Библиотека Живое слово
Серебряный век

АВТОПОРТРЕТЫ

 

Почти нет писателя, который бы хоть раз не набросал свое изображение. Постоянно вглядываясь в окружающий мир — как же не вглядеться в самого себя: также целый мир, столь же неисчерпаемый и изменчивый? Некоторые в течение жизни создавали настоящие сюиты автопортретов (вспомним Пушкина, Шевченко). Зачастую это вглядывание приправлялось самоиронией: только в шарже изображали себя Л. Андреев, А. Блок, А. Белый, В. Маяковский, С. Городецкий. (Другое дело, что не у каждого хватало мастерства для профессионального портрета!) Уникальным в этом отношении является творчество Максимилиана Волошина (1877-1932).

Соединив в себе два (главных) дара — поэта и художника,— он поистине был еще человековедом. Отсюда в его творчестве большой цикл стихотворных портретов “Облики”; отсюда, при преимущественной любви к пейзажу,— нередкое его обращение, как живописца, к жанру портрета. В 1908 году, отвечая на упрек В. Брюсова во вторжении в его личную жизнь, Волошин объяснял: “В каждой статье я стремлюсь дать цельный лик художника. Произведения же художника для меня нераздельны с его личностью. Если я, как поэт, читаю душу его по изгибам его ритмов, по интонации его стиха, по подбору его рифм, по архитектуре его книги, то мне, как живописцу, не меньше говорит о душе его и то, как сидит на нем платье, как застегивает он сюртук, каким жестом он скрещивает руки и подымает голову. <...> Отделять книгу от автора ее, слово — от голоса, идею — от формы того лба, в котором возникла она, поэта—от его жизни... как поэт Валерий Брюсов может требовать этого?” (“Русь”, 1908, 4 янв.)

Различая в человеке лицо и маску, Волошин видел в них внешние проявления лика каждого. Лик — это некий синтетический образ человека, в котором его душевные и духовные особенности выступают в материальных, внешних проявлениях: в облике, в событиях его жизни, в творчестве и в судьбе. “Мудр всей земной мудростью только тот, кто от духа приходит к лику, кто, познав в себе свою бессмертную душу, поймет, что только в преходящем лике жива она и что только ликом утверждается дух в мироздании”,— записал поэт в одной из тетрадей.

Познать собственный лик можно только путем сопоставления с другими и со всем миром явлений. “В других познавай свой лик, и сам будь зеркалом для других”. По существу, “во всех явлениях и во всех людях мы видим только свой лик”. Постижение через лик и является целью искусства: “К лику стремится искусство. <...> Ликом познается безликое”. Только обретя словесное (или живописное, музыкальное) имя, лик может быть закреплен: преодолев мгновение, он станет бессмертным. О долге художника назвать все явления мира идет речь во многих стихах и статьях Волошина. “Человек, поднявшийся в самосознании до творчества, воплотивший себя в ярком художественном образе, может сохранить, спасти свой лик для других поколений, запечатлеть его в зеркале их понимания. Человек — та мгновенная точка, через которую одна вечность перетекает в другую, мгновение становится вечностью и вечность мгновением”. Поэтому-то в лике — “высшая тайна”...

Впервые Волошин обратился к изображению себя еще гимназистом, в 1897 году. (К тому же периоду относится набросок стихотворного автопортрета: “Не высок, не толст, не тонок. Холост, средних лет. Вид приятен, голос звонок. Хорошо одет. У него в руках все бьется. Он любитель клякс... И поэтому зовется: “Ах, мой милый Макс!”) И в рисунке, и в стихотворении — шарж, что связано как с недостатком мастерства, так и с природным чувством юмора автора. Располагала к этому и внешность поэта — недаром Э. Голлербах впоследствии отмечал: “Из этой фигуры легко сделать гротеск, — так много в ней отступлений от нормы”1. Неуверенно выполнен и автопортрет 1900 года, где Волошин изобразил себя со своими спутниками путешествии по Европе.

В 1901 году, не без влияния Е. С. Кругликовой, поэт ставит перед собой задачу овладеть техникой рисунка. “Я стал заносить в маленькие альбомчики карандашом фигуры, лица и движения людей, проходящих по бульвар сидящих в кафе и танцующих на публичных балах, — вспоминал он позже в очерке “О самом себе” (1930). Образцами для меня в время были молниеносные наброски Форена, Стейнлена и других рисовальщиков парижской улицы”. В пешеходном путешествии по Испании тем же летом Волошин “уже не расставался с карандашом и записной книжкой”.

Таких записных книжек-альбомчиков сохранилось в архиве поэта 65! И в них по меньшей мере 14 автопортретов. Чаще это шаржи, но они уже сделаны умелой рукой, все более профессионально. Например — пляшущий Волошин (ок. 1903 г.) — образ, перекликающийся с поздними его строками: “И бивол-Макс, принявший вид испанца, Стяжал в толпе за грацию венцы!”. Есть и “серьезные”, добротные воспроизведения натуры (как автопортрет, опубликованный в сборнике “Избранных стихотворений” Волошина. М., 1988, с. 67).

С 1904 года Волошин работает над виньетками и концовками для журнала “Весы” — и, вслед за Ф. Валлотоном, стремится свести человеческое лицо к маске, сделать его предельно лаконичным. (Планируя тогда же первый сборник своих стихотворений, он намеревался вместо посвящений сделать “маски тех, кому посвящено” стихотворение.) Таковы его автопортреты, словно выступающие из концентрических (анфас) и волнообразных (профиль влево) карандашных линий (1904—1908 гг.). К этому же периоду относится автопортрет, воспроизведенный в “Ежегоднике рукописного отдела Пушкинского Дома на 1975 год” (Л., 1977, перед с. 177; датировка: “1920-е годы” — явно не верна).

Следующей ступенью Волошина стали автопортреты в цвете, к которым он обратился в 1915—1916 годах в Париже. Дружба с Диего Риверой, работавшим тогда в кубистической манере, несомненно, повлияла на эти произведения. Таких автопортретов дошло до нас девять: два из них сделаны гуашью, остальные — акварелью. Покидая Париж весной 1916 года, Волошин оставил их Е. И. Савинковой (1877—ок. 1942), от которой они перешли к певице Н. К. Кедровой (1907-1987). В 1980 году Наталья Константиновна передала эти работы Дому-музею Волошина в Коктебеле (где они сейчас и хранятся). От нее же был получен акварельный автопортрет Волошина, подаренный лично ей в Москве в 1917 году (тогда же, по-видимому, и выполненный). К этому же периоду можно отнести еще три автопортрета в профиль (один смеющийся): поэт здесь в пиджаке (или пальто), как он обычно одевался только в городах. Все эти работы не назовешь шедеврами (тем более что часть из них явно экспериментальна), но все-таки они достойны занять место в обширной иконографии Волошина...

Новый и высший этап работы над автопортретом относится к 1918 году. Решив сам проиллюстрировать сборник стихотворений “Демоны глухонемые”, Волошин с особым рвением обращается к графике. 14 июня 1918 года он сообщает А. М. Петровой, что начал “делать обложку, заставки и фронтисписы” к книге. А 8 июля делится с П. Б. Красновым: “До сих пор мне никогда не приходилось заниматься графикой и предварительно потребовалось овладеть штриховой техникой: она меня очень влекла, и удалось найти нечто новое для передачи световых эффектов. <...> Все рисунки, конечно, штриховые, сделанные пером и чернилами (не мог достать туши)...”

По-видимому, одним из первых был сделан вариант автопортрета в овале с наклоненной вперед головой и зловещей Звездой-полынью из Апокалипсиса над левым плечом. Автопортрет этот — часть проекта обложки книги; над ним даты: “1914—1918 годы”, внизу: “Книгоиздательство Камена. Харьков. 1918 г.”. (Сохранился и эскиз к этому портрету.) Затем возникла голова в профиль, под изображением дракона в круге с надписью “Anno mundi ardentis” (этот сборник стихов Волошина, вышедший из печати в 1916 году, первоначально должен был войти в “Демоны глухонемые”). Окончательно Волошин остановился на изображении себя в тесном круге, с лентой в волосах и заштрихованным фоном. Этот автопортрет он мыслил “как заставку в конце книги, <…> как бы подпись под книгой, и сильно уменьшенным: насколько позволит четкость клише” (письмо к Краснову от 9 октября 1919; последнее требование не было выполнено издателем: портрет дан крупно). К этому периоду примыкает и погрудный акварельный портрет в профиль, находящийся в Третьяковской галерее (воспроизведен в каталоге “Автопортрет в русском и советском искусстве”. М., 1977, с. 69-70).

Здесь уместно заметить, что вообще колоритная фигура Волошина обычно воспринималась художниками по одной из двух ассоциативных линий: старорусской или античной. Одним он напоминал кучера, протодьякона, персонажа пьес Островского, другим — Зевса, Пана, Посейдона. Сам поэт склонялся ко второй линии, еще в 1913 году написав:


Я узнаю себя в чертах
Отриколийского кумира
По тайне благостного мира
На этих мраморных устах.
О, вещий голос темной крови!
Я знаю этот лоб и нос,
И тяжкий водопад волос,
И эти сдвинутые брови...

Когда польский скульптор Эдвард Виттиг сделал бюст Волошина “в очень строгом античном стиле”, напоминающем “голову Зевса”, Максимилиан Александрович был вполне удовлетворен и писал матери: “Я не говорю о сходстве, но он сам по себе будет очень крупным произведением искусства”.

Эти античные ассоциации явно проглядывают в автопортретах периода гражданской войны, но к ним прибавились еще библейские. В то время в поэзии Волошина произошел сильный сдвиг большинством современников восприняв как перерождение. “Как будто совсем другой поэт явился — мужественный, сильный, с простым и мудрым словом”,— формулировал В. Вересаев. Соответственно героизированная трактовка возобладает в портретах Волошина той поры, сделанных другими художниками: грозным библейским пророком предстает он в работах Мане Каца и А. К. Шервашидзе (1919), Н.И. Хрустачева (1920) и К.С. Петрова-Водкин (1927)... Сходное восприятие характерно для автопортретов Волошина послереволюционного периода — как уже упомянутых, 1918 года, так и серии, которую можно отнести к 1919 году. Для последних характерны скульптурные завитки волос и скорбная складка —полумесяцем — на лбу. Один из этих автопортретов датирован (воспроизведен: “День поэзии”. М., 1977, после с. 32 к этому же времени можно отнести еще четыре.

Таким образом, всего Волошиным создан около пятидесяти автопортретов—случай беспрецедентный! И, думается, не самолюбование (как полагали некоторые) было том причиной, а нормальный интерес человека, всю жизнь стремившегося познать самого себя. И — найти свой лик, в котором—“высшая тайна”...

Вл. КУПЧЕНКО, З. ДАВЫДОВ

1 Обзор портретных изображений Волошина — в основном работы художников Петербурга-Ленинграда — см. в статье В. Купченко “Я узнаю себя в чертах...”. — “Ленинградская панорама”, 1988, № 1, с. 25 — 27.



(Источник — Автопортреты Максимилиана Волошина.// Литературная учеба
 Книга четвертая. Июль-август 1990. с.164-169 




Библиотека "Живое слово" Астрология  Агентство ОБС Живопись Имена