Сен Жиль-сюр-Ви,
Вознесение,
13 мая 1926

«...ибо разве пред Ангелом сможешь похвастать
великолепием своих ощущений?..»

Посему: абсолютно человечен и весьма скромен человек-Рильке. Написав это, я споткнулась. Люблю поэта, а не человека. (Когда ты это прочтешь — споткнешься.) Это звучит эстетски, т. е. бездушно, неодушевленно (эстеты — это те, у кого нет души, лишь пять (а очень часто меньше) острых чувств). Смею ли я выбирать? Если люблю, то не могу и не хочу выбирать (безвкусное и узкое право!), ты — уже абсолют. И до тех пор, пока я тебя не люблю (знаю), я не могу выбирать, ибо я еще не имею к тебе никакого отношения (ведь я не знаю твоего товара!).

Нет, Райнер, я не коллекционер, и человека-Рильке, который еще более велик, чем поэт, ибо он несет поэта (рыцарь и конь: ВСАДНИК!), я люблю неотделимо от поэта.

Под человеком-Рильке я подразумеваю того, кто живет, печатается, кого любят, кто принадлежит уже столь многим, кто, должно быть, уже устал от многих любовей.— Я имею в виду лишь многочисленные человеческие связи! — С Рильке-человеком я связываю то, где для меня нет никакого места. Отсюда этот пассаж о поэте и человеке — полное отречение, отказ, чтобы ты не подумал, что я вторгаюсь в твою жизнь, в твое время, в твой день (день трудов и общенья), который весь распланирован и поделен. Отказ, после которого уже не больно: первое имя, первая дата, о которые ударяешься и от которых удаляешься. (Осторожно — отказ!) [Vbrsicht — Verzicht!]

Милый, я очень послушна. Если ты мне скажешь: не пиши, это меня будоражит, я очень нужен себе.

Я все пойму и стерплю (Werd'verstehen und bestehn).

===========

Пишу тебе в дюнах, в редкой траве дюн (im dunnen Dunengras). Мой сын (1 г. 3 м., Георгий — в честь нашей белой армии. А Борис полагает себя социалистом! Можешь в это поверить?) — итак, мой сын сидит на мне верхом (почти на моей голове!) и отбирает у меня карандаш (пишу прямо в тетрадь). Он так красив, что все старухи (какие наряды! если бы ты видел!) лишь испускают вопль: «Mais c'est un petit Roi de Rom!»* Бонапартистская Вандея — не странно ли? Короля они уже забыли, но слово «император» еще звучит. Наши хозяева (рыбак и рыбачка, сказочная пара, вместе им 150 лет!) еще многое помнят о последней империи.

— Дети во множественном числе? Милый, я не могла не рассмеяться. Дети — понятие растяжимое (двое или семеро?). Двое, милый,— 12-летняя девочка и годовалый мальчик. Два маленьких великана из детской Вальгаллы. Редкостно великолепные дети. Высокая ли Ариадна? О, чуть ли не выше меня (а я не маленькая) и в два раза толще (я не вешу ничего). Вот мой портрет — паспортный — на самом деле я моложе и светлее. Потом пришлю получше, сделанный недавно, в Париже. У фотографа Шумова, который фотографировал произведения твоего великого друга.— Он много о нем рассказывал.— Я побоялась спросить, нет ли у него твоего фото.— Нет, я никогда не стала бы его заказывать. (Ты уже понял, что я — так вот, напрямик и без всякой робости — прошу у тебя твою фотографию.)

Это я еще помню. Кто ты? Германец? Австриец? (Раньше это было — одно? Я не слишком образованна — урывками.) Где ты родился? Как оказался в Праге? Откуда — круг «Цари»? Это же чудо: ты — Россия — я.

Твои земные судьбы трогают меня еще сильнее, нежели иные твои пути, ибо я знаю, как это трудно — всё.

Давно ли ты болен? Как тебе живется в Мюзоте? Великолепие. Величие, серьезность и высота. Есть ли у тебя семья? Дети? (Думаю, нет.) Долго ли еще пробудешь в санатории? Есть ли там у тебя друзья?

Бульвар де Граней, 3 (кажется, недалеко от Уши), там ты найдешь меня. У меня короткие волосы (как всегда; никогда в жизни не носила длинных), похожа на мальчика, на шее — четки.

===========

Сегодня ночью читала в твоих «Дуинских элегиях». (Днем мне никогда не удается ни читать, ни писать, днем — работа вплоть до глубокой ночи, ибо у меня лишь две моих руки. Муж мой — вольнонаемный всю свою молодость, ему едва 31 год (мне 31 исполнится в сентябре),— очень болезнен, к тому же мужчина не должен делать женской работы, это выглядит ужасно (на взгляд женщины, конечно),— сейчас он еще в Париже, скоро приедет. В юнкерском училище его, шутя, называли «астральный юнкер». Он красив: страдальческой красотой. Дочь похожа на него, хотя счастливая, сын скорей на меня, однако оба — светлые, светлоглазые, моя раскраска.

Что сказать тебе о книге? Высшая степень. Моя постель превратилась в облако.

===========

Любимый, я уже всё знаю — от меня к тебе — но для многого еще слишком рано. Нечто в тебе еще должно ко мне привыкнуть.

* Так это же маленький Римский король! (фр.).

Источник — Ганс Эгон Хольтхаузен "Райнер Мария Рильке", Челябинск, 
Изд-во Урал LTD, 1998. Перевод Н. Болдырева