1

«Проклят тот, кто стоит на палубе корабля в открытом море под небом, на котором нет ни облачка!», - сказал бы Гомер, очутившись в эту минуту среди изнурённой жарой команды. И он был бы прав: проклятие действительно обрушивалось на плечи стойких мужей, да с такой силой, что от тяжести бремени сгибалась спина - плечи уже не казались столь мужественными. Проклятие богов, проклятие Гелиоса. За что? Неужели за те минуты гибели Трои, охваченной огнём? Неужели за те крики, до сих пор звенящие в ушах?..

«Смотри небо, вот они - губители Трои. Под тобой они, небо. До тебя хотят дотянуться. Ослепи, раздави, разорви в память, небо...», - чуть слышный шёпот доносился с глубин моря. Но небо не внимало предостережениям и советам, у него свои счёты с гордецами.

«Мы - всеобъемлющее! Мы - всевидящее. Мы сами принимающее решения!», - кричало оно. И крик этот нёсся палящими лучами, заглушая глубинный шёпот. Море затихало...

Всё вокруг затихало. Лишь пустой черепаший панцирь, прыгая по деревянной палубе, издавал связанные звуки: «Тук - тук! Ну, погодите, убийцы! Ну, погодите, лгуны! Тук - тук - тук!» Панцирь был частью чего-то, что давно должно было кануть в прах, но кануло не полностью, что наполовину застрявшее в жизни, мозолило этой самой половиной глаза.

Одиссей всматривался в сменяющие друг друга волны. Взгляд его напоминал взгляд ищущего человека, который потерял в своей жизни что-то очень важное, а теперь, замученный временем, пытается найти это что-то. Что же потерял Одиссей? Что он пытается найти? Неужели это что-то, такое желанное, сможет дать море, пожравшее немало кораблей и моряков? Неужели души утопших принесут это Одиссею однажды ранним утром и вложат в его потные руки? Взгляд печальной сладости воспоминаний... Взгляд смешавшейся солености слезы и капли морской воды... Жадный пожирающий взгляд. Он кажется шире пасти моря. Тогда, безусловно, сильнее.... Вскоре капитана утомила эта борьба с хранителем глубинных тайн, и он отвернул голову от моря. Тайное не было разгадано, потерянное не было обретено, а панцирь всё продолжал безосновательно угрожать, пытаясь в прыжке вырваться за пределы палубы. Или всё же имелись основания? Грязные, оборванные, старинные основания. Может не только сожжённая Троя, посягательство на божественное слово, но и рождение жизни сложило фундамент для оснований? Душевная неизлечимая наследственная болезнь... Как давно она проявилась у Одиссея? Одиссей не помнил.

- Берег! – крикнул кто-то с палубы и закашлял. - Скалистый берег! Капитан вновь взглянул на дерзкое море. Вдалеке виднелись скалы. Берег был странным: у подножия скал белели правильные круглой формы камни, придающие ему странный мистический вид.

- Что это там? – спросил Талий. – Камни?

- Может быть, только я никогда таких не видел. Они совсем белые и как будто обработаны кем-то, - сказал Фенилай.

- Смотрите, разве за тем гребнем не корабль? Видите грязный парус? Смотрите! – Дартий вытянул руку по направлению корабля.

- Да, это корабль, - заключил Фенилай и, морщась, добавил, - Там много кораблей, дряхлых покинутых кораблей. Одиссея вдруг осенило:

- Это остров сирен! Я знаю: это остров падших моряков!

- Ты уверен? – спросил Фенилай. Лицо Одиссея затянуло серой дымкой, глаза превратились в стеклянные шары. Он тихо промолвил:

- Ты же сам это знаешь...

- Знаю, но боюсь признаться себе в этом. Так вот какой «отдых» припасла для нас судьба: вечные страдания царства Аида...

- Но не может же всё так просто закончиться после такого пути, проделанного нами! Неужели наша дорога оборвётся здесь? Нет! – Одиссей сжал в кулак правую руку. – Назад мы уже не повернём: у нас не хватит продовольствия, и наш дом находится, где-то там за этими скалами. Да и Посейдон не позволит... - капитан болезненно закрыл глаза, потом также болезненно открыл их. Он опять погрузился в поиски.

- Но что нам делать? – спросил Фенилай, понимая глупость заданного вопроса.

- Мне надо подумать...

- О, Афина! Вы слышали: мы обречены! Это остров сирен! – прокричал Фенилай, поворачиваясь к команде. Он постарел ещё на десять лет: губы его потеряли последнюю часть свежести, мудрость в глазах пропала, и теперь вместо неё тупо вырисовывался старческий маразм. По высохшей щеке потекли слёзы. На палубе наступило всеобщее молчание. Никто не осмеливался произнести ни слова. Взоры были направлены на капитана. Но капитан не почувствовал этих взглядов. Он стоял спиной к команде и тоже молчал. Ни один грек, стоящий на палубе в эту минуту не мог сказать, о чём Одиссей думает. Одиссей снова искал причины...

