...Тишина. Абсолютная, давящая на уши, заставляющая вслушиваться, пытаясь поймать тень звука. Разве у звуков бывают тени? Наверное, бывают. Забытый в углу кусочек шороха, покрытый пылью клочок чужого голоса, когда-то глубокого и сильного, а сейчас – едва шелестящего. Портреты, висящие на серых сырых стенах. Серые? Нет, они не были серыми. Когда-то давно. Возможно, они были розовыми, в веселые голубые цветочки. Или серебристыми, украшенными затейливым разноцветным орнаментом. Но сейчас они тускло-серые. Фотографии, приколотые булавками к отстающим обоям. Пустые глаза изображений. Равнодушные. Тоже покрытые пылью и мелкой паутиной трещин. Нет, просто – паутиной. Все затянуто серыми невесомыми сетями. Серая комната. Серые портреты. Серые фотографии. Даже цветы в вазе – серые. Когда-то гордые и прекрасные, разворачивающие лепестки с осознанием своей значимости. Потом – увядающие, гниющие медленно в зеленоватой жидкой мути. Засыхающие, когда из треснувшего кувшина испарились последние капли воды. И вот – стоящие серым символом тления. Если к ним прикоснуться – осыплются сухой пылью. Не нужно дотрагиваться. Нужно просто ждать. Тихо-тихо стоять посреди комнаты, на сером полу, с которого давно сошла краска. Ждать. Изменений. Потому что эта серость не может существовать. Что-то должно произойти. Тишина висит в воздухе, наливаясь тяжестью неподвижности...

...Стоять неудобно. Ощущение, что на ногах не туфли, а колодки. Почему не слышно стука каблуков по деревянному полу? Или абсолютная тишина питается звуками? Может быть – просто сесть на пол, чтобы отдохнуть, пока длится ожидание? Но пол такой грязный, пыль такая жирная, что страшно прикоснуться. Впечатление, что при любом касании она просто впитается в кожу, которая тоже станет частью пыли, начнет отваливаться мелкими сальными кусочками, добавляясь к окружающей гнили. Нельзя садиться, нельзя дотрагиваться ни до чего, что есть в этой серой комнате. Нужно только стоять, закрыв глаза, отрешившись от света и сладковатого запаха, забивающегося в нос вместе с мелкими пылинками. Постараться услышать тишину. Чтобы появились звуки и шорохи. Неужели за этими обоями не живут даже крысы? Пусть хоть тараканы. Как бы порадовал таракан, весело бегущий, перебирающий лапками, выписывающий зигзаги по полу. Но нет. Только паутина, хотя не видно ни одного паука. Но кто-то же сплел серую пелену, затянувшую комнату...

...Вот... звук... Тихий... очень тихий... намек на движение. Тонкий треск рвущейся вдалеке ткани. Шелест лопающейся от удара бумаги. Почему так далеко? Или это воспоминание? Нужно открыть глаза, чтобы посмотреть. Серость стен, портретов, фотографий, цветов – все осыпается мучительной памятью, шурша мусором, выбрасываемым в помойное ведро. Что-то блестит в трещине, открывающейся за спокойными взглядами портретов. Что-то яркое, серо-стальное. Режет глаза сиянием. Откуда свет в серой комнате? В комнате пыльных намеков? Осыпалось... воспоминания прошедшего, не забытого, осыпались воспоминанием когда-то слышанных звуков... Что же за ними?..

...Зеркала, зеркала, зеркала… Почему сверкают гладкие поверхности? Какие лучи дробятся и множатся на стыках плоскостей? Невозможно смотреть! Больно! Уберите свет!.. Облегченное всхлипывание в наступившем полумраке. Мягкий отсвет отражений вокруг. Что отражается в зеркалах? Глаза – зеркало... зеркало чего? Души? Что такое душа? Существует ли она? Кто видел душу?.. Но если есть зеркала, значит они ловят какое-то отражение. Закрыть... закрыть зеркала... Пусть вернутся пыльные стены, портреты-воспоминания, фотографии-напоминания, цветы-символ... Закрыть, чтобы не успели поймать, утащить внутрь, за сверкающую холодную поверхность. Но нечем закрыть... нечем отгородиться от отражений... Отражения? Да, вот они... одинаковые и разные, много, ах, как много отражений. Гораздо больше, чем зеркал...

