Предыдущее

К А П Р И З

Рассказ написан на основе вольных измышлений автора. Любые совпадения с реально происходившими событиями абсолютно случайны.

Сильно действующие и просто лица:

Маргарита Васильевна — женщина в полном рассвете сил, столичная дама.
Димуля — диванный муж Маргариты Васильевны (остался на диване).
Филипп — сын Маргариты ( участвует в каких-то соревнованиях, на свадьбу тоже не поехал)
Жанна Васильевна — сестра Маргариты, «ягодка опять».
Юля — невеста, племянница Маргариты, дочь Жанны, уже совершеннолетняя.
Федор — жених, почитатель бодибилдинга, вечный студент.
Иван Александрович — муж Жанны, подкаблучник подконтрольный, периодически сбегающий от оков матриархата в желтый туман алкогольных паров.
Никита — брат Юли, 21 год, геолог, соответственно, не женат.
Инна — сестра Юли, 25 лет, потенциальная старая дева.
Булик — бультерьер, мальчик, 8 месяцев, четвертый ребенок Жанны.
Петр Лукич — отец Федора, коммунист.
Алефтина Ивановна — мать Федора, измученная сыном, мужем и внутренними болезнями женщина.
Леня — свидетель, друг Федора, «красавец в полном цвете лет», не поклонник Канта и не поэт.
Лариска — свидетельница, самая невзрачная подруга Юли, выбранная ею для оттенения собственной красоты.
Валя — соседка Жанны, абсолютно неопределенного возраста, прораб, одинокая, соответственно.
Света — дочь Вали, еще несовершеннолетняя.
Глеб — «ейный хахаль», т.е. Светы.
Виталий — родственник Ивана Александровича, бабник, подкаблучник неподконтрольный.
Галя — любовница Виталия, бойкая девица, привыкшая жить за чужой счет и искренне считающая, что все ей обязаны.
Таня — жена Виталия (на свадьбу не взяли, сидит дома).
Степан — фермер на «Мазде», родственник со стороны жениха.
Настя — его жена, бортовой компьютер «Мазды», тоже привлекательная женщина..
А также другие родственники и приглашенные.

Время действия — конец сентября, наши дни. 
Место действия — один из подмосковных городов.

Скоро октябрь, но осень лишь едва коснулась не по-сентябрьски летней природы. Она ненавязчиво напоминала о своем скором приходе кристальной свежестью и чистотой прохладного утра, легкими мазками желтизны на деревьях, еще гордых своей пышной листвой.

Зрелая красота женщины, спешившей на электричку, как только-только зарождающаяся осень, радовала глаз: никакой грусти, никаких признаков увядания. Маргарита Васильевна почти не задумывалась о своем возрасте. Муж лысел, толстел, сын вытягивался к небу и уже брился, а она лет десять-двенадцать оставалась в одной поре, как бы законсервировавшись. И вдруг — этот звонок от Жанны, словно дуновение северного ветра. Юлька, ее любимая племянница, младшая из всех их детей, выходит замуж. Исходя из этого, молниеносно несложными арифметическими действиями определился их с сестрой возраст, и сердце тоскливо заныло о молодости, ускользающей к новому поколению.

На свадьбу она ехала одна. У сына — очередные соревнования по теннису, где он надеялся войти в десятку лучших. А муж... Димулю оторвать от дивана становилось все труднее и труднее. От былого здания их семьи, может, не столь монументального, но с довольно приличным фасадом, осталось одно совместное хозяйство — жалкий скелет, слабо укрепленный общими воспоминаниями. В их браке давно не было никакой прочной основы, но менять никто ничего не хотел.

Электричка, в меру переполненная, как это ни странно, пришла вовремя. Маргариту встретил Виталий на своей новенькой «девятке» цвета мокрого асфальта. На переднем сидении уверенно, как неотъемлемый аксессуар салона, расположилась неизвестная особа лет двадцати пяти с ярко накрашенной физиономией и безмерно наглым оценивающим взглядом. По дороге Маргарита, как бы не замечая бесцеремонной спутницы, перекинулась несколькими словами с Виталием о жизни, предстоящей свадьбе и уже прибывших к этому времени общих знакомых.

Первое, что увидела Маргарита, войдя в квартиру, это Жанну, мечущуюся между одевающейся дочерью и кухней, где заканчивалось приготовление особых блюд. Сестры успели переброситься только несколькими фразами:

—Тебе чем-нибудь помочь?— спросила Маргарита.

—Да брось, уже почти все готово. Иди с гостями знакомься.

—Почему свадьба так срочно, может, какие обстоятельства отягчающие? Две недели назад только восемнадцать исполнилось, а уж замуж невтерпеж, как будто...

—Никаких таких обстоятельств,— прервала ее Жанна,— они теперь в этих вопросах осведомленнее нас с тобой. Просто очередной каприз.

—А что за жених выискался? Чем занимается?

—Жених как жених. Студент, седьмой год в институте учится, и все на третьем курсе.

—Ин-те-рес-но,— протянула Маргарита,— Юльке же всегда что-то необыкновенное нужно было. За что же она его выделила среди других?

—За бицепсы-трицепсы — Шварцнегер несчастный. У него, наверное, вся жизнь в этом, как его, дибилдинге. Все качается, качается, потом на диване лежит с книжкой или журналом про то же самое. Пойди, поговори с Юлькой — она тебе все расскажет,— с раздражением ответила Жанна, не желая продолжать разговор на эту тему.