2

Жил день. Солнце опаливало черепа на горьком берегу, отчего они приобретали ещё больший белый оттенок. Свистел ветер, разрывая черту границы между водой и сушей. Сирена, нагая, лёжа на спине, довольствовалась палящими лучами. Её слегка коричневая кожа не боялась злых шуток Гелиоса. Она явно была довольна. Прекрасная тварь слушала рассказы скрытых душ, заключённых в черепа. Это именно от них сирена узнавала темы для своих песен - сладостных ядов. Короткие рассказы про длинную жизнь... Такие до гениальности сложные рассказы про больно прожитую глупую жизнь... Неужели эти непонятные повествования о чужом существовании стоят молодых жизней? Сирена сама этого не знала. Порой в её женской голове появлялась мысль о пощаде, а четырёхкамерное сердце начинало стучать чаще, насыщая нечеловеческую кровь человеческой жалостью. Но ничего нельзя было поделать с непозволительным чувством, с дерзкими мыслями, кроме как уничтожить.

Однажды, разомкнув веки, тварь пробудилась. Она была воплощением красоты и совершенства. Она была богиней. Но никто тогда даже не заикнулся об её божественном происхождении – ни ветер, ни вода, ни небо. Это уже потом: взглянув в слепые глаза немого юноши и наполнив тело калеки жизнью, сирена, наблюдая в этих самых исцелённых глазах штормы пульсирующего моря, узнала всю правду. Тварь была разгневана. Юноша стал её первой жертвой... Знала ли никчёмная мать, во что обойдётся богам и человечеству её пролившееся девственная кровь? В тот зловещий момент ни крики роженицы, ни желтый береговой песок ещё не впитали ответ на вопрос, лишь тишина, потрескивая, медленно выливалась во всемирную злобу. Мать махнула рукой и, обтерев бархатным лоскутом лоснящиеся груди, ушла, оставив существо с непрорезавшимися глазами в холодном песке. К новорожденному потянулись жидкие конечности моря.. Когда маленькое тельце погрузилось в воду, взявшую на себя всю опеку, рот твари вобрал желание существовать. И сирена стала существовать... В ней постепенно зарождалась месть...

Лёжа на нагретом плоском камне, тварь открыла глаза. Небо бормотало что-то про себя, камни нагревались. Всё шло своим чередом, впрочем, как и обычно. Море, почему оно так взбешенно? Водяная кромка была почти гладкой. Но сирена совершенно точно знала, что море не в настроении: странный комок эмоций выплёвывало оно на нежное тело. Сирена почувствовала резкую мимолётную головную боль, которая являлась той самой связующей нитью между двумя разными мирами. «О, дерзкое мудрое море, что опять случилось?»,- подумала богиня и стёрла ладонью пот с красивого лба. Она поднялась, быстро надела серебристое платье и спустилась со скалы на песчаный берег, усеянный черепами. Сирена опустила руки в тёплую воду и почувствовала лёгкое покалывание на кончиках пальцев. По телу пробежался лёгкий холодок - сирена отдёрнула руки. «Яд глубин! – подумала она. – Ты что, глупенькое, не узнаёшь меня?». Потом, подняв череп, сказала вслух, обращаясь к своему расплывчатому отражению: «Это же я!». Но море всё ещё продолжало волноваться в глубинах, ни одним знаком, ни одним символом не показав, что восприняло слова своего детища. Сирена, не дождавшись ответа, размахнулась и со всей силы бросила череп, который, встретившись с водной гладью, разлетелся на куски. «Что ты? Это же я!», - крикнула сирена, чуть не закашляв...

И тогда, когда ещё на этой земле, полной сегодня стервятников и мух, жили люди, Гелиос пускал свои горящие стрелы по береговой кромке. И тогда море отрыгивало древние предметы быта и военную утварь. И уже тогда вместе с кислородом распространялись всевозможные проклятия, насылаемые людьми друг на друга. Всё это было и сейчас, лишь только исчезли люди – а остров превратился в неприступную крепость коварной молодой богини. Самодовольной и часто сомневающейся богини... В один день, один из последних, на эти скалы взобрался смуглый человек с тёплой кровью. Он крепок и явно хотел узнать какую-то тайну. Человек взглянул на море и вопрошающе обратился с уже созревшим вопросом. Море странно, зловеще, прекрасно заблестело, и человек прочитал в этом блеске будущее. Заболели глаза – он закрыл их, но в голове крутилась, пропитавшая мозг картина: девушка, а может быть и женщина, корчась от страха перед собой, разрывает красивыми руками жёсткое баранье мясо. Потом та же девушка теми же руками ласкает мёртвое тело слепца. Затем маленький и ухоженный домик в глубине острова, и одинокий плач запятнанной, и лучезарное смеющееся солнце по другую сторону реальности... «Сирена!»,- шёпотом проговорил человек и почувствовал жадное морское дыхание сзади себя. Он схватил крупный старинный камень и обернулся. «Сирена! Сирена!»,- бездушно выпалил человек. В метре от него сжавшись, словно принимая оборонительную позу, стояла девушка из пророческой картины.

