Без риска быть... Николай Доля Астрология Живопись Имена Живое слово    Классика    Серебряный век    Психология    Сказки    Самиздат

Статьи Наталия Гвелесиани

Следующее

Ты духа жизни допроси!

(О философии Александра Дугина)

 

Пришедши же рабы домовладыки сказали

ему: господин! Не доброе ли ты семя сеял

на поле твоем? Откуда же на нем плевелы?

Он же сказал им: враг человеческий сделал

это. А рабы сказали ему: хочешь ли, мы пойдем,

выберем их?

Но он сказал: нет, чтобы, выбирая плевелы,

вы не выдергали вместе с ними пшеницы;

Евг. от Мф — 13:27-29

 

Все, что не анархия, то фашизм, но анархии нет!

Егор Летов

 

«Существующий миропорядок вне и внутри нас — это фашизм. Русский коммунизм и особенно германский фашизм были извращенными попытками разрушить его варварским способом, сообразуясь с некогда полнокровным Миром Идей, приобретшим в мозгах прекраснодушно-рассудочный или зловеще-уродливый изгиб. Поэтому мы должны прийти к настоящему «фашизму» — РЕЛИГИИ, точнее, религиям, особенно восточным, еще не утратившим всей сакральной полноты, черпающим свои содержания, наряду с древними мифами, тоже по-своему искажая ее, из некогда единого источника — Традиции, которую есть шанс реконструировать революционно-консервативным «движением вспять» — но не к старому, а к древнему — прихватывая по пути все самое ценное. Последнее не так уж и обязательно (и даже невозможно, поскольку ключ утерян, да и в одну реку дважды не войти), если обратиться ко Христу, спасающему нас по благодати от безнадежно запутавшейся природы коротким и надежным Путем. А ключи к этому Ключу вернее всего хранят св. отцы Православия, особенно отцы — исихасты. Более того, шифр Традиции, как полагал М. Элиаде, записан в нас с рождения. И весь многовековой религиозно-мистический опыт может стать операционной системой для ее реализации. Такой операционной системой может быть любое творчество в религиозном духе, выстроенное с учетом многовековых религиозных знаний», — такой вывод сделала я для себя из критически прочитанных произведений известного современного философа Александра Дугина — крупнейшего в России исследователя религиозного эзотеризма, яркого и последовательного критика Системы в ее самых глубинных, онтологических основаниях, продолжающего традиции русской религиозной философии и в то же время выходящего за ее, достаточно узкие на сегодняшний день, рамки.

Дискурс этого мыслителя расширен в первую очередь за счет нетипичного для отечественной мысли обращения к наследию исследователей, разрабатывавших философию традиционализма: Р. Генону, Ю. Эволе, М. Эдиаде, К. Юнгу, Г. Вирту.

Отождествляя Систему с новозаветным «ветхим миром», Дугин дает ей следующее онтологическое определение: «Устройство реальности таково. Существует круг проявленного, упорядоченного, данного, структурированного. Это круг “мира сего”. Порядок в нем максимален в центре и минимален на периферии... “Мир сей” можно также назвать Системой. Кругом системы. Крайне левые часто отождествляли его с “фашизмом” или Аушвицем... “Мир сей” называется также “ветхим миром”, его закон — “ветхим законом”, существа его населяющие — “ветхими существами”. В центре его находится “ветхий князь”.

Вся реальность циркулирует между центром Системы и ее периферией. Удаляясь от центра реальность распадается на фрагменты, теряет упорядоченную структуру, страдает, распадается, извращается, разлагается, нищает, деградирует, теряет могущество, силы, власть, благополучие, состояние. Приближаясь к центру, напротив, реальность упорядочивается, усиливается, укрепляется, нормализируется, получает соучастие в власти “ветхого князя”, наделяется могуществом. Эта динамика перемещения под воздействием двух сил — центробежной и центростремительной — составляет единственное содержание “ветхого существования”, “бытия в Системе”. При этом сама Система постоянно изменяется, хотя сохраняет постоянным свое сущностное качество». (А.Дугин «Русская Вещь»). o;)Философию Александра Дугина необходимо освоить каждому мыслящему человеку, особенно в нашей стране, так как философ, обладающий к тому же колоссальной эрудицией и живой образной речью, пробивает заторы в постперестроечном сознании, дает прекрасный философский аппарат для осмысления и сведения воедино ранее разрозненных вещей в нашей истории, а также прекрасный структурно-аналитический парадигмальный метод.