—А с кем это Виталий приехал?— перевела разговор на другое сестра.— По весне, когда хоронили деда, он, вроде бы, с другой был. Я не слышала, чтобы он еще раз женился.

—Да, нет, куда ему. Ты что не знаешь — он птица вольная, на похороны — с женой, на свадьбу — с любовницей. Кобель, одно слово. Гуляет направо и налево, с кем попало и где попало.

—Понятно. При жене ни выпить, ни за кем ни приударить. А с этой, вроде бы, свобода. Хотя, тоже вижу, и при ней не особенно хвост распустишь.

—Была я у него как-то в гостях,— продолжала Жанна.— Танька жалуется: чуть что, он сразу дверью хлоп, и три дня дома не ночует. Потом сочинит сказку про друзей, про гараж, а она все за чистую монету принимает. Трусы женские, помаду в машине находила, люди ей говорят — ничему не верит или только вид делает. Не понимаю я ее. Что она его терпит? Выгнать бы — пусть таскается, где хочет... Ладно, заговорились мы с тобой, потом посплетничаем.

Маргарита пошла в спальню, где одевали невесту. Юлька, такая взрослая в ослепительно белом свадебном платье, с навороченной прической, была раздражена и недовольна. Недовольна всем: и платьем, которое сама три недели искала и у себя в городе, и в Москве, и туфлями, и украшениями. Она метала ругательные слова налево и направо, то так, то этак прикрепляя фату, но увидев тетю, ненадолго смолкла.

—Здравствуй, Юлечка! Какая ты красивая сегодня! Как из «Бурды»!

—Здрась, теть Рит! Тебе, действительно, нравится?

—Да, очень. Ты мне скажи, ты не спешишь замуж? Ты его любишь?

—Конечно. Что же, как Инка, сидеть и ждать, пока мне принц на голову свалится?

—Чем же покорил тебя твой избранник? Кстати, как его зовут?

—У него руки очень красивые, а имя мне не нравится — Федор, ему только пса и кота не хватает. Я его в шутку Дядей Федором зову. Впрочем, пес есть. Ты же моего Булика не видела — весной купили, он сейчас у соседки — тети Вали. Знаешь, сколько маме с ним хлопот! А какой прикол недавно был: папа новые туфли забыл в шкаф закрыть — через пять минут вспомнил, только два маленьких кусочка от них осталось. Класс! Мне с ним ничего не страшно — у него челюсти пятьсот атмосфер давление создают — я читала где-то. А Филипп приехал?— вспомнив про кузена, спросила Юля.

—Никак не смог — соревнования у него важные. Кучу поцелуев просил тебе передать.

—Я тогда тоже к нему на свадьбу не приеду,— надув губки, сказала невеста.

—Типун тебе на язык,— перебила Маргарита и вздрогнула, представив себе подобный оборот событий.— Какую еще свадьбу? Он не такой ранний, как ты. Да и нет у него никого.

—Много вы о нас знаете! Видела, тут девчонка с мокрой химией крутится — теть Валина дочка? Ей еще семнадцати нет, а она с Глебом уже два года, как с мужем, живет. Мать не возражает, лучше, мол, дома, чем по кустам да подворотням шляться.

Оставив невесту, продолжающую опыты с фатой, Маргарита столкнулась лицом к лицу с Иваном Александровичем, который с самого раннего утра встречал гостей, и считая своим долгом помочь им, предлагал выпить, с основной задачей — похмелиться самому. Будучи уже довольно загазованным, он сразу же пригласил Маргариту пропустить рюмочку за встречу, за предстоящее событие. Она отказалась, и не потому, что не хотела составить компанию Ивану, просто ей показалось, что еще грамм двести — и отец невесты обрубится и не в состоянии будет присутствовать на регистрации.

Вскоре появился жених, высокий, коротко стриженный, с хорошо развитой мускулатурой, которую не мог скрыть модный костюм. Маргариту заинтересовал и свидетель — приятный молодой человек — она скорее отдала бы предпочтение ему, если бы пришлось выбирать между ним и Федором.

Кто-то показал ей Глеба. На неомраченном интеллектом лице не проскальзывало и мысли, а его глаза, подернутые хмельной пеленой, искали кого-то, хотя Светка, сожительница, все время болталась рядом.

До самой регистрации Маргарита Васильевна наблюдала со стороны за развитием событий, которые текли своим чередом по установленным кем-то порядкам, не вмешиваясь в их ход.

Белый «Мерседес», который по настойчивому требованию Юли еле-еле добыла где-то Жанна, стоял около подъезда. Автомобиль украшал огромный букет искусственных роз и по две розовые ленточки с белыми бантиками на капоте и багажнике. Нечто подобное Юлька видела в одном импортном фильме, и это произвело на нее такое сильное впечатление, что она решила: у нее, непременно, будет также шикарно.

В стороне рядком стояло еще машин восемь, некоторые — с разноцветными лентами. Вокруг толпились любопытные, в основном, старушки и дети из близлежащих домов. Вслед за женихом и невестой гости высыпали из подъезда и стали размещаться по машинам. Через несколько минут кортеж, сопровождаемый резкими звуками автомобильных сигналов, направился ко Дворцу бракосочетаний.