- Что ты видел?- с испугом спросила сирена, покосившись на гладкий камень. Она знала, что ему представилось что-то острое и резкое, сделавшее его решительным. Она чувствовала это.

- Ведьму - сказал сквозь зубы человек.

- Ты знаешь кто это?

- Ты – На его лице появились первые морщинки ненависти. – Сирена тоже видит это... Она не жалеет о всём этом...

- Нет! Я не знаю своего будущего! Я не знаю себя! Я вижу другое будущее, другое! – нервно прокричала сирена. – Другое! Понимаешь?.. Я знаю, что ведьмы это те... Не я!..

В сирену зубами вцепился страх перед ещё не наставшим. «Я – ведьма? Я, такая как те? Я сделаю что-то уму непостижимое? Я – смерть? Я – тварь?.. Нет! Нет!..» Сирена ответила на злобу лица злобой взгляда:

- Ты знаешь, что произойдёт потом – через сотни, тысячи лет? Ты никогда не почувствуешь этого!.. Меня каждую минуту расстреливают вместе с тысячами невинных людей, меня каждый день разрывает водородными бомбами и страхом, каждую секунду я – много миллиардный плач...

Она не успела договорить, как почувствовала невыносимою боль - камень пробил её голову. Кровь потекла маленькими ручейками. Сирена вспомнила Нил во всём его величии. «Как хорошо бы было хоть раз окунуться в его водах... Это жестокое чужое будущее, зачем мне дано видеть его? Затем, чтобы я тоже становилась его частью?» Невероятной силы обида пробудилась в сердце богини. Сирена потеряла сознание...

Выражение лица человека нисколько не изменилось: по-прежнему серьёзное до равнодушия, со скулами странной лёгкой ненависти, оно пригревалось пророческими сомнениями. «О, Зевс! Что же я наделал!? Разве так должно было быть? Разве ты хотел этого? Разве я сам хотел этого?.. Но будущее... В конце концов она – уже ничто...»

Немой слепец сидящий на мощной ветке тиса, чуть было не упал, протирая невидящие глаза. Он ещё помнил теплоту руки этой лучезарной девушки. И вот, ностальгически всхлипывая, слепец придумывал для себя новую жизнь. «Я расскажу о море... Я расскажу о ней...». Вдруг послышалась жалобная сирена пожарной машины – слепец вздрогнул. Машина нехотя остановилась у пригорка с рвущимся в небо тисом. Из кабины вышел безбородый пожарный лет тридцати, за ним другие. Он внимательно взглянул на сидящего, на дереве парня и матерно выругался, как ругают действительность пожарные, обозревающие беспомощных кошек с их когтями. К нему подбежала резвая старуха, вероятно армянка. Старуха начала горячо обсуждать с ним что-то, указывая рукой на ветку со слепцом. Пожарный одобрительно кивал головой, почёсывая подбородок. Затем он повернулся к своим сотрудникам и отдал профессиональное указание. Сотрудники засуетились...

«Нет, - подумал слепец, услышав скрип пожарного камуфляжа, - Она слишком несчастна, чтобы рассказывать о ней!». Тут же родилась совершенно другая мысль: «Что, если я столкну этого человека, ползущего по лестнице, когда он приблизится ко мне? Он упадёт... Может быть, мне и вовсе не нужно было рождаться, чтобы я не сделал ничего недозволенного. Но пока я ещё ничего и не сделал... Глупо: был бы я достоин смерти ещё до рождения? А она?.. Всё-таки я напишу о ней... Богиня нежнейшей смерти сомнений...».

Пожарный достиг цели. Слепец по-детски протянул к нему поцарапанные руки...

Море страшно волновалось, будто бы было взбешенно. Ветер дул так, будто бы хотел сдуть реальность в пропасть хаоса. Наконец он разогнался и со всей силы врезался в тело странного человека, стоящего на краю скалы – человек сорвался... «Ну же! Лети! Как всегда хотел...», - крикнул он, падая...

