Без риска быть... Николай Доля Астрология Живопись Имена Живое слово    Классика    Серебряный век    Психология    Сказки    Самиздат

Анатоль Франс

Главы I-XII

Посвящается Флорентену Лориа

Г л а в а  I,

которая повествует о лице земли и служит предисловием

Море поглотило ныне тот край, где некогда простиралось герцогство Кларидское. Нет никаких следов ни города, ни замка. Но говорят, что на расстоянии лье от берега в ясную погоду можно разглядеть в глубине огромные стволы деревьев. А одно место на берегу, где стоит таможенный кордон, до сих пор называется «Портняжкина игла». Весьма вероятно, что это название сохранилось в память некоего мастера Жана, о котором вы еще услышите в этом рассказе. Море с каждым годом все дальше наступает на сушу и скоро покроет и это место, что носит такое странное наименование.

Такие изменения — в природе вещей. Горы с течением времени оседают, а дно морское, наоборот, поднимается и несет с собой в царство туманов и вечных льдов раковины и кораллы.

Ничто не вечно. Лицо земли и очертания морей меняются беспрестанно. Только одно воспоминание о душах и формах проходит сквозь века и показывает нам как живое то, чего давным-давно уже нет.

Рассказывая вам о Кларидах, я хочу повести вас в очень далекое прошлое. Итак, начинаю.

Графиня де Бланшеланд надела на свои золотые волосы черную шапочку, шитую жемчугом...

Но прежде чем продолжать свой рассказ, я умоляю всех серьезных людей не читать меня ни в каком случае. Это написано не для них. Это написано отнюдь не для тех рассудительных душ, которые презирают безделки и хотят, чтобы их вечно наставляли. Я осмелюсь предложить этот рассказ только тем, кто любит, чтобы их забавляли, у кого рассудок юн и не прочь поиграть. Только те, кого могут радовать самые невинные забавы, и прочтут меня до конца. И вот их-то я и прошу, чтобы они рассказали мою Пчелку своим детям, если у них есть малыши. Мне хочется, чтобы этот рассказ понравился маленьким мальчикам и девочкам, но, по правде сказать, я не смею на это надеяться. Он слишком легкомыслен для них и хорош только для детей добрых старых времен. У меня есть премиленькая соседка девяти лет. Как-то раз я заглянул в ее библиотеку; я нашел там много книг о микроскопе и зоофитах и несколько научных романов. Я открыл один из них и попал на следующие строки: «Каракатица Cepia officinalis представляет собою разновидность головоногого моллюска, в теле которого имеется губчатый орган, состоящий из хитина и углекислой извести». Моя хорошенькая соседка считает, что это страшно интересный роман. И я умоляю ее, если она не хочет, чтобы я умер со стыда, никогда не читать рассказ про Пчелку.

Г л а в а  II,

где говорится о том, что предсказала графине де Бламшеланд белая роза

Графиня де Бланшеланд надела на свои золотые волосы черную шапочку, шитую жемчугом, и, опоясавшись крученым поясом, какой полагается носить вдовам, вошла в часовню, где она имела обыкновение молиться каждый день за душу своего супруга, убитого в поединке со страшным великаном Ирландским.

И тут она увидала, что на подушке ее аналоя лежит белая роза; увидев это, графиня побледнела, взгляд ее затуманился, она запрокинула голову и заломила руки. Ибо она знала, что когда графине де Бланшеланд приходит время умереть, она находит на своем аналое белую розу.

Когда она поняла, что для нее настал час покинуть этот мир, где ей за такой недолгий срок выпало на долю стать супругой, матерью и вдовой, она пошла в детскую; там спал ее сын Жорж под присмотром служанок. Ему было три года, длинные ресницы бросали прелестную тень на его щечки, а ротик у него был как цветок. И когда она у видала, что он такой маленький и хорошенький, она заплакала.

— Сыночек мой, — сказала она упавшим голосом,— дорогой мой мальчик, ты не будешь знать меня, и мой образ навсегда исчезнет из твоих милых глазок. А ведь я кормила тебя своим молоком, потому что хотела быть тебе настоящей матерью, и из любви к тебе я отказывала самым прекрасным рыцарям.

С этими словами она поцеловала медальон, где был ее портрет и прядь ее волос, и надела его на шею сына. И слеза матери упала на щечку ребенка, который заворочался в постельке и стал тереть себе глаза кулачками. Но графиня отвернулась и тихонько вышла из комнаты. Разве очи ее, которым суждено было вот-вот закрыться, могли вынести блестящий взор этих обожаемых глазок, где уже начинал светиться разум?

Она велела оседлать лошадь и в сопровождении своего оруженосца Верное Сердце отправилась в замок Кларидов.

Герцогиня Кларидская встретила графиню де Бланшеланд с распростертыми объятиями.

— Какой счастливый случай привел вас ко мне, моя прелесть?

— Случай, который привел меня к вам, совсем не счастливый; выслушайте меня, мой друг. Мы с вами вышли замуж вскоре одна после другой и обе овдовели при одинаковых обстоятельствах. Потому что в наше рыцарское время лучшие погибают первыми, и надобно быть монахом, чтобы жить долго. Я уже два года была матерью, когда и вы стали ею. Ваша дочка Пчелка хороша, как ясный день, а мой крошка Жорж добрый мальчик. Я люблю вас, и вы любите меня. Так вот, знайте, я нашла белую розу на подушке моего аналоя. Я должна умереть: я оставляю вам моего сына.

Герцогине было известно, что предвещает белая роза дамам де Бланшеланд. Она заплакала и, обливаясь слезами, обещала воспитать Пчелку и Жоржа, как брата с сестрой, и никогда ничего не давать одному из них, не разделив с другим.

И тут обе женщины, обнявшись, подошли к колыбели, где под легким голубым, как небо, пологом спала маленькая Пчелка, и она, не раскрывая глаз, зашевелила ручонками. И, когда она раздвинула пальчики, казалось, из каждого рукавчика протягиваются пять розовых лучиков.

—Он будет защищать ее, — сказала мать Жоржа.

—А она будет любить его, — промолвила мать Пчелки.

—Она будет любить его, — повторил звонкий голосок, и герцогиня узнала голос духа, который давно уже жил в замке под очагом.

Графиня де Бланшеланд, вернувшись в замок, раздала свои драгоценности верным служанкам и, умастившись ароматными маслами, облеклась в лучшие одежды, дабы достойным образом украсить эту плоть, коей предстоит воскреснуть в день последнего суда; затем она легла на свое ложе и уснула, чтобы больше никогда не просыпаться.

Г л а в а  III,

в которой начинается любовь Жоржа де Бланшеланд и Пчелки Кларидской

В противность обычной судьбе, которая дает человеку в дар или более доброты, нежели красоты, или более красоты, нежели доброты, герцогиня Кларидская была столь же добра, сколь и хороша собою, а она была так хороша, что стоило только какому-нибудь принцу увидеть ее портрет, как он сейчас же предлагал ей руку и сердце. Но на все предложения она отвечала:

— Только один супруг был у меня и будет, потому что у меня только одна душа.

Но все же по прошествии пяти лет траура она сняла свое длинное покрывало и черные одежды, чтобы не омрачать радости окружающим и чтобы люди могли, не стесняясь, смеяться и веселиться в ее присутствии. Герцогство Кларидское включало в себя обширные земли с пустынными равнинами, покрытыми вереском, озерами, где рыбаки ловили рыбу, — а там водились и волшебные рыбы, — и горами, вздымавшимися в страшных ущельях над подземными странами, где обитали гномы.

Герцогиня правила Кларидами, руководясь советами старого монаха, бежавшего из Константинополя, который видел на своем веку много жестокости и коварства и не слишком верил в мудрость человеческую. Он жил, запершись в башне со своими книгами и птицами, и оттуда подавал советы, придерживаясь небольшого количества правил. А правила эти были такие: никогда не вводить вновь вышедший из употребления закон; уступать голосу народа, дабы избежать смут, но уступать ему сколь возможно медлительно, ибо стоит только допустить одну реформу, как люди потребуют другой, и господству вашему придет конец, если вы уступите слишком скоро, равно как и в том случае, если вы будете противиться слишком долго.

Герцогиня предоставляла ему править страной, так как сама ничего не понимала в политике. Она была сострадательна к людям и, если и не могла уважать всех на свете, жалела тех, кто имел несчастье быть дурным. Она помогала несчастным всем, чем могла, посещала больных, утешала вдовиц и давала приют сиротам.

Свою дочку, Пчелку, она воспитывала с трогательной мудростью. Внушив ей, что удовольствие можно находить только в хороших поступках, она никогда не отказывала ей в удовольствиях.

Эта прекрасная женщина сдержала обещание, данное ею бедной графине де Бланшеланд. Она была настоящей матерью Жоржу и не делала никакого различия между Пчелкой и им. Они росли вместе, и Жоржу нравилась Пчелка, хотя она и была слишком мала. Однажды, когда они были еще совсем маленькие, он подошел к ней и сказал:

—Хочешь, поиграем?

—Хочу, — сказала Пчелка.

—Будем делать песочные пирожки, — сказал Жорж.

И они стали делать пирожки. Но у Пчелки пирожки выходили плохие, и он шлепнул ее но пальцам лопаткой. Пчелка пронзительно вскрикнула, а оруженосец Верное Сердце, который прогуливался по саду, сказал своему юному господину:

—Даму ударить — поступок, недостойный графа де Бланшеланд, монсеньер.

Жоржу страшно захотелось воткнуть в оруженосца свою лопатку, но так как это было сопряжено с неодолимыми трудностями, он ограничился тем, что уткнулся носом в толстое дерево и громко заплакал.

А Пчелка в это время, стараясь не отстать от него, изо всех сил терла глаза кулачками, чтобы вызвать слезы, и, наконец, в горьком отчаянье уткнулась носом в соседнее дерево. И когда спустились сумерки, Пчелка и Жорж все еще стояли и плакали, каждый у своего дерева. Тогда герцогине Кларидской пришлось вмешаться самой, взять одной рукой за руку свою дочку, а другою — Жоржа и увести их в замок. Глаза у них были красные, носы красные, щеки лоснились; они так вздыхали и сопели, что на них было жалко смотреть. Поужинали они с большим аппетитом, после чего их уложили в постельки, но как только потушили свечу, они выскочили словно маленькие призраки, оба в ночных рубашонках, обнялись и начали громко хохотать.

Так началась любовь Пчелки Кларидской и Жоржа де Бланшеланд.

Г л а в а  IV,

которая посвящена воспитанию вообще и воспитанию Жоржа в частности

Жорж рос в замке вместе с Пчелкой, которую он по дружбе называл сестрой, хотя и знал, что она не сестра ему.

У него были учителя фехтованья, верховой езды, плавания, гимнастики, танцев, псовой охоты, соколиной охоты, игры в мяч — словом, его обучали всевозможным искусствам. У него был даже учитель каллиграфии. Это был старый писец, смиренный с виду и весьма гордый в душе; он обучал его письму, которое тем труднее было прочесть, чем оно было красивее. Жоржу доставляли мало удовольствия, а следовательно, и мало пользы уроки старого писца, впрочем так же, как и уроки монаха, который учил его грамматике и донимал варварской терминологией; Жорж не понимал, зачем это надо тратить столько усилий на изучение языка, на котором говоришь от рождения и который называется родным языком.

Ему было хорошо только с оруженосцем Верное Сердце, который немало шатался по белу свету, знал нравы людей и животных, рассказывал о разных странах и сочинял песенки, только не умел записать их. Верное Сердце был единственным из наставников Жоржа, научившим его кое-чему, потому что он был единственным, кто его действительно любил, а ведь уроки только тогда и приносят пользу, когда вас наставляют с любовью. Но эти двое очкастых — учитель каллиграфии и учитель грамматики, — хоть они и ненавидели друг друга от всего сердца, все же объединились в общей ненависти к старому оруженосцу, которого они обвиняли в пьянстве.

Правда, Верное Сердце частенько захаживал в харчевню «Оловянная кружка», ибо там он забывал свои горести и сочинял песенки. Конечно, он поступал нехорошо.

Гомер сочинял стихи получше Верного Сердца, а Гомер ничего не пил, кроме родниковой воды. А что до огорчений, так ведь у кого же их нет? А если что и помигает забыть о них, так не выпитое вино, а добро, которое делаешь другим. Но Верное Сердце был старый человек, поседевший на ратной службе, преданный и достойный слуга, и обоим учителям — каллиграфии и грамматики — следовало бы помалкивать о его слабостях, а не доносить о них герцогине, да еще прибавляя от себя.

—Верное Сердце — пьяница, — говорил учитель каллиграфии.— Когда он плетется домой из харчевни «Оловянная кружка», он выписывает ногами кренделя на дороге, и это все, что он умеет писать, госпожа моя герцогиня, потому что этот пьяница — истинный осел.

А учитель грамматики добавлял:

—Верное Сердце распевает, пошатываясь, песенки, которые пренебрегают правилами стихосложения и не следуют никаким образцам. Он понятия не имеет о синекдохе, госпожа моя герцогиня.

Герцогиня терпеть не могла доносчиков и педантов. Она сделала то, что всякий из нас сделал бы на ее месте: сначала она просто не слушала их, а затем, так как они без устали повторяли свои доносы, она в конце концов поверила им и решила удалить Верное Сердце. Однако, желая сделать его изгнание почетным, она послала его в Рим за папским благословением. Путешествие это для Верного Сердца было тем более длительно, что множество харчевен, часто посещаемых музыкантами, отделяло герцогство Кларидское от апостольского града.

Из продолжения рассказа вы увидите, как скоро герцогине пришлось пожалеть, что она лишила детей их самого верного стража.

Г л а в а  V,

в которой рассказывается о том, как герцогиня отправилась
 с Пчелкой и Жоржем в монастырь, и о том,
как они встретились там с ужасной старухой

В это утро, — а это было первое воскресенье после пасхи, — герцогиня выехала из замка на своем рослом рыжем коне; рядом с ней по левую руку ехал Жорж де Бланшеланд, — под ним был черный как смоль конь со звездой во лбу, а справа — Пчелка на буланой лошадке с розовыми поводьями. Они ехали к обедне в отдаленный монастырь, позади следовала почетная стража с копьями, а народ толпами выходил навстречу, чтобы полюбоваться на них. И в самом деле, все трое были на диво хороши! Герцогиня под своим покрывалом, вышитым серебряными цветами, и в развевающемся плаще была необыкновенно пленительна и величественна, а жемчуга, которыми была вышита ее шапочка, излучали мягкий блеск, столь же гармонирующий с ее прелестным лицом, сколь и с прекрасной душой этой достойной особы; рядом с ней Жорж с развевающимися кудрями и живым взором выглядел совсем молодцом, а по другую сторону Пчелка радовала взор нежными и чистыми красками своего личика; но всего восхитительнее были ее белокурые волосы, перехваченные лентой с тремя золотыми цветочками. и ниспадавшие ей на плечи словно сверкающая мантия юности и красоты. Добрые люди глядели на нее и говорили: «Вот какая красивая барышня!»

Старый портной, мастер Жан, взял своего внучка Пьера на руки, чтобы показать ему Пчелку, а Пьер спросил, настоящая ли она, живая, или, может быть, такая восковая куколка? Он не представлял себе, что эта беленькая хорошенькая фигурка может быть той же породы, что и он сам, маленький Пьер, с его круглыми загорелыми щечками и в холщовой рубашонке, завязанной сзади на деревенский лад.

В то время как герцогиня благосклонно принимала эти знаки почтения, личики обоих детей сияли от гордости: Жорж вспыхивал румянцем, а Пчелка расточала улыбки. И тогда герцогиня сказала им:

—Эти добрые люди приветствуют нас от всего сердца. Что вы думаете об этом, Жорж, и вы что думаете, Пчелка?

—Что они очень хорошо делают,—ответила Пчелка.

—И что это их долг, — добавил Жорж.

—А почему же это их долг? — спросила герцогиня. И, так как они оба молчали, она сказала:

—Я вам сейчас объясню. Вот уже более трехсот лет герцоги Кларидские из рода в род, от отца к сыну защищают с копьем в руке этих бедных людей, которые благодаря им могут спокойно собирать урожай на своих полях. Вот уже более трехсот лет, как герцогини Кларидскне прядут пряжу для бедняков, посещают больных и крестят младенцев у поселян. Вот почему все вас приветствуют, дети мои.

И Жорж подумал: «Буду непременно защищать землепашцев». А Пчелка: «Б уду непременно прясть пряжу для бедняков».

И вот так, беседуя и размышляя, ехали они среди лугов, усеянных цветами. Синие горы вырисовывались на горизонте. Жорж протянул руку к востоку.

—Что это там виднеется? — спросил он. — По-моему, это большой стальной щит.

—А по-моему, это такая серебряная пряжка, большая-большая, как луна, — сказала Пчелка.

—Нет, детки, это вовсе не стальной щит и не серебряная пряжка, — ответила герцогиня, — это озеро так блестит на солнце. А поверхность вод, которая издали кажется вам гладкой, как зеркало, изборождена бесчисленными волнами. И берега этого озера, что представляются вам такими ровными и словно вырезанными из металла, на самом деле докрыты камышом с пушистыми султанами и ирисами, у которых цветок — словно глаз человеческий между мечами. Каждое утро белый пар окутывает озеро, а под полуденным солнцем оно сверкает, как броня. Но к нему нельзя приближаться, ибо в нем обитают ундины, которые увлекают путников в свой хрустальный дворец.

В эту минуту они услышали монастырский колокол.

—Мы оставим лошадей здесь, — сказала герцогиня, — и войдем пешком к храму. Ведь волхвы-короли приблизились к яслям не на слонах и не на верблюдах.

Они отстояли обедню в монастыре. Страшная старуха в лохмотьях стояла на коленях около герцогини, и та, выходя из церкви, зачерпнула святой воды в кропильнице и подала старухе, промолвив:

—Примите, матушка!

Жорж удивился.

—Разве вы не знаете,— сказала герцогиня,— что надо почитать бедных, ибо их возлюбил Иисус Христос? Ведь нищая, подобная этой, держала вас с добрым герцогом Роншуарским над крестильной купелью; и крестный отец вашей сестрицы Пчелки такой же бедняк.

Старуха угадала мысли мальчика, наклонилась к нему в сказала, хихикая:

—Желаю вам, прекрасный принц, завоевать столько королевств, сколько мне пришлось их потерять. Я была королевой Жемчужных островов и Золотых гор; каждый день у меня за столом подавали четырнадцать сортов рыбы, а за мной ходил негритенок и нес мой шлейф.

—Но как же случилось такое несчастье, что вы лишились ваших островов и гор, добрая женщина?— спросила герцогиня.

—Я навлекла на себя гнев гномов, и они унесли меня далеко от моих владений.

—Разве они такие могущественные, эти гномы? — спросил Жорж.

—Они живут в недрах земля,— отвечала старуха,— и знают свойства камней; они добывают металлы и открывают источники.

—А чем же вы их так рассердили, матушка? И старуха рассказала:

—Один из них явился ко мне декабрьской ночью и попросил позволения приготовить к сочельнику праздничный ужин в кухне замка, а кухня эта была больше самой большой дворцовой залы, в полки в ней ломились от множества всякой посуды, — там были всевозможные кастрюли, сковороды, противни, котлы, чугунки, жаровни, решетки, соусницы, опарницы, рыбницы, тазы, формы для пирожного, медные кувшины, чаши золотые, серебряные и драгоценного дерева с прожилками, я уж не считаю железного кованого вертела и громадного черного котла, висевшего на крюке. Он обещал мне, что они ничего не сломают и не испортят. Но я все-таки отказала ему в его просьбе, и он исчез, бормоча под нос невнятные угрозы. А на третью ночь, — это был канун рождества, — тот же гном явился ко мне в опочивальню, а за ним несметное множество других; они схватили меня с моего ложа в одной сорочке и унесли в неведомую страну. «Вот,— сказали они, покидая меня,— вот какая кара ждет богачей, которые не хотят уделить ничего из своих сокровищ трудолюбивому и доброму народу гномов, что добывают золото и открывают родники».

Вот что рассказала беззубая старуха, и герцогиня, утешив ее добрыми словами и щедрой помощью, отправилась с детьми обратно в замок.

Г л а в а  VI,

в которой рассказывается о том, что видно с башенной вышки Кларидского замка

Как-то вскоре после этого Пчелка и Жорж поднялись, когда их никто не видел, по лестнице, ведущей на башню, возвышавшуюся над Кларидским замком. Очутившись на самом верху, на площадке, они радостно закричали и захлопали в ладоши.

Перед глазами у них расстилались склоны холмов, изрезанные зелеными и коричневыми квадратиками распаханных полей. Далеко на горизонте синели леса и горы.

—Сестрица! — вскричал Жорж. —Погляди-ка! Вот вся земля!

—Какая большая! — сказала Пчелка.

—Мои учителя, — сказал Жорж, — рассказывали мне, что она большая, да только, как говорит наша ключница Гертруда, надо самому посмотреть, чтобы поверить.

Они обошли кругом всю площадку.

—Вот так чудо, братец! — вскричала Пчелка. — Замок наш стоит посреди земли, а мы забрались на вышку, и она посреди замка, вот мы и очутились теперь на самой середине мира! Ха-ха-ха!

И действительно, горизонт окружал детей правильным кругом, и башня была в самой его середине.

—Мы в середине мира, ха-ха-ха! — вторил Жорж. Потом они оба задумались.

—Как ужасно, что мир такой большой, — сказала Пчелка, — можно заблудиться, и тогда придется жить в разлуке с друзьями.

Жорж пожал плечами.

—Как прекрасно, что мир такой большой! Можно отправиться на поиски всяких приключений. Пчелка, когда я буду большой, я хочу завоевать вон те горы, на самом краю земли. Это оттуда выходит месяц. Я его поймаю по дороге и подарю тебе, моя Пчелка!

—Вот хорошо, — сказала Пчелка, — ты мне его подаришь, и я буду носить его в волосах.

Потом они занялись тем, что стали разыскивать, как на карте, места, которые они знали.

—Я очень хорошо узнаю все, — сказала Пчелка (которая ровно ничего не узнавала), — только я никак не пойму, что это за камушки вон там вроде кубиков рассыпаны по холмам.

—Дома, — ответил Жорж, — это просто дома. Разве ты не узнаешь, сестрица, столицы герцогства Кларидского? А ведь это большущий город, там целых три улицы, и по одной можно ездить в карете. Мы проезжали по ней на прошлой неделе, когда ехали в монастырь. Помнишь?

—А этот ручеея, что вьется вон там?

—Это река. Видишь, там старый каменный мост?

—Мост, под которым мы раков ловили?

—Тот самый, и там еще в нише стоит статуя «Безголовой женщины». Только ее отсюда не видно, потому что она очень маленькая.

—Я помню. А почему у нее нет головы?

—Да потеряла, наверно.

Пчелка, не сказав ни слова, удовлетворяет ли ее это объяснение, рассматривала горизонт.

—Братец, братец, видишь, как там что-то блестит, около синих гор? Это озеро!

—Озеро!

И тут они вспомнили, что герцогиня говорила им об этих опасных и чудесных водах, где находятся дворцы ундин.

—Пойдем туда! — сказала Пчелка.

Это предложение ошеломило Жоржа, он даже открыл рот от удивления:

—Герцогиня не велела нам уходить одним! — вскричал он.— И как мы доберемся до этого озера, когда оно на самом краю света?

—Как мы доберемся, этого я, конечно, не знаю! А вот ты должен знать, потому что ты мужчина и у тебя есть учитель грамматики.

Жорж, задетый за живое, ответил, что можно быть мужчиной, и даже замечательным мужчиной, и все-таки не знать всех дорог на свете. Пчелка состроила презрительную гримаску, от которой он покраснел до ушей, и сказала очень сухо:

—Я вот никому не обещала покорить синие горы и отцепить месяц с неба. Я не знаю дороги к озеру, но уж как-нибудь я ее найду!

—Ах, вот как! Ха-ха! — фыркнул Жорж, пытаясь расхохотаться.

—Вы, сударь, смеетесь совсем как мой ослик!

—Пчелка! Ослики не смеются и не плачут.

—А если бы они смеялись, вот точь-в-точь так бы и смеялись, как вы! Я пойду одна на озеро и разыщу прекрасные воды, где живут ундины! А вы будете сидеть дома, как девочка. Я вам оставлю свое рукоделье и куклу! Смотрите за ней хорошенько, слышите, Жорж!

Жорж был самолюбив. Ему показалось обидным слушать насмешки Пчелки. Опустив голову, насупившись, он сказал мрачно:

—Ну, хорошо! Пойдем на озеро!

Г л а в а VII,

в которой рассказывается, как Пчелка и Жорж отправились на озеро

На другой день после завтрака, когда герцогиня удалилась в свои покой, Жорж взял Пчелку за руку.

— Идем! — сказал он.

— Куда?

— Тсс!!!

Они спустились по лестнице и пошли через двор. Когда они вышли через потайную дверь, Пчелка опять спросила, куда они идут.

—На озеро! — твердо ответил Жорж. Пчелка широко открыла ротик, да так и застыла на месте. Уйти так далеко, без спросу и в атласных туфельках! А на ней были атласные туфельки. Ну, разве это благоразумно?

—Нам надо идти, и вовсе не обязательно быть благоразумными!

Таков был величественный ответ Жоржа Пчелке. Сама же она его стыдила, а сейчас прикидывается удивленной… Теперь уже он презрительно отсылал ее к куклам. Девчонки всегда так — сами же подстрекают, а потом увиливают. Фу! Вот противный характер! Пусть остается, он один пойдет!

Она схватила его за руку, он оттолкнул ее. Она повисла на шее у брата.

—Братец, — говорила она всхлипывая, — я пойду с тобой.

Он не устоял перед таким глубоким раскаянием.

—Идем, — сказал он, — только не надо идти городом, а то нас увидят. Лучше пойдем крепостным валом и выйдем на большую дорогу через проселок.

И они пошли, держась за руки. Жорж рассказывал, какой план он придумал.

—Мы пойдем той же дорогой, — говорил он, — по которой мы ехали в монастырь. И, конечно, увидим озеро, как увидели его и в прошлый раз, а тогда мы пойдем к нему прямо, через поля, как пчелка летит.

«Как пчелка летит» — это такое деревенское красочное выражение, когда хотят сказать, что путь прямой; но дети принялись хохотать» им показалось смешно, что в этом выражении упоминается имя девочки.

Пчелка собирала цветы по краю рва: мальвы, ромашки, колокольчики, златоцветы, она сделала из них букет, но в ее маленьких ручках цветы вяли прямо на глазах, и, когда Пчелка шла по старому каменному мосту, на них просто жалко было смотреть. Она никак не могла придумать, что делать с букетом, и ей пришло в голову бросить цветы в воду, чтобы они освежились, но потом она решила лучше подарить их «Безголовой женщине».

Она попросила Жоржа поднять ее, чтобы ей стать повыше, и положила всю охапку полевых цветов между сложенными руками старой каменной фигуры.

Когда они отошли уже довольно далеко, она обернулась и увидела, что на плече статуи сидит голубь. Некоторое время они шли молча, потом Пчелка сказала:

—Пить хочется!

—И мне тоже,— сказал Жорж, — только речка осталась далеко позади, а здесь ни ручья, ни родника не видно.

—Солнце такое горячее, что оно, наверно, все выпило. А как нам теперь быть?

Так они говорили я сетовали и вдруг увидали, что идет крестьянка и несет в корзинке ягоды.

—Вишни,— закричал Жорж,— какая досада, что у меня нет денег, не на что купить!

—А у меня есть деньги! — сказала Пчелка.

Она вытащила из кармашка кошелек, в котором было пять золотых монет, и, обратившись к крестьянке, сказала:

—Дайте нам, тетушка, столько вишен, сколько войдет в мой подол.

И с этими словами она приподняла обеими руками подол юбки. Крестьянка бросила ей туда две-три пригоршни вишен. Пчелка прижала одной рукой подол юбки, а другой протянула женщине золотую монету и спросила:

—Этого хватит?

Крестьянка схватила золотую монету, которая с лихвой оплачивала все вишни в ее корзине вместе с деревом, на котором они созрели, и участком земли, где росло это дерево. И так как она была хитрая, она сказала Пчелке:

—Что уж мне с вас больше-то брать, рада вам услужить, моя принцессочка!

—Ну, тогда, — попросила Пчелка, — положите еще вишен в шляпу моему брату, и вы получите еще одну золотую монету.

Конечно; крестьянка охотно сделала это, а потом пошла своей дорогой, обдумывая, в какой шерстяной чулок, в какой тюфяк запрятать ей свое золото. А дети шли своей дорогой, поедав вишни и бросая косточки направо и налево. Жорж выбрал вишенки, которые держались по две на одной веточке, и нацепил их своей сестрице на уши, как сережки, и смеялся, глядя, как эти красивые пурпурные ягодки, вишенки-близнецы, покачиваются на щеках Пчелки.

Их веселое путешествие прервал камешек. Он забрался в башмачок Пчелки, и она начала прихрамывать, и каждый раз, как она спотыкалась, ее белокурые локоны взлетали и падали ей на щечки; так, прихрамывая, она прошла несколько шагов и уселась па краю дороги. Тогда Жорж стал возле нее на колени, снял с ее ноги атласную туфельку, встряхнул, — и оттуда выскочил маленький белый камешек.

Пчелка поглядела себе на ноги и сказала:

—Братец, когда мы с тобой еще раз пойдем на озеро, мы наденем сапожки.

Солнце уже начало склоняться на сверкающем небосводе, легкий ветерок ласкал Щеки и шеи юных путешественников, и они, освеженные и приободрившиеся, смело продолжали свой путь. Чтобы легче было идти, они распевали, держась за руки, и смеялись, видя, как перед ними движутся две сплетенные тени. Они пели:

Марианна в добрый час Намолоть зерна взялась. Вот на ослика садится Марианночка-девица. Перекинула мешок. «Мартин, ослик, в путь, дружок!»

Но вдруг Пчелка остановилась и закричала:

—Я потеряла туфельку... мою атласную туфельку!..

И действительно, так оно и было, как она говорила: туфелька, у которой шелковый шнурок развязался при ходьбе, лежала на дороге пыльная-пыльная. И тут Пчелка оглянулась и увидала, что башни Кларидского замка уже скрылись на горизонте в тумане; сердце у нее сжалось, и слезы подступили к глазам.

—Нас съедят волки, — сказала она, —и мама нас больше не увидит и умрет с горя.

Но Жорж надел ей на ножку туфельку и сказал:

—Когда колокол в замке прозвонит к ужину, мы уже придем обратно в Клариды. Вперед!

Мельник вышел и глядит, Марианне говорит: «Привяжите-ка Мартина Там на травке, возле тына, Он мешок с пшеницей нес, Вас на мельницу привез».

Озеро! Пчелка, смотри: озеро! озеро! озеро!

—Да, Жорж, озеро!

Жорж закричал «ура!» и подбросил вверх свою шляпу. Пчелка была слишком благовоспитанна, чтобы швырнуть вверх свой чепчик, но она сняла с ноги туфельку, которая едва держалась, и бросила ее через голову в знак радости. Озеро лежало перед ними в глубине долины, округлые склоны которой мягко спускались к серебристым волнам, словно замыкая их в громадную чашу из цветов и зелени. Там оно лежало, чистое, спокойное, и уже видно было, как колышется зелень на его пока еще смутно различимых берегах. Но на склонах долины, среди густых зарослей, не видно было никакой тропинки, которая вела бы к этим прекрасным водам.

В то время как они тщетно разыскивали дорогу, их начали щипать за икры гуси, которых гнала хворостиной маленькая девочка с овчиной на плечах. Жорж спросил, как ее зовут.

—Жильберта.

—Так вот, Жильберта, как нам пройти к озеру?

