28.VII.1933

Каринское

Здравствуй, Ниночка, голубчик мой!

Пишу тебе на террасе, ранним утром. Вчера в 5 приемов шел дождь, а в светлые промежутки я ходила на почту, пробовала звонить в Москву (два раза), но телефон, как водится, испорчен. Хотела проверить свой ножтранс¹⁶, и очень рада, что он, оказывается, все-таки действует. Тьфу, тьфу, тьфу! (Правым ртом через левое плечо). Жив курилка и перебирает еще ногами! Дружочек мой! Ходила я звонить Верочке¹⁷, п<отому> ч<то> очень опечалилась вчера ее открыткой, написанной каким-то диким почерком, в которой она ласковенько говорит мне, что совсем больна, что вот уже 8 дней у нее высокая температура (39°) и что «будет больна еще долго». У нее, как сейчас водится в Москве, желудочная инфекция, а говоря понятней — острый колит (а м<ожет> б<ыть> дизентерия, п<отому> ч<то> с кровью).

Пойду звонить к ней утром, предложу свои услуги. Очень мне грустненько, что я не хожу за ней, когда ей так нехорошо! Она была так добра и чутка ко мне, когда я хворала. А я выхожу такой скаредной в отношениях с ней, когда хворает она. Если б не Ольга [32] Ник<олаевна>, которая, конечно, не пустит меня одну в Москву, я сейчас бы поехала к Верочке. Но она пишет, что ходить за ней есть кому. Она всегда так затяжно и гнило xворает, что мне очень страшно, когда она заболевает. Если б она ушла, для меня это было бы большим ударом, — я потеряла бы близкого поэта и преданного друга и наперсницу в сердечных моих горестях. Она — наш друг — мой и твой. Думай о ней с любовью и хоти, чтобы она жила!

Ее открытку я получила вчера одновременно с твоей (от 21/VII), в которой ты вдруг вспоминаешь Верочку и велишь ей кланяться. От тебя с 24-го нет опять писем. Вчера (27-го!) получена телеграмма, посланная 22-го. На ней отметка педантичной почты («23-го выходной день»), т<о> е<сть> 23-го — воскресенье почта гуляла и поэтому телеграмма не могла быть доставлена в этот день, а 24-го, 25-го и 26-го почта, очевидно, очухивалась после выходного дня (о чем в педантическом примечании конечно не упоминается)...

Милая моя! Будь здорова. Крепенько тебя целую, ангел мой! Очень прошу тебя: когда приедешь в Москву 20-го, будь осторожна в еде. Не ходи обедать в Дом ученых и ни в какие другие заведения. Пусть лучше Вера Ал<ексеевна> постряпает для тебя в этот день дома. Так вернее. Ладно? Не кушай килек, камсы, консервов, мороженого, не пей прохладительных напитков, а лучше всего скорей приезжай к нам, а мы-то уж тебя покормим не за страх, а за совесть! Все те же ли у тебя планы, т<о> е<сть> собираешься ли ты в тот же день, как вернешься с Днепростроя, направиться в Каринское?

На этот вопрос не забудь ответить заблаговременно, чтобы я могла послать за тобой отсюда на станцию лошадь. Ты выйди из вагона простоволосая, и по твоей белой головушке тебя среди всех отличит возница. А ты, выйдя, спроси, нет ли кого из Каринского. Ладно?

Голубчик мой! Я тебе писала вчера утром и отправила заказным, но ввиду исключительной работы почты — в Кичкасе, ввиду того, что 2 заказных письма моих там и 1 телеграмма прилипли к чьим-то пытливым рукам, у меня нет никакой веры в то, что и вчерашнее мое письмо не постигнет та же участь. Писать незнакомцам у меня нет никакой охоты (пусть развлекаются собственными средствами), а человек я упрямый и хочу, чтобы мои письма все-таки доходили до тех людей, кому я их адресую (хотя бы во вторую очередь!). Поэтому это письмо я хочу отправить с обратной распиской, если этот вид ручательства за доставку корреспонденции сохранился. А действительность этой гарантии мы таким образом проверим на опыте. Ведь ты у меня естествоиспытатель? Вот и я эксприментирую (правда в совсем другой области).

Ты в своей ответной телеграмме пишешь, что «часто писала с Днепростроя». Так вот оттуда я получила только 1 письмо и 1 открытку. Я же послала тебе в Кичкас 3 письма, из коих 2 заказными (9-10-го и 11 июля), и ни их, ни моей телеграммы от 13/VII ты до сих пор (сейчас уже 28/VII) не получила. Положение совершенно ясное, не так ли?

Заметно похолодало. Утра и вечера уже очень прохладные, и я ожила, стала xopошо спать, все «чудеса» мои кончились — я не падаю, не ношусь по комнате и прочнее держусь на ногах. С удовольствием чувствую твердую землю под ногами и хватаюсь за нее всей ножной пятерней!

Рррр! Львы как будто опять котируются на бирже.

Целую тебя нежненько и крепенько и всячески.

Твоя Львинова.

P.S. Да! Меня смущает одно обстоятельство, и не знаю, как тебе об этом сказать... предположим, скажу хотя бы так:

А все прочее в порядке, и живем мы здесь удобнее и не менее вкусно, чем в Кашине.

С.

Комментарии

¹⁶ Парнок иронически обыгрывает пристрастие того времени к обычно нелепым сокращениям; ножтранс — ножной транспорт.

¹⁷ Звягинцева Bеpa Клавдиевна (1894-1972) — поэт и переводчик, близкая знакомая Парнок. После смерти Парнок ее либретто оперы А. Спендиарова «Алмаст» было издано в переработке В.3вягинцевой.

Источник — De Visu. 1994. №5/6 (16)