущения. Госпоже можно все! Она — Госпожа, она всегда права!
В городе они посетили несколько торговых точек. Рабыня покорно следовала за Госпожой, иногда оставаясь стоять возле магазина, иногда, по желанию Госпожи, заходя вместе с нею. Госпожа покупала, покупала, покупала. Танька несла все эти пакеты, даже не зная, что находится в многочисленных свертках, коробках, кульках. И, даже оставаясь без присмотра, она не могла подсмотреть — не смела.
==========
Игра — игрой, но ведь так недавно было... Юля вспомнила, какое было хорошее утро всего лишь четыре дня назад.
Света разметалась по кровати и сладко спала. Юлю как магнитом тянуло туда — в область бикини. Она, как завороженная, подошла к кровати и залюбовалась Светой. В голове сразу пронеслась толпа мыслей, образов, вчерашних впечатлений. Только неимоверным усилием воли Юля смогла прогнать это желание — повторить вчерашнее. И даже пошла за халатом. Но когда взяла его и снова обернулась взглянуть на Свету, она больше ничего не увидела... только это — пухленькие губки, прикрытые рыжими кудряшками. Халат сам упал на пол, а Юля поддалась своей слабой воле, пошла к ней. Больше ни о чем думать она не могла. Юля уселась между ее расставленными ногами, аккуратно приподняла одну, согнув в колене, вторую. И захватив в объятия талию, провела языком снизу доверху между раскрытыми губками, и чуть не потеряла сознание от счастья.
Света отреагировала немедленно: вздрогнула, проснулась и, захватив Юлину голову обеими руками, прижала ее еще сильнее. Юля еще провела пару раз, а она, казалось, только и ждала этого, будто уже была готова — ее тело сразу же задрожало в оргазме. Юлиному счастью не было предела. И лишь только Света ослабила руки, Юля оторвалась от нее и посмотрела в ее блуждающие глаза на счастливой очаровательной мордашке. Юле захотелось оправдаться, не понятно зачем, и она быстро-быстро заговорила:
—Представляешь, проснулась я, посидела, походила, походила. Вижу, ты лежишь и спишь младенческим сном, предоставив мне для обзора все свои прелести. Я любовалась, любовалась, не выдержала такого искушения и поцеловала,— и снова чмокнула ее там же, между раскрытыми губками.
—Так нечестно, я тоже хочу,— наиграно ворчливым тоном сказала Света.— А ты меня будешь всегда так будить?
—Угу.
—А знаешь, что я сейчас сделаю...
С этими словами Света медленно поднялась, так же медленно подняла Юлю. Долго-долго целовала в губы и, наконец-то, уложила ее, перевернула на спину. Вдруг, Светина грудь, скользнув по Юлиной груди, медленно прошлась вниз, только касаясь соском кожи живота, внезапно остановилась и через мгновение оставила меня. Юля открыла глаза и увидела, что Света сидела на поджатых ногах рядышком со мной. Не совсем, конечно, рядом, но если бы она подвинулась самую малость, Юля могла бы запечатлеть свой поцелуй на узенькой незагорелой полосочке, на ее попке, но Юля ждала. Света ведь обещала что-то сделать...
==========
Когда они вернулись в номер, Госпожа села на кровать, поджав под себя ноги по-турецки, при этом ее юбка поднялась. Танька могла видеть и трусики, и то, что через них просвечивалось. Она, как завороженная, не могла оторвать взгляд от предоставленной картины — туда тянуло, как магнитом. А Госпожа внимательно оглядела свою рабыню, ее привели в раздражение и этот ее умиленный взгляд, и слишком большая свобода, и опрятный внешний вид.
—Ты думаешь, что я тебя за просто так должна кормить и одевать?
Рабыня оторвала взгляд от трусиков Госпожи и испуганно подняла глаза. «Что теперь будет? Что она еще придумала?»
Госпожа злобно усмехнулась и продолжила:
—Ты же не маленькая и должна понимать, что просто так ничего не дается. Вот ты сейчас — одета, накормлена. А одежка-то не твоя, и тебе ее нужно будет еще заработать, так же, как и еду.