—Нельзя к нему пройти.

—А почему?

—Да потому...

—Ну, а все-таки, если попытаться пройти?

—Коли бы пытались пройти, так была бы дорога, по ней и шли бы.

Ну, что можно было на это ответить гусиной пастушке!

—Пойдем, — сказал Жорж. — Там, подальше, мы, наверно, найдем какую-нибудь тропинку в лесу.

—И нарвем орехов, —сказала Пчелка, —и будем их есть, потому что мне кушать хочется. А когда на опять пойдем на озеро, мы возьмем с собой большую корзину с разными вкусными вещами.

—Да, да, сестрица, — подхватил Жорж, — непременно так и сделаем, как ты говоришь, я теперь понимаю, почему оруженосец Верное Сердце, отправляясь в Рим, захватил с собой целый окорок ветчины, чтобы не проголодаться, и большую бутыль, чтобы было что попить. Но пойдем поскорее, потому, что мне кажется, что день на исходе, хотя я и не знаю, который час.

—Вот пастушки, те знают, который час: они смотрят на солнце, — сказала Пчелка, — но я-то ведь не пастушка! А только мне кажется, когда мы уходили, солнце стояло у нас над головой, а теперь оно совсем далеко, там, за городом и за Кларидским замком. Надо узнать, неужели это так каждый день и почему это так бывает.

Пока они глядели на солнце, по дороге закрутилось облако пыли, и они увидели всадников, которые неслись во весь опор, а оружие их сверкало на солнце. Дети ужасно испугались и бросились в густую чащу, подступавшую к самой дороге. «Это, наверно, разбойники! Нет, должно быть, людоеды», — думали они. А на самом деле это проскакала стража, которую герцогиня Кларидская отправила на розыски двух отважных путешественников.

Маленькие путешественники нашли в лесу узенькую тропинку, по которой, наверно, никогда не гуляли влюбленные, потому что по ней никак нельзя было идти рядом, под руку, как ходят жених с невестой. Да тут и не видно было никаких человеческих следов, а только бесчисленные отпечатки маленьких раздвоенных копытцев.

—Это следы бесенят, — сказала Пчелка.

—А может быть, коз, — сказал Жорж. Так это и осталось невыясненным. Одно только было ясно, что тропинка полого опускается к берегу озера, которое вдруг появилось перед детьми во всей своей томной и молчаливой красе. Ивы курчавились по его берегам нежной листвой. Камыши покачивали над водой свои гибкие мечи и бархатные султаны; они казались зыблющимися островками, вокруг которых водяные лилии расстилали свои широкие листы сердечком и цветы с белыми лепестками. А на этих цветущих островках стрекозы с изумрудными и сапфирными тельцами и, пламенными крыльями чертили в стремительном полете резко обрывающиеся кривые.

И дети с наслаждением погружали свои разгоряченные ноги во влажный песок, поросший густым хвойником и остролистым рогозом. Кувшинки посылали км аромат своих мягких стеблей, вокруг них папоротник покачивал кружевным опахалом у края дремлющих вод, а над ним сияли лиловые звездочки иван-чая.

Г л а в а  VIII,

в которой рассказывается о том, как поплатился Жорж де Бланшеланд 
за то, что приблизился к озеру, в котором живут ундины

Пчелка побежала вперед по песку между двумя купами ив, и прямо перед нею маленький дух, обитавший в этих краях, прыгнул в воду, и по воде пошли круги, которые все расширялись, а затем исчезли. Этот дух был крошечной зеленой лягушкой с белым брюшком. Все безмолвствовало, лёгкое дуновение проносилось над светлым озером, и каждая его волна словно расплывалась в мягкой улыбке.

—Оно красивое, озеро,— сказала Пчелка, — но у меня все ноги в крови, туфельки совсем разорвались, и мне очень хочется кушать. Я бы так хотела быть дома, в замке!

—Сестрица, — сказал Жорж, — садись на травку. Я оберну тебе ножки листьями, чтобы им было прохладней, а потом пойду поищу что-нибудь на ужин. Там, наверху, у самой дороги, я видел кусты ежевики, сплошь покрытые ягодами. Я тебе принесу в шляпе самые спелые и самые сладкие. Дай-ка мне твой платочек! Я наберу еще земляники, потому что здесь масса земляники у тропинки в тени деревьев. А карманы я набью орехами.

Он устроил для Пчелки на берегу озера под ивой постельку из мха и пошел.

Пчелка протянулась на своем ложе из мха, сложила ручки и увидала, как звезды, мерцая, стали загораться на бледном небе; потом ее глаза наполовину закрылись, но все-таки ей показалось, что она видит в воздухе гнома, который летит, сидя верхом на вороне. И это ей не просто померещилось. Натянув поводья, которыми была взнуздана черная птица, гном приостановился вверху над девочкой и глянул на нее своими круглыми глазами, затем пришпорил своего скакуна и умчался крылатым галопом. Пчелка смутно видела, как он пролетел и исчез, а потом и совсем заснула.

Она спала, когда Жорж вернулся с тем, что ему удалось набрать; он разложил все это возле нее, а сам спустился к озеру и стал ждать, когда она проснется. Озеро дремало, укрытое нежной кроной листвы. Тонкий пар мягко стелился над водами. Внезапно меж ветвей выглянул месяц, и в тот же миг волны заискрились блестками.

Жорж отлично видел, что эти блестки, сверкавшие в воде, были не только дробившимся отражением месяца; он ясно различал какие-то синеватые огоньки, которые приближались, покачиваясь и переплетаясь, словно они кружились в хороводе. Скоро он разобрал, что все эти огоньки дрожат на белых лбах прекрасных женских головок. И вот уже эти головы, увенчанные водорослями и раковинами, плечи, по которым рассыпались зеленые волосы, груди, блестевшие жемчугами ниспадающих покрывал, поднялись над волнами. Мальчик узнал ундин и отпрянул, пытаясь убежать. Но бледные и холодные руки уже подхватили его и, несмотря на его сопротивление и крики, повлекли сквозь глубокие воды в галереи из хрусталя и порфира.

Глава IX,

в которой рассказывается, как Пчелка попала к гномам

Луна поднялась над озером, и волны отражали теперь только раздробленный диск ночного светила. Пчелка еще спала. Гном, который заметил ее, снова вернулся на своем вороне. На этот раз за ним следовала целая толпа маленьких человечков. Это были совсем крошечные человечки. Белые бороды спускались у них до самых колен. С виду они были старички, а ростом — как маленькие дети. По их кожаным передникам и молоткам, висевшим у них на поясе, можно было узнать в них рудокопов. Походка у них была престранная: они высоко подпрыгивали и кувыркались самым удивительным образом, с такой непостижимой ловкостью, что были похожи скорее на духов, чем на людей. Но, проделывая такие головоломные прыжки, они сохраняли невозмутимую серьезность, так что никак нельзя было распознать их истинный характер. Они обступили спящую девочку.

—Ну вот, — сказал самый маленький из гномов, восседавший на пернатом скакуне, — разве я обманул вас, когда сказал, что самая прелестная принцесса в мире спит на берегу озера? Благодарите меня за то, что я вам ее показал!

—Мы очень благодарны тебе. Боб, — сказал один из гномов, похожий на престарелого поэта,— в самом деле, в мире нет ничего прекраснее, чем эта девочка. Ее щечки нежнее и румянее зари, когда она занимается над горами, а золото, которое мы куем, блещет не так ярко, как ее кудри.

—Правда, Пик! Истинная правда! — подхватили гномы. — Но только что же нам делать с этой прелестной девочкой?

Пик, тот самый, что был похож на престарелого поэта, ничего не ответил на этот вопрос гномов, потому что он и сам не лучше их знал, как поступить с прелестной девочкой.

Гном по имени Рюг сказал:

— Построим большую клетку и посадим ее туда.

Другой гном, Диг, отверг предложение Рюга. Диг считал, что в клетки сажают только диких животных, а пока еще ничто не доказывало, что эта красивая девочка принадлежит к их породе.

Но Рюг крепко держался за свою мысль, потому что никакой другой у него не было. Он стал защищать ее весьма хитро.

