22.VIII.1932

Пермь

Мой дорогой, мой обожаемый друг!

Вчера с суточным опозданием мы добрались, наконец, до Перми. С большим трудом разыскали, где здесь хранятся письма до востребования, и только сегодня удалось достать их. И вот, наконец, я получила 2 письма от тебя (от 12 VIII и 14-го) — первые за столько дней ожидания и тревоги. Есть вещи, за которые не благодарят, но именно благодарность переполняет меня, когда я вновь и вновь перечитываю эти письма. Они такие ласковые и такие твои! Так ты не знаешь, поняла ли я, или нет, что ты не «не добрая»³. Если бы я не поняла этого, не было бы всего, что было. Я вообще думаю, что и ты и я понимаем друг друга, — только нам надо побольше быть вместе. Я не люблю разлуки, а особенно тогда, когда она предшествует слишком кратким встречам и все новым и новым хотя бы маленьким разлукам. Помнишь, — у Тютчева?

Да, Вильгельмина⁵, к тебе я как-то суеверно-жадна, и ты не должна ни сердиться на меня за это, ни тяготиться этим. Ты бы хотела видеть меня более спокойной? Не хоти. Успеем еще успокоиться! Теперь, когда я знаю, что ты здорова, что ты думаешь обо мне и как думаешь, все в мире в порядке. Даже Пермь, хуже которой я не знаю города, стала совсем милой. Обратное плаванье будет мне отдыхом и радостью. Я знаю, что ждет меня, и каждый день теперь осмыслен.

Отсюда мы должны уйти в полночь, но из-за катастрофического обмеления Камы пароходы идут фантастически, садятся на мель, терпят аварии, и мирное путешествие по реке обращается в авантюру. Не знаю, когда мы будем в Нижнем. Надеюсь, что на этот раз в Казань-то мы приедем не ночью, а днем, и я получу там письма от тебя. А твое письмо в Кинешму так и пропало. Хоть поезжай опять до Рыбинска, чтобы получить его! Наше возвращение по Оке и по Москва-реке, по-видимому, не состоится. В Нижний мы, вероятно, приедем числа 27-го, и некогда уже будет пускаться в новое, тоже рискованное, плаванье, а придется вернуться в Москву поездом. Так мы и будем, как и рассчитывали, 28-го дома, и О<льга> Н<иколаевна> успеет, не торопясь, приступить к своей работе. Не знаю, достаточно ли она отдохнула. Надеюсь, что на обратном пути, за 5 дней на воде, она побольше посвежеет и пободреет. Я очень старалась не переваливать на нее своей тяжести, но ты не знаешь, какая я. Я хотя и мало говорила и не жаловалась, но была сама не своя.

Маленькая-большая! твоя гребля меня беспокоит, как бы «бодрая старушка» не нажила себе большого расширения сердца. Будь здорова, моя милая!

Никаких предтеч рогатых навстречу мне не выходило⁶ и не выйдет, и ни перед кем колен не преклоню. Да я и не могу этого сделать, т.к. и не вставала с колен с тех пор, как в Кашине очутилась в такой позиции.

Сегодня 22-ое. Ты вчера приехала в Днепропетровск⁷. Милая! Знаю, что тебе хорошо, и радуюсь этому. Ты, пожалуйста, пойми, что это совсем так. А если полная моя, бескорыстная радость иногда осложняется грустью, то этим нисколько не аннулируется. Ты всегда знай, что мне дорого то, что — твое и что дает тебе счастье. И если я в те минуты, когда ты со своими, не хочу и не могу выходить из тени, то это совсем не потому, что я эгоистична и себялюбива. Одним словом, несмотря на все мои кипения, я в глубине-таки прозрачна, и я твой друг, Вильгельмина. Я не знаю, как ты относишься к слову поэта, но, очевидно, считаешь его легковесней, чем человеческое слово, если ждешь от меня всяких непостоянств. Пойми же мое человеческое и. мое львиное⁸ слово и поверь ему до конца. Или так тебе уже менее интересно становится иметь дело со львятами?

Я не меньше Лии Исааковны⁹ знаю, какая ты, и знаю, что ты прекрасна, но я болею тобой, и поэтому не всегда могу быть приятна и понятна тебе, как и ты мне, п<отому> ч<то> ты иногда для меня источник большой боли, как и я для тебя. Но все хорошо и все будет хорошо, п<отому> ч<то> главное есть.

Твоему Жене¹⁰ передай привет, и помни, что я тебе о нем сказала. Твоему брату, если это не глупо, тоже.

Нежно тебя люблю, нежно тебя целую и жду.

Твоя С.

[На полях:] Ольга Николаевна шлет тебе сердечный привет.

[Приписка в верхнем углу письма:] Чувствуешь, какая на бумаге пыль? Я пишу тебе на палубе. Города за завесой пыли не видно: это Пермь!

Комментарии

³ Парнок говорит о своем стихотворении веденеевского цикла «Большая Медведица»:

Ведь ты не добрая, не злая, Ведь ты, как сухостой, суха, — Зачем несу тебе, не знаю, Я семизвездие стиха.

⁴ Цитата из пьесы Тютчева «Увы, что нашего незнанья // И беспомощней и грустней?»

⁵ Происхождение этого прозвища мы не знаем.

⁶ Возможно, здесь намек на стихотворение из сборника Парнок «Вполголоса» «Медленно-медленно вечер...».

⁷ В Днепропетровске жил брат Н.Веденеевой, строитель Днепрогэса.

⁸ Парнок в нескольких письмах говорит о своей львиной природе; семантика подобного отождествления остается неясной. (Парнок — «Лев» по знаку Зодиака. — Ред.)

⁹ Подразумевается, очевидно, какая-то знакомая Н.Веденеевой.

¹⁰ Женя — сын Н.Веденеевой.

Источник — De Visu. 1994. №5/6 (16)