Урсула Ле Гуин

Вы здесь: Живое слово >> Классика >> Урсула Ле Гуин. На последнем берегу >> 10. Драконья тропа

10. Драконья тропа

На дальней границе Западного Предела, посреди Открытого Моря, Повелитель Острова Мудрости проснулся от холода ранним ясным утром в маленькой лодке, сел, потянулся, расправив онемевшее тело, и зевнул. Спустя мгновение он крикнул своему зевающему партнеру, указывая на север:

—Там! Два острова, видишь их? Это самые южные острова Драконьей Тропы.

—У вас соколиный глаз, господин,— пробормотал Аррен, вглядываясь в море на горизонте сквозь пелену сна и не видя ничего.

—Поэтому я — Сокол,— заметил маг. Казалось, что он по-прежнему пребывал в хорошем расположении духа, отбросив раздумья и дурные предчувствия.— Неужели ты их не видишь?

—Я вижу чаек,— сказал Аррен после того, как протер глаза и внимательно изучил голубовато-серую линию горизонта прямо по курсу лодки.

Маг рассмеялся.

—Даже сокол не увидит чаек с расстояния в двадцать миль.

Когда солнце поднялось над заволокшим восток туманом, крошечные кружащиеся блестки, которые привлекли внимание Аррена, казалось, засверкали, словно золотая пыль над водой или скопище солнечных зайчиков. И тут юноша понял, что это — драконы.

Когда «Ясноглазка» приблизилась к островам, Аррен увидел, как драконы парят и кружатся в восходящих потоках воздуха, и сердце его забилось от восторга, разделяя с ними наслаждение жизнью, но радость эта была сродни боли.

В полете драконов ощущалась смертоносная сила. В основе их великолепия лежали невероятная мощь, абсолютная непредсказуемость и острота ума. Ибо это были мыслящие существа, наделенные речью и древней мудростью: в рисунке их полета чувствовалась жесткая осмысленная согласованность.

Аррен не произнес ни слова, но в голову ему пришла мысль: «Мне все равно, что случится потом, после того, как я видел парящих на утреннем ветру драконов».

Временами узор нарушался и круги разрывались, и тогда тот или иной дракон выпускал из ноздрей длинную струю пламени, которая повисала на миг в воздухе, напоминая своими изгибами поджарое тело дракона. Глядя на это, маг сказал:

—Они ужасно разгневаны и выплескивают свою злобу, кружась на ветру.

Затем он добавил:

—Мы попали в гнездо шершней.

Как только драконы заметили крохотный парус среди волн, они, один за другим покидая круговорот танца, выстроились в линию и, махая крыльями, устремились к лодке.

Маг взглянул на Аррена, который сидел у румпеля, поскольку поднялась сильная встречная волна. Мальчик уверенно держался за рукоять, хотя и не отрывал глаз от биения крыльев. По всей видимости удовлетворенный, Сокол отвернулся и встал у мачты, приказав магическому ветру наполнить парус. Он поднял свой посох и заговорил.

Услышав его громкий голос и слова Древнего Наречия, некоторые драконы развернулись на полпути и, сломав строй, полетели обратно. Другие колебались и парили поблизости, выпустив кривые ятаганы когтей, но нападать не пытались. Один из них, стелясь над водой, медленно направился к лодке. Взмахнув пару раз крыльями, он был уже над «Ясноглазкой». Его чешуйчатое брюхо едва не задело мачту. Аррен увидел кусок морщинистой, не защищенной броней кожи между плечевым суставом и грудью — на его взгляд, единственное уязвимое место на теле дракона, если только пущенный туда дротик не будет отведен с помощью магии. Клубы пара, вырывавшиеся из огромной зубастой пасти, душили мальчика, а от сопровождающего их ужасного зловония к горлу подступала тошнота.

Тень миновала лодку. Затем дракон вернулся, летя так же низко, как и прежде. На этот раз Аррена сперва обдал поток раскаленного воздуха, а потом уже — клубы пара. Он услышал громкий властный голос Сокола. Дракон проскочил мимо. Затем и все остальные устремились обратно к островам, словно горстка золы, поднятая в воздух порывом ветра.

Аррен перевел дыхание и вытер покрывшийся холодной испариной лоб. Взглянув на своего спутника, он увидел, что волосы того побелели: дыхание дракона опалило кончики волос. А тяжелое полотно паруса потемнело с одной стороны.

—Твою голову слегка обожгло, парень.

—И вашу тоже, господин.

Удивленный, Сокол провел рукой по волосам.