—Если, — сказал он, — это создание и не из породы диких зверей, оно несомненно одичает, очутившись в клетке, и в таком случае клетка окажется полезной и даже необходимой.

Такое рассуждение отнюдь не понравилось гномам, и один из них, Тад, с негодованием осудил его. Это был очень добродетельный гном. Он предложил отвести прелестное дитя к родителям, которые, как он думал, были могущественными сеньорами.

Но мнение добродетельного Тада также было отвергнуто, ибо оно было противно обычаям гномов.

—Поступать надо по справедливости, — утверждал Тад, — а отнюдь не по обычаю.

Но его и слушать не стали, и собрание бурно пререкалось, пока один из гномов, по имени По, обладавший умом простым, но справедливым, не высказал следующее мнение:

—По-моему, прежде всего следует разбудить эту девочку, раз она сама не просыпается; если она проспит так всю ночь, то у нее завтра распухнут веки, и красота ее заметно уменьшится, ибо спать в лесу на берегу озера крайне нездорово.

Это мнение было единодушно одобрено, так как оно не противоречило никакому другому.

Пик, похожий на престарелого поэта, согбенного недугами, приблизился к девочке и глубокомысленно уставился на нее, полагая, что единого взгляда его будет достаточно, чтобы пробудить спящую от самого глубокого сна. Но Пик заблуждался насчет могущества своих очей, и Пчелка продолжала спать, сложив ручки.

Видя это, добродетельный Тад легонько потянул ее за рукав. Пчелка приоткрыла глаза и приподнялась, опершись на локоток. Когда она увидела, что лежит на постельке из мха, а вокруг нее толпятся гномы, она решила, что все это ей снится, и принялась тереть глазки, чтобы прогнать сон и вместо этих фантастических видений увидеть ясный утренний свет и свою голубую спаленку, где ей полагалось находиться. В мозгу ее, затуманенном сном, не осталось ни следа воспоминаний о путешествии на озеро. Но как она ни терла глаза, гномы не исчезали, и тут уж ей пришлось поверить, что они все — самые настоящие. Тогда, с тревогой оглядевшись по сторонам, она увидала лес, вспомнила все и в испуге закричала:

—Жорж! Братец мой, Жорж! Гномы засуетились вокруг нее, а ей было так страшно смотреть на них, что она закрыла лицо руками.

—Жорж! Жорж! Где мой братец Жорж? — кричала она, рыдая.

Гномы ничего не могли ей ответить по той простой причине, что они и сами не знали этого. А она плакала горючими слезами, призывая мать и брата.

Гному По тоже хотелось заплакать вслед за ней, но, проникнутый желанием утешить ее, он обратился к ней с следующей весьма невнятной речью.

—Не огорчайтесь так, — сказал он ей, — жалко, если такая красотка испортит себе глазки слезами. Расскажите нам лучше, как вы сюда попали, это, должно быть, очень интересное приключение и доставит нам великое удовольствие.

Пчелка его не слушала. Она встала и хотела бежать, но ее босые ножки распухли, и ей стало так больно, что она упала на колени и зарыдала. Тад поддержал ее, а По нежно поцеловал ей ручку. Тогда она решилась поглядеть на них и увидала, что они смотрят на нее с сочувствием. Пик показался ей существом одержимым, но безобидным, и, видя, что все человечки глядят на нее ласково и благожелательно, она сказала:

—Очень жалко, маленькие человечки, что вы такие уродцы, но я все равно буду вас любить, если вы мне дадите покушать, потому что мне очень хочется есть.

—Боб, — закричали разом все гномы, — а ну-ка, живо за ужином!

И Боб умчался на своем вороне. Но все-таки у них было чувство, что девочка несправедлива к ним, считая их уродами. Рюг страшно возмутился, а Пик говорил себе: «Ведь это просто ребенок, разве она может видеть пламя гения, сверкающее в моих очах и придающее им мощь, которая укрощает, и нежность, которая чарует». По думал: «Лучше бы я не будил эту девочку, которая думает, что мы уроды». Но Тад сказал с улыбкой:

—Вы, малютка, не будете считать нас такими уродами, когда узнаете нас поближе и полюбите.

Тут снова появился Боб на своем вороне. В руке у него было золотое блюдо с жареной куропаткой, крупичатым хлебцем и бутылкой бордосского вина. Он поставил это блюдо к ногам Пчелки, почтительно перекувырнувшись в воздухе бесчисленное количество раз. Пчелка покушала и сказала:

—Маленькие человечки, ваш ужин был очень вкусный. Меня зовут Пчелка, давайте поищем моего братца, а потом все вместе пойдем в Клариды, потому что там нас ждёт мама и ужасно беспокоится.

Но Диг, — а он был добрый гном, —объяснил Пчелке, что она идти никак не может, что брат у нее уже большой, он и сам отыщется, и что с ним ничего не могло случиться в этом краю, ибо здесь уже давно истреблены все дикие звери.

—Мы сделаем носилки, —сказал он, — покроем их охапками Листьев и мха, чтобы вам было удобно лежать, и отнесем вас в горы и представим королю гномов, как того требуют обычаи нашего народа.

Все гномы захлопали в ладоши. Пчелка посмотрела на свои распухшие ножки и замолчала. Она несколько успокоилась, узнав, что в здешних лесах нет диких зверей, а в остальном она решилась положиться на дружбу гномов.

Они уже трудились над носилками. Те, у которых были топоры, рубили сильными ударами под корень две молодые сосенки.

Это снова навело Рюга на прежнюю мысль:

—А что, если вместо носилок нам построить клетку?

Но он вызвал единодушное неодобрение. Тад окинул его презрительным взглядом и вскричал:

—Ты, Рюг, больше похож на человека, чем на гнома. Но хоть одно по крайней мере можно сказать, к чести нашего народа, что ты не только самый злой из нас, но и самый глупый.

А работа между тем спорилась. Гномы подпрыгивали высоко в воздух, чтобы достать до ветвей, которые они срезали на лету, а потом искусно складывали решеткой. Так они устроили удобное сиденье, покрыли его мхом и листьями и усадили на него Пчелку, а потом сразу схватились за носилки с двух сторон — оэ! — подняли их на плечи — гоп! — и отправились в путь, в горы — гип!

Г л а в а  X,

которая подробно описывает прием, оказанный королем Локом Пчелке Кларидской

Они шли извилистой тропинкой по лесистому склону. В серой листве карликовых дубов там и сям вздымались гранитные глыбы, изглоданные и голые, а рыжая гора вдали с темными синеющими ущельями замыкала суровый пейзаж.

Шествие, которое открывал Боб на своем крылатом скакуне, вошло в горный проход, заросший кустами ежевики. Пчелка с рассыпавшимися по плечам золотыми волосами напоминала зарю, поднимающуюся из-за гор, если только это может быть правдой, что заря пугается, зовет на помощь маму и собирается бежать, потому что все это именно и случилось с девочкой, когда она вдруг увидела грозновооруженных гномов, стоявших засадами во всех извилинах ущелья.

Они стояли неподвижно, натянув лук или занеся копье. Их одежды из звериной кожи и длинные ножи, висевшие на поясе, придавали им устрашающий вид. Пернатая и мохнатая дичь лежала около них на земле. Но лица охотников отнюдь не отличались свирепостью; напротив, они казались такими же кроткими и спокойными, как и лесные гномы, на которых они были очень похожи.

Среди них стоял гном, преисполненный величия. За ухом у него красовалось петушье перо, а на голове — корона, усыпанная огромными драгоценными каменьями. Мантия его была откинута на плечо, открывая мощную руку, унизанную золотыми обручами. Охотничий рог из слоновой кости и чеканного серебра висел у него на поясе. Левой рукой он спокойно опирался на копье, а правую поднес к глазам, чтобы удобнее было смотреть в ту сторону, откуда приближалась Пчелка и брезжил свет.

—Король Лок, — сказали ему лесные гномы, — мы принесли тебе прелестную малютку, которую мы случайно нашли. Ее зовут Пчелкой.

—Вы поступили похвально, — ответил король Лок, она будет жить среди нас, как повелевает обычай гномов.

