Библиотека Живое слово
Серебряный век

Вы здесь: Живое слово >> Серебряный век >> Марина Цветаева >> О Марине Цветаевой >> Чтение стихов Софии Парнок


О Марине Цветаевой

А. Цветаева

Чтение стихов Софии Парнок

Лето 1915 года. Лето войны и, странно сказать, лето стихов.

Съехались в Коктебель — Марина, позднее О. Мандельштам, София Парнок.

Макса Волошина, в доме которого все мы собрались, не было в Крыму. Он в самом начале войны оказался за границей и смог вернуться лишь в 1916-ом* от него в письмах к матери из Парижа шли стихи — антивоенные, страждущие, негодующие. Голос Макса был одним из первых в России, звучавших стихом против братоубийства. Поэзии и прессе тех лет более свойственны были ультрапатриотические настроения, — это после успешного для русской армии начала войны в 1914 году, после побед на Карпатах, даже и после последовавших потом поражений, когда дрогнул патриотический пыл, но ещё только — дрогнул.

Слышался и другой страстный голос, звучавший против войны — голос Ромена Роллана.

Лето... Мы сидим на террасе максиного дома, на открытом воздухе. Было нас — не помню точно — двенадцать-пятнадцать человек. Сегодня будет читать Соня Парнок. Марина высоко ставила поэзию Парнок, её кованый стих, её владение инструментовкой. Мы все, тогда жившие в Коктебеле, часто просили её стихов.

—Ну хорошо, — говорит Соня Парнок, — буду читать, голова не болит сегодня. — И, помедлив: — Что прочесть? — произносит она своим живым, как медленно набегающая волна голосом (нет, не так — какая-то пушистость в голосе, что-то от движенья её тяжёлой от волос головы на высокой шее и от смычка по пчелиному звуку струны, смычка по виолончели...).

—К чему узор! — говорит просяще Марина. — Моё любимое!

И, кивнув ей, Соня впадает в её желание:


К чему узор расцвечивать пестро?
Нет упоения сильней, чем в ритме.
Два такта перед бурным болеро
Пускай оркестр гремучий повторит мне.

Не поцелуй, — предпоцелуйный миг,
Не музыка, а то, что перед нею, —
Яд предвкушений в кровь мою проник,
И загораюсь я и леденею.

Меняется Сонин голос, «стал чёрным», — определяю я; и пока она говорит, в эту черноту впивается синева. Голос — как вороная сталь!


К нам долетит ли бранный огонь?
Крылаты лихие дела!
Ржёт конь,
Грозный конь
Грызёт удила.

И когда она говорит их до конца, не меняется голос, крепчает, но как изменился — ритм...

ФРИДРИХУ КРУППУ


На грани двух веков стоишь ты, как уступ,
Как стародавний грех, который нераскаян,
Господней казнию недоказнённый Каин,
Братоубийственный, упорный Фридрих Крупп!
На небе зарево пылающих окраин.
На лёгкую шинель сменяя свой тулуп,
Идёт кто сердцем щедр и мудро в речи скуп,
Расцветов будущих задумчивый хозяин...

Мерный звук моря, взрывы волн — служат аккомпанементом стихам. Соня стоит и смотрит в даль. И, из неё зачерпнув:


Я не знаю моих предков — кто они?
Где прошли, из пустыни выйдя?
Только сердце бьётся взволнованней —
Чуть беседа зайдёт о Мадриде.

Когда она дошла до последней строки — О, — говорю я, — чудесно! Но как же это сходно с твоим, Марина, — «Какой-нибудь предок»...

—Скажите вдвоём! — голос Сони.

—Ася, иди сюда! — мне — Марина.

Прохожу мимо кого-то сидящего и, встав рядом со вставшей Мариной (мы никогда не читаем стихов сидя, а Соня — читает, но это Соне идёт):


Какой-нибудь предок мой был скрипач,
Разбойник и вор при этом
Не потому ли нрав мой бродяч
И волосы пахнут ветром?

Но больше, несмотря на похвалы, просьбы, удивления нашим совпадающим — до мельчайшей интонации! — голосам, Марина не соглашается читать:

—Сегодня Соня читает! Мы — слушаем!