Во Дворце Маргарите Васильевне удалось занять удобную позицию, чтобы внимательно рассмотреть всю церемонию. Но скоро она поняла, что зря старалась. Взирать на кислые лица молодых, еле слышно кивающих свое «Да», на каменную физиономию женщины, ведущей регистрацию, слушать заунывное пиликание фальшивящих скрипок было не только скучно, но и неприятно, как будто она присутствовала не на свадьбе, а на отпевании. К счастью, это продолжалось недолго — обрядовый конвейер требовал на ковер следующую пару. Не успели они закрыть за собой двери зала, как с противоположной стороны туда ввалились очередные брачующиеся вместе с толпой гостей.

После регистрации, разобравшись по машинам, гости разъезжались кто куда. Юля и Федор вместе с молодежью поехали кататься, родители невесты отправились в столовую дать последние распоряжения по сервировке столов, родители жениха — к себе домой, готовиться к встрече новоиспеченной пары, остальные — кто как хотел или по своим делам. Маргарита села в «девятку» Виталия, который вначале направился за головной машиной, но вскоре на светофоре отстал от нее. Решили ехать сразу к жениху и там ждать молодых. Однако, оказалось, что адрес Федора Виталий забыл в другом костюме, и началось кружение по городу на основе смутных воспоминаний о местожительстве жениха. Когда, наконец, они добрались до места, все уже были в сборе, и обряд встречи молодоженов хлебом-солью был завершен. Вступив на территорию жениха, Маргарита сразу же уловила какое-то напряжение и замешательство. На лицах родителей Федора было написано явное недоумение, сам Федор, с деланно равнодушным видом сидел в стороне на кресле, другие присутствующие переглядывались и старались говорить шепотом. Из комнаты за закрытой дверью раздавались возбужденные голоса Жанны и Юли, выясняющих что-то на повышенных тонах. Периодически слышались также выкрики и всхлипывания.

В спальне, где молодые должны были провести первую брачную ночь, Юля, растрепанная, с фатой, сбившейся на бок, размазанными глазами, сидела на ложе, еще недавно тщательно застеленном кремовым атласным покрывалом, и выговаривала матери:

—Как ты могла все бросить и отправить нас кататься без ничего? Дали сумку — а там только стаканы. Ты должна была проверить, чтоб в машине была и выпивка, и закуска. Теперь я опозорена перед всеми. Невеста в свадебном платье покупает в палатке шампанское. Ты себе такое представляешь?

—Юля, я не успела выйти, как вы уже умчались,— начала было оправдываться мать.— Неужели ты сама покупала?

—Ну, положим, не сама, но все-таки. Я сейчас разденусь, умоюсь и спать лягу, а вы гуляйте на здоровье ВАШУ свадьбу. Вам же она была так нужна, а теперь все пустили на самотек. Мы целый час тут перед подъездом в машине просидели. Одни кричат: езжайте дальше кататься, что так рано приперлись, другие уже встречать вышли, тебя нет, отец, наверное, напился пьяный и лежит где-то.

—Доченька, успокойся, всего-то десять минут прошло. Все же потом наладилось — встретили вас как положено...

—А как положено? Вы что, не могли раньше предупредить, я понятия не имела, что с этим калачом делать. Кто кричит ломай, кто кусай, и про бокалы тоже...

—Ты же знаешь, я совсем одна, никто не помогает, а ты вместо благодарности...— Жанна заплакала, выбежала из комнаты и закрылась в ванной.

Юлька несколько минут сидела одна, потом позвала Федора и сразу же услала его за матерью. Переговоры продолжались еще с полчаса, но слава богу, завершились благополучно, и, вскоре, присутствующие могли созерцать почти счастливую невесту, готовую к продолжению торжества, тем более, что время подпирало, и пора было праздновать дальше по утвержденной программе.

Пока ехали в столовую, Юля давала последние наставления новоиспеченному супругу:

—Ты, Дядь Федор, много не пей, а то до конца свадьбы не высидишь, я тебя знаю — сто грамм принял и пургу понес. В случае чего, я тебе на ногу наступать буду, чтоб никто не видел, а ты меня понял. Договорились?

—Да что я, меры не знаю? Будь спок, малышка!— расплылся в самодовольной улыбке Федор.

В столовой, арендованной для празднования столь выдающегося события, как заведено, буквой «П» стояли столы, занимая ровно половину пространства зала. Со вчерашнего дня здесь была проделана большая работа: все вымыто, выскоблено, увешено заранее приготовленными плакатами с шутливыми лозунгами, одобренными Юлей. Несмотря на то, что было еще достаточно светло, кто-то зажег все люстры, видно, для особой торжественности. На белых скатертях живописно размещались закуски, возвышались бутылки. Приборы и посуда доживали последние минуты в чистоте и невинности. Негромко лилась музыка, заглушаемая говором гостей, с вожделением посматривающих на выставленное изобилие и ожидающих сигнала к началу застолья. Один за одним присутствующие поздравляли молодых, дарили подарки, выпивали по рюмке и отходили в сторону. Все были замучены официозом. Хотелось расслабиться, выпить, отведать угощений и покричать «Горько!» в свое удовольствие. Наконец, расселись по местам, и началось... Через полчаса звуки разворачивающегося гуляния были далеко слышны от этого места, а от великолепия тщательно накрытых столов остались одни воспоминания.

Так повелось издревле, что свадьба, как и похороны, является единственной бесспорной причиной для встречи родственников, которые без такого значительного повода и не увиделись бы. Чтобы поздравить Юлю и Федора собрались близкие и дальние, искренне заинтересованные в их счастье и равнодушные, желающие добра от чистого сердца, а также завидующие и осуждающие.