Но осваивать Дугина надо непременно с молитвой, продираясь сквозь страшные воинственные глупости имперско-мессианского толка, то есть отделяя «фашизм» от фашизма. ма.Только читать надо самого Дугина, а не глупые о нем статьи в Википедии. Читать много — отдельные его статьи и высказывания могут быть поняты только в контексте всего творчества — и желательно, как минимум, следующее:
 

1. «Finis Mundi». Записи радиопередач.

Книги:

2. «Философия Традиционализма»

3. «Русская Вещь»

4. «Постфилософия»

5. «Социология русского общества. Россия между Хаосом и Логосом»
 

6. «Археомодерн» (статья)

7. «Эволюция парадигмальных оснований науки» (диссертация).

Особенно замечательным я считаю у Дугина его уникальный «Археомодерн», где высказывается гипотеза, что Россия после петровских реформ (а до того — церковно- никоновских) застопорилась в неком тупиковом состоянии, названном им Археомодерном — состоянием, когда общество, существовавшее до того в парадигме Архаики, в результате спешно и насильственно привитых нравов, обычаев, представлений общества, существующего в парадигме Модерна, не только сбилось с собственного пути, но и к другому берегу тоже не прибилось (что понимали еще славянофилы с евразийцами, да и западники тоже понимали, предлагая — одни — возродить Архаику, а другие — окончательно с ней покончить). И все потому, что Архаика и Модерн — это две взаимоисключающие парадигмы с разнонаправленными векторами и они блокириют друг друга в случае неорганичного, навязанного извне перехода.

В основании парадигмы Модерна, зародившегося в Западноевропейской цивилизации приблизительно с начала эпохи Просвещения (на деле, его семена были посеяны гораздо раньше), заложен вектор отрицания Трансцедентного, все большее удаление от Истоков, Традиции. Удаление, сопровождающееся изгнанием в Подполье — в маргинальные слои сознания и архетипические слои подсознания — всего таинственно — неизъяснимого, полнокровного, имеющего трансцедентный вес, вкус и запах и, в конечном итоге, Живого. го.

Все это Подполье Дугин называет емким словом «Структура» и противопоставляет ей Керигму.

Керигма — это надстройка, — то, что мы думаем о себе, вместе с нашими государственными и общественными институтами. А Структура — это базис, нижняя часть айсберга — то, чем мы на самом деле являемся или, точнее, уже не являемся, то, чем мы могли бы быть, чем должны быть, если хотим сбыться.

В парадигме Модерна постепенно вытесненная, загнанная, обескровленная Структура уже почти не существует и поэтому там думают о себе почти так, как оно есть — Керигма там сугубо имманентная, сухо-рационалистичная, лишенная терпкости трансцедентного вкуса. (Если подходить строго философски. В реальной жизни все, конечно, сложнее — там еще долго сохраняются неизжитые архаические элементы).

И совсем иное дело у нас, в России.

Структура, так внезапно запертая, еще жива и кричит, но слов ее понять никто не может, так как все попытки интерпретации осуществляются языком, взятым из системы координат Модерна, ушедшего настолько далеко по логике парадигмы своего развития, что слова Структуры не только ей непонятны — они не слышны.

В результате мы и себя перестаем чувствовать (хоть и продолжаем — в глубине души), и помыслить ничего толком не можем (хоть и мыслим все еще гениально — с привкусом трансцедентной плоти). Мы бредим, мы грезим, мы становимся психопатами. У нас не Модерн и не Архаика. У нас — злополучный Археомодерн.

Выход: освоить в совершенстве все самое ценное в Керигме Модерна, ее прекрасный логический аппарат, отточенный западно-европейской модернистской философией, включив сюда опыт прорыва по ту сторону логики, предложенный постмодернизмом, — понять, почему она такая, а не иная, понять, что есть Структура с точки зрения именно этой Керигмы, понять, что в нас — от Структуры и что — от Керигмы. Пробиться к своей Структуре и выработать свою непротиворечивую Керигму, в соответствии с логикой своего собственного, прерванного когда-то, развития. Родить наконец рационально мыслящего субъекта, как то уже давно сделал Запад, а после... отбросить рассудок. Но никак не до того, ибо нельзя отбросить того, чего нет. И, в довершении, в неснимаемом противоречии между Керигмой и Структурой (Рацио и Ир-Рацио) в мире имманентного — но теперь уже гораздо менее жестком противоречии — встать на сторону Структуры, в противоположность культуре Модерна, которая принимает сторону Керигмы, как это сделал, например, К. Юнг в противоположность З. Фрейду.