Рабыня еще сильнее сжалась. Заработать? Как она может заработать? Когда она в полной власти, когда она в полном распоряжении? Может, вести себя правильно, чтобы не вызывать нареканий и своим примерным поведением заслужить одежду и еду? Она еще сильнее опустила голову, ожидая приказа.
—Ты еще не поняла?— повысив голос, с раздражением спросила Госпожа.
Танька в панике пыталась догадаться, что от нее требуется, но мысли путались. Госпожа помогла:
—Раздевайся, быстро!
Танька растерялась. Она, выходит, замечталась и пропустила приказ. Какая же она тупая стала! Она снимала с трудом свою нехитрую одежду, но, все равно, стеснялась и путалась. Она вдруг стала такая неловкая. Она уже корила себя. Она снова надела маску покорности и ожидания страданий.
Госпожа пристально рассматривала рабыню. А когда Танька, наконец, разделась догола и стала, вытянув руки по швам и опустив глаза долу, Госпожа высыпала на кровать все принесенные кульки и свертки и начала что-то искать там. Наконец, она достала какой-то ремешок. «Что это?— подумала Танька, заметив его краем глаза.— Зачем это?»
—Отвернись!— приказала Госпожа. Рабыня повернула голову в сторону, чем снова привела хозяйку в раздражение.— Не так! Спиной повернись! Какая же ты бестолковая!— со злостью сказала она.
Рабыня вздрогнула и чуть не заплакала от собственной тупости. Она повернулась спиной и опустила голову. Неприятное ощущение, что у тебя за спиной что-то творится, а ты ни ухом, ни рылом. А Госпожа подошла сзади и долго-долго стояла, заставляя Таньку мучиться от неопределенности. Рабыня всем своим телом чувствовала, что на расстоянии меньше сантиметра от нее находится Госпожа, а тепло, от нее исходящее, повергало ее в трепет. Вдруг рабыня почувствовала, как на ее шее холодным кольцом оказался тот самый ремешок... Ошейник! Застегнувшись, он так плотно сжал в своих крепких объятиях шею, что на мгновение стало трудно дышать. Плечи рабыни сами опустились еще ниже, шея вытянулась.
—Иди, посмотри в зеркало, какой я тебе подарок купила. Это твой наряд для этой комнаты. Основной наряд, на всю оставшуюся жизнь. Все остальное — придется зарабатывать.
Танька подошла к зеркалу, взглянула и не узнала себя. Из зеркала на нее смотрела запуганная несчастная девочка с неестественным выражением лица. Черный широкий кожаный ошейник с большим блестящим железным полукольцом для карабина поводка украшал ее тонкую шею. «Да, круто! Но идет. И как раз для меня,— подумала Танька.— Рабыня должна быть в оковах и цепях, а еще с клеймом, с выжженным на теле именем ее Госпожи. И не где-нибудь под платьем, а на самом виду. Чтобы всем было известно, чья это вещь. Именно вещь — даже не игрушка»,— подумала она, а вслух сказала:
—Спасибо, Госпожа.
—Так, еще подарки. Это поводок, если вдруг ты будешь наказана, и с тобой все-таки придется выйти на улицу. Это ремень, это наручники, хотя можно было и колготками обойтись. Да ладно, наручники — серьезнее,— Госпожа наблюдала за реакциями рабыни. Но та только смотрела на «подарки»: ни одобрения, ни осуждения. Как будто, она все это уже видела и не один раз.
—Спасибо, Госпожа.
«Так,— подумала Госпожа,— надо переходить к более серьезным процедурам».
—Сейчас я осмотрю тебя, давно надо было этим заняться. А то и не знаю, что купила. Может, ерунду какую приобрела впопыхах. Ноги шире плеч!
Рабыня вздрогнула, но расставила ноги не меньше, чем на метр — даже перестаралась. Госпожа внимательно посмотрела на Таньку и решительным движением руки взялась между ног рабыни, другую руку она положила на грудь и больно сжала ее. Танька скорчилась и негромко вскрикнула от неожиданной боли.
Госпожа, испугавшись, отдернула руки:
—Прости... Я переборщила,— она хотела обнять Ее, стать перед ней на колени и умолять простить за такое. Она не хотела! То есть она хотела, но не так сильно. Но рабыня только потупила глаза, еще шире раздвинула ноги и выпятила вперед свои груди.