—И впрямь!.. То была дерзкая выходка, но я не хочу ссориться с этими существами. Они, должно быть, сошли с ума, или сильно сбиты с толку. Ни один из них не произнес ни слова. Я прежде никогда не встречал дракона, который перед тем, как напасть, не сказал бы хоть что-нибудь, чтобы помучить свою добычу... Теперь мы должны плыть вперед. Не смотри им в глаза, Аррен. Отворачивайся, если можешь. Мы поплывем с обычным ветром, он дует как раз с юга, а мне мое искусство понадобится для других целей. Удерживай лодку на курсе.

«Ясноглазка» стрелой летела вперед, и скоро слева показался вдалеке еще один остров, а справа виднелась та пара островов, которую они приметили вначале. Эти острова являли собой скопище невысоких утесов, усыпанных драконами и черноголовыми крачками, которые бесстрашно гнездились среди огромных рептилий.

Драконы взлетали ввысь и кружили в поднебесье словно стервятники. Ни один из них не пытался вновь спикировать к лодке. Временами они переговаривались друг с другом через воздушные бездны неприятными высокими голосами, но Аррен не мог разобрать ни единого слова в этих криках.

Лодка обогнула небольшой мыс, и мальчик увидел на берегу то, что он принял сперва за развалины крепости. Это был дракон. Одно черное крыло он поджал под себя, а другое — распростер по берегу и окунул в воду, так что набегавшие волны покачивали его в нелепой пародии на полет. Длинное змееподобное тело растянулось на песке и камнях. Одна из передних лап отсутствовала, а на ребрах и животе рептилии зияли страшные раны, поэтому весь песок на многие ярды вокруг почернел от ядовитой драконьей крови. И все же в нем еще теплилась жизнь. Жизненная сила драконов была так велика, что быстро прикончить их могло лишь столь же мощное колдовство. Золотисто-зеленые глаза были широко раскрыты и, когда лодка подплыла поближе, гигантская голова слегка пошевелилась, а из ноздрей с громким шипением вырвался пар вперемешку с кровью.

Полоска пляжа между умирающим драконом и морским прибоем была вся в следах от лап и тяжелых тел ему подобных, и внутренности его были втоптаны в песок.

Ни Аррен, ни Сокол не произнесли ни слова, пока не отплыли достаточно далеко от этого острова и не вошли в неспокойный пролив Драконьей Тропы, полный рифов и острых скал, направляясь к северным островам ее двойной цепочки. Лишь тогда Сокол произнес тихим и холодным голосом:

—Это дурной знак.

—Они... едят себе подобных?

—Нет. Не чаще, чем мы. Они сошли с ума. У них забрали дар речи. Те, кто умел говорить задолго до появления людей; те, кто древнее любого живого создания, Дети Сегоя... превратились в бессловесных тварей. Эх, Калессин! Куда несут тебя твои крылья? Неужели ты прожил столь долгую жизнь только затем, чтобы увидеть позор своей расы?

Его голос звенел как натянутая струна, он глядел вверх, обшаривая взглядом небо. Но все драконы остались позади, низко кружа над гористыми островами и залитым кровью пляжем, а над лодкой в безоблачном голубом небе сияло лишь полуденное солнце.

Ни один из живущих ныне людей, кроме Верховного Мага, не мог похвастаться тем, что плавал среди островов Драконьей Тропы или видел хотя бы один из них. Двадцать с лишним лет назад Сокол проплыл эту цепочку островов с востока на запад и обратно. Подобное предприятие могло плохо кончиться для любого моряка. Поверхность моря здесь являла собой лабиринт голубых проток и зеленых отмелей, среди которых маг вместе с Арреном с величайшей осторожностью прокладывали себе путь, огибая скалы и рифы, некоторые из которых лежали на небольшой глубине и были сплошь покрыты анемонами, морскими уточками и длинными лентами морского папоротника, смахивая на причудливых морских чудовищ. Другие высоко вздымались над поверхностью моря, представляя собой череду крутых обрывов, арок и полуарок, резных башенок, неведомых животных, спин грозных вепрей и голов змей — все огромные, причудливо искривленные, слегка расплывчатые, словно камень жил какой-то своей жизнью. Морские волны разбивались о них со звуком, похожим на дыхание, и скалы блестели от ярких соленых брызг. Глядя на южную сторону одного из таких утесов, можно было отчетливо увидеть согбенные плечи и массивную благородную голову человека, который внезапно остановился, задумавшись, посреди моря. Но когда лодка миновала камень, он потерял все сходство с человеком, ибо северная сторона утеса являла собой скопище могучих скал, образовавших пещеру, в которой плескалось море, издавая глухой хлюпающий звук. В нем, казалось, можно было расслышать какое-то слово или слог. Когда они отплыли подальше, звук стал более отчетливым, и Аррен спросил:

—В пещере звучит чей-то голос?

—Голос моря.

—Но он произносит некое слово.

Сокол прислушался и внимательно посмотрел на Аррена, затем снова на пещеру.

—Что ты слышишь?

—Как будто кто-то говорит: «Ахм».

—На Древнем Наречии этот звук означает начало или незапамятную старину. Но мне слышится «Охб», что означает «конец»...— Посмотри вперед!— внезапно вскрикнул он.— Мель!

И хотя «Ясноглазка», словно кошка, сама огибала опасные места, они некоторое время были полностью поглощены управлением судном, и постепенно пещера, с незапамятных времен твердящая загадочное слово, осталась позади.

Вскоре мели кончились, и они выплыли из фантасмагории скал. Спустя некоторое время перед ними вырос остров, похожий на башню. Его черные утесы являли собой средоточие бесчисленных цилиндров или гигантских колонн, спрессованных воедино. Они на добрую сотню метров возвышались над морем, и их поверхность казалась мешаниной прямых углов и ровных участков.

—Это Замок Калессина,— сказал маг.— Так называли этот остров драконы, когда я бывал здесь много лет тому назад.

—Кто такой Калессин?

—Старейший...

—Он создал этот Замок?

—Не знаю. Я не знаю даже, строили ли его вообще. Мне неизвестно, сколько лет Калессину. Я даже не уверен, что это «он», а не «она»... По сравнению с ним Орм Эмбар — сущий младенец, а мы с тобой — мотыльки-однодневки.

Он задумчиво взглянул на частокол ужасных базальтовых столбов, а Аррен глядел на них с тревогой, представляя себе, как дракон выскочит из-за далекого черного гребня и почти что накроет лодку своей тенью. Но дракон так и не появился. Они медленно плыли в спокойной воде под защитой утеса, слыша лишь плеск и шепот призрачных волн среди базальтовых глыб. Море здесь было глубоким, без подводных камней и рифов. Аррен правил лодкой, а Сокол стоял на носу, пристально вглядываясь в скалы и ясное небо над ними.

Наконец лодка вышла из тени Замка Калессина в залитый светом послеполуденного солнца мир. Они миновали Драконью Тропу. Маг поднял голову, словно человек, решивший взглянуть на то, что давно ожидал увидеть: сквозь океан света к ним приближался на своих золотистых крыльях дракон Орм Эмбар.

Аррен услышал, как Сокол крикнул ему:

—Аро Калессин?

Мальчик догадался, в чем смысл этой фразы, но не смог понять, что ответил магу дракон. Вслушиваясь в слова Древнего Наречия, Аррен чувствовал, что он балансирует на грани понимания, словно слышит не неизвестный ему, а просто давно забытый им язык. Маг выговаривал слова более отчетливо, чем когда он говорил на Хардике, в его голосе ощущалась некоторая приглушенность, которая присутствует в отдаленном гуле огромного колокола. Голос дракона, напротив, напоминал удары гонга, одновременно низкие и пронзительные, или шипящий рокот цимбал.

Аррен не мог отвести глаз от своего компаньона, который стоял на узком носу лодки, разговаривая с нависающим над ним чудовищем, закрывающим собой полнеба. Нечто вроде беспредельной гордости наполнило душу юноши при виде того, насколько могущественным может быть такое крохотное и хрупкое существо, как человек. Ибо дракон мог одним взмахом своей когтистой лапы снести магу голову; он мог сломать и потопить лодку, как камень — плавающий на воде лист, если бы в расчет принимались лишь размеры тела. Но Сокол был не менее опасен, чем Орм Эмбар, и дракон знал об этом.

Маг повернул голову и позвал:

—Лебаннен.

Мальчик поднялся и подошел к Соколу, хотя ему не хотелось ни на дюйм приближаться к этим пятнадцатифутовым челюстям и большим желто-зеленым глазам с удлиненными зрачками, которые прожигали его насквозь.

Сокол ничего не сказал Аррену, он лишь положил руку ему на плечо и вновь перебросился с драконом парой фраз.

—Лебаннен,— бесстрастно произнес глухой голос.— Агни Лебаннен!

Мальчик поднял голову. Повинуясь предостерегающему нажатию руки мага, он постарался избежать взгляда золотисто-зеленых глаз дракона.