Чрезвычайно актуальная теория! Дугин прямо пишет, что пока мы не преодолеем Археомодерн, мы не модернизируемся — ни в сторону Востока, ни в сторону Запада, ни в сторону самих себя. И даже погибнем как нация и государство. А вместе с нами и окончательно забудется, выветрится эзотеризм древнего православия (который, правда, сохраняется еще в Греции, на святой Горе Афон) хранить которое, претворяя в жизнь его нетленные истины, которыми русская культура была проникнута даже в атеистические времена, и есть историческая миссия России. Но претворяя не в букве, а в духе. Букву — все та же разница в системе координат! — надо еще суметь адекватно перевести на многословный, но лишенный Силы Слова язык современности. И поэтому Букву — тоже надо хранить...

Очень важно понять коренное отличие русской культуры, выросшей из сплава древнего язычества и православия, от западноевропейской — вобравшей в себя элементы католицизма, а позже — протестантизма. Православие в своей эзотерической полноте ориентировано на Небо, на эсхатологическое ожидание конца времен и рождение Новой Земли и Нового Неба, то есть рождение внутреннего Нового Человека, ибо «Царствие Божие внутри нас». В то время как все более секулязирующийся и разлокализирующийся, сращивающийся с логикой мира сего католицизм делает акцент на Земле, заменив подвиг прорыва к внутреннему Новому Человека обычным моральным совершенствованием. В пределе этого выразилось в некоторых крайних версиях протестантской этики, согласно которым избранность Богом человека к спасению или погибели узнается по степени успешности его трудовой деятельности на Земле. Дух православного юродства и отцов-психастов во главе с Григорием Паламой — пересекающийся с лучшими традициями религий Востока, — которые учили не о совершенстве в земных делах, но о возможности обожения вместе со всем душевным и телесным составом через слияние с Фаворским Светом (Божественными Энергиями), которое достигается очищением сердца даже от того, что мир считает духовным — этот дух представляется людям христианского Запада по меньшей мере странным.

Советское общество с его коллективизмом, попыткой создания нового человека и ожиданием золотого века коммунизма, с его сакральным отношением к фигуре императора (генсека) и культом вождей, один из которых был канонизирован и положен в мавзолей, признан самым совершенным человеком на Земле, а другой, опираясь на его авторитет, жил в Кремле и, как солнце, раньше всех вставал, позже всех ложился, думая за всю страну — такое общество, несомненно, вышло из эзотеризма православия с элементами язычества — с его соборностью и эсхатологическими чаяниями. В то время как Запад с его трудовой протестантской этикой довольствовался успехами в сфере бизнеса, не очень-то комплексуя по поводу лежащей в его основе эксплуатации.

Идеальным выразителем духа раннего русского коммунизма был, по Дугину, писатель Андрей Платонов, которого критики называют атеистом с христианским сердцем. А пророками и хранителями заветов Святой Руси, ушедшей в подполье, в Структуру, — Московской Руси, задвинутой в маргинальные слои после никоновских и петровских реформ отчужденной Петербургско-Романовской Россией, — были протопоп Аввакум и поэт Николай Клюев.

Важная деталь: Модерн, по Дугину, отнюдь не обязательно противостоит Традиции. Существует два вида Модерна — профанический, уклонившийся с магистрального, глубинно-религиозного пути человечества и хоть и блуждающий впотьмах, но ностальгирующий по Истокам, неосознанно ищущий утерянный вектор.

Более того, правильный Модерн с вектором в Трансцедентное и есть тот метод, с помощью которого мы можем добыть и перевести в естественно-гармоничное русло те пласты древней Архаики, с которой Археамодерн работает в бредовом режиме, а известная нам, более близкая к нашему историческому времени, уже утратившая самое себя Архаика — работала в плоскости самогорделивой инертности (уверяя, что все, мол, в порядке, только веруй в Бога и чаще ходи в церковь).

В плеяду праведных западных модернистов и постмодернистов входят, по мнению Дугина, Маркс, Ницше, Хайдеггер, Бодрийяр, Ги Дебор, Фуко, Гваттари, Делез, некоторые поэты и художники-авангардисты, некоторые представители молодежной альтернативной культуры... Несмотря на то, что некоторые из них были убежденными атеистами, все они ощущали потребность в Структуре и развенчивали идолопоклонническую подмену Живой Жизни не соответствующей ей Керигмой, выстроенной по идеологическим и иным критериям. Александр Дугин причисляет одних из них к «новым правым», а других — к «новым левым» и находит возможным объединение этих деятелей на платформе Консервативной Революции (возрождения древней сакральности).