—Простите меня, Госпожа. Я не должна была. Я должна быть наказана,— искренне каясь, произнесла Таня.
—Не понимаю,— удивилась Госпожа.— За что?
—За каждое Ваше «прости» я должна быть строго наказана. Гораздо строже, чем обычно. Рабыня не имеет права жаловаться. Даже показывать, что ей больно, она не имеет права,— сказала Таня, и из ее глаз покатились две слезинки.— Очень строго. Это тело — Ваше. Навсегда. И Вы можете делать с ним все, что угодно. Пожалуйста.
—Спасибо Тебе! Я согласна,— поблагодарила Госпожа, чмокнув Ее в щечку, так что одной слезинкой стало меньше. А Таньке сказала:— Хорошо, продолжаем осмотр. Я тебя потом накажу. После этой процедуры.
—Да, Госпожа.
Руки Госпожи вернулись на прежние места. Чуть помедлив, они начали медленно двигаться, обследуя миллиметр за миллиметром это безраздельно принадлежащее им тело. Руки то нежно порхали над бархатной кожей рабыни, то безразлично прикасались к ней, то грубо сжимали там, где им этого хотелось. Госпожа лапала, щупала, щипала и довольно сильно. Чего она добивалась? Сама не знала, но только вдруг ножки рабыни заходили ходуном, она уже не могла стоять ровно. И тогда мокрые пальчики Госпожи прекратили терзать это тело и оказались у приоткрытого рта. Они скользнули по зубам и деснам, нырнули за щеку, потом за другую, постучались между зубов. Танька с готовностью раскрыла рот. Они не спеша исследовали наощупь все, что им попадалось, язык, под ним, коснулись неба. И вдруг они остановились. Танька, стараясь не касаться пальцев зубами, сомкнула губы, начала облизывать. Госпожа водила взад-вперед, а другой рукой, взявшись крепко за Танькины волосы, регулировала темп и глубину проникновения. Иногда она даже пыталась вынуть их совсем, но Танька тянулась за этими любимыми пальчиками. Они покинули рот рабыни так же неожиданно, как и ворвались в него. Госпожа приказала:
—Повернись ко мне задом и наклонись.
Танька развернулась, она вытянула руки, чтобы упереться в пол. Но тут последовал новый приказ:
—Раздвинь ягодицы!
Пришлось, отставив назад попку и ухватившись за обе половинки, широко раздвинуть их в стороны. Пальчики Госпожи опять побежали по телу рабыни, но проникнуть в узкую тесноту не получилось. Наконец, Госпожа сама догадалась: нужно один. Она смочила его своей слюной. Вторая попытка. Чтобы не упасть и помочь Госпоже, Танька отодвинулась назад, ей показалось, что мышцы сами разошлись, сначала немножко, потом дальше, еще дальше. И пальчик заскользил взад-вперед, иногда влетая глубоко-глубоко до упора так, что Танька чувствовала прикосновение всей кисти. Второй рукой, заодно придерживая ногу рабыни, Госпожа ласкала спереди.
Казалось, еще чуть-чуть, еще немножко и... «Но почему не получается? Чего еще не хватает? Что мешает? Ведь моя Госпожа для меня же старается. Выходит, ей хочется, чтобы я?.. Да?!! Как интересно!— размышляла Танька. Но ее поза и положение рук, подчеркивающие унизительность этой процедуры. А это внутреннее сопротивление разума желанию своего тела.— Да, именно это надо принять! Именно в этом и весь кайф!— Таньке стало хорошо.— Еще, еще, еще-о-о-о-оо!!!» Она вскрикнула и даже наказания за это не получила. А Госпожа продолжила ее терроризировать.
—Похотливая сучка,— вслух сделала вывод Госпожа.— Стой так,— она вышла в ванную, помыла руки и вернулась к Таньке, стоявшей так, как ее оставили.
