Библиотека Живое слово
Самиздат

Вы здесь: Живое слово >> Самиздат >>Наталия Гвелесиани >> Три разные реальности


Статьи

Наталия Гвелесиани

Предыдущее Следующее

Три разные реальности

Мы редко задумываемся над тем, насколько многие известные и малоизвестные поэты — разные.

То, что мы привычно именуем расплывчатым и завораживающим словом Муза может иметь у внешне сходных по языку, тональности, образной системе поэтов абсолютно разные источники, разные двигатели.

Поясню это на примере трех поэтов — Анны Ахматовой, Александра

Ю. Кеинашвили и Ирины Кажянц. Двое последних — малоизвестные поэты из Тбилиси и в данном случае меня интересует разница не в степени одаренности и масштабности охвата действительности, а в глубинных установках, которые предопределяют те или иные смыслы и образы.

Возьмем, к примеру, такое стихотворение Ахматовой:


Любовь покоряет обманно,
Напевом простым, неискусным.
Еще так недавно — странно
Ты не был седым и грустным.

И когда она улыбалась
В садах твоих, в доме, в поле,
Повсюду тебе казалось,
Что вольный ты и на воле.

Был светел ты, взятый ею
И пивший ее отравы.
Ведь звезды были крупнее,
Ведь пахли иначе травы,
Осенние травы.

 

Это — выписанный тонкими красками земной мир, преломленный через мировосприятие тонкого, чуткого лирика, где под воздействием земной любви, за которой, как легкое дуновение, притаилась тайна, звезды становятся крупнее и пахнут иначе травы.

Но не более того. Тайна — лишь легкое дуновение. Даже если


Божий ангел, зимним утром
Тайно обручивший нас,
С нашей жизни беспечальной
Глаз не сводит потемневших

Это ничего в мире принципиально не меняет — мир остается достаточно прозрачным, ясным, гармоничным, — в нем нет слепого порыва в Вечность. Предметы, чувства, мысли остаются в пределах привычной реальности.


Оттого мы любим строгий,
Многоводный, темный город,
И разлуки наши любим,
И часы недолгих встреч.

Но вот мы открываем сборник «Песни Про» Александра Ю. Кеинашвили, скользим взглядом по строчкам и чувствуем, как ахматовская реальность растворяется — даже не так: растрескивается, разламывается, распадается от неведомой дотоле силы, поднявшейся из глубин подсознания. Все в этом — поднявшемся из глубин — мире — не так, как в верхушке айсберга, к которой прикован взор поэтов-реалистов.


Я лег на землю, там, где плыли воды
За призраком реки, горевшем в неге
Ныряя в беспросветные глубины
Где от огня к огню разлито горе
И где, как лошадь, тень моя крадется
И как дорога, небу лижет руки
Тебе уже не стать моей душою
Ты ждешь рассвет, укутавшись во мраке.

 

Что-то не так в датском королевстве. Мир раскололся и трещина прошла по сердцу поэта. Лирический герой вскакивает, как во сне, куда-то бежит, его настигают подземные воды, размывая стены лабиринта и грозя превратить его — лабиринт — в огненно-водный хаос.

Любовь здесь — велика и неоглядна:


Любовь, не спи, тебя на камни рубят
Слова твои, где нет предела небу
Ты не умрешь, пока сама не станешь смертью
Все небо отогрев от зимнего надлома.

Все дело в том, что лирический герой Кеинашвили вспомнил — как скорбь по отсутствующему — что помимо того фанерного карточного Домика, который мы по привычке считаем единственной реальностью, существует еще Дом, который пробуждает гнетущую тоску и взывает к нам своим таинственным отсутствием.

Герой Кеинашвили вспомнил — как скорбь по отсутствию Чуда — Дом. Но не вспомнил Дорогу.


Мечусь я весь в мечтах, крови и звездах.
Вокруг любви лозою обвиваюсь.
Но как дойти до неба не пытаюсь
Меня в огонь выбрасывают звезды.

 

И вот он блуждает среди отраженного — по сути, лунного — света, пытаясь собрать его воедино и вернуть к Истоку, но на деле — все множит и множит отражения, дробит и дробит себя...

Отсюда — нет выхода.

Пока не щелкнет — никому не ведомо как — переключатель внутри — и все мы не окажемся в еще одном регистре, еще одной реальности.

Проиллюстрирую эту реальность через общий взгляд на поэтический мир Ирины Кажянц.