...Какая знакомая фигура… Темным клоком выплывает из каждого зеркала. Балахон. Капюшон. Алый отблеск в глазах. Какой знакомый жест! Медленно поднимающаяся рука, поправляющая капюшон, тонкие пальцы с острыми когтями, нежно проводящие по краю ткани. Но это же не капюшон... Это локон, осторожно-небрежно откинутый со лба. Что это? Собственное лицо? Но почему глаза по-прежнему отсвечивают алым? Почему пальцы скрючиваются судорожным движением, а когти согнуты и черны?.. Оно тянет руку! Они... каждое... каждое из этих отражений, которые не отражения... каждое протягивает руку, что-то требуя, на чем-то настаивая... Можно визжать от страха, захлебываться слезами, давиться криком... но руки продолжают тянуться, выходя из зеркальных поверхностей. Много, ах, как много рук... Шевелящиеся пальцы, слепые, пытающиеся что-то нащупать... Что им нужно? Что они хотят?..

...Заплатить? За что? За что нужно платить? Разве есть счет? Ухмыляющаяся физиономия, взмах салфетки, слетевший листок… Что написано?.. Не разобрать закорючки, прорвавшие бумагу... Черта... Итог... Что в итоге?..

...А они уже дотянулись... шарят, удерживая, не позволяя даже упасть, свернуться, закрыться... Как хочется вернуться назад, отмотать в обратную сторону время и расстояние… Туда, к буке, живущему за дверцей шкафа. Он может вылезать через замочную скважину, когда в комнате темно. Может принимать любую форму, раскидываться на стуле брошенной одеждой и тихо рычать в сонной ночной тишине. От него легко спрятаться. Главное – накрыться с головой одеялом. Мягким, ласковым одеялом, спрятаться, зарываясь лицом в подушку. Тогда он не сможет подойти, но будет всю ночь сидеть недалеко от постели и ждать. Но если спать, свернувшись под одеялом теплым клубком, он не найдет. А с рассветом опять уберется в шкаф, чуть скрипнув полкой, устраиваясь на ней. Он глупый, этот бука из старого шкафа. Где же одеяло...

...Острый коготь легким касанием, почти нежно, проникший в плоть. Осторожно и незаметно. Сколько раз ты это делала сама? Сколько? Сколько времени прошло с тех пор, когда ты стала дышать чужим вздохом, когда биение твоего сердца превратилось в украденные толчки чужого пульса? Ты не думала?.. Еще один коготь... и еще... и еще... Несчетное количество, как никто не сосчитал капли в море, звезды на небе, отражения в зеркалах... Каждый что-то ищет внутри, прорываясь к какой-то цели. Ты ведь знаешь, какая это цель? Сколько раз ты сама искала ее. И находила...

...Боль... мгновенная... длинная... растянувшаяся мукой... обернувшая спиралью время, ударившая хлыстом дрессировщика на арене... Это ведь закончится?.. Ведь это должно закончиться. Оно не может длиться вечно. Боль. Ослепившая черным светом. Диски-шестеренки, вертящиеся в темноте, сцепляющиеся в полосу, радужно переливающиеся... Пробежать по этой ленте, захлебываясь от боли, сдерживая крик. Там, вдалеке, окончание разноцветного танца. Отсутствие боли. Свет. Почему так долго? Этого не может быть, уже был виден бледно-золотой луч... Провал... отсутствие боли... отсутствие темноты... отсутствие света... звука... запаха... всего...

...Розовое тело, извивающееся на полу. Бездумное и слепое. Тычущееся в поисках выхода. Или входа. Ищущее что-то, пытающееся ползти. Маленький червяк, выползший во время теплого майского дождя. И туфелька... изящная женская туфелька... Опускается-опускается-опускается... долго... очень долго... в растянутом мире боли… Темные брызги вокруг. Мокрая дымящаяся кучка на полу, обвитая сизо-лиловыми скользкими извивами внутренностей. Отвратительная вонь, вызывающая рвоту...

...Что было самым большим страхом? Старость? Боль? Смерть?.. Что осталось от страха? Небольшой гнусный бесформенный комок. Отражения, слизывающие тяжелые тягучие капли с розовых пухлых губ, поправляющие рассыпающиеся локоны. Как могут существовать отражения, если уже нечего отражать?.. Но как может существовать душа, если глаза давно мертвы…

...Серые стены с провисшими, отставшими клочьями обоями. Серая пыль вокруг. Пустой столик в углу, на котором даже не осталось следов треснувшего кувшина. Кучка, расползшаяся мокрым пятном, остывшая. И топот крысиных лапок в тягучей тишине. Вот она, большая, серая, раскормленная крыса, шевелящая любопытствующим носиком, с наслаждением тычущаяся им в эту вонючую мокрость. Открывшаяся зубастая пасть. Быстро мелькнувший язычок. И вот уже потянулись, разматываясь внутренности, удерживаемые белыми зубками серой крысы… И пушистая прядь волос, цепляющаяся за лапку, бессильно тянущаяся по грязному пыльному полу...