Без риска быть... Николай Доля Астрология Живопись Имена Живое слово    Классика    Серебряный век    Психология    Сказки    Самиздат «Без риска быть...» проект Николая Доли

---

Михаил Булгаков Собачье сердце

Предыдущее

Часть 7.

—Нет, нет и нет! — настойчиво заговорил Борменталь, — извольте заложить.

—Ну, что, ей-богу, — забурчал недовольно Шариков.

—Благодарю вