Голос. Огромный город. Ветер. Вечер. Во мраке треплются огни, И ты, безумец, в первом встречном Идешь искать себе родни. Смирись, поэт, и не юродствуй, Привыкни к своему сиротству, И окриком не тормоши Тебе не внемлющей души.
Поэт. Прохожий, проходящий мимо! Не радуясь и не скорбя, Куда спешишь ты, одержимый, Беглец от самого себя? Кто б ни был ты - хотя бы недруг, В душе своей, в дремучих недрах, Мычаньем, если ты немой, Ответь, ответь на голос мой!
Голос. Мы грохотом оглушены, И в этом городе огромном Грозней, пронзительнее грома Нам дуновенье тишины. Тебе не по дороге с нами, Ты нас опутываешь снами, Ты нас тревожишь вышиной, Ты нас стреножишь тишиной. Что даже от себя таим, Ты вслух произносить дерзаешь. На сверстничество притязаешь Ты с веком бешеным твоим, Но ты не этих дней ровесник: Другие дни-другие песни. Не время, путник, в час такой Нас околдовывать тоской!
Поэт. Какая скорбь, удар, увечье Должны сразить вас в этот час, Чтоб стало слово человечье Понятно каждому из вас? Ну, что же, юность, разглагольствуй, Потешь свое самодовольство... Но ты, кто прячешься в тени, Но ты мне руку протяни! . . . . . . . . . . . . . .
Поэт. Не узнаешь? Поэт! Собрат мой!
Не узнаю.
Поэт. Остановись...
Мне некогда.
Поэт. Вернись обратно...
Мне незачем.
Поэт. Вернись, вернись!
Зачем? Чтоб вместе ныть, и хныкать, И выкликать, и горе мыкать? Довольно! Зубы стиснул я. «На кой мне черт душа твоя?»
Поэт. Разодранное в клочья небо, И эта взвихренная тьма... И это небо тоже немо, И все вокруг сошло с ума! Не надвигайтесь, злые тени, Отхлынь, ужасное смятенье!.. В последний раз кричу, шепчу: Поймите...
Январь-февраль 1928
|