Если сначала было все более или менее организовано, произносились тосты во здравие молодых, желали «Совет да любовь», стройным хором кричали «Горько!», то после первых обязательных банальных тостов внимание к молодоженам заметно ослабло. Приглашенные вели оживленные разговоры, выходили на улицу курить, танцевали. Торжество превращалось в тривиальную пьянку.

На одном конце стола в узком кругу принялись ожесточенно обсуждать вопросы политики.

—Ты, братец, со своими геосинклиналями знаешь как управляться,— говорил подвыпивший отец Федора наставительным тоном Никите,— тут я тебе указывать не буду, у меня таких полномочий нет. А в политику ты не суйся, дружок, без идейной закваски, руководящей роли...

—Это почему же? Как раз мне и надо. Политика — дело молодых, — настойчиво отбивался от нападок Никита.— Пособрали в Вашей партии пенсионеров, страдающих старческим маразмом, им что ли страной управлять? Правильно демократы их скинули. За такой бардак, какой они развели, расстреливать надо было.

—В Советском Союзе бардака не было. Это сейчас, включишь телевизор — там война, там забастовка, мировой империализм по всем фронтам наступает — тошно смотреть: самые престижные профессии — валютная проститутка да брокера-спекулянты. А что еще показывают? Убийства, кровь, насилие, сериалы эти безыдейные пошлые, мордобой американский. Распустили народ. Правильно я говорю?— обратился Петр Лукич к Маргарите.

Маргарите давно приелись беспрерывные разглагольствования о политике, ведущиеся не только с экрана телевизора, но и в городском транспорте, на рабочих местах и кухнях. Она сидела безучастная к происходящему спору.

—Мы, между прочим, на свадьбе, а не на политической дискуссии,— сказала она.

—Но я правильно говорю?— повторил Петр Лукич.

—Нет, неправильно. А кто народ распустил?— не унимался Никита, опрокидывая в себя рюмку, и, поморщившись, махнул рукой.— Вы же и распустили, только, пользуясь монополией на информацию, все это скрывали — показывали фильмы, как от премии отказываются или «Свинарка и пастух», или страдания первого секретаря райкома, а сами втихаря народ уничтожали. А как Чилийскую хунту ругали! Пиночет — ругательное слово стало, как и Самоса. А свои — хорошие, отцы народа. А за год у нас в два раза больше людей расстреливали, чем за все восемнадцать лет хунты.

Отец Федора поджал губы, потом выпил и сказал:

—А при ваших — скоро, вообще, все друг друга перестреляют.

—Да кто стреляет-то?— спросил Никита.

—Кто надо, тот и стреляет.

—Ваши же и стреляют. Дай вам оружие — вы первый и пойдете убивать.

Меж ними, хотя были они до сегодняшнего дня совсем не знакомы, уже существовала враждебность, обыкновенная в наше время между политическими противниками.

—О чем вы спорите?— не выдержав, вмешалась в разговор Маргарита.— Кто был у власти, тот там и остался. Пенсионеров убрали, поставили помоложе, назывались раньше коммунистами — теперь называют себя демократами, по церквям ходят, с народом встречаются. Один черт, никто ничего не может сделать — катимся куда-то в пропасть восьмой десяток лет. А все ваши разговоры — пустая трата времени. Ни одного, ни другого к власти не допустят — все места давно уже на десять лет вперед расписаны.

—Но я прав: все равно, перестреляют,— Петр Лукич выпил.

Никита и отец Федора долго еще спорили о том, кто виноват и что делать, а Маргарита пересела к Алефтине Ивановне. Сначала они обменялись впечатлениями о свадьбе, гостях, о невесте с женихом. Потом речь пошла о тяжелой жизни жены коммуниста и матери культуриста. Маргарита слушала жалобы новой родственницы и, практически, не вникала в смысл тех слов, которые проносились мимо ее ушей. В голове засела одна мысль: вот сидит женщина, добропорядочная матрона, но что осталось в ней женского? Никто вокруг не воспринимает ее иначе, как мать или хозяйку дома, даже она сама давно забыла о своей женской сути, — а сколько ей лет? Оказалось, всего на два года старше. «Какой ужас. Нет, я женщина, я пользуюсь успехом у мужчин. Вот кого захочу сейчас, с тем и проведу ночь. Иначе, хоть в петлю»,— думала Маргарита. Алкогольный дурман шумел в голове и подгонял мысли. Кандидат... Кандидат? Кто?

На улице у входа в столовую курили Степан и Леня.

—Слышь, Степан! Твоя машина здесь стоит, а ты пьешь. Ты что, тут ее оставишь или, все-таки, поедешь? ГАИ не боишься?

—Семь бед — один ответ,— говорил Степан.— Все равно, машина пока без номеров, а я — без прав, так что ментам, однозначно, попадаться нельзя.

—Что-то не пойму, это у тебя новая, или старую отремонтировал?

—Купил,— не без гордости заявил Степан.— Почти задаром — пара миллионов. Это мне — ночь «пофермерствовать». Пока колхозы есть, всегда можно стащить чего-нибудь. Но, по-моему, уже недолго осталось. Скоро все растащат. Я же не один: председатель, специалисты, колхозники — всем жить надо. А знаешь, нравятся мне эти «Мазды». Ездит атомно: сто восемьдесят — от нечего делать. Триста километров проехал, и всего-то она литров пятнадцать бензина сожрала. Опять же — экономия.

