Без риска быть... Николай Доля Астрология Живопись Имена Живое слово    Классика    Серебряный век    Психология    Сказки    Самиздат

О Софии Парнок Ольга Курбская

Огненные вечера

Стихотворные встречи Марины Цветаевой и Софьи Парнок

Читая последние публикации о Марине Цветаевой, писаные последовательными фрейдистами или, хуже того, «новообращёнными» из числа непрофессионалов, которых вдохновила love story двух женщин-поэтов, я поражалась не просто количеству домыслов и даже не их вульгарности (чего не стерпит бумага, то стерпит Интернет),— я удивлялась доводам «исследующих». Монолитный цикл «Подруга» и не собранные во что-то единое стихи Парнок к Цветаевой буквально всеми понимаются — вот именно, буквально. Запах white rose и синева жилок на руке «подруги» произрастают в головах фантазёров бульварными романами. О, ни больше ни меньше, «Марине и Соне». Знали бы они, чему подали повод...

Я, как и глубоко уважаемая мной Ирма Кудрова, ближе всех, на мой взгляд, стоящая к разгадке феномена Цветаевой, не обладаю хладнокровностью и беспристрастностью «идеального» исследователя. Более того, я вообще не литературовед. Скорее, просвещённый любитель. Знающий «всю» Цветаеву и — с недавних пор — полюбивший стихи Софьи Парнок. Сознающий их непохожесть. Их такую разную талантливость. Я отдаю себе отчёт, что «чара» Парнок в моей сегодняшней жизни сильнее чары Марины Цветаевой, кумира моей юности. Но совесть читателя не позволит мне спекулировать на предпочтениях, которые оправданы лишь силой обстоятельств.

Стихи, обращённые друг к другу двумя неординарными женщинами, тем более, женщинами-поэтами — материя тонкая. Жёсткая «сюжетность» «Подруги» смогла вскружить голову Д.Л. Бургин, чего уж говорить о менее титулованных адептах. Если попытаться представить себе методы мышления этих авторов, то выглядеть это будет примерно так: ага, вот здесь Цветаева вкупе с сибирским котом явно не определились, здесь — Парнок читает «холодно-пламенного» Стендаля и ничего не хочет, а вот и расставание на Кузнецком мосту. «На все четыре стороны», как говорится. Грубо? Настолько же, насколько стихия поэзии способна отражать «жизнь как она есть».

Я думаю, настоящих поэтических встреч Цветаевой и Парнок было — две. И — соответствующих им три стихотворения, где голоса поэтов звучат в унисон. Редчайший, едва ли не уникальный случай: два любящих человека чувствуют и говорят если не на одном языке, то понятиями, ситуациями и даже словами, по смыслу очень близкими.

Вспомним третье стихотворение Марины Цветаевой из цикла «Подруга»:

И, следом, — одно из стихотворений Софьи Парнок «цветаевского» периода:

Даже на беглый взгляд в стихах много общего. Общий сюжет: героини стоят у окна, «внешним» зрением отмечая все события, за ним происходящие (у Цветаевой они, несомненно, более действенные), «внутренним» — переживая собственные душевные движения. Окно — в мир, в обоих случаях враждебный, диссонантный. У Софьи Парнок — это «зимний» мир, по определению холодный, чужой, у Марины Цветаевой — по-оттепельному (если оттепель возможна непоздней осенью: стихотворение написано 24 октября) суетливый, густонаселённый, но оттого ещё более контрастный «одиночеству души». Оставлю литературоведам разбираться в тонкостях стоп и рифм, скажу лишь, что настроение стиха Парнок (возможно, благодаря именно этим стопам и рифмам) менее отчётливо, но и менее тягостно. Невыразимо спокойно и абсолютно обречённо.

Цветаевский стих более напорист и тем самым открыт в тот самый мир, от которого героиня стиха столь очевидно отказывается в пользу «какого-то большого чувства». Впечатление от стихотворения сродни ощущениям выздоравливающего от ангины: нет уже плавящейся в температуре «нежизни», но резкий свет дня и всё ещё саднящее горло мешают стать лучше того самого первого встречного. Гармония стихотворения Парнок уравновешивает резкую болезненность, чёткость и зримость цветаевского стиха, — как, рискну утверждать, поэзия Цветаевой и Парнок вообще расставляет именно эти акценты.

Есть сокрушительный соблазн представить, что датированы стихи одним днём. Увы, третье стихотворение «Подруги» имеет конкретную дату: 24 октября 1914 года, а «Узорами заволокло», судя по «ардисовской» публикации, написано в 1915 году, то есть по самым оптимистическим прогнозам не меньше чем через два-три месяца после стихотворения Цветаевой.

Есть, правда, весомый контраргумент — поэтическая реальность, более явная всё же, чем подробности любовной истории в изложении той же Бургин и в невнятных воспоминаниях современников. Она позволяет вообразить «чердак-каюту» в Борисоглебском и окно доходного дома в Хлебном переулке, и два лица, и руки, лежащие на стекле, — и ощущение блаженного мига единства, редкого, но возможного в обыденности дней, и абсолютно точно — и навсегда — зафиксированного поэзией.

Вторая и последняя встреча Цветаевой и Парнок в стихах, обращённых к друг к другу, кому-то, возможно, покажется надуманной. Она слишком зависима от моих личных обстоятельств и уже потому «не научна». (Последнее, впрочем, далеко не всегда критерий истинности.)

Известно, что цветаевский цикл «Подруга» имеет два варианта: 15-ти и 17-ти— стихотворный. В моей домашней библиотеке оказался, разумеется, первый, и долгое время я пребывала в поиске оставшихся двух стихотворений. Одно довольно скоро нашлось, — в каком-то явно доперестроечном цветаевском сборнике, публикаторы которого напечатали два (или три) стиха из «Подруги», где, по их мнению, совершенно отсутствовала любовная — ни в коем случае не допустимая! — интрига. Одним из них было «Сини подмосковные холмы», — замечательное стихотворение, кстати, на самом деле не имеющее к любовному сюжету видимого отношения и по настроению близкое «Сегодня таяло».

Дело оставалось за последним стихотворением. В книге Виктории Швейцер¹ были приведены отрывки из стиха, казалось бы, имеющего отношение к «подруге», Софье Парнок:

Каким—то удивительным образом эти фразы соединились впоследствии с другими:

Сейчас я понимаю, что это не могли быть отрывки одного и того же стихотворения, в них явно разный ритм. И всё же — по настроению — могли. Есть даже весомые сюжетные переклички:

«Чужие/страшен» — суть одно впечатление, и в память мою оно врезалось как адресованное Софье Парнок. Чуть позже мелькнувшее в Интернете «Этот вечер был тускло-палевый»:

уже почти без оглядки приписывалось мной Марине Цветаевой. «За» было очень многое: и манера М.И. в стихах называть подругу «на Вы» (именно с прописной буквы!), и «во мраке карие... глаза», тогда как известно, что глаза Цветаевой были чистого зелёного цвета, и «мрак» вряд ли мог совершить с ними такую метаморфозу, и свойственный именно Цветаевой вывод «местного значения» в конце строфы («Улыбнулась, — Вы не ответили.../Человек не во всем ли прав!», — сравним с цветаевским «...И было лень вставать из кресел/ — А каждый Ваш грядущий день моим весельем был бы весел!», — и это не единственный пример).

Смущали турист с козой, которые — на мой слух — могли быть оправданы только молодостью поэта, да и той вряд ли, — в 22 года Цветаева была уже сложившимся поэтом, и снисхождения любого рода по отношению к ней были неуместны.

Вскоре, однако, из того же Интернета пришло «опровержение»: стихотворение «Этот вечер...» написано Парнок и скорее всего посвящено Цветаевой. Вот оно: «Этот вечер был тускло-палевый...» — Не вошло в сборник 1916 года, было внесено С. В. Поляковой² в личный, исправленный экземпляр «ардисовского» сборника. Текст и датировка — по записи С. В. Поляковой, которая возможным адресатом стихотворения считала М. Цветаеву. См. об этом: [Не] закатные оны дни, с. 52. Об источнике текста (архив Е. Я. Эфрон) см.: [Не]закатные оны дни, с. 124. (Это примечание публикаторов издательства "Sub Rosa" — O.K.)

Стихотворение, да, было написано Софьей Парнок, но могло быть написано Мариной Цветаевой. Нерв стиха — совсем цветаевский, сюжет — вполне приемлемый для цикла «Подруга», да и упомянутые «мелочи» не так уж мелки.

С другой стороны, для Парнок этот стих не совсем характерен. Софья Парнок всегда избегала сюжетики, все её стихи в хорошем смысле абстрактны. (Исключения редки; среди них — одно из моих любимейших «Смотрят снова глазами незрячими», которое высоко ценил Волошин.) Эмоциональной распахнутости избегала — тоже. И в любовных отношениях с Цветаевой она была «принимающей» (не «дающей») стороной, и жажда «погладить рукав» Софье Яковлевне была бы как-то не к лицу. (Кто-то сказал о ней: «трагическая леди нездешней выучки».)

Что же это, как не встреча двух замечательных, но совершенно разных поэтов, попытавшихся сблизиться не только в любовных, но и в поэтических битвах? Сказать о любви языком другого, любимого человека и поэта, — возможно, не отдавая себе в этом отчёта, — знак самого неоспоримого единства любящих.

Для меня встреча эта столь же очевидна, как и возможность существования — других.

А они — уверена — ещё сыщутся.

Ольга Курбская

 

Примечания

1. «Быт и бытие Марины Цветаевой». Москва, СП Интерпринт, 1992 

2. Первый исследователь творчества С.Я. Парнок

Ольга Курбская «Огненные вечера»
Сайт Покажи мне любовь, Личности
http://elles.wallst.ru/person/?id=14

Предыдущее

Следующее

Вы здесь: Серебряный век >> София Парнок >> О Софии Парнок >> Огненные вечера