Дугин, как публицист, регулярно выступаюший в СМИ, стремится охватить своими идеями как можно большую аудиторию. Он обращается к коммунистам и предлагает им немного выйти за рамки их мировоззрения и посмотреть, что за глубинные импульсы ими движут и какими эти импульсы могут стать, если направить их в более правильное русло. Он обращается к фашистам и т.д. и проделывает с ними то же самое. Благодаря этому ходу некоторые коммунисты, фашисты, постмодернисты, православные, представители молодежных субкультур, махровые консерваторы-традиционалисты, словом, все «правые» и «левые» считают его своим. Что позволяет некоторым критикам Дугина предполагать, что он не ищет истину, а ловко жонглирует идеями, обращаясь к мировоззренчески разным группам читателей и все его взаимоисключающие идеи вращаются вокруг некого фашистского ядра, что Дугин — фашист в буквальном смысле этого слова.

Я же полагаю, что он и в самом деле пытается выйти за все эти границы и деления. Не станет человек с 18-ти лет изучать мировую эзотерику и писать внушительные книги (к сегодняшнему дню их — несколько десятков) ради банального фашизма или просто из-за того, что от него ушла жена. Он действительно предлагает новые подходы. Цель, поставленная им перед собой, интересна и плодотворна, она раскрепощает человеческие возможности, и прежде всего — возможности мышления. Ну, а вот способы, которыми он к ней движется, весьма и весьма спорные, что уж там говорить. Но и это — не основание для безоговорочного отвержения. Значит, будем спорить!

«Сегодня можно быть членом Системы и успешно примыкать к какой-то конфессии. Но можно быть атеистом и насмерть стоять против Системы, — пишет Дугин в книге «Русская Вещь», — Система совсем не глупа... Она прекрасно освоила новейшие данные психологии глубин, истории религий, учла знание символизма и мифологии». Руководствуясь так называемым «минимальным гуманизмом», ориентированным на обслуживание человека — машины» (термин Гваттари), то есть его физиологических и психологических потребностей, который еще и мнит себя духовной сущностью, Система совершает самую чудовищную и кощунственную подмену — она эксплуатирует потребности действительной духовной части человека, которая сокрыта глубоко-глубоко и не может проявиться в том числе и потому, что ее все время переключают на иллюзорные объекты (вещи, эмоции, проблемы). Излагая своего любимейшего мыслителя, лидера молодежной революции 1968 г., автора книги «Общество Зрелища» (Спектакля — в другом переводе), Дугин пишет: «В обществе Спектакля, основанном на «минимальном гуманизме», все понятия и все инстанции имеют особый игровой, фиктивный смысл. Это компьютерная, электронная, дигитальная реальность. Все в ней отцифровано, фальшиво, поддельно... Политика — не исключение. Она существует как театральное представление, заполняющее в «человеке-машине» ту идеалистическую нишу, которая — как отрубленная конечность — дает о себе знать даже в том случае, если она давно уже пуста».

Согласно Дугину, советское общество с ее когда-то раздражавшими нас советскими песнями, которые теперь воспринимаются, в сравнении с западными, чуть ли не как духовные песнопения, общество, жившее при авторитаризме и даже тоталитаризме, было несравненно духовней либерального Запада, ловко апперирующего лишенными живого смысла религиозными понятиями и их знаками, для превращениях в удобоваримый товар бесконечно ветвящегося общества потребления. Причем, в современном постиндустриальном капиталистическом обществе — это в деталях изобразил Ги Дебор — больше нет эксплуататоров и эксплуатируемых. Всеми в той или иной степени владеет единоличный эксплуататор — Капитал, продуцируя гипнотические сны и погружая человеко-машины в виртуальную реальность.

Эра «формальной доминации капитала» в эпоху империализма сменяет эра «реальной доминации капитала» постиндустриального общества и труд уже больше не в силах ничего противопоставить этой гигантской фикции (о возможности такого сценария писал еще Маркс).

Причем, самое интересное, что Общество зрелища не ограничивалось странами капиталистического лагеря.