—У тебя такая же была, или я ошибаюсь? С ней-то что?

—Про лобовое стекло ты знаешь, потом движок забарахлил. Тут привозят в порт еще одну. Возьмешь? — говорят. Ну я думаю, может, на запчасти сгодится, потом попробовал — она бегает. А зачем тогда менять шило на мыло? Да и куры в салоне старой уже себе место облюбовали — не отгонишь. Правда, с документами тяжеловато. Я на всех постах вот эту бумажку показываю,— он вытащил из кармана затертый кусок плотной бумаги, с двух сторон испещренной японскими иероглифами и с красной печатью Мариупольской таможни посредине.

—Класс! И что же тут написано? — заинтересованно рассматривая документ, спросил Леня. — Инструкция по пользованию презервативами?

—Честно сказать? Я не знаю. Если спрашивают, говорю: справка-счет, здесь — фамилия, тут — марка, номер двигателя. Как, впечатляет?— продолжал Степан.— Тормознули на одном посту ГАИ, говорят: нужно бы, конечно, автомобиль на штрафплощадку поставить, а тебя с этой бумагой — в одно место отослать, но, ладно, езжай дальше — через двадцать километров еще пост — там точно заберут. Пришлось все посты объезжать. Но машина — зверь, если колеи нет, везде пройдет.

—Да, у них там такие на свалках за две бутылки водки можно купить... А бортовой компьютер на твоей есть?

—Зачем? У меня компьютер рядом сидит и гавкает. Хуже колокольчика. Знаешь, у них такую приблуду ставят, чтоб сильно не гоняли. Поездил дня два с ним: сто пять разгонишься — начинает звенеть, хорошо, что не похоронный марш играет, но на нервы, все равно, зараза, действует. Ну, с ним проблем не было: надоело — снял панель, выдернул проводки — теперь сколько не газуй — тишина. А с этим компьютером... Когда ее нет, милое дело, свобода полная,— сказал Степан, но потом, задумавшись ненадолго, добавил,— Правда, можно с дороги улететь, особенно под мухой. Может, за стол пойдем?

—Пойдем! Я же на свадьбе не последний человек. А то там, наверное, уже туфлю у невесты украли.

Он как в воду глядел, действительно, украли, только не одну, а обе. Сидит Юлька на коленках у Федора, ножки в белых чулочках выше стола задирает, да еще и улыбается, значит, сама подстроила. После недолгих переговоров потребовали выкуп: гости заставили Леню вместе с Лариской танцевать на табуретке и пить из туфлей. Налили каждому по полному стакану, поставив их в трофеи. С Леонидовой тренировкой выпить это было элементарно, да за свидетельницей пришлось половину допивать. Но таким образом, невеста была спасена и обута.

После этого небольшого представления, оторвавшего гуляющих от своих дел, танцы возобновились, и Маргарита нашла того, кого выбирала последние полчаса. Она и раньше обратила внимание на свидетеля и отметила про себя его привлекательность, но теперь, в те несколько мгновений, пока Лёня своей стремительной походкой прошел те десять шагов, которые отделяли его от нее, чтобы пригласить на танец, она рассмотрела его еще лучше. Танцуя с ним Маргарита была в том состоянии души, когда человек идет вразнос, когда привычное мировоззрение кажется убогим, и хочется сделать что-то такое, на что никогда прежде бы не решился. После танца она ревностно следила за тем, кто с ним разговаривает, кому он улыбается, с кем целуется. И чем больше она ревновала, тем больше возбуждалась.

Виталий сидел между Галей и Настей. В промежутках между едой и выпивкой он поглядывал то в одну, то в другую сторону. Как настоящий мужчина, Виталий был истинным ценителем трех вещей: женщин, автомобилей и спиртного, но женщины шли впереди с большим отрывом. Он никогда не оставался равнодушным к женской красоте и считал себя непревзойденным специалистом в области обольщения прекрасной половины человечества. Бытует такое мнение, что мужчина красив уже тогда, если он, хоть чуточку, краше обезьяны, а Виталий, пропорционально сложенный и физически сильный, чувствовал себя просто Аполлоном, перед которым не может устоять ни одна дама. Чем больше он пил, тем чаще отворачивался от приевшегося Галиного лица и останавливал свой взгляд на Насте, показавшейся ему вскоре неотразимой и единственной в своем роде женщиной.

Собравшись с силами, Виталий вытащил Настю в круг танцующих. Тесно прижав к себе, он пробурчал несколько довольно сальных комплиментов ее пышному бюсту, о котором можно было создать вполне ясное представление, заглянув с высоты его роста за откровенный вырез не по сезону легкого платья. Он ощущал упругость ее тела, и, как всякая новая женщина она была для него прелестней прежней. Взгляд Виталия прилип к Настиной обнаженной белой шее, а губы инстинктивно потянулись к ней. Но вдруг, состояние восторженного возбуждения исчезло — его глаза нарвались на летящую на него лавину ревности, гнева и презрения извергаемую Галей, готовой на всё. В тот же миг руки, сжимающие Настю, автоматически ослабили свои объятия. Настя, покачивающая в так музыки своей кудрявой головкой, еще манила его, но мысль об интиме с ней стала уже нереальной. Куда реальней была Галя, весь ее осуждающий вид, и неотвратимость объяснения. Как под дулом пистолета, дотанцевал Виталий этот танец. Делая вид, что не заметил недовольства подруги, он вернулся к столу. Галина набросилась на него, как мегера:

—Вернулся, блудник вавилонский!— зашипела она в полголоса, но с силой вонзаясь коготками в руку Виталия, и ее лицо исказилось злой ухмылкой.— Ну, ты себе и нашел даму сердца — фермершу грудастую.