Смотрю — каким контрастом с сестрой тоненький силуэт младшей, Лизы. Она меньше Сони ростом, лёгкая, подвижная, часто смеющаяся. Головка её в чёрных, крупно-вьющихся кудрях грациозно наклонена. Большие ясные глаза — вниманием — устремлены на Соню. Узкое, смуглое личико Лизы — в последних лучах падающего на террасу солнца. (Нет, мы не знали тогда, что и она тоже пишет стихи. Позднее Лиза Тараховская стала автором известных книг для детей. Но это — годы спустя). А сейчас — Соня, как гадалка, с лёгкой улыбкой в голосе:


Я люблю в романах всё пышное и роковое —
Адский смех героинь, наполненный ядом клинок.
А наша повесть о том, что всегда нас — двое,
Что, друг к другу прильнув, я одна и ты — одинок...

Но мы просим ещё.

Как струна, задетая пальцем: — Ещё одно? — говорит Соня. — И хватит...

Помедлив, голосом, от неё отплывающим, лёгким:


С пустынь доносятся
Колокола.
По полю, по сердцу
Тень проплыла.
Час перед вечером
В тихом краю.
С деревцем встреченным
Я говорю.
Птичьему посвисту
Внемлет душа.
Так бы я по свету
Тихо прошла.

—Соня, ещё одно! — говорит Марина. — Нас ещё не зовут, скажите ещё одно!

Тогда Соня, встав, бегло поправив «шлем» тёмно-рыжей причёски, тем давая знать, что последнее, на ходу, в шутку почти что:


Окиньте беглым мимолётным взглядом
Мою ладонь:
Здесь две судьбы, одна с другою рядом,
Двойной огонь.
Двух жизней линии проходят остро,
Здесь «да» и «нет» —
Вот мой ответ, прелестный Калиостро,
Вот мой ответ.
Блеснут ли мне спасительные дали,
Пойду ль ко дну —
Одну судьбу мою Вы разгадали,
Но лишь одну.

Щёлкнул портсигар. Соня устала? Её низкий голос, чуть хриплый: — Идём ужинать?

Тонкие пальцы с перстнем несут ко рту мундштук с папиросой — затяжка, клуб дыма. (А как часто над высоким великолепным лбом, скрыв короной змею косы, — белизна смоченного в воде полотенца — от частой головной боли!) Больше читать не будет.

Маринина дружба с Софьей Яковлевной Парнок продолжалась. Они появлялись вместе на литературных вечерах, увлекались стихами друг друга, и каждое новое стихотворение одной из них встречалось двойной радостью. Марина была много моложе Сони, но Соня прекрасно понимала, какой поэт вырастает из Марины.

Как эффектны, как хороши они были вдвоём: Марина — выше, стройнее, с пышной, как цветок, головой, в платье старинной моды — узком в талии, широком внизу. Соня — чуть ниже, тяжелоглазая, в вязаной куртке с отложным воротником. И помню я Соню не в тот вечер, а позже, в другие дни, когда она читала своё «Гадание»:


Я — червонная дама. Другие, все три,
Против меня заключат тайный союз.
Над девяткой, любовною картой, смотри:
Книзу лежит остриём пиковый туз.

(...)

Будет любовь поединком двух воль.
Кто же он, кто же он, грозный король?..

Я была в восторге от Сони. И не только стихами её я, как и все вокруг, восхищалась, вся она, каждым движением своим, заразительностью веселья, необычайной силой сочувствия каждому огорчению рядом, способностью войти в любую судьбу, всё отдать, всё повернуть в своём дне, с размаху, на себя не оглядываясь, неуёмная страсть — помочь. И сама Соня была подобна какому-то произведению искусства, словно — оживший портрет первоклассного мастера, — оживший, — чудо природы! Побыв полдня с ней, в стихии её понимания, её юмора, её смеха, её самоотдачи — от неё выходил как после симфонического концерта, потрясённый тем, что есть на свете — такое...

Предыдущее

Следующее

Вы здесь: Живое слово >> Серебряный век >> Марина Цветаева >> О Марине Цветаевой >> Чтение стихов Софии Парнок




Библиотека "Живое слово" Астрология  Агентство ОБС Живопись Имена