Аррен не знал Древнего Наречия, но не смолчал.

—Приветствую тебя, Орм Эмбар, Лорд Дракон,— громко сказал он, будто один принц приветствовал другого.

Затем возникла пауза, и сердце Аррена бешено забилось. Но тут стоящий рядом с ним Сокол улыбнулся.

Потом дракон вновь спросил что-то, а маг ему ответил. Эти секунды показались Аррену вечностью. Наконец, разговор завершился, причем произошло это внезапно для мальчика. Дракон взмахнул крыльями так, что лодка покачнулась, взмыл вверх и исчез. Аррен взглянул на солнце и обнаружил, что оно находится почти в той же самой точке. Оказывается, разговор длился недолго. Но когда маг повернулся к Аррену, лицо его было белее полотна, а глаза устало блестели. Он присел на банку.

—Молодец, парень,— сказал он хрипло.— Нелегкое это дело — разговаривать с драконами.

Аррен приготовил им поесть, поскольку за весь день у них во рту не было ни крошки. Пока они ели и пили, маг не произнес ни слова. Наконец, солнце склонилось к горизонту, хотя в этих северных широтах ночь летом наступает поздно и не спеша.

—Ну,— сказал, наконец, маг,— Орм Эмбар, вопреки обыкновению, поведал мне многое. Он сказал, что тот, кого мы ищем, находится на Селидоре и, в то же время, его там нет... От дракона трудно добиться четкого изложения мысли, ибо сам процесс их мышления отличен от нашего. И когда кто-то из них хочет сказать человеку правду, что случается редко, он не знает, как эта правда выглядит с точки зрения человека. Поэтому я спросил его: «Так же, как твой отец Орм находится на Селидоре?» Как тебе известно, Орм и Эррет-Акбе погибли, сражаясь друг с другом. И он ответил: «И да, и нет. Ты найдешь его на Селидоре, но он не на Селидоре».

Сокол сделал паузу и задумался, жуя корку черствого хлеба.

—Возможно, он имел в виду, что этого человека нет на Селидоре, но, тем не менее, я должен отправиться туда, чтобы добраться до него. Все может быть... Тогда я спросил его о других драконах. Он сказал, что этот человек находился среди них, не испытывая ни малейшего страха, ибо когда его убивали, он вновь появлялся, восставая из мертвых, в прежнем облике. Поэтому они боятся его, считая, что он — существо из потустороннего мира. Их ужас позволил его волшебству взять над ними верх, и он лишил драконов знания языка Творения, оставив их один на один со своей дикой натурой. И вот они пожирают друг друга или кончают жизнь самоубийством, бросаясь в море — страшная смерть для огненного змея, порождения огня и ветра. Тогда я спросил: «Где ваш Лорд Калессин?» — но в ответ получил лишь: «На Западе». Это могло означать, что Калессин улетел на другие земли, которые, по словам драконов, находятся за пределами досягаемости наших кораблей, а, может, он имел в виду что-то другое. Итак, я завершил свои расспросы, и он начал свои, сказав:

—Возвращаясь на север, я пролетал над Калтуэлом и Торинкейтами. На Калтуэле я видел, как крестьяне принесли в жертву на каменном алтаре младенца, а на Ингате — как горожане забили волшебника насмерть камнями. Как ты думаешь, Гед, они съедят ребенка? Восстанет ли волшебник из мертвых и закидает камнями горожан?

Я решил, что он насмехается надо мной, и хотел было разразиться гневной тирадой, но Орм Эмбар был предельно серьезен. Он сказал:

—Вещи теряют свой смысл. В мире существует дыра, и море утекает сквозь нее. Уходит свет. Мы остаемся в Безводной стране. Там не о чем говорить и незачем умирать.

И только тогда я, наконец, понял, что он хотел мне сказать.

Однако Аррен ничего не понял и еще больше встревожился, ибо Сокол, повторяя слова дракона, назвал себя своим Настоящим Именем, причем не по ошибке. Это событие вызвало в мозгу Аррена неприятные воспоминания о той разгневанной женщине с Лорбанери, которая кричала: «Меня зовут Акарен!». Если силы волшебства, музыки, речи и веры захирели среди людей, если у них, как и у драконов, от страха помутился рассудок, и они ступили на путь разрушения — если дела обстоят подобным образом, сможет ли его господин избежать безумия? Хватит ли у него сил?

Сейчас, когда Сокол сидел, согнувшись, над своим ужином из хлеба и дымящейся рыбы, с обожженными седыми волосами, с тонкими руками и усталым лицом, вид у него был не слишком грозный.