—Чё плетешь, какая ещё дама?— возмутился Виталий, вырывая свою руку из мертвой Галиной хватки.

—Думаешь, я не видела, как ты ей все ухо обслюнявил, да масляными глазами за пазуху заглядывал. Ну, что ты скажешь на это?— выговаривала она.— У меня, между прочим, грудь в сто раз красивее.

—Очень мне была нужна ее грудь... Устроила тут слежку, понимаешь. КГБ какое нашлось.

—Так, значит, мало того, что ты за каждой юбкой бегаешь, так меня ещё и обзываешь,— завела свою привычную, как заигранная пластинка, песню Галина, вешая на Виталия всех собак и охаивая его за ею же выдуманные провинности.

Виталий замолчал, потому что с Галей, как и с женой, лучше своего мнения не высказывать. Иначе, начинают цепляться за каждое слово, и тогда, вообще, не отвяжешься.

А молодых, наконец, оставили в покое. Тосты закончились, все требуемые обряды выполнены. Жених решил расслабиться. Юля, заметив, что Дядя Федор увлекся, наступила ему на ногу, но последствий совершенного ею акта насилия не заметила. После очередной порции, принятой Федором, Юля надавила сильнее. Решив, что такое анестезирующее действие оказано спиртным, она изо всех сил стукнула каблучком по туфле жениха. Но как и в прошлый раз Федор не отреагировал. Объяснения этому явлению Юля найти не могла, поэтому пришлось заглянуть под стол. Ее взору представилась следующая картина: Дядя Федор разулся и, положив ногу на ногу, мерно покачивал ею под звуки музыки, обувь же, набитая бумагой, спокойно стояла рядом. Юлька чуть не побила новоявленного мужа за такое надувательство и игнорирование ее просьб.

К этому времени, движение гостей стало напоминать броуновское. Некоторые ползали, как говориться, как мухи под дихлофосом. Глеб, в перерывах между танцами со Светой, приглашал всех молодых и не очень молодых женщин, клялся всем им в любви, обещая все бросить и взять даже с дитём. Девчонки, подружки Юльки, весь день периодически выносившие из зала водку, припасая ее для последующих гулянок, наконец, успокоились, хотя выпивку на столах еще продолжали пополнять. На улице, после долгой разборки, кому-то набили морду. Под ритмичную американскую музыку в африканском стиле танцевала, как заведенная, молодежь, производя бездумные равномерно зацикленные движения.

Пьянка подходила к завершению, гости постепенно начали рассредотачиваться по домам и местам ночлега. Наконец, за столом не осталось никого, кроме Никиты, давно склонившего голову между тарелок. Да и он не задержался. Воспользовавшись удобным случаем, Лариса растеребила его и утащила к себе ночевать.

Виталий с Галей, пьяные в дымину, с трудом переставляя ноги, брели к Жанне. Не замечая прохлады ночи, Виталий подошел к детской песочнице, с радостью сел в нее и сказал, что устал и никуда дальше отсюда не пойдет. Галя рассвирепела и заорала: «Мне что, с тобой рядом плюхнуться и до утра лепить куличики?» — фыркнула и умчалась, выписывая кренделя, придерживаясь за деревья и ограды. Виталий посидел чуток, не больше часа, замерз и протрезвел до такой степени, что уже мог встать и идти. Он осмотрелся по сторонам, Гали нигде не было видно. Сначала он вопил благим матом — звал ее, потом принялся ругаться, обзывая подругу последними словами. Все было тщетно — она не появилась, поэтому пришлось, собрав силы, плестись одному до места назначения, что с большим трудом, но, все-таки, удалось. Однако, подойдя к двери квартиры, он вдруг почувствовал себя омерзительно трезвым и до жути оскорбленным. Идти под бочок Гали, чтобы слушать нравоучения и новые оскорбления, страшно не захотелось. Оттого-то Виталий и завернул к Вале. Там его приняли с распростертыми объятиями. Продолжавшая на дому пьянку компания имела еще достаточный резерв разнообразной выпивки, но исчерпала почти весь запас сил на ее употребление.

==========

Галя, покинувшая Виталия, плутая по незнакомым улицам, встретила Леню, одиноко бредущего в неизвестном направлении. «Свободный мужик, непристроенный, шляется без дела... Пока впавший в детство от перепоя будет сидеть в песочнице, мне время терять нечего. Что я зря сюда ехала?» Леонида долго уговаривать не пришлось. Пока добрались до постели, где было отведено место Гале с Виталием, оба были вполне готовы к близости. Еще через несколько минут Леня оставил Галю, которая томилась в полупьяном бреду, но с чувством удовлетворения от удавшейся мести.

==========

Между тем, у Валентины, в квартире напротив, негромко похрапывая, примостив голову между стаканом и тарелкой с остатками неопознанной еды, спал Степан. Глеб был пьян, но не вдрызг, потому что мог самостоятельно, ни за что не держась, лежать на полу посредине кухни. Женщины: Валя, Света и Настя — как более выносливые существа, крепились из последних сил, изредка перекидываясь несвязными репликами. Появление Виталия вызвало среди присутствующих некоторое оживление и прилив новых сил. Представилась возможность, и нашлась веская причина пропустить еще по рюмочке. Для Светы и Насти эта рюмка стала решающей. Приняв ее, обе они медленно поднялись и удалились из комнаты спать.