Сирена открыла глаза... Она языком слизала чуть подсохшую кровь рядом со ртом. Сирена провела рукой по голове в месте удара – швы сошлись. «Я – ведьма, - подумала она, - меня расстреляют, сожгут, надо мной поставят тысячи экспериментов в нацистских лагерях...»... Сирена подошла к краю скалы и взглянула вниз: на песчаном берегу покоилось обездвиженное тело. Буквально нескольких сантиметров не хватало, чтобы накатывающиеся волны достали до кончиков его пальцев. В глазах девушки появились слёзы: « Они бросали в неверных камни, но сами разбились о них. Они распинали воров и царей, но сами распяли себя на брелке-кресте...»... Сирена смотрела на волны, ища что-то. Что она искала? И могло ли море дать ей это? Она и сама не знала...

Девушка обернулась и увидела молодого слепого парня. Он протягивал свои тонкие игрушечные руки к ней. Сирена робко приблизилась – слепец обхватил руками её прекрасную талию. Веки юноши приподнялись и девушке представились белые, лишенные жизни глаза. Она взглянула в них и уже не могла оторваться. Она увидела, как постепенно глаза начали приобретать цвет – цвет морей, цвет весеннего неба... Сирену пробрала дрожь, но юноша не выпускал её из своих объятий. Он на секунду сомкнул веки. Разомкнув, их он уже был совсем другим: его тело скрывало тайну и груз, неведомый сирене. Слепец тяжело вздохнул: - Я – муза муз! Я – богиня богинь! Я – мать судьбы и тайны! Я твоя мать...

- Замолчи!- страшно прокричала сирена.

- Я – мать судеб! Я – твоя судьба! – продолжал слепец.

- Замолчи! – снова прокричала сирена – Мне страшно...

- Знаю. Мне тоже... Вселенная...

- Тварь! – воскликнула девушка и приставила ладони к шее слепца.

- Вселенная т... - юноша не успел договорить – сирена свернула ему шею...

Зверь-сирена попыталась зрительно найти то место, где череп, ударившись о водную гладь, разлетелся на куски.

- Это же я... – шёпотом сказала девушка, ступая в воду. Но тут же мощнейший разряд трезвости поразил её. Сирене открылась тайна...

- Я знаю время, я знаю себя во времени... - судорожно проговорила муза скал...

3

Греки заткнули уши. Одиссей был привязан к палубе. Корабль плыл. Капитан жалкой чайкой вглядывался в волны. «О, боги! Не дайте же закончиться всему вот так... Я ещё не получил всех ответов...», - внутри себя разрывал целлофановые стены Одиссей.

Капитан жил эти минуты в полном молчании. Он ждал той самой минуты, когда дьявольская песня наполнит его сознание. Но этого не происходило... Вот корабль подошёл совсем близко к берегу – Одиссей затаил дыхание... Грек краем уха услышал женский плач. На берегу, прижавшись к камню-твердыне, стояла рыдающая девушка. Она стояла спиной к Одиссею, и он не видел её лица. Пространство разразил её резкий пронзительный крик: « Я ли это?..».

« Жертва?», - подумал Одиссей и вдруг перед его глазами предстал слепец, печатающий что-то на печатной машинке. Капитан забыл о существовании девушки.

- Ты знаешь, кто я? – спросил слепец, перестав печатать.

- Да... - убийственно тихо сказал Одиссей.

- Я знаю, то, что ты пытаешься найти. – Потирая глаза, проговорил слепец. – Это нелегко – знать всё это... Это вся Вселенная в тебе...

- Я готов...

- Знаю... Готов ли я дать это?

Слепец замолк. Капитан жадно поглощал взором его портрет. Черепаший панцирь выстукивал о палубу связанные звуки: «Тук – тук! Ну, погодите, убийцы! Вам не постичь меня...». Слепец стукнул кулаком по столу:

- Я решил!

...Одиссея втянула в свои витки спираль. Он видел Пенелопу, великого Магеллана, плеть и сжавшегося человека под ней, внушающего благоговение, и многое другое. «...Всё это – это я...» Всё сразу, вместе крутилось перед его глазами и в нём... Спираль закручивалась всё дальше. Вскоре Одиссей перестал понимать и разбирать всё то, что видел. Картинки быстрыми лошадьми проскакивали перед ним... Распухшая голова разболелась. Капитан был более не в силах выносить этого. Он потерял сознание...

Гелиос расстреливал планету светом. «Жара! Ужас! Проклятие!..», - воскликнул бы слепой творец Гомер, оказавшись в эту минуту на палубе деревянного корабля... Чтобы он сказал, спросил, встретившись лицом к лицу со своим героем? Неужели он бы молчал?

Одиссея развязали. Грек постепенно начал приходить в себя. А пока он ещё мельчайшей своей частичкой находился в том самом трезвом вселенском опьянении, он безостановочно повторял: «Вселенная - я ли это?..».

«Я ли это?..».