Это — снова цельный и гармоничный мир. Цельный — как и у Анны Ахматовой. Но — какая бездна между этими двумя гармониями! Если ахматовская гармония покоится на иллюзиях, из которых соткан вид на верхушку айсберга, противясь которым Кеинашвили рискнул нырнуть вглубь и обнаружил нижнюю часть айсберга со всей его дисгармонией, то в мире И. Кажянц нет деления на верхушку и подводную часть. Это — гора в золотистом или голубоватом сиянии, поднимающаяся не из мутных вод подсознания, а из самого моря, из тех глубин, где хранится привкус соли и шум прибоя седой древности. Здесь, среди древнейших архетипов, оживают старинные легенды и становятся былью сказки.

Это — солнечный, а не отраженный свет. То есть это не привычный свет привычного нам солнца, который на самом деле тоже в какой-то степени является отражением. Это — внутренний сердечный свет, соединенный с умом, который ложится на бумагу в лучших стихотворениях как редкий по красоте сплав формы и содержания. Святые отцы православия называют такой сплав умным видением.


Загорелись, засветились, занялись
Чудо-листья, огоньки, закатный след.
Я закрытыми глазами вижу высь,
Где рождается щемящий нежный свет.

 

«Листопад»

 


Рвется нить, дробится быль на небыль,
Мне опять понять не удалось:
Что же помнят, тайное, о небе,
Золотые кони наших грез?

И летят сквозь синие деревья,
Сквозь огонь отчаянной зари.
На какие звездные кочевья
Их срывает голос изнутри?

Что им наш извечный страх исхода,
Что им плен, мгновенья и века?
Им святая, древняя свобода
Под копыта стелет облака.
 

«Золотые кони»

 

Добро и Зло, Свет и Тьма здесь разделены, разведены в стороны мечом Любви и нигде не смешиваются, как у Кеинашвили. И в тоже время это не то упрощенное разведение в стороны добра и зла, которое мы видим у поэтов-реалистов, работающих с верхушкой айсберга.

В этом мире — все просто и ясно. Здесь добро есть добро и зло есть зло — здесь все называется своими именами. Но это — отнюдь не однозначный, не простой мир. Гармония и восторг перед загадкой бытия соседствуют здесь с сознательно приглушенным трагизмом и болью, которыми оплачивается существование во всякой подлинной реальности.


Меня убьют мой лед и мой огонь —
Те, что в душе смешались адским зельем:
Мой лучший друг и самый верный конь
Умчались прочь в рождественской метели.

Огонь и лед сумели повенчать
Моя беда, любовь моя и память.
Но боль нельзя заставить замолчать,
Ее лишь можно в песню переплавить.

Внезапно тайну горькую она
Откроет мне в минуту вдохновения:
Любовь бывает в жизни лишь одна,
А все, что после — жажда повторения.
 

«Меня убьют мой лед и мой огонь»

Здесь помнят и Дом, и Дорогу, но порой страшно устают от соприкосновения с людьми, живущими в мире отраженного света, растрачивая впустую тепло и рискуя сорваться в реальность Кеинашвили:


Как я устала седлать коней
Не своих,
Как я устала от людей
Слишком земных.
И на каждом рассвете я жду
Белых птиц.
Слышишь, я без тебя пропаду,
Маленький принц.
.............................................
Как я устала от мира, что сам от себя устал.
Среди бездарных копий искать оригинал.

 

Суть же того, что происходит с людьми в мирах отраженного света как нельзя лучше передает стихотворение И. Кажянц «Хрустальный шар»:

ХРУСТАЛЬНЫЙ ШАР


В твой зыбкий дом роняет сны
Хрустальный шар.
Кристалл в дыхании Луны —
Твоя душа.
И я услышу в тишине
Твой зов немой,
Хотя плывет он по стене
И за стеной.
Я слышу, бьется твой порыв
О грань миров.
Не разгадав и не открыв,
Как снять покров.
Твоя закована мечта
В тугой браслет,
Что отражает слово «да»
Зеркальным «нет».
И отражённый коридор
Меняет суть.
И я верну тебе простор —
Когда-нибудь.

Вернуть простор — это и есть цель любви лирической героини Ирины Кажянц. Хотя едва ли корректно примерять слово «цель» к такой бесцельной и бесполезной вещи, как Любовь.

Таким образом, все три поэта — Ахматова, Кеинашвили, Кажянц — вне зависимости от степени поэтического дарования и широты охвата действительности — имеют дело с тремя абсолютно разными реальностями.

 



Предыдущее Следующее

Библиотека "Живое слово" Астрология  Агентство ОБС Живопись Имена