Позднесоветский, да и ранний советский режим, где партократия эксплуатировала народ самым циничным и непростительным образом — через спекуляцию мифами и символами, всплывающими из духовных глубин коллективного народного бессознательного, тоже был, согласно Ги Дебору, с которым полностью солидарен Дугин, Обществом зрелища, — только Обществом Централизованного Зрелища, благодаря твердости генеральной линии, в отличие от более «мягкого» (читай — хитрого) Общества Распыленного Зрелища капиталистического мира, действующего не столь прямолинейно. Теперь же, после краха соцлагеря, оба лика Системы наконец объединились, несмотря на кажущиеся (простакам) трения между собой, в Общество Интегрированного Зрелища. Народу же ничего не осталось, как замкнуться и махнуть на все рукой.

Все это чрезвычайно актуально для нашей страны. Реальность, увы, такова, что праведный Модерн с вектором в Трансцедентное, если можно так выразиться — постнеправедный Модерн возможен скорее «лишь в том случае, если современный мир провалится в пустоту собственного центра, будет на деле съеден пробужденным хаосом, который низвергнет Систему в сумерки агонизирующего страха и болезненного, несладкого, признанного распада». (А. Дугин «Русская Вещь»).

Однако — Бог верен. Он никогда не дремлет в наших глубинах, даже когда мы дремлем. Поэтому у нас есть исторический шанс — ведь Археомодерн на деле законсервировал то, что в западноевропейском мире уже почти не существует — Структуру. И теперь настала пора выйти из Археомодерна, которым мы, возможно, были промыслительно связаны до поры.

Другое дело, что Александр Гельевич не совсем верно понимает дух нашего древнего благочестия, предлагая «если потребуется» «стереть с лица земли духовные и физические земли» уклонившейся в неправедный Модерн Западноевропейскую цивилизации — цивилизации, давшей миру опасную ересь, суть которой в том, что человек (человек-машина) есть мера вещей.

И вообще, Бог у Дугина смотрится как-то сиротливо и порой напоминает младшего брата некого более могущественного и развязного персонажа. Пара Бог-Дьявол, по Дугину,- это отражение в нашем уже лишенном холистской целостности, расслоенном сознании стоящего выше Абсолюта — выше Троицы, выше Всего. Однако воландовское умение дьявола желая зла творить добро, у Дугина, на мой взгляд, сильно преувеличено за счет языческого включения в «добро» насилия и чувства национально-идеологической исключительности (при всех скидках на присущее автору скрытое юродство в этих вопросах, выдержанное в рамках постмодернистского дискурса), а также преуменьшением того факта, что Система возникла сразу же за изгнанием праотцов из рая и она сводила на нет усилия героического меньшинства в архаических обществах, которые Дугин вслед за Геноном, Эволой, Элиаде и Юнгом берет за образец, не менее, а на мой взгляд, даже более успешно, чем в современных, закрывая к тому же доступ к информации, которая в наше время все-таки подается, пусть и в весьма превратном дискурсе. Соответственно, есть шанс использовать эту информацию не только во вред, но и во благо, как делали это вышеперечисленные мыслители, тяготеющие к философии трационализма и как делаем сам Дугин. По крайней мере, в современных обществах убийство, как и моральное насилие над личностью, как и запрет на инакомыслие, требуют особых санкций со стороны общества, а их адепты вынуждены прибегать ко все более тонким и изощренным псевдомифам. Архаическое же общество, при всей раскрытости и чувствительности к энергиям архетипов, массово нарушало их глубинные запреты. Следовательно, в своем большинстве оно тоже служило Системе, которая во все времена просто-напросто эксплуатирует энергии архетипов, отчего дьявол во всех исторически более близких к нам традициях справедливо ассоциируется с Узурпатором. Более того, мне представляется, что у современного человека, если он сумеет повернуться лицом к Традиции и Структуре, больше шансов для грамотной и благородной работы.

Дугина же привлекают самые экстремистские революционные модели. Он даже испытывает почти не завуалированную симпатию к раннему германскому фашизму, вскормленному на идеях лидеров движения Консервативной Революции — перспективного направления в германской мысли той поры, и полагает, что если бы Гитлер не пришел к власти, все могло бы сложиться иначе и мир бы узнал «праведный» — трансцедентный — фашизм (с помощью которого людей дискриминируют не по расово-биологическим признакам, а по признакам принадлежности к расе Богочеловека — к высшим (жрецы, воины), либо низшим (торговцы, интеллигенция) кастам).

