(Отрывок из поэмы)
Высокий, высокий, высокий
Затих снизу доверху зал.
Он палочку только приподнял,
И музыке быть приказал, —
И тотчас за струнной решеткой,
На зов чародейный спеша,
Взметнулась, рванулась, забилась
Плененная в скрипке душа.
И голубь, в дупле заточенный,
Прервал свой насильственный сон, —
И влажная жалоба флейты
Влилась в закипающий стон.
И тягостно, всеми стволами,
Орган среброствольный дохнул,
И тесные стены и купол
Раздвинул торжественный гул, —
И мир переполнился тьмою.
В котлах закипела смола,
И не было неба, но все же
Я кверху глаза подняла.
Под куполом окна синели,
И день был так просто певуч,
И рупором прямо к оркестру
Спускался серебряный луч...
Я знаю, я знаю, зачем он,
Кто внемлет в надземной дали
Сквозь эту трубу световую
Тоске окаянной земли!..
————
Молнии огненный ком!
В память ударил гром,
И в громе гремят слова:
Микель Анжело!.. Егова!..
Я в урагане органа
Перелетаю моря,
Под потолком Ватикана
Снова блуждаю я.
Вот он, холодный и ярый,
Воли Господней пожар:
Чиркает пальцем по шару-
И кубарем кружится шар.
Этим перстом, вот так,
Как кружишь ты шар земной,
Всем нам подашь ты знак,
Господи Боже мой!
Пламя последней зари
Рухнет с последних высот,
Ты же кивнешь: Говори,
Этот, и эта, и тот!..
И взвоем мы наперебой,
И, с птичьим свистом, с визгом псов
Мешаясь, закипит прибой
Отчаявшихся голосов.
И я тихонько запою
Со всеми в этот судный час,
Чтоб душу выкричать свою
В последний раз, в последний раз, —
Пока предсмертной хрипоты
Оркестра твоего и хора
Перстом не остановишь ты,
Прообраз грозный дирижера...
Он палочку опустил. Сейчас
Задыхающееся presto
Оборвется в громах оркестра...
————
Он палочку сломал, сгоряча
Напрасно хлеща, колотя, стуча
По глупой доске пюпитра.
Кто дуст, кто дует в английский рожок?
Откуда дьявольский этот смешок,
Тоскливый, гугнивый и хитрый?..
Эстрада пуста. Барабанный бой
Тараторит дробью мелкой.
Эстрада пуста. Сами собой
Тарарахают тарелки.
Эстрада пуста... А виолончель
Струит свой медвяный, медлительный хмель,
Чтоб до смерти негой заложить, —
И в громоклокочущей тьме встает,
Взлетает, сшибается, скачет, ползет,
Кишит звуковая нежить...
Не может, не может он заколдовать,
Не может ко сну приневолить опять
Им самим расколдованный голос!
Голоса, голоса, голоса, голоса...
Надо лбом его дыбом встают волоса,
Вижу я, как встает каждый волос.
И к залу лицо обращает он,
И глядит недвижно и дико, —
И темно-пустынный зал озарен
Лишь бледностью бледного лика.
|