Затем, приблизившись к Пчелке, он промолвил:

—Добро пожаловать. Пчелка!

Он говорил ласково, потому что уже проникся расположением к ней. Приподнявшись на цыпочки, он поцеловал ее свесившуюся ручку и сказал, что ей не только не сделают никакого зла, но, напротив, все ее желания будут исполняться, чего бы она ни захотела — ожерелий, зеркал, кашмирских тканей или китайских шелков.

—Мне бы хотелось башмачки, — ответила Пчелка. Тогда король Лок ударил копьем в бронзовый диск, который висел на выступе утеса, и тотчас же что-то мелькнуло в глубине ущелья и стало подниматься к ним, подскакивая, словно мячик. По мере приближения мячик все увеличивался, и, наконец, перед ними появился гном; лицо его напоминало черты знаменитого Велиза-рия, каким его изображают живописцы, но кожаный передник с нагрудником изобличал в нем сапожника. Это и в самом деле был главный мастер сапожников.

—Трюк, — сказал ему король, — выбери у нас в кладовых самую мягкую кожу, возьми золотой и серебряной парчи, спроси у моего казначея тысячу жемчужин самой чистой воды и из этой кожи, парчи, жемчужин сделай пару башмачков для нашей юной Пчелки.

Трюк тотчас же бросился к ногам Пчелки и тщательно снял с них мерку. Но она сказала;

— Лок-королек, пусть мне сейчас же дадут красивые башмачки, которые ты мне обещал, я их надену и пойду в Клариды к моей маме.

—Вы получите башмачки, Пчелка, — отвечал король Лок,— но получите их, чтобы гулять в недрах гор, а не, для того, чтобы вернуться в Клариды; вы никогда не покинете нашего королевства, вы узнаете здесь чудесные тайны, в которые на земле еще не проник никто. Гномы лучше людей, и ваше счастье, что они подобрали вас.

—Это мое несчастье, — ответила Пчелка. — Лок-королек, дай мне деревянные башмаки, как у простых крестьян, и отпусти меня домой, в Клариды!

Но король Лок покачал головой в знак того, что это невозможно. Тогда Пчелка сложила ручки и сказала умоляющим голосом:

—Лок-королек, отпусти меня, и я буду очень тебя любить!

—Вы забудете меня, Пчелка, на вашей лучезарной земле.

—Лок-королек, я вас не забуду и буду любить вас так же, как люблю моего Ветерка.

—А кто это такой Ветерок?

—Это мой буланый конь; у него розовые поводья, и он ест у меня из рук. Когда он был маленький, оруженосец Верное Сердце приводил его по утрам ко мне в детскую, и я его целовала. Но только Верное Сердце теперь в Риме, а Ветерок уж вырос и де может ходить по лестницам.

Король Лок улыбнулся. .

—Пчелка, а вы не хотите полюбить меня еще больше, чем вы любите Ветерка?

—Хочу.

—Вот это хорошо!

—Я, очень хочу, но не могу, потому что я вас ненавижу, Лок-королек, за то, что вы не позволяете мне вернуться к маме и Жоржу.

—А кто такой Жорж?

—Жорж — это Жорж, и я его люблю. Расположение короля Лока к Пчелке очень усилилось за эти несколько минут, и так как он уже подумывал жениться на ней, когда она подрастет, и даже с ее помощью помирить людей с гномами, у него возникло опасение, как бы этот Жорж впоследствии не сделался его соперником и не разрушил все его планы. Поэтому он нахмурил брови и отвернулся, опустив голову, как человек, отягченный заботами.

Пчелка увидала, что рассердила его, и потянула его легонько за полу мантии,

—Лок-королек, — сказала она грустным и нежным голоском,. — почему мы так огорчаем друг друга?

—Пчелка,— сказал король Лок,— такова уж сила вещей; я не могу отпустить вас к вашей матери, но я пошлю ей сновиденье, из которого она узнает о вашей судьбе, дорогая Пчелка, и это сновиденье утешит ее.

—Лок-королек,— ответила Пчелка, улыбаясь сквозь слезы, —это ты хорошо придумал, но только я тебе скажу, что надо сделать: надо каждую ночь посылать моей маме сны, в которых она будет видеть меня, а мне каждую ночь посылать сны, в которых я буду видеть ее.

И король Лок обещал ей это. И как сказал, так и сделал. Каждую ночь Пчелка видела свою мать, и каждую ночь герцогиня видела свою дочку. И это было маленьким утешеньем для их любящих сердец.

Г л а в а  XI,

в которой очень подробно описываются достопримечательности 
царства гномов, равно как и куклы, подаренные Пчелке

Царство гномов находилось очень глубоко под землей и простиралось на большое расстояние в ее недрах. Хотя небо только чуть виднелось кое-где через расщелины в утесах, тем не менее площади, улицы, дворцы и залы этого подземного царства вовсе не были погружены в глубокий мрак. Только в некоторых покоях да в пещерах всегда было темно. Все остальное было освещено, но не лампами или факелами, а светилами и метеорами, которые излучали странный, фантастический свет, и этот свет озарял удивительные чудеса. Громадные здания были .вырублены в скалах, там и. сям возвышались дворцы, высеченные в граните на такой высоте, что их каменное кружево под сводом громадной пещеры терялось в тумане, пронизанном оранжевым сиянием маленьких светил, менее ярких, чем луна. В этом царстве были и грозные, неприступные крепости — каменные амфитеатры, расположенные таким огромным полукругом, что его нельзя было охватить взглядом, широкие колодцы с лепными стенками, куда можно было спускаться без конца и никогда не достигнуть дна. Все эти массивные строения, казалось бы, мало подходили к росту здешних обитателей, однако вполне соответствовали их причудливому и фантастическому нраву.

Гномы в колпачках, украшенных листьями папоротника, двигались вокруг этих зданий с непостижимым проворством. И нередко можно было видеть, как некоторые из них прыгали с высоты второго или третьего этажа на базальтовую мостовую и отскакивали от нее, как мячики. Лица их при этом сохраняли величественную важность, какую ваятели придают чертам великих мужей древности.

Никто не оставался праздным, каждый усердно занимался своим делом. Целые кварталы гудели от грохота молотков, скрежещущие голоса машин раздавались под сводами пещер, и как интересно было смотреть на это несметное множество рудокопов, кузнецов, золотобоев, ювелиров, гранильщиков алмазов, которые с обезьяньей ловкостью орудовали киркой, молотком, клещами, напильниками. Но был в этом царстве и более уединенный край.

Там из горных пластов выступали мощные фигуры, гигантские колонны причудливых очертаний, казалось, восходили к самой седой древности. И там дворец с низкими дверьми простирал в глубине свои приземистые стены: это был дворец короля Лока. Прямо напротив стоял дом Пчелки, не дом, а скорее кукольный домик, состоящий из одной-единственной комнатки, обтянутой белой кисеей. В комнате чудесно пахло еловой мебелью. Расщелина в скале пропускала сюда дневной свет, а в ясные ночи через нее видны были звезды.

У Пчелки не было слуг, но весь народ гномов наперебой старался услужить ей и предупреждал все ее желания, кроме одного — снова вернуться на землю.

Самые ученые гномы, владевшие великими тайнами, охотно учили ее, правда не по книгам, потому что гномы не пишут книг, но они показывали ей всевозможные растения гор и долин, различные породы животных, разные камни, которые добываются из недр земли. И вот на таких-то наглядных образцах и примерах они с простодушным весельем открывали ей разные чудеса природы и тайны искусства.

