Без риска быть... Николай Доля Астрология Живопись Имена Живое слово    Классика    Серебряный век    Психология    Сказки    Самиздат

О Софии Парнок Ирма Кудрова

Глава 13. «Подруга»

Еще с октября 1914 года в жизнь Марины властно вошла необычная женщина, решительно непохожая на всех других, раньше и позже ей встречавшихся. То была яркая и самобытная Софья Парнок, выросшая со временем в первоклассного поэта (сборники «Лоза», «Вполголоса»). Встреча с ней до глубины души потрясла воображение Марины, уже тогда превыше всего ценившей незаурядную и независимую личность. Познакомившийся с Софьей Яковлевной позже в Крыму, Волошин именно ей поручил вести свои литературные дела в Москве, а кроме того, замечательно написал о ее поэтическом таланте в статье «Голоса поэтов».

Тридцатилетняя Софья Парнок не скрывала своей принадлежности к «меньшинству» (как говорят нынче). Но, скорее всего, к моменту знакомства Марина о том не знала; в пользу этого предположения свидетельствует второе стихотворение из созданного в 1914—1915 годах поэтического цикла; обратим внимание на характерную подробность: в 1920 году при подготовке к первой публикации цикл был назван автором «Ошибка» — и только в 1940 году переименован в спокойное «Подруга».

Первоначальное смущение, бесхитростно отраженное в стихотворении, было преодолено; Марина приняла подругу такой, какой она оказалась. Безоглядная щедрость ее сердца («Пол-жизни? — Всю тебе!/ По-локоть? - Вот она!») справилась с шоком.

Тем более что потрясение оказалось взаимным. В сонете самой Парнок читаем:

Существенный блик бросает на саму возможность этой любви атмосфера предвоенной России.

Не случайно часть российской интеллигенции восприняла начало военных действий осенью 1914 года как «очищающую бурю». Понятие греховного в начале десятых годов крайне ослаблено, его границы — смещены. То было время, когда, по характеристике Федора Степуна, девицы скрывали свою невинность, а замужние дамы — верность мужьям. Когда «этика, ради индивидуализма, испытывала с опасностью для жизни крайние пределы своей растяжимости», — автор этого утверждения Вячеслав Иванов. Строка Ахматовой «Все мы бражники здесь, блудницы...» — датирована 1913 годом. Но и осенью 1914-го еще не отзвучали недавние громкие споры вокруг «святой плоти» и «дионисийски-оргиастической стихии», — и в спорах участвовали самые авторитетные фигуры русского художественного Олимпа! Широчайшую популярность имели романы Нагродской и Вербицкой с их излюбленной героиней — раскрепощенной женщиной, которая пренебрегает всеми условностями, стремится к независимости и не желает связывать себя брачными узами. Стилистика этих романов сегодня годилась бы разве что для газетного фельетона, но в те годы не только курсистки ими зачитывались! Все это, по крайней мере, помогает понять, почему разразившаяся война многими чуть ли не приветствуется. По мнению Алексея Толстого, она «сыграет роль второго крещения Руси»; на «возрождение русского духа» с началом военных действий уповал и Василий Розанов. «И пусть из огненной купели/ Преображенным выйдет мир!» — такие строки публиковал в журнале «Русская мысль» Валерий Брюсов...

После того как в 1983 году в Соединенных Штатах появилась книга, посвященная этому эпизоду цветаевской биографии («[Не]закатные оны дни» С. В. Поляковой), более десятка доброхотов по обе стороны океана бросились на тему с энтузиазмом, характеризующим и их авторов, и время, столь охочее до «клубнички». Дело усугубилось почти нескрываемой неприязнью Поляковой к Марине Цветаевой. Под воздействием этой неприязни она прибегла в своей работе и к натяжкам, и к умолчаниям, и к сомнительной аргументации, проложив дорогу невероятному изобилию домыслов. Новых фактов ни у кого не нашлось, им и неоткуда было быть, но... кроме Парнок, теперь уже называют еще и еще женские имена; клубок по сей день продолжает раскручиваться — на потребу всем, кто рад случаю вытащить на свет божий недавно запретную тему.

Отношения подруг растянулись почти на полтора года. Марина, тем не менее, не ушла из семьи: Сергей оставался для нее человеком, с которым она не просто считалась, но ощущала себя сердечно связанной на всю жизнь. Попервоначалу Эфрон шутил, что охотно вызвал бы Парнок на дуэль за ее отношение к Марине, не будь она женщиной. Позже шутить он уже перестал.

Цикл «Ошибка» добросовестнее любых комментаторов свидетельствует о том, насколько непросто было для Цветаевой происходящее; что, помимо восхищения, ее не оставляло ни на минуту сострадание к «трагической леди», как названа была Софья Парнок в первом же стихотворении цикла.

Резкий кризис отношений обозначен в цветаевских стихах конца апреля — начала мая 1915 года. Читатель найдет здесь немало открыто бунтующих строк: «Зачем тебе, зачем/ Моя душа спартанского ребенка?», «Этот рот до поцелуя / Твоего был юн!», «Но твоя душа мне стала / Поперек души!» и даже: «Счастлив, кто тебя не встретил/ На своем пути!». Наконец, прямой взрыв в последнем стихотворении цикла:

Однако окончен был цикл, но еще несколько месяцев теплилась сердечная привязанность...