И все же дракон боялся его.

—Что мучает тебя, парень?

Ему стоило говорить лишь правду.

—Милорд, вы произнесли свое Имя.

—Ах, да. Я и забыл, что не делал этого прежде. Там, куда мы должны попасть, тебе необходимо знать мое Настоящее Имя.

Жуя, он поднял взгляд на Аррена.

—Неужели ты решил, что я настолько выжил из ума, что выболтал свое Имя, словно впавший в маразм старик? Я еще в своем уме, парень!

—Конечно,— пролепетал Аррен, который был настолько сконфужен, что ничего иного сказать не смог. Он очень устал: день был долог и полон драконов. А их дальнейший путь покрывал мрак.

—Аррен,— сказал маг,— нет, Лебаннен: там, куда мы идем, нет тайн. Там все носят свои Настоящие Имена.

—Мертвым нельзя причинить вред,— мрачно сказал Аррен.

—Но не только там, не только после смерти, люди носят свои Имена. Те, кто наиболее раним, наиболее уязвим; те, кто отдает свою любовь и не требует ничего взамен: они зовут друг друга по Имени. Преданные сердца, бессребреники... Ты устал парень. Ложись и спи. Нам нужно лишь всю ночь держаться этого курса. А утром мы увидим самый дальний остров мира.

В голосе его звучала неприкрытая нежность. Аррен свернулся клубочком на носу, и его тут же стал одолевать сон. Он слышал, как маг тихонько, почти шепотом, напевал что-то, но не на Хардике, а на языке Творения. И как только Аррен стал понимать или вспоминать смысл слов, он сразу же заснул.

Маг молча отложил в сторону еду, осмотрел такелаж, навел в лодке порядок, затем, взяв в руки шкот, сел на банку и туго надул парус магическим ветром. Не знающая усталости «Ясноглазка» как стрела летела по морю на север.

Он взглянул вниз на Аррена. Лицо спящего юноши было озарено золотисто-красным светом позднего заката, его непослушные волосы растрепал ветер. От мягкого, бесхитростного мальчика-принца, что сидел несколько месяцев назад у фонтана в Большом Доме, не осталось и следа. Лицо Аррена осунулось, посерьезнело и отражало скрытую силу. Но оно было все так же прекрасно.

—Я никого не взял с собой в дорогу,— прошептал Верховный Маг Гед, глядя то ли на юношу, то ли на пустынное море.— Никого, кроме тебя. И ты должен идти своим путем, а не моим. Хотя в том, что ты взойдешь на престол, будет и моя заслуга. Ибо я раньше других понял, кто ты. Я понял это первым! Они будут славить меня за это потом больше, чем за все, что я сделал с помощью магии... Если «потом» когда-нибудь наступит. Ибо сперва мы с тобой должны восстановить Равновесие, основу основ нашего мира. Если паду я, вместе со мной падешь ты и все остальные... На какое-то время, на какое-то время. Тьма не может длиться вечно. И даже тогда останутся звезды... О, но как бы мне хотелось увидеть твою коронацию в Хавноре, и солнечный свет на Башне Меча, и Кольцо, которое мы с Тенар добыли для тебя из темных Гробниц Атуана задолго до твоего рождения!

Затем маг рассмеялся и повернулся лицом к свету, сказав про себя на обычном языке:

—Козий пастух возводит потомка Морреда на его трон! Кто бы мог подумать?

Некоторое время он сидел молча, держа в руках шкот, и смотрел на туго натянутое полотнище паруса, багрово-красное в свете последних лучей заходящего на западе солнца, а затем тихонько прошептал:

—Я не останусь ни на Хавноре, ни на Рокке. Пришла пора принять решение. Хватит играть старыми игрушками, надо уходить. Настало время вернуться домой. Я повидаю Тенар. Я хочу увидеться с Огионом прежде чем он умрет, и поболтать с ним, в его домике среди утесов Ре Альби. Я мечтаю побродить по горам Гонта, по его лесам осенью, когда листья залиты багрянцем. Нет лучшего королевства, чем эти леса! Пришла пора отправиться туда, отправиться молча, в одиночку. И, может, там я, наконец, научусь тому, чего не может дать мне никакая сила или власть.

Весь запад взорвался буйством пурпура, море стало малиновым, а парус приобрел оттенок крови. Затем тихонько опустилась ночь. Всю ночь напролет юноша спал, а мужчина бодрствовал, вглядываясь вперед во тьму. Звезд не было.

Следующее