Библиотека Живое слово
Психология

Вы здесь: Живое слово >> Психология >> Роберт Антон Уилсон. Космический триггер >> Скорбный путь


Предыдущее

Роберт Антон Уилсон. Космический триггер

Скорбный путь

В сентябре 1976 года я участвовал в семинаре по этой тематике вместе с физиками Сирагом и Сарфатти, психологом Джин Миллэй и математиком Майклом Моли.

Демонстрируемая на семинаре аппаратура контроля за физиологическим состоянием организма, показывала, как гармонизировать электромагнитые волны человеческого мозга. Наша компания решила провести этот эксперимент на себе. Когда мы одновременно вошли в альфа-транс, я мгновенно почувствовал то состояние, в котором я оказывался всякий раз, когда неожиданно включалось мое сверхчувственное восприятие. Мне стало интересно, получу ли я какое-нибудь озарение, и мгновенно «услышал» в ответ, что мой сын, Грэхем, скоро умрет.

Любой человек, который занимается парапсихологией, в конце концов с некоторой тревогой понимает, что в любой момент может получить такого рода экстрасенсорное предупреждение. При помощи методов Кроули я вошел в высшее энергетическое состояние и преодолел страх и тревогу.

Я суеверно ощущал, что окончательно становлюсь пленником собственной доверчивости, жертвами которой пали многие оккультные исследователи. В течение последующих недель я начал выполнять ряд ритуалов защиты Грэхема. Из теории магии я знал, что это могло лишь слегка отвести беду, поэтому я одновременно выполнял ритуалы, защищающие остальных членов моей семьи.

Я также молился, впервые за всю мою взрослую жизнь, чтобы у меня были силы это пережить, если мне не удастся предотвратить беду.

Второго октября Люна — та самая, которая, возможно, левитировала и несомненно многому меня научила в области остановки кармического колеса, — вошла в мою комнату, когда я работал, и попросила порекомендовать ей роман, с критическим обзором которого она могла бы выступить на уроке. Пока мы это обсуждали, во мне вдруг что-то дрогнуло к я ей сказал: «Я страшно был занят все эти дни и мы едва разговаривали друг с другом. Надеюсь, ты знаешь, что я тебя люблю». Она улыбнулась мне своей очаровательной лучезарной улыбкой и сказала: «Конечно, знаю». Это был наш последний разговор, и я всегда буду с благодарностью вспоминать порыв, побудивший меня сказать ей в последний раз, как сильно я ее люблю. Третьего октября Люна была забита до смерти во время ночного ограбления универмага, в котором она работала после школы.

Я дремал (хотя мне совсем не свойственно спать днем), когда к дверям нашего дома подошел офицер Батлер, полицейский из Беркли, и позвал мою жену и меня. Обычно я никогда днем не сплю, поэтому мне показалось, что мое подсознание, возможно, все знало и готовило меня к этому, дав мне дополнительный отдых.

 

Темный ритуал Осириса (дарующий бессмертие)
станет понятным лишь тогда, когда мы навестим богов
в их доме среди Звезд.

«Это касается вашей дочери, Люны», — сказал полицейский. —«Пожалуйста, присядьте». Мы сели. «Мне очень жаль», — сказал он. Это был чернокожий полицейский. Меня вдруг поразили его неимоверно страдающие глаза. — «Ваша дочь мертва».

«О господи, нет!», — сказал я, начиная плакать и подспудно чувствуя банальность этой фразы: в моем случае Автор, который пишет, всегда наблюдает за Человеком, который живет. Какой ужас: мне были знакомы жалость и смущение офицера Батлера. Двадцать лет назад я много раз участвовал в такой сцене, когда работал санитаром на скорой помощи в больнице. Но в тех случаях я играл роль сочувствующего и смущенного свидетеля скорби неожиданно осиротевшей семьи. Теперь же, неожиданно и невероятно, я оказался по другую сторону в этой драме.