Отсюда его взятая у Н. Трубецкого, П. Савицкого и других мыслителей-евразийцев идея объединить бывшие советские республики, да и вообще — все неевропейские страны — в единый континентальный фронт «Евразия» во главе с модернизированной Россией и выступить против Атлантической цивилизации под прианесенным им лозунгом «Война — наша мать», чревата крайне печальными последствиями. Тем более, что в экономический базис такого объединения предполагается внедрить (уж, разумеется, отнюдь не мирным путем) ни что иное, как национал-социализм (большевизм), контроль над которым никогда не будет выпущен из ежовых рукавиц жрецов и воинов.

Собственно, в лозунге «Война — наша мать» и заключается коренное, глубинное отличие неоевразийства Дугина от миролюбивой программы евразийцев 30-ых годов.

Мне верится с трудом, что сегодняшнее положение может быть изменено — если оно вообще может быть изменено — в массовом масштабе революционным, а не долгим эволюционным путем. А Дугин предлагает именно это — возродить в современном модернизированном виде идеальную модель идеального архаического общества, выстроенного по пропорциям сакральной Традиции, где восторжествует принцип заветного единства Неба и Земли: «Что вверху, то и внизу» (Такое общественное устройство он видит также в православной Империи византийского типа, то есть в Московской Руси с ее теорией: «Москва — 3-ий Рим»). Но история и единодушное мнение пророков и мистиков всех времен свидетельствуют, что кучку героических личностей во всех революциях в скором времени сменяют подонки, которые снова оказываются «вверху» и этими подонками часто оказывались вчерашние революционеры. Такое положение не удалось изменить даже Христу с его 12-тью апостолами и революционным непротивлением злу насилием — пожалуй, единственно реалистичной революционной тактикой и стратегией. И в этом факте уже содержится свидетельство о том, что метафизический революционный переворот должен произойти сначала внутри личности, а не вовне. А это не бывает массово.

На мой взгляд, пока может идти речь только о более корректном выстраивании пропорций между Кригмой и Структурой в общественном бытии, что само по себе уже серьезный шаг, так как требует огромных усилий из-за сопротивления Системы. Из Системы нельзя выскочить, как с подножки несущегося трамвая, везя за пазухой топор для старухи-процентщицы.

Следовательно, эпоха просвещения, да и весь западноевропейский путь от Бога может оказаться все тем же... фатальным путем к Богу, ведь прогресс движется по спирали. И все мы, возможно, находимся на разных отрезках единого Пути: одни развивают рассудок и горизонтальную духовность, дают миру науки, пусть пока и материалистские (Запад), другие — хранят память о Структуре, сакральной стороне наук и движутся, хоть и с весьма устаревшим оснащением, по духовной вертикали (Восток). Когда же все это будет соединено в символический кельтский крест, известно только Богу. При условии, конечно, что мы сумеем ослабить мертвую хватку Системы, изменить положение вещей, так как Бог не делает за нас нашу работу.

То, что Дугин хочет возродить архаическое общество, но только соответствующее современным модернистским стандартам, как хотел возродить на высшем витке развития первобытнообщинный коммунизм Маркс, говорит о том, что Дугин, вопреки своим утверждениям, неосознанно верит в прогресс и замечает некие его признаки. Впрочем, и сам он утверждает, что за великим спуском (Полночью), может начаться великий подъем (Полдень). И что Апокалипсис — это и есть конец Прежнего и начало Нового. Вопрос упирается в наши усилия и в то, какими именно они должны быть.

И все-таки, несмотря на обилие ультрарадикальных рецептов и на вопиющие передержки, перегибы в трактовке тех или иных событий и исторических личностей, заслуги Дугина несомненны. Ни у кого из современных мыслителей я не видела такой неукротимой жажды Высшей Правды. Эта жажда вынудила его сломать многие стереотипы и пойти против течения реки, в которой мы все — плывем по течению, даже не зная, что мы в реке. А всем ищущим и страждущим душам, не понимающим, в чем истоки их страданий, всем блуждающим без компаса романтикам и первопроходцам — Дугин просто путеводная звезда, при обязательном условии, что они умеют отделять зерна от плевел («фашизм» от фашизма).

Большая заслуга Дугина в том, что он, в отличие от других философов-традиционалистов, к школе которых он себя причисляет и в отличие от прочих религиозных философов, да и всех философов вообще, убедительно показал с помощью своего структурно-парадигмального анализа, что религиозность определяется глубинным состоянием личности и общества, а не формальной верой и принадлежностью к той или иной конфессии. Атеизм в ряде случаев и в целые исторические эпохи может брать на себя функции религии, а верующие — на глубинном уровне — вполне могут оказаться атеистами. Правда, такой дисбаланс приводит к личностным и историческим катаклизмам, так как «восставшие без эзотерических путеводителей — достойные сожаления невротики» (А. Дугин. «Русская Вещь»). Глубинная религиозность — единственный источник подлинной Жизни, подлинного Творчества, подлинной Любви и подлинной Свободы.

Неудивительно, что эту важную разделительную грань смог заметить мыслитель, выросший в Советском Союзе, который был глубинно религиозным государством без эзотерического путеводителя. И поэтому в СССР в период перестройки, по мысли Дугина, не надо было ничего радикально менять в сторону западной безрелигиозной либеральной модели (формально — имеющей все религиозные институты). Надо было только обрести эзотерический путеводитель.

Трагизм современности в том, (этот вывод я сделала лично для себя), что мы из-за указанного дисбаланса не можем вполне довериться ни глубинно верующим людям (часто — атеистам или невоцерковленным), ни многим деятелям церкви (на деле — глубинно неверующим), так как первые, не имея эзотерических путеводителей, укладывают свои интуиции в безжизненные рационалистические схемы, а вторые — и вовсе не имеют за душой Жизни.

Интересно также деление Дугиным религий и верований на манифестационистские и креационистские (это сложная модель и я упрощенно излагаю только ее суть). К первым относятся индуизм, буддизм, даосизм, православие (строго говоря, православие универсально сочетает в себе и манифестационистский, и креационистский подход), и в них Божество (Небо) в потенциале — при установлении правильных взаимосвязей —неслиянно и нераздельно с Землей, хотя в нем всегда присутствует несоизмеримый с нашими понятиями трансцедентный план, в который не прорваться. Но это присутствие Божества — лишь в потенциале. Раскрыть его — задача и предназначение человека. В этом манифестационистские религии отличаются как от грубого язычества, в котором Божество как бы всегда пронизывает творение, а не присутствует в потенциале, и, к тому же, не имеет запредельной трансцедентной глубины, так и от креационистских религий, — иудаизма, некоторых разновидностей ислама, католичества, простентантизма, где Божество (Небо, Творец), радикально очужденс от творения (Земли), и не имеет с ним никакой общей меры. И поэтому адепты этих религий не чувствуют, не открывают Божество в процессе живого богообщения. Бог там вынесен далеко в Небо и превращен в надменного и равнодушного Судию.

Таким образом, креоционистские религии, с точки зрения Дугина, утрачивают цельный, холистский способ мировосприятия, утрачивают трансцедентно-имманентную полноту и десокрализируются, превращаются в схоластику, в свод моральных правил. Противостояние между Востоком и Западом проходит по линии: сакральное — десакрализация.

Дугин пишет а книге «Русская Вещь»: «История людей — это история сражения между мифами, между сакральными структурами, между различными артикуляциями ностальгии по Саду... Когда человечество еще жило в мифе, легко ориентировалось в нем, тогда догматические и богословские нюансы были, на самом деле, сверхзначимыми, чреватыми колоссальными и живо ощущаемыми людьми выводами. Отсюда религиозные войны, сложнейшие мистико-политические интриги, многоплановые идеологии. Сегодня картина радикально иная. «Разорители садов» — топором ли, бритвой ли — срезали «ненужную» (как им казалось) духовную часть, окончательно оторвав вещи от райских корней. Только по этой причине сегодня за «религиозными войнами» стоят нефтяные компании, а за идеологическими переворотами — рыночные монополисты. Мифы потеряли свое определяющее значение, превратившись лишь в медиакратическое средство (для толп) в руках циничных манипуляторов рыночного строя. Поэтому так очевидны лицемерие и фальшь тех, кто деланно взывает к «религиозным» факторам. Нефтеислам, криминальное «православие», спекулянтский протестантизм, банковское католичество, медиакратический буддизм. Между этими имитациями не может быть реальных противоречий — это предвыборная агитация, рекламный ролик. Как только проблемы маркетинга улажены, и одна «невидимая рука рынка» пожала другую, засунув в бездонный карман корпорации кипу зеленых купюр, наступает «религиозное перемирие», «побеждает разум», послушно лобызаются «духовные авторитеты». На самом деле, демаркационная линия проходит сегодня не между религиями и народами, а между наследниками «номинализма», между зловещим племенем «разорителей садов» и теми, кто по-прежнему, несмотря ни на что продолжает принимать миф совершенно всерьез, верит в Сад, мучается черной, неодолимой тоской по «отсутствующей части». А это чревато настоящим, а не фиктивным, не инсценированным конфликтом».

Заслугой Дугина является также будирование интереса к геополитике, однако сакральная география и сакральная политика в его интерпретации вызывают ассоциации со все тем же фашизмом.

Недоуменные вопросы вызывает у меня и горячая популяризация Дугиным такой странной дисциплины, как конспирология (теория и практика заговоров). (При всех — опять-таки — скидках на так присущую этому мыслителю «постмодернистскую» иронию по отношению к любителям теорий заговоров).

Оставляю я в стороне и его Новую метафизику с радикальным субъектом (современным аналогом ницшеанского сверхчеловека), который пытается вырваться из обусловленности «мира сего» при помощи сомнительных манипуляций с рассудком, — это интеллектуально-изощренное пособие по преодолению интеллекта вряд ли может быть применено на практике без травматических последствий для психики.

Один из столпов традиционализма Юлиус Эвола, на мысли которого опирается Дугин, излагает в сжатом виде в книгах «Восстание против современного мира» и «Оседлать тигра» все претензии традиционализма к современности, причем, в критике он переплюнул и Ницше, и экзистенциалистов и всех вообще. Чем мне импонирует традиционализм — так это тем, что радикальнейшая критика соседствует у них с положительными идеалами, взятыми из глубинной религиозности. Это как раз то, чего мне всегда не доставало. Опираясь на их картину реканструкции того, как и чем жил языческий мир в древности — а все они, вкулючая Дугина, — язычники, новаторства Христа они не понимают, держась, к примеру, за давно устаревшую кастовость — я поверила в то, что вся наша история с ее религиозными заморочками была даже очень серьезным и осмысленным делом и сделала легкий переход к христианству, к православию с его традицией исихазма. Я увидела, насколько христианство — реальная штука и насколько оно все-таки выше той картины древней религиозности, которую Дугин изобразил в своей превосходной «Философии Традиционализма». Только он приходит от языческого, дохристинского мира в неописуемый восторг, а я — напротив... Дугин дал мне интеллектуально приемлемый материал, собранный им за годы изучения эзотерики и прекрасный парадигмальный метод анализа. Вот в чем его огромное значение для моего развития. А после я повернула весь этот материал против Дугина, против его неоязычества. Таково на самом деле мое глубоко личное отношение к Дугину.

Этот удивительный мыслитель вывел меня из длительной полосы «гамлетовских» сомнений, устранив разницу между тем, что я чувствую и теми, что я думаю, — он дал мне инструментарий для правильного осмысления собственных интуиций. Во мне, образно говоря, вновь проснулось донкихотовское начало, присущее мне в юности, так как на уровень осознания выведено подспудное априорное знание, которым владеют дети, подростки, чудаки: за ветряными мельницами стоят реальные, а не фиктивные противники. Такое начало сам Дугин называет революционным и всячески старается его пробудить. Однако я бы воздержалась от такой терминологии, так как слово «революция» и все его производные нередко обрастают в устах Дугина спекулятивными значениями. Очень важно понять, откуда и куда у Дугина дует ветер, дабы этот ветер НЕ УСИЛИВАЛ ОБОРОТЫ ТЕХ ЖЕ МЕЛЬНИЦ. Нужно четко разграничить, где у Дугина кончается обращенние к мировоззренчески разным группам читателей с целью подключения их к вопросам Духа и Истины, и где — начинается прямая идеологическая промывка мозгов.

Обидно, что Дугин так оглупляет в политической части своей философии и собственные идеи, и народ, который, я надеюсь, еще не настолько вжился в Общество Зрелища, чтобы принимать подобные штуки всерьез. Мне хочется верить, что делает он это из безысходности, из отчаянной боли за народ, который не сегодня — завтра придут и завоюют снаружи, как неоднократно пишет он в своих произведениях, так как его уже почти завоевали изнутри.
Наш замечательный философ — славянофил А.С. Хомяков, труды которого внесли заметный вклад и в русское богословие — он был главным идеологом неофициального православия, не будучи принадлежа к клиру — написал в 1839г. стихотворение «России». Привожу его с незначительными купюрами:

 

Следующее