Остававшиеся бодрствующими в этом сонном царстве Виталий и Валя попробовали поднять Степана — черта с два:

—Степа, пойдем спать!

—Не-е-е-т,— протянул он, открыв один глаз и чуть приподнявшись. — Я еще немного погуляю... выпью... потом пойду...— следом за этими словами его голова опять упала на стол, и раздался храп, еще сильнее прежнего.

—Степан, может, тебе плохо?

—Нет, мне хорошо! Что вы пристаете! Можно, хоть раз в жизни, спокойно... И вообще, не мешайте мне веселиться!

Все же, его удалось дотащить, взяв под руки, до кровати и там бросить. Во время этой процедуры Степан так и не проснулся. Снова вдвоем, Виталий и Валентина, вынесли из кухни тело Глеба.

Изрядно потрудившись, они продолжили свадебное торжество. После очередной выпитой рюмки, Виталий посмотрел на Валю внимательней. Она подавала ему всевозможные сигналы, брала за руку, прижимала ее к себе, и вообще, явно горела желанием. Виталий, не найдя причины для игнорирования ее намеков, пытаясь отомстить Гальке и доказать что-то себе, решил продемонстрировать свою мужскую суть. Он взял ее за то место, откуда ноги растут, и сказал, что если она немедленно ему не отдастся, он скончается у нее на кухне от перевозбуждения. Валя, кокетничая, поиграв секунд пять в смущение, вытащила Виталия на балкон. Сначала там, а потом на кухне, их бурное спаривание сопровождалось иступленными криками и стонами неистовой страсти, способными разбудить не только тех, кто находился в квартире, но и всех соседей. «Знойная женщина», — подумал Виталий, натягивая штаны. Выпил еще полстакана и пошел спать к Галине.

Дикие крики, нарушившие сон Глеба, утихли. Его обуревали вполне понятные желания. Светка спала и на приставания Глеба зарычала, стала отбиваться, чем сильно его обидела, но не удовлетворила. Он встал и побрел в поисках женщины по квартире. На большой кровати расположились Настя со Степаном, который спал беспробудным сном. «Вот это то, что надо»,— решил Глеб и забрался к ним под одеяло. Пока он ощупывал пышные формы Насти, она во сне нежно откликалась. Но когда проснулась и разглядела с одной стороны сладко спящего мужа, а с другой неизвестно кого, настойчиво добивавшегося ее, она закричала во весь голос и изо всей силы влепила ему такую затрещину, что даже Степан проснулся. У Глеба перед глазами поплыли звезды, голова загудела, как пустой котелок, а всякие желания надолго испарились. Пока Степан поднимался, Глеб успел спрятаться в темноте соседней комнаты под одеялом у Светки.

==========

Когда Виталий вернулся и пьяный, как кол, пытался раздеться, Галя проснулась и для порядка поворчала немного. Но так как оба были успокоены отмщением, они быстро помирились и через некоторое время обрубились в душном объятии.

Маргарита долго сидела на кухне с Жанной и Инной, обсуждая последние новости и события. Уже за полночь внезапно появился Леня, которого она потеряла из виду еще в столовой, о чем глубоко сожалела — рушились все планы. Леня подсел к Маргарите, и она просияла. Вскоре, как-то незаметно и сестра, и племянница исчезли из кухни.

Маргарита выпила еще одну рюмку коньяка, и зашумело у нее в ушах, и поплыло перед глазами, но она не забывала, где находится, и что за стеной спят родственники. Маргарита вся обратилась к Лене, но, не увидев в его взгляде ничего кроме хмеля, подошла к окну и приоткрыла его. Почувствовав свежесть, Леня тоже поднялся и, приблизившись, пристально посмотрел на Маргариту. Она откинула голову назад, ее губы чуть шевелились, что-то неясно выговаривая, приоткрывая два ряда белых зубов. Молодой человек провел рукой по ее волосам, прильнул жадно ко рту. Кто-то вскрикнул в соседней комнате. Леонид оторвался на миг от Маргариты, снял пиджак, оскалив зубы и поглаживая по крутому бедру, решительно принялся раздевать ее. Но через несколько минут он понял, что ничуть не продвинулся в этом. Хитроумные крючочки праздничного костюма не поддавались его непослушным затуманенной голове рукам. Тогда он вдруг перевернул ее и резким движением задрал юбку. За стеной кто-то закричал опять, Маргарита очнулась, одернула подол и отстранилась.

Не желая упускать представившегося случая, охваченный не ослабевающим возбуждением Леонид, не придавая значения нерешительности Маргариты, продолжал скалиться и беззастенчиво смотрел на нее. Хоть и отпрянула она, хоть и боялась, он явно видел, что как и в нем, в ней горело непреодолимое желание. Высокая, стройная в темно-зеленом бархатном костюме, с раскрасневшимся лицом и длинной шеей она стояла перед ним и точно дразнила.

—Ну что же ты!— сказала Маргарита ласково, весело. Но Леонид тоже решил пококетничать.

—Я, вообще-то, домой собирался, заглянул к вам — смотрю компания, одни прекрасные женщины... Может, проводишь?— сказал он.

Маргарита засмеялась и, не зная что из этого получится, кинулась, как с обрыва в омут, в предстоящее приключение.

—Пойдем, Лёнечка,— сказала она,— Я, все равно, не усну сегодня.

