|
|||||||||
|
Вы здесь: Живое слово >> Серебряный век >> Марина Цветаева >> О Марине Цветаевой >> Чтение стихов Софии Парнок |
О Марине ЦветаевойА. Цветаева |
Чтение стихов Софии Парнок
Лето 1915 года. Лето войны и, странно сказать, лето стихов.
Съехались в Коктебель — Марина, позднее О. Мандельштам, София Парнок.
Макса Волошина, в доме которого все мы собрались, не было в Крыму. Он в самом начале войны оказался за границей и смог вернуться лишь в 1916-ом* от него в письмах к матери из Парижа шли стихи — антивоенные, страждущие, негодующие. Голос Макса был одним из первых в России, звучавших стихом против братоубийства. Поэзии и прессе тех лет более свойственны были ультрапатриотические настроения, — это после успешного для русской армии начала войны в 1914 году, после побед на Карпатах, даже и после последовавших потом поражений, когда дрогнул патриотический пыл, но ещё только — дрогнул.
Слышался и другой страстный голос, звучавший против войны — голос Ромена Роллана.
Лето... Мы сидим на террасе максиного дома, на открытом воздухе. Было нас — не помню точно — двенадцать-пятнадцать человек. Сегодня будет читать Соня Парнок. Марина высоко ставила поэзию Парнок, её кованый стих, её владение инструментовкой. Мы все, тогда жившие в Коктебеле, часто просили её стихов.
—Ну хорошо, — говорит Соня Парнок, — буду читать, голова не болит сегодня. — И, помедлив: — Что прочесть? — произносит она своим живым, как медленно набегающая волна голосом (нет, не так — какая-то пушистость в голосе, что-то от движенья её тяжёлой от волос головы на высокой шее и от смычка по пчелиному звуку струны, смычка по виолончели...).
—К чему узор! — говорит просяще Марина. — Моё любимое!
И, кивнув ей, Соня впадает в её желание:
|
|
Меняется Сонин голос, «стал чёрным», — определяю я; и пока она говорит, в эту черноту впивается синева. Голос — как вороная сталь!
|
|
И когда она говорит их до конца, не меняется голос, крепчает, но как изменился — ритм...
ФРИДРИХУ КРУППУ
|
Мерный звук моря, взрывы волн — служат аккомпанементом стихам. Соня стоит и смотрит в даль. И, из неё зачерпнув:
|
|
Когда она дошла до последней строки — О, — говорю я, — чудесно! Но как же это сходно с твоим, Марина, — «Какой-нибудь предок»...
—Скажите вдвоём! — голос Сони.
—Ася, иди сюда! — мне — Марина.
Прохожу мимо кого-то сидящего и, встав рядом со вставшей Мариной (мы никогда не читаем стихов сидя, а Соня — читает, но это Соне идёт):
Какой-нибудь предок мой был скрипач, Разбойник и вор при этом Не потому ли нрав мой бродяч И волосы пахнут ветром? |
Но больше, несмотря на похвалы, просьбы, удивления нашим совпадающим — до мельчайшей интонации! — голосам, Марина не соглашается читать:
—Сегодня Соня читает! Мы — слушаем!
Смотрю — каким контрастом с сестрой тоненький силуэт младшей, Лизы. Она меньше Сони ростом, лёгкая, подвижная, часто смеющаяся. Головка её в чёрных, крупно-вьющихся кудрях грациозно наклонена. Большие ясные глаза — вниманием — устремлены на Соню. Узкое, смуглое личико Лизы — в последних лучах падающего на террасу солнца. (Нет, мы не знали тогда, что и она тоже пишет стихи. Позднее Лиза Тараховская стала автором известных книг для детей. Но это — годы спустя). А сейчас — Соня, как гадалка, с лёгкой улыбкой в голосе:
|
|
Но мы просим ещё.
Как струна, задетая пальцем: — Ещё одно? — говорит Соня. — И хватит...
Помедлив, голосом, от неё отплывающим, лёгким:
С пустынь доносятся Колокола. По полю, по сердцу Тень проплыла. Час перед вечером В тихом краю. С деревцем встреченным Я говорю. Птичьему посвисту Внемлет душа. Так бы я по свету Тихо прошла. |
—Соня, ещё одно! — говорит Марина. — Нас ещё не зовут, скажите ещё одно!
Тогда Соня, встав, бегло поправив «шлем» тёмно-рыжей причёски, тем давая знать, что последнее, на ходу, в шутку почти что:
Окиньте беглым мимолётным взглядом Мою ладонь: Здесь две судьбы, одна с другою рядом, Двойной огонь. Двух жизней линии проходят остро, Здесь «да» и «нет» — Вот мой ответ, прелестный Калиостро, Вот мой ответ. Блеснут ли мне спасительные дали, Пойду ль ко дну — Одну судьбу мою Вы разгадали, Но лишь одну. |
Щёлкнул портсигар. Соня устала? Её низкий голос, чуть хриплый: — Идём ужинать?
Тонкие пальцы с перстнем несут ко рту мундштук с папиросой — затяжка, клуб дыма. (А как часто над высоким великолепным лбом, скрыв короной змею косы, — белизна смоченного в воде полотенца — от частой головной боли!) Больше читать не будет.
Маринина дружба с Софьей Яковлевной Парнок продолжалась. Они появлялись вместе на литературных вечерах, увлекались стихами друг друга, и каждое новое стихотворение одной из них встречалось двойной радостью. Марина была много моложе Сони, но Соня прекрасно понимала, какой поэт вырастает из Марины.
Как эффектны, как хороши они были вдвоём: Марина — выше, стройнее, с пышной, как цветок, головой, в платье старинной моды — узком в талии, широком внизу. Соня — чуть ниже, тяжелоглазая, в вязаной куртке с отложным воротником. И помню я Соню не в тот вечер, а позже, в другие дни, когда она читала своё «Гадание»:
|
|
Я была в восторге от Сони. И не только стихами её я, как и все вокруг, восхищалась, вся она, каждым движением своим, заразительностью веселья, необычайной силой сочувствия каждому огорчению рядом, способностью войти в любую судьбу, всё отдать, всё повернуть в своём дне, с размаху, на себя не оглядываясь, неуёмная страсть — помочь. И сама Соня была подобна какому-то произведению искусства, словно — оживший портрет первоклассного мастера, — оживший, — чудо природы! Побыв полдня с ней, в стихии её понимания, её юмора, её смеха, её самоотдачи — от неё выходил как после симфонического концерта, потрясённый тем, что есть на свете — такое...
| Предыдущее |
Следующее |