Первой Марина никогда не уходит. Окончательный разрыв между подругами произойдет только во время их совместной поездки в Петроград зимой 1915-1916 года, —и по инициативе Парнок. Вспоминая об этом позже, Цветаева назовет переживания тех дней своей первой жизненной катастрофой. Еще до того, летом, в письме к Лиле Эфрон, Марина признавалась: «Сережу я люблю на всю жизнь, он мне родной, никогда и никуда от него не уйду. Пишу ему то каждый, то — через день (Эфрон в эти месяцы еще в санитарном поезде. — И.К.), он знает всю мою жизнь, только о самом грустном я стараюсь писать реже. На сердце — вечная тяжесть. С ней засыпаю и просыпаюсь. Соня — меня очень любит, и я ее люблю — и это вечно, и от нее я не смогу уйти. Разорванность от дней, которые надо делить, сердце всё совмещает».

Замечательный штрих: в дни кризиса в отношениях между подругами, весной 1915 года, Сергей той же Лиле пишет письмо. Он просит сестру проследить за устройством дочери Али в Коктебеле, помочь Марине найти хорошую няню, потому что сама Марина, как он пишет, «в этом ничего не понимает». И здесь же: «Для Марины, я это знаю очень хорошо, Аля единственная настоящая радость... Только будь с Мариной поосторожней — она совсем больна сейчас...» Сергей заботлив и нежен несмотря ни на что...

Переписки Цветаевой и Парнок не сохранилось; совсем мало подробностей оставили записи самой Марины об этой дружбе-любви. Вот почему об этом важном эпизоде биографии Цветаевой не удается рассказать обстоятельнее. Не существует никаких серьезных оснований считать озлобленным отношение Марины к Парнок после их разрыва — об этом достаточно свидетельствует цветаевское стихотворение 1916 года «В оны дни...» с этими нежными строками: «Не смущать тебя пришла, прощай, Только платвя поцелую край...» Цветаевой придется еще не однажды расставаться с любимыми, но это расставание выделяется среди других. Цветаева не разочаровалась в Парнок так, как чаще всего она разочаровывалась в любовных отношениях с мужчинами, когда она вдруг ощущала их «потолок», «стену». Она не усомнилась ни в способности к любви, ни в человеческих достоинствах подруги. В случае с Парнок было иное, а может быть, и целый букет иного...

Уже в начале 30-х годов Цветаева написала «Письмо к Амазонке», адресованное писательнице Натали Клиффорд Барни, американке, жившей долгие годы в Париже. «Письмо» осталось неопубликованным, хотя предназначалось, видимо, к публикации. Внешне оно было откликом на книгу Барни «Мысли об амазонке». Но более реальным поводом создания «Письма» можно считать известие о смерти Софии Парнок, умершей в России в 1932 году. Письмо предоставляет возможность узнать, что называется из первых рук, мысли Цветаевой о любви двух женщин друг к другу, — хотя и это нелегко из-за цветаевской не слишком прозрачной стилистики.

Читатель найдет здесь дифирамбы дарам, отпущенным природой женщине: таланту любви, нежной и глубокой натуре, редкостно способной к пониманию другого человека...

Что происходит с той, которая вдруг «сбивается с пути»? — размышляет здесь Цветаева. Ее ответ: «это сети души».

«Попадая в объятия старшей подруги, она попадает не в сети природы, не в сети возлюбленной, которую слишком часто считают обольстительницей, охотницей, хищницей и даже вампиром, тогда как почти всегда она — лишь горестное и благородное существо...» Настоящая трагедия такой связи заключена, по Цветаевой, прежде всего в том, что она исключает рождение ребенка.

Ребенок! Это самая неожиданная тема в «Письме», центральная тема, в очередной раз обнаруживающая в Цветаевой сильнейшее материнское начало, которое всегда присутствует в ее любовном чувстве — как и в любовных стихах! Поначалу кажется, что она говорит тут не о себе — ведь уже существовала на свете ее горячо любимая Аля-Ариадна! Но Цветаева говорит не о ребенке вообще, а о ребенке от любимого человека! «Маленькая ты» или «маленький ты» — вот, утверждает она, сильнейшая тоска любящего сердца...

Прочтем еще несколько строк из этого позднего комментария к цветаевской дружбе-любви 1915 года. Младшая подруга расстается со старшей, которую отныне она будет называть «ошибкой молодости». «Неблагодарная, как все, кто больше не любит, несправедливая, как все, кто продолжает любить», младшая уходит вовсе не потому, что люди скажут; «что бы люди ни сказали, они всегда скажут дурное, что бы ни видели — увидят дурное». И не потому, что Бог осудит: «до плотской любви, — пишет Цветаева, — ему вообще нет дела <...> нет дела до всех этих напастей, он может разве что излечить нас от них». Ни церковь, ни государство, «благословляющие убийство тысяч людей», тут также не имеют права на суждение. Одно имеет право, по Цветаевой: природа. «Природа говорит: нет. Запрещая нам это, она защищает себя».

Приведем, наконец, последнюю цитату из этого удивительного документа. Теперь речь идет о той, что вернулась к мужчине. «Если мужчина умен, — пишет автор «Письма», — он не обнимет ее сразу же, он подождет — прежде чем обнять, — пока другая не уйдет — окончательно».

Ирина — вторая дочь Цветаевой и Эфрона — родилась в апреле 1917 года.

 
Источник: Ирма Кудрова. Жизнь Марины Цветаевой. Документальное повествование.
— СПб. Издательство журнала «Звезда», 2002. — 312 с.

Предыдущее

Следующее

Вы здесь: Серебряный век >> София Парнок >> О Софии Парнок >> Глава 13. «Подруга»