—Надышишься — уснешь, у нас здесь воздух свежий — не Москва.

—Сто лет ночью не гуляла,— улыбаясь отвечала Маргарита тихим приятным голосом и неслышными легкими шагами проскользнула в прихожую.

—А ты не пожалеешь?— спросил Леня.

Маргарите на миг стало как-то не по себе. И, как всегда с ней бывало в таких ситуациях, ей вдруг захотелось быть озорной и дерзкой.

—А ты?!

Леня осекся и натянуто хихикнул, подавая Маргарите плащ.

—Вот так-то лучше!— промолвила она.

Быстрым шагом прошлись они по улицам ночного города, пытаясь что-то говорить о смысле жизни, о взаимоотношениях между мужчинами и женщинами. Свежело. Хмель стал проходить. Маргарита спросила, куда они идут.

—Слушай, Рит! Пойдем ко мне, предки спят, они давно привыкли, что я прихожу когда хочу и с кем хочу — проблем не будет. Посидим, погреемся! Пойдем!

—Конечно, не возвращаться же назад. Холод собачий.— Маргарита, с одной стороны, возмущалась, что этот юнец, который ей в сыновья годится, обращается с ней достаточно фамильярно, но с другой стороны, она сама этого хотела — почувствовать себя молодой, жаждущей провести ночь со своим избранником, показать себя женщиной, одновременно и юной, и многоопытной.

Лёнины родители, действительно, спали, даже из-за закрытой двери Маргарита услышала мощный мужской храп. Расположились в его комнате, и Леонид сразу приступил к делу. Его ласки были однообразны, а слова — немногочисленны, можно сказать, скупы, но Маргарите достаточно было даже легких прикосновений, чтобы она растаяла в его объятиях: она чувствовала себя молодой, желанной и счастливой. Ей казалось, что блаженство длилось целую вечность.

Утром, стараясь не попасться на глаза родителям, они, как маленькие заговорщики, смылись к Жанне. А там полным ходом шло обсуждение событий прошедшего дня и ночи. К тому времени, когда Маргарита с Леней появились, все про всех всё знали. Больше всех возмущался Никита:

—Просыпаюсь утром — не пойму где я, с кем, что ночью было. Лежу под одеялом абсолютно голый, вся постель смята, следы всякие. Появляется Лариска, довольная, сука. Убил бы. Того гляди, заставит жениться. Пора пить бросать.

По квартире носился Иван Александрович, опять предлагая всякому помощь, «не пьянства ради, а лечения для». Но тут произошло довольно неприятное происшествие, которое отвлекло гостей от обсуждения столь бурной ночи. Из плена вырвался на свободу Булик и прибежал домой. Несмотря на свою молодость, он выглядел достаточно взрослым. Толстый, практически весь белый в редкую крапинку, на коротких кривых ногах он примчался в свои владения и по праву основного хозяина стал наводить порядок. Первым делом, Булик вцепился в новенькие сапожки из натуральной кожи, стоявшие у входа. Как оказалось, это были Галины любимые ботфорты. Та сразу кинулась спасать свое имущество. Единоборство было недолгим, через несколько секунд половина голенища осталась в поросячьей пасти Булика, а жалким огрызком Галя с остервенением хлестанула по противной морде врага. Реакция последовала незамедлительно: пасть щелкнула и сильно разодрала руку Гали. Иван Александрович с большим трудом сумел оттащить разъяренного обиженного пса. Виталий, слегка успокоив орущую от боли, обиды и потери Галю, увез ее в травмпункт, где на руку пришлось накладывать швы. Праздник был несколько омрачен. Женщины, с виду активно сочувствующие, в душе злорадствовали, считая наказание вполне справедливым.

На второй день празднование было значительно короче и скромнее. Сидя на разных концах стола, Маргарита и Леня лишь несколько раз обменялись многозначительными взглядами. Улучив момент, он для приличия попросил её московский телефон и пылко пообещал приехать к ней в самое ближайшее время. Улыбаясь, она подняла бокал и предложила тост за святую ложь.

==========

К вечеру Маргарита Васильевна, уставшая и охваченная сумбурными мыслями о свадьбе и о себе, возвратилась домой. Вспомнив о грузном безразличном развалившемся на диване муже, она полностью оправдала себя за свой каприз, за те несколько минут, когда ей казалось, что она была счастлива.

==========

У своего подъезда она встретила соседку, гуляющую с внуком.

—Не хотела тебе говорить, Риточка, но, наверное, надо, — не успев поздороваться, вполголоса заговорила старушка. — Вчерась твой Дима заявился домой без пятнадцати час ночи, а минут через десять к нему дамочка пришла. Какая-то шалава размалеванная. В половине шестого утра, наверное, на метро, она ушла. Чем они там занимались — не знаю, но не только же чай пили. Вот такие дела. Кот из дому — мыши на порог. Да ты не расстраивайся, эти кобели, только на минуту их оставь, сразу же найдут кого-нибудь...

Не дослушав до конца монолога, который обещал быть бесконечным, Маргарита Васильевна, равнодушно махнув рукой, пошла к лифту. Дома ее ждали муж и сын, тоже только что возвратившийся с соревнований. На дежурный вопрос: «Ну как свадьба?» — она зевая ответила:

—Вам привет и миллион поцелуев. Я так устала. Пойду отдохну. Завтра все расскажу. А вообще, скукотища...

22.10 — 28.10.1995 г.

Следующее