Они дарили ей такие игрушки, каких даже дети богачей на земле и в глаза не видывали, потому что гномы были замечательные мастера и выдумывали всякие удивительные машины. Например, они сделали ей кукол, которые умели грациозно двигаться и изъясняться стихами с соблюдением всех поэтических правил. Когда их всех вместе приносили на маленькую сцену, декорации которой изображали берег моря, синее небо, дворцы и храмы, они разыгрывали необычайно интересные представления. Хотя они были ростом с ноготок, они двигались совсем как живые и точь-в-точь походили — кто на почтенных старцев, кто на зрелых мужей, а кто на прекрасных молодых девушек в белых туниках. Были среди них и матери, которые нежно прижимали к груди невинных младенцев. И эти красноречивые куклы объяснялись и действовали на сцене так, словно они и впрямь были одушевлены чувствами ненависти, любви или честолюбия. Они искусно переходили от радости к огорчению и так ловко подражали природе, что невольно заставляли смеяться и плакать. И Пчелка хлопала в ладоши, глядя на эти представления. Куклы, которые изображали тиранов, вызывали в ней ужас. И наоборот, она прониклась безграничной жалостью к кукле, которая некогда была принцессой, а потом стала вдовой и пленницей в траурном кипарисовом венке, и у нее не было никакого иного способа спасти, жизнь своему ребенку, как только выйти замуж за того самого злодея, что сделал ее вдовой.

Пчелке никогда не надоедала эта игра, куклы умели разнообразить ее до бесконечности. Гномы также устраивали для нее концерты и учили ее играть на лютне, на виоль-д-амуре, на теорбе, на лире и еще на многих музыкальных инструментах. И она в скором времени стала прекрасной музыкантшей, а сцены, разыгрываемые перед ней куклами в театре, сообщали ей знание людей и жизни. Король Лок также бывал на этих представлениях и концертах, но он видел и слышал только Пчелку, к которой он мало-помалу привязался всей душой.

А тем временем шли дни и месяцы, годы завершали свой круг, а Пчелка все жила среди гномов, и как ни развлекали ее непрестанно, она всегда тосковала по земле. Из девочки она превратилась в прекрасную молодую девушку. Выпавшая ей необычайная судьба наложила какой-то своеобразный отпечаток на ее лицо, и от этого оно казалось только еще милее.

Г л а в а  ХП,

в которой как нельзя лучше описывается сокровищница короля Лока

Исполнилось ровно шесть лет, день в день, как Пчелка жила у гномов; Король Лок позвал ее к себе во дворец и в ее присутствии приказал своему казначею сдвинуть огромный камень, который, казалось, был вмурован в стену, а на самом деле— только приставлен к ней. Все трое они прошли в открывшееся за громадным камнем отверстие и очутились в узкой расщелине скалы, где двоим нельзя было идти рядом. Король Лок первым ступил в этот темный проход, за ним шла Пчелка, держась за край королевской мантии. Они шли долго. Иногда стены расщелины сходились так близко, что молодая девушка боялась, — вот-вот они стиснут ее, и Она не сможет двинуться ни вперед, ни назад, задохнется и умрет. А мантия короля Лока все убегала вперед по тесной и черной тропинке. Наконец король Лок нащупал рукой бронзовую дверь и открыл ее; сразу стало очень светло.

—Лок-королек,— воскликнула Пчелка, — а ведь я и не знала, что свет — такая прекрасная вещь?

Но король Лок взял ее за руку, ввел в залу, откуда исходил этот свет, и сказал:

—Гляди!

Пчелка, ослепленная, сначала ничего не видела, потому что. эта огромная зала с высокими мраморными .колоннами вся сверху донизу сверкала золотом.

В глубине на возвышении из блестящих драгоценных камней, оправленных в золото и серебро, куда вели ступени, покрытые чудесно расшитым ковром, стоял трон из золота и слоновой кости под балдахином из прозрачной эмали; по обе стороны трона высились две трехтысячелетние пальмы в гигантских вазах, выкованных когда-то самым искусным мастером из гномов. Король Лок взошел на этот трон и повелел девушке стать рядом с собой по правую руку.

—Пчелка,— сказал он ей,— это моя сокровищница, выбирайте себе все, что вам понравится.

Огромные золотые щиты висели на колоннах, и солнечные лучи, преломляясь в них, отражались сверкающими снопами; над ними скрещивались шпаги и копья с султанами на остриях. Столы, расставленные вдоль стен, были сплошь заставлены чашами, кубками, кувшинами, бокалами, вазами, дароносицами, дискосами, золотыми чарками и кружками, рогами для питья из слоновой кости с серебряными кольцами, громадными бутылями из горного хрусталя, золотыми и серебряными чеканными блюдами, ларцами, ковшами, сделанными в форме храмов, зеркалами, канделябрами, курильницами, светильниками, столь же удивительными своей искусной выделкой, сколь и необыкновенным материалом, и сосудами для сжигания благовоний, изображавшими чудовищ. А на одном из столов стояли шахматы из лунного камня.

—Выбирайте, Пчелка,— повторил король Лок. Но, подняв глаза ввысь надо всеми этими богатствами, Пчелка увидала в отверстие потолка голубое небо, и, словно почувствовав, что только этот небесный свет и придавал драгоценностям их ослепительный блеск, она сказала:

—Лок-королек, мне хотелось бы вернуться на землю.

Тогда король Лок сделал знак своему казначею, и тот откинул тяжелый занавес, и они увидели громадный сундук с резными украшениями, окованный железом. Когда подняли крышку сундука, оттуда хлынули потоки лучей тысячи самых разнообразных и чудесных оттенков; каждый луч исходил от драгоценного камня, отшлифованного с великим мастерством. Король Лок погрузил руки в эти камни, и тут стало видно, как в этой лучезарной массе переливаются и лиловый аметист, и девий камень, и изумруды трех цветов: один — томно-зеленый, другой — называемый медовым, потому что он цвета меда, и третий — голубовато-зеленый, что зовется бериллом и посылает добрые сны; и восточный топаз, и рубин, прекрасный, как кровь храбрецов, и сапфир темно-синий, который называют мужским сапфиром, и бледно-голубой сапфир, называемый женским, и камень кимофан, и гиацинт, и кошачий глаз, и бирюза, и опал, сияние которого нежнее зари, и аквамарин, и сирийский гранат. Все эти камни были самой прозрачной воды и самого лучезарного блеска. А крупные бриллианты среди этих цветных огней вспыхивали ослепительными белыми искрами.

—Выбирайте, Пчелка,— сказал король Лок. Но Пчелка покачала головой и сказала:

—Лок-королек, все эти камни я отдам за один-единственный солнечный луч, что играет на шиферной крыше Кларидского замка.

Тогда король Лок открыл второй сундук, где были одни жемчуга. Но все жемчужины были чистые и круглые, их переменчивый блеск отражал все краски неба и моря, и сияние их было так нежно, что казалось пронизанным любовной мечтой.

—Берите, — сказал король Лок. Но Пчелка ответила:

—Лок-королек, эти жемчуга напоминают мне взгляд Жоржа де Бланшеланд. Мне нравятся эти жемчуга, но еще больше мне нравятся глаза Жоржа.

Услышав эти слова, король Лок отвернулся. Но все же он приказал открыть третий сундук и показал молодой девушке кристалл, в котором с первозданных времен была пленена капля воды; когда кристалл поворачивали, видно было, как переливается в нем эта капля. Он показал ей еще куски янтаря, в которых миллиарды лет были заключены насекомые, еще более яркие, чем драгоценные камни. Можно было различить их нежные лапки и тонкие усики, и, казалось, они могли бы вот-вот улететь, если бы благодаря какой-нибудь волшебной силе их пахучая тюрьма растаяла, как лед.

—Это великие чудеса природы, и я дарю их вам, Пчелка.

Но Пчелка ответила:

—Лок-королек, оставьте себе янтарь и кристалл, ведь я не могу освободить ни эту мушку, ни эту капельку.

Король Лок посмотрел на нее задумчиво и сказал:

—Пчелка, ваши ручки достойны хранить лучшие сокровища мира. Вы будете владеть ими, но они вами не будут владеть. Скупец — пленник своего золота; только тем, кто презирает богатство, безопасно быть богатыми: их душа всегда будет больше, нежели их сокровища.

Сказавши так, он подал знак казначею, и тот поднес молодой девушке золотую корону на подушке.

— Примите эту драгоценность как знак того уважения, которое мы питаем к вам, Пчелка, —сказал король Лок. — Отныне вас будут называть принцессой гномов.

И он возложил корону на голову Пчелки.

Опубликовано: Анатоль Франс. Собрание сочинений в восьми томах, том 2-й. М.: М Гос.изд-во 
Художественной литературы, 1958. - 880 с.

Следующее