Танька восприняла слова, сказанные ее Госпожой, не как осуждение, не как запрет, а как поощрение, как подтверждение того, что она правильно себя ведет. Ведь этого же хотела ее Госпожа. Ведь этого хотела она сама. «Будь я на месте моей Госпожи, что бы я сделала? Заставила бы любой ценой подчиниться! А для этого нужно найти то, чего рабыня боится или чего не хочет. И, перегибая ее через колено, сломала бы ее гордыню и подчинила себе полностью и окончательно. Но я сразу подчинилась, не сопротивляясь. И это только усложнило задачу моей Госпоже. Может, мне надо показывать, если что-то не совсем нравится? Превратить человека в раба — одно, тут, более-менее, понятно: чего боится или чего не хочет, то и надо заставлять делать. А когда я на все готова? Возможно, сделав мне «через не могу», через унижение, приятное, она пытается найти другой способ. Не знаю».
Госпожа мокрой холодной рукой шлепнула свою рабыню по заднице и оставила ладонь прижатой на несколько секунд. По телу Таньки снова пробежала дрожь от холода и от возбуждения.
—Поднимайся и повернись ко мне.
Рабыня повернулась и стала, как раньше, широко расставив ноги.
—И какого же ты наказания заслуживаешь?— спросила Госпожа, подумав: «Раз она это предложила, то пусть сама и выбирает. Я так и не придумала ничего путевого. Может, она и подскажет?»
—Только не делайте мне больно. Пожалуйста,— жалобно заскулила Танька. И когда убедилась, что ее правильно поняли, она сказала самое глупое, что было возможно в данной ситуации:— Я все сделаю. Пожалуйста... Я все сделаю,— на глазах у рабыни даже слезки заблестели.— Пожалуйста... Я прошу Вас.
Госпожа подумала: «Интересно, это она специально или нечаянно? Прямо, как в мультике: только не бросай меня в терновый куст. Значит, надо сделать ей больно, обязательно». Госпожа села на краешек кровати, согнув под прямым углом ноги. Она решила для начала просто отшлепать Таньку, как маленькую.
—Ложись!— приказала Госпожа, показав на свои на колени.— Тебя, наверное, уже давно не наказывали, что ты так распустилась.
Рабыня сразу поняла: добилась того, чего хотела. А какое же еще наказание может быть? Только боль и ничего кроме. Увидев выставленные колени и решимость во взгляде Госпожи, она поняла: сейчас ее будут бить. Больно? А чем? Там есть ремень, поводок... есть рука... И какая она? Тяжелая ли? Но ни просить прощения, ни умолять о снисхождении она не стала, а легла так, как сказали. А чтоб ее Госпоже было не так тяжело, она практически только касалась животом ее коленей, сама же стояла на вытянутых ногах и руках. Сейчас ей достанется. Было страшно, но хотелось. И сейчас рука Госпожи или ее ремень пройдутся по заднице. Ведь другого рабыня не заслуживает. Тем более, после этого Госпожа станет с ней ласковее, должна бы стать.
А Госпожа подумала, что раз рабыня хотела порки, то она ее сейчас получит! Она шлепнула по выставленной заднице, раздался звонкий хлопок, Танька сжалась, но на коже даже красного следа не осталось. Этого мало? Выходит, да! Еще удар, только посильнее, и немного с оттягом, оставляя руку прижатой на несколько секунд. На белой коже, к радости Госпожи, появилось розовое пятно — отпечаток ее руки. Удары посыпались один за другим. Ягодицы Таньки напрягались, она сама ерзала.
—Прекращай дергаться! А то привяжу.
Госпожа била, и кожа на попке рабыни стала уже равномерно розовой. Танька запросила прощения. Теперь это было можно. Потому что каждая просьба только усиливала степень вины рабыни, и каждый следующий удар был еще сильнее... Какое же это наказание без мольбы о прощении?
А Госпожа хотела бросить, чуть ли не после первого удара, тоже просить прощения. Но тем самым она навлекла бы на рабыню новое наказание, еще строже, еще страшнее. Просить прощения должна только рабыня, а Госпоже позволено все, и ни за что она не получит осуждения или даже порицания. Да, эта Танька — специалистка. Она учит Госпожу быть настоящей Госпожой, чтобы той неповадно было обращать внимание на чувства и эмоции какой-то там рабыни. «Награда. Ей нужна награда. Какая? Я разрешу ей поласкать меня. Как она смотрела! Да! Это класс! Точно. О-о-о, это что? У меня вся коленка мокрая. Ей это приятно? Ужас! Это же больно! А если еще сильнее?»— и тут Госпожа заметила, что рабыня плачет. Но та плакала не от боли, а потому, что не могла разобраться в своих чувствах, потому, что ей хотелось еще и гораздо сильнее, а приходилось просить прекратить, потому что так положено. А ее Госпожа пока не может так, как рабыня заслуживает. Поэтому Танька скулила так, чтобы Госпожа поняла, что чем сильнее она просит, тем сильнее надо бить. Но у Госпожи уже рука немеет.— «Хватит!»
—Все. По-моему, ты уже достаточно наказана. Сядь в кресло!
Танька пошла к креслу и села битой задницей, нагло расставив ноги — впрочем, как положено. Госпожа подумала: «Чем еще заняться? Как ее еще помучить? А зачем мучить? Это же я хотела удовольствия. А кончила она, и уже не раз. А я, «хуже собаки»? Кто кому для забавы? Я или она? Ишь, расселась!»
—Танька, иди сюда, раздень меня,— приказала Госпожа.
Раздевание проходило медленно и ласково, как и одевание утром. Госпожа теперь и раздетая чувствовала себя Госпожой. Если она хотела, то могла ходить хоть без ничего, а рабыня должна быть в ошейнике — это и будет отличать их. Госпожа упала на кровать, широко расставила ноги и приказала:
—Вылижи вот тут у меня! Подмываться не хочется.
—Я не могу, Госпожа... Я не смогу... Простите,— чуть не плача скулила Танька. Но сама уже располагалась на коленях между расставленными ногами Госпожи и приближалась лицом все ближе и ближе туда. Она могла бы целовать, ласкать, но это... Именно так: вылижи вместо подмывания. Значит, там грязно? Как противно! Танька снова внутренне вздрогнула. Но сама опускала голову, приближаясь к лобку Госпожи, будто бы не зная, как начать. Это продолжалось долго, пока Госпожа не взяла ее грубо за волосы и просто уткнула лицом между своих ног.
—Вылизывай! Могу — не могу. Делай, что приказано!
«Выделывается!— думала Госпожа.— Или, может быть, так положено? Но почему меня это раздражает? Когда она подчиняется, мне тошно. А когда не подчиняется — еще противнее. Все равно, должно быть только по-моему. Я так сказала».
Танька несколько минут колдовала языком меж половых губ и рядом, но никакого наслаждения Госпожа не испытала. Танька плакала, у Госпожи тоже щипало в глазах.
—Хватит. Теперь поцелуй, ты же умеешь...— и многозначительно добавила:— Ты поняла?
—Да, Госпожа,— подняв на секунду зареванное лицо, сказала Танька. В ее глазах была благодарность, за то, что Госпожа позволила себе и ей сделать это. Теперь Танька действительно целовала, целовала умело, нежно, ласково, страстно. Наконец, оргазм. Танька только сильнее прижалась, когда Госпожа билась в экстазе.
«Она все может! У меня вся ответственность за нее и за ее действия,— Госпоже хотелось оторвать ее оттуда, притянуть к себе, поцеловать. Как хотелось, чтобы это была не рабыня, а просто девушка, которая ей очень нравится, которую она любит.— Но нельзя! Запрещено! Может, хватит?»
—Хватит,— остановила Таньку Госпожа.— Ты массаж умеешь делать?
—Да, Госпожа.
—Массаж всего тела,— заказала Госпожа, перевернулась на живот и вытянула руки, расслабившись. Танька, присев рядышком на кровати, делала этот массаж, как могла, как чувствовала, сначала сзади, потом спереди, потом снова сзади. Когда Госпожа забывала, что это рабыня, ей было приятно, даже очень, а когда она вспоминала, что это все же Танька, то даже легкое поглаживание грудью по ложбинке между ягодиц казалось неестественным и даже неприятным. Госпожа все придумывала, чем бы дальше занять себя и свою рабыню. Ничего не получается! С каждым шагом — все хуже и хуже. Может, ее расспросить, пусть сама придумывает. Раз у нее так хорошо выходит».
—Достаточно!
Танька встала рядом с кроватью. Госпожа лежала на боку, положив руку под голову — рассматривала. «Что с ней делать? Может, вместе с ней придумать историю рабыни».
—Рассказывай, почему твоя хозяйка, такая милая старушка, тебя продала?
Танька попыталась представить, как бы она могла жить у старушки, и зачем она той была нужна. Но вдруг ей пришла одна мысль:
—Эта старушка — не моя хозяйка. Она посредница.
—Как это?— удивилась Госпожа. Это была новость для нее, ведь про старушку она только что сама придумала.
—У меня была другая Госпожа, такая же молодая...— Танька задумалась на несколько секунд,— и красивая, как Вы. Но она очень строгая, серьезная... и слишком занятая, чтобы самой продавать рабынь,— Танька, казалось, уходила в какой-то другой мир, ее речь с длительными паузами была похожа на сбивчивый пересказ страшной сказки. И после каждой фразы лицо становилось все мрачнее.— У нее очень много своих забот. И наказывает она пострашнее, чем Вы. И не рукой, а розгами. И не наедине в комнате за закрытыми дверями, а прилюдно. С привязыванием, с раскаянием, с самой настоящей поркой, когда сесть нельзя несколько дней... Все болит невозможно.
Танька замолчала. Госпожа слушала и не понимала: «Что рассказывает ее рабыня? Это что, правда?!! Про какое время? Про наше? Как? Где это возможно? Но почему она так расстроена?»
—А у нее много рабов?— уточнила Госпожа.
—Достаточно. Было десять. Она царит: милует и карает. Она может все... Теперь, когда нас стало одиннадцать, она меня продала.
Танька говорила, и жизнь в ее глазах уходила с каждым словом, казалось, она скажет еще несколько фраз и что-то произойдет.
—Причем, я же сама привела свою подругу. Лучшую. Выходит... взамен себя. Татьяну. Какой ужас!!! Что же я наделала!!!
Танька заплакала. Она закрыла лицо руками и зарыдала. Госпоже стало не по себе, она тихо позвала:
—Таня,— но рабыня ее не услышала.— Танечка!— гораздо громче окликнула Госпожа. Рабыня встрепенулась, умоляюще взглянула и промолвила:
—Простите. Простите, пожалуйста.
Она медленно опустилась на пол, не в силах больше стоять. И уже не просто рыдала, она стенала. Госпожа никогда не слышала, чтоб так безутешно голосили. Что это?!! Ужас охватил ее, казалось, все волосы на теле шевелились. Чтобы хоть как-то выйти из создавшегося положения, она встала, оделась. Выходит, ее Танька уже была рабыней. Но почему и зачем? В наше время?!! И эти безутешные слезы, и невозможность что-либо сделать. Ведь это же не она ее туда загнала. Госпожа поняла, что прикоснулась к чему-то непостижимому, может, даже запретному. Она теперь вообще не знала, что делать. Как поступить ей сейчас? Как продолжать? И, самое главное, что продолжать?
Танька все ревела и ревела. Когда она, прекратив, поднялась, то заметила беспомощный взгляд своей Госпожи, которая стояла одетая и ждала.
Танька быстро отвела глаза, снова бухнулась на пол, прижалась к ногам Госпожи и негромко зашептала:
—Простите, пожалуйста. Простите, ради Бога! Госпожа, простите, я придумала слишком страшную историю,— и слезы снова закапали из глаз.
—Иди, умойся,— негромко приказала Госпожа.— Все продолжается.
Танька вышла в ванную, через несколько минут она вернулась и встала перед своей Госпожой. Появление рабыни перед глазами разогнало все мысли. Госпожа решила сама во всем разобраться: «Она же все равно больше ничего не расскажет, а я и не спрошу». Ей вдруг так захотелось побыть одной. «Надо ее куда-нибудь заслать. Куда? Ладно, придумаю что-нибудь».
—Танечка, вон одежда в шкафу — любая. Одевайся и сходи погуляй. Мне надо побыть одной.
Танька побледнела, но подошла к шкафу, безразлично посмотрела с полминуты, не нашла ничего, вернулась, взяла валяющиеся на полу ту же юбку и ту же майку, надела их и направилась к двери.
—Таня, иди сюда!
Когда рабыня подошла, Госпожа сняла с нее ошейник и спросила:
—Может, купальник или трусики наденешь?
—За что? Госпожа, за что?— и снова заплакала безутешно.
—Прекрати немедленно!— чуть ли не крикнула Госпожа, взяла кошелек, всунула его в руку рабыни и сказала:— Не забудь обуться. Иди, погуляй, а через пару часиков приходи. К часу дня, хорошо?
—Да, Госпожа,— Танька, не оборачиваясь, направилась к выходу, там обулась и медленно вышла из номера.
==========
Госпожа осталась одна. Она думала, о чем же все-таки рассказала ее рабыня? А если причина не в этой, как она сказала «придуманной страшной истории», а в чем-то другом? Вдруг ей пришло в голову более-менее правдоподобное объяснение всему. «Вся жизнь у нас так проходит, то кто-то над тобой измывается, то ты над кем-то. Когда над тобой — понятно. Сразу же обидно, противно... А вот когда сама... это не так заметно. А над кем я издевалась? Да мало ли? И на работе, и дома, а еще в школе было. Везде одно и то же — одна и та же схема. А если и она это поняла? Тогда все становится на места... Кроме того, что было десять рабынь, появилась еще одна, и мою Таньку продали. Этого я никак объяснить не могу. И только одно понятно, что это — все правда. Какой ужас!
Но это не могло быть правдой, как и не могло быть выдумкой, иначе, у Нее не было бы такой истерики. У Нее что-то произошло, что-то страшное случилось. Но расспрашивать нельзя! Это точно. Конечно, я могла бы спросить, но Она очень испугалась даже того, что рассказала. А если бы еще и я... И Таньке бы пришлось рассказать. Но, наверное, нельзя. И я возьму лишний грех на душу. Как же Она потом сможет жить, если это не Ее тайна, и Она не рассчитывала, что я до нее докопаюсь хоть когда-нибудь. Ох, как все страшно! Я Ее еще и выгнала... Из ревности? Мне показалось, что Она просто не может забыть ту Госпожу. Какую??!!! И я случайно про нее стала расспрашивать... Зачем? А может, то, что я ей дала свободу, хоть на некоторое время — зря сделала? Как она возмутилась, когда я сказала про трусы!»
Ничего не складывалось, пока она не решила забыть этот рассказ. И как только Госпожа решила это, ей в голову пришел вопрос: а куда Танька может пойти? Никуда! Она сама бы никуда не пошла, даже с деньгами, тем более, в таком виде. Какой кошмар! Может быть, именно поэтому она так не хотела идти. Сколько времени прошло? Тридцать пять минут. Где она? Внизу, на лавочке? Скорее всего. Надо бы за ней сходить. Госпожа обулась, взяла ключ, открыла дверь в коридор... И обмерла... Сердце чуть не остановилось.
Прямо перед дверью, как будто только что вышла, стояла ее Танька, в руках кошелек, голова опущена, из глаз до сих пор текли слезы. «Какая же я гадкая!»— подумала Госпожа. А вслух тихо-тихо сказала, обняв Таню:
—Иди сюда, милая. Не обижайся на меня, пожалуйста. Я погорячилась.
—Простите меня, Госпожа, я не должна была...— но договорить ей не дала рука Госпожи, легонько прикрывшая рот.
Госпожа повела свою рабыню в номер. Она усадила ее на кровать, прижала к себе, потом положила на колени и начала успокаивать: молчала и гладила по головке, как маленькую обиженную девочку. Рабыня сначала плакала, пыталась сопротивляться такому обращению с ней, но возражать она не имела права.
Госпожа не хотела ничего говорить, ей было жалко девочку, было жалко себя. Весь день, с самого утра она только и делала, что занималась своей рабыней, а что у нее самой нет никаких дел? Выходит, нет. Почему-то вдруг не стало своих ни дел, ни мыслей. Все о ней, да о ней. Что с ней делать и как? А как она отреагирует, и что несет следующий шаг? Первым делом, решила Госпожа, надо избавиться от жалости, сначала к себе, а потом и к ней. Хотя она такая бедная и несчастная, что другого чувства у Госпожи и не возникает. Чем бы себя занять, как от нее отвлечься? Ведь даже когда она ушла, все мысли только о ней.
|
