Прага, 15го января 1924 г.
Мой родной,
Слышу, что Вы больны. Если будете лежать — позовите меня непременно. Решение не видеться не распространяется ни на Вашу болезнь, ни на мою. Вы — больной — и недосягаемый для меня, это больше, чем я могу вынести. Не бойтесь моей безмерности: побаюкаю, посижу, погляжу.
Живу снами о Вас и стихами к Вам, другой жизни нет. Снитесь мне каждую ночь, это моя сладкая пытка. Сон под Новый (24 г.) записан. Снился он мне, очевидно, в тот час, когда Вы еще не уходили с острова.
Но не хочу (не должна!) о себе, хочу о Вас и о Вашем здоровье. На днях направлю Вам немного денег. Эти деньги — мои, о них никто не знает, сознание, что я хоть чуточку облегчаю Вашу внешнюю жизнь (которая мне дороже всех внутренних, моей — в том числе!) — моя единственная радость, Вы ее у меня не отнимете.
Часто, проходя мимо какой-нибудь витрины — соблазн, который тотчас же перебарываю. В вещах, даже самых новых — всегда что-то личное: личность выбора, направленность вещи на Вас. Это бы Вас растравляло, и этого не надо.
Благодарна Вам каждый миг своей жизни. Вся любовь, вся душа, все мысли — с Вами. Когда кто-нибудь передает от Вас привет, сердце останавливается.
М.
Нашелся Чабров! Завтра же пишу ему, чтобы разложил карты: на Вас и на меня (отдельно, не предупреждая). Гадания пришлю.
16го января.
Друг, простите мне эту слабость, слишком больно.
Ночью внезапно просыпаюсь: луна во всю комнату, в ушах слова: «Еще третьего дня он говорил мне, что я ему ближе отца и матери, ближе всех». И мое: — «Ложь! Неправда! Милее, новее, желаннее, — пусть! Но ближе — нет!»
(Это Б<улгако>ва говорила в моем сне).
Кстати, отсутствие великодушия или чутья? Вчера я, не удержавшись, сдержанно: — «Ну, как Р.?»
Большая пауза, и ледяным тоном: — «Он болен». Я, выдерживая паузу: — «Чем?» — «Невроз сердца». — «Лежит?» — «Нет, ходит».
И, не пережидая вопроса: «М.И., я бы очень хотела прочесть Вашу прозу», и т.д.
Ах, мою прозу хочешь прочесть, а ПОЭМУ моей жизни — нет?!
О, Радзевич, клянусь, будь я на ее месте — я бы так не поступала! Это то же самое, что запрещать нищему смотреть на дворец, которым он еще вчера владел. Во мне негодование встало. Ведь, если она что-нибудь понимает, она должна понять, что один вид ее для меня — нож, что только мое исконное спартанство — а может быть и мысль, что обижая ее, я обижу Вас — заставляют меня не прекращать этого знакомства.
Потом — среди совсем уже другого разговора, отчеканивая каждый слог: «Я забыла сказать, что Р. просил передать Вам привет».
—Надо вытереть окно, сказала я, — ничего не видно! И, достав платок, долго-долго протирала все четыре стеклянных квадрата. — Слёзы залили всё лицо. —
==========
Посмертная ревность? Но тогда не ходи на могилу к мертвецу и не проси у него песен.
==========
«Молодца» я ей всё-таки прочла, как всегда буду делать всё, что она попросит — во имя и в память Вашу.
Но перебарывая одну за другой все «земные» страсти (точно есть — небесные!) я скоро переборю и самую землю. Это растет во мне с каждым днем. Мне здесь нечего делать без Вас. — Радзевич! Я недавно смотрела «Женщину с моря», — слабая вещь и фальшивая игра — но я смотрела ее в абсолюте, помимо автора и исполнителей. Обычная семейная трагедия: женщина: справа — долг, слева — любовь. Любовь — моряк, а сама она «с моря».
Глядя на нее (я пьесы не знала) я всё время, всем гипнозом желания своего, подсказывала: — «Ни с тем, ни с другим, — в море!»
Радзевич, не обвиняйте меня в низости и не судите раньше сроку.
==========
Надо кончать. Пишу Вам, как пью. Простите этот срыв. Я точно на час побыла в раю.
Что не пишете — хорошо. Всё хорошо — что делаете. Теперь, издалека, еще лучше вижу Вас. Вы были правы: всегда: во всем.
Итак, если заболеете (будете лежать) позовете? Не болейте, мое солнышко, будьте здоровы, веселы, знайте, что моя любовь всегда с Вами, что все Ваши радости — мои. На расстоянии это возможно.
М.
Просьба: не слушайте ничьих рассказов обо мне. Человек в разлуке — мертвец: без ПРАВА ЗАЩИТЫ.
«А на его могилке растут цветы, значит ему хорошо», — вот всё, что в лучшем случае, Вы обо мне услышите. Не давайте встать между нами третьему: жизни. И еще просьба: не рассказывайте обо мне Б<улгако>вой, не хочу быть вашей совместной собственностью.
==========
Посылаю Вам посылочку. Не сердитесь. Больше писать не буду.
==========
<На полях:>
Единственное, чем я сейчас (во внешнем мире) дорожу, это мое пальто, которое люблю, как живого.
И еще — тот лев. Другой брошки у меня никогда не будет, надеюсь — что и пальто.
|