Следующий час я помню смутно. Помню, что я говорил Арлен: «Нам очень, очень повезло, что пятнадцать лет в нашей семье сиял этот Ясный Свет. Мы всегда должны быть благодарны за это судьбе, даже в нашем горе».

Я думал об удивительном прозрении Оскара Ичазо, сказавшего: «Никто по-настоящему не здоров, пока не чувствует благодарности ко всей вселенной», — и начинал понимать, что имел в виду Оскар.

Помню, как сидел в гостиной и весьма рационально разговаривал с сыном Грэхемом и старшей дочерью Каруной, и думал: «Черт, горе — не такая уж страшная штука. Я справлюсь»; а через минуту снова горько рыдал. Поздно вечером я во всем ужасе осознал, что эта утрата будет страшнее, намного страшнее любой другой утраты в моей жизни. Потеряв за последние несколько лет отца, брата и лучшего друга, я думал, что знаю о горе не понаслышке и могу дистанцироваться от него при помощи техник Кроули, разрывающих узы эмоциональной привязанности. Но здесь было совсем другое горе. Утрата родителей, братьев или друзей просто несравнима с утратой ребенка, которого ты обожал с пеленок. Почти с ужасом я понимал, что буду страдать так, как никогда еще не страдал; и я вспомнил мужество Тима Лири в тюрьме и решил перенести свою боль так же достойно, как он переносил свою.

Потом зазвонил телефон, и мой милый друг кибернетик Майкл Макнейл мягко спросил, не думали ли мы о возможности криоконсервации тела Люны, надеясь на науку будущего, которая сможет ее воскресить.

К тому времени я уже «слез» с пособия по безработице и регулярно зарабатывал приличные деньги писательством, но все равно это было нам не по карману.

«У нас нет таких денег», — сказал я.

«Мы это осилим», — ответил Майкл. — «Пол Сигалл и все сотрудники крионического общества в Бэй-Эриа сделают свою часть работы бесплатно. У меня достаточно чеков на приличную сумму денег, которая покроет расходы на содержание в первый год...»

«Каких чеков? От кого?» — глупо спросил я. «От людей, которые ценят твои сочинения о долголетии и бессмертии и сейчас хотят тебе помочь» —ответил он. Я был потрясен. Мне казалось, что мои сочинения прошли незамеченными, и даже с учетом успеха «Иллюминатуса» они известны лишь узкому кругу людей. По национальным стандартам я по-прежнему был совершенно неизвестным писателем.

«Подожди»,— сказал я и пошел поговорить с Арлен. Момент был мучительный. Мы оба понимали, что криоконсервация при наших доходах нам не по карману, и пытались принять смерть Люны со всем стоицизмом и выдержкой, на которые были способны. Не жестоко ли было просить Арлен подумать о возможности, дающей в перспективе надежду на воскрешение?

Через несколько секунд после моего сбивчивого объяснения Арлен сказала: «Да. Даже если это не поможет Люне, каждый случай криоконсервации помогает развитию этой науки. Когда-нибудь это кому-то поможет».

«Родная моя», — только и смог сказать я, снова начиная плакать. Как и Люна, Арлен еще раз мне показала, как остановить колесо кармы и как превратить плохую энергию в хорошую, прежде чем передать ее дальше.

Следующий день превратился в мелодраму. Поскольку Люна не умерла естественной смертью, мы создали прецедент: никто и нигде до этого времени не пытался подвергнуть криоконсервации жертву убийства. Майкл Макнейл и д-р Сигалл перед непосредственной встречей с коронером и окружным прокурором консультировались с адвокатом; один неверный шаг — и все могло пойти насмарку, застряв в ловушке бюрократической волокиты и полицейской рутины. По счастью, коронер оказался человеком широких взглядов, и его заинтересовала сама возможность криоконсервации (профессор Р. К. У. Эттингер математически оценивал шансы криоконсервации и пришел к следующим выводам: каким бы методом ни оценивались эти научные эксперименты, конечная вероятность выше нуля. Погребение и кремация дают вам шанс, равный нулю). Затем, когда все прошло хорошо, нас ожидал следующий удар. Мне позвонил Пол Сигалл и, запинаясь, сказал, что с момента убийства до момента обнаружения тело Люны настолько сильно разложилось, что криоконсервация в действительности кажется бессмысленной.

«Я предлагаю сохранить ее мозг», — сказал он.

Я все сразу понял: это давало нам как минимум два шанса, которые казались мыслимыми в то время (трансплантация мозга и/или клонирование), и кто-его-знает-сколько-еще других научных альтернатив в будущем, которые мы не в состоянии представить сейчас.

«Так и сделай», — сказал я.

Вот так Люна Уилсон, которая пыталась рисовать Чистый Свет и была самым добрым ребенком, которого я знал, стала первым убитым человеком, который совершил крионическое путешествие к возможному воскрешению. Мы стали первой семьей в истории, попытавшейся отменить божественную власть, которую берет в свои руки каждый убийца, когда решает забрать у кого-то жизнь. Полностью понимая значение того, что мы делаем, я твердо решил, что отвечать тем, кто меня спросит: «Вы по-прежнему выступаете за отмену смертной казни?».

Разумеется, я отвечаю, что выступаю за отмену смертной казни еще активнее, чем прежде. Я сделал выбор в пользу жизни и против смерти, и в ходе этого процесса изменилась вся моя психология. Пусть я по-прежнему помню, что все реальности — это нейрологические конструкции и они связаны с наблюдателем, тем не менее сейчас, на фоне всех остальных альтернатив я предан одной реальности: реальности Иисуса и Будды, в которой уважение к жизни — высший императив. Я вновь и вновь вспоминал знаменитые строки из «Макбет»: 

Убийство — самое страшное святотатство, 
Ибо оно разрушает открытый 
Храм помазанника Божьего.

Когда-то давно, когда я еще учился в школе, эти строки меня удивили; Дункан был убит в своей спальне, а не в церкви. Со временем я, конечно, понял, что Шекспир воспользовался средневековой метафорой о том, что тело — это храм души. В этой метафоре всякое убийство — святотатство: ведь тело — обитель Божья, и убийство его в какой-то мере изгоняет Бога из вселенной.

«Принесите в жертву скот, мелкий
и крупный; а после — ребенка».


И я вспоминал слова бедного Джона Кила, когда он узнал, что разрушился мост, убив сотню чад божьих, большая часть которых не знала и не ведала о своем божественном происхождении: «Эти мерзавцы снова это сделали. Они знали, что это должно случиться».

Люна была настолько чиста, что могла сказать подросткам-мачо в масках, чтобы они перестали воровать в магазинах, потому что воровство формирует плохую карму. Она верила, что это их остановит. Ее любили даже полицейские. Много отцов и матерей в этом ужасном безумном столетии плакали по своим убитым детям, как плакали Арлен и я в ту ночь, и на следующий день, и много дней.

Убийство — самое страшное святотатство...

Как-то раз Сол-Пол Сираг дал самую элегантную формулировку теоремы Белла: истинного разделения нигде нет. 

«Не спрашивай, по ком звонит
колокол; он звонит по тебе».

Когда царь By отправил Конфуция в ссылку, многие ученики последовали за философом, но прошли годы — и один из них как-то сказал, что ему хотелось бы снова увидеть свой дом. «Насколько он далеко, —спросил Конфуций, — если ты можешь о нем думать?»

Эта фраза не выходила из головы Эзры Паунда, когда он сидел в камере смертников в Пизе и каждое утро, наблюдая как вешают очередного преступника, ожидал, не приговорят ли к смертной казни и его. Эти слова Конфуция появляются по-китайски и по-английски в Пизанских напевах, которые Паунд писал в эти страшные месяцы.

Насколько это далеко, если ты
можешь об этом думать?

Через несколько дней полиция поймала убийцу. Это был индеец-сиу, хорошо известный в Беркли: он «славился» угрозами самоубийства, хроническим алкоголизмом и грандиозными обещаниями, что однажды совершит для своего народа что-то «великое». Я подозреваю, что где-то в глубине души, когда он забивал мою дочь насмерть, он сводил счеты с белыми. Парни, которые бросали напалм на вьетнамских детей, тоже считали, что защищают свои дома от орд варваров-«азиатов».

Гурджиев, бывало, говорил: «Справедливость? Порядочность? Как можно ожидать справедливости и порядочности на планете спящих людей?» А во время первой мировой войны он говорил: «Если бы они только проснулись, то выбросили бы свои ружья и отправились домой, к женам и семьям».

В течение следующей недели я часто оказывался в какой-нибудь комнате, не зная, как туда попал. Я куда-то направлялся, но не мог вспомнить, куда и зачем. И почти иронично констатировал: «Ну да, у тебя же Шок».

Я часами сидел на открытой солнечной веранде, глядя сверху на городки Беркли, Оклэнд, Сан-Франциско и Дэли-Сити и размышляя над дзенским парадоксом о том, что каждые мужчина, женщина и ребенок внизу считают себя таким же важными, как я себя, и все они правы. На четвертый день я попытался описать или доверить бумаге какие-то чувства, но смог написать лишь фразу: «Убийство моего ребенка не страшнее убийства чужого ребенка; это кажется страшнее только моему Эго».

Тем временем к нам приходили буквально сотни людей, чтобы выразить свое соболезнование или оказать денежную помощь в связи с расходами, которые нам предстояли. Более сотни продавцов с Телеграф-авеню, где Люну особенно знали и любили, сделали добровольное щедрое пожертвование.

Тим Лири предложил отменить свое лекционное турне и приехать на неделю к нам, чтобы помочь. Я сказал ему, что важнее распространять знание о SMI2LE; но он часто звонил по телефону, чтобы подбодрить и сказать нужные слова каждому из членов моей семьи. Однажды он прислал телеграмму:

«ВОКРУГ ВАС ПАУТИНА ЛЮБВИ И БЛАГОДАРНОСТИ.
МЫ ВСЕ С ВАМИ И ПОДДЕРЖИВАЕМ ВАС.»

Паутина любви... эта фраза глубоко меня тронула; в конце концов, я потратил более десяти лет на то, чтобы узнать, была ли оккультная матрица, в которую я впутан, паутиной сознания или же это просто квантовая сеть синхронистичностей. Паутина любви — это то, что христиане называют святым причастием, буддисты — сангхой, оккультисты — тайными владыками, Гурджиев — сознательным кругом человечества.

Мне позвонили из редакции «Барб» и спросили, не мог бы я выбрать что-нибудь из стихов Люны для страницы памяти, которую они готовят. (В ту первую неделю я снова и снова удивлялся, обнаруживая, какое множество посторонних людей знали то, что, как мне казалось, знали только мы: какой особенной была Люна, какой она была удивительной девочкой...)

Листая блокнот Люны, я отобрал для «Барб» пять ее стихов. Среди них было такое:

Паутина
Посмотри в телескоп, 
Чтобы увидеть то, что 
Вижу я:
Пораженная видом 
Созвездий, 
Которые видят меня.

Я был ошеломлен совпадением-синхронистичностью телеграммы Лири (ВОКРУГ ВАС ПАУТИНА ЛЮБВИ...) и моих многолетних раздумий о сети, или паутине.

Я принял новый импринт, как сказал бы Тим; я вошел в систему убеждений, в которой Паутина Любви была не просто гипотезой среди многих других, а вездесущей Реальностью.

Когда мои глаза по-настоящему открылись, я увидел Паутину повсюду, в каждом дереве, в каждом цветке, даже в небе, и золотистый праздничный свет, который был Люной, тоже струился в этой паутине. Однажды, такова уж сила Воли и Воображения, Она заговорила со мной и сказала: «Фут сут». Это одно из первых слов, которые Она произнесла, и в течение года мы слышали эту фразу ежедневно; это означало «фруктовый сок», который она всегда любила больше молока.

Нелепо, когда сорокапятилетний мужчина сидит за пишущей машинкой и рыдает над фразой «фут сут». Среди бумаг Люны Арлен нашла записку, которую прислал ей Тим Лири из Вакавилла в 1974 году, когда Она попросила, чтобы он прислал ей личное письмо, написанное его рукой. Он написал: 

Милый Спутник, 
Мы скоро присоединимся к тебе 
в космическом пространстве.

Прошло четыре месяца с тех пор, как Люна подверглась криоконсервации. Ныне я директор общества «Прометей», которое лоббирует в Конгрессе идею создания Национального: института по изучению проблем долголетия и бессмертия. Мы с Тимом Лири интенсивно участвуем в работе «Общества L5» — группы ученых, которые намерены запустить на орбиту первый космический город (проект проф. Джерарда О'Нейлла из Принстона). Сотрудничая с Группой исследований физики сознания, — Джин Миллэй и другими исследователями обратной связи в биологических объектах, — я убежден, что мы еще при нашей жизни достигнем состояния Разум х Разум — планетарного расцвета разума. В Старсидских Сигналах, как бы вы их ни объясняли, действительно содержался эволюционный императив, ожидающий наше поколение.

Глядя из моего окна на разрастающиеся окраины Бэй-Эриа, я иногда думаю, что где-то там внизу лежит другая забитая до смерти девочка, а другой бедняга-полицейский сообщает об этой беде другим осиротевшим родителям. В нашем безумном обществе по-прежнему каждые четырнадцать минут происходит очередное убийство. И где-то в глубине души я знаю, что я — счастливый человек, и у меня счастливая семья, если сравнивать это с тем, что выпало на долю евреев н большей части Европы в тридцатые и сороковые годы, или цветных рас на этом континенте в последние три столетия, или Вьетнама с 1940 по 1973 годы. Или в сравнении с основными событиями в человеческой истории, которая по-прежнему, как сказал Джойс, остается кошмаром, от которого мы пытаемся проснуться.

На прошлой неделе в университет Беркли приезжал с лекцией Тим Лири. Распространились слухи, что его апеляция была отклонена судом Нового Орлеана и, возможно, ему снова придется вернуться в тюрьму. Тим не хотел, чтобы об этом кто-то узнал (я выяснил это у единственного человека, который находился в комнате, когда эту новость сообщили по телефону); Тим продолжать излучать радость, энтузиазм и оптимизм.

Арлен сказала Тиму, что мужество, которое он проявлял в течение трехлетнего заключения, должно стать для всех нас примером.

«Ты убедил нас, что можно подняться над страданием, — сказала она, — ив первые недели после смерти Люны это помогало нам больше всего».

Тим сказал: «Это и есть суть всей моей работы над изменением мозга!» Он взволнованно ее обнял. «Именно так! Ты все поняла! Положительная энергия так же реальна, как гравитация. Я это чувствую».

Через два часа после этого разговора, уже у дверей, Тима остановил один из наших гостей и задал ему последний вопрос перед уходом:

«Что вы делаете, д-р Лири, когда кто-то постоянно дает вам негативную энергию?»

Тим усмехнулся своей особенной усмешкой, которая так бесит всех его недоброжелателей. «Возвращаю ему всю положительную энергию, которая у меня есть», — ответил он. И поспешил к машине, в аэропорт, на следующую лекцию... и к Бог знает каким еще поворотам судьбы в четырнадцатый год его борьбы с правовой системой.

Вот так я узнал последнюю тайну иллюминатов.

 


Следующее


Библиотека "Живое слово" Астрология  Агентство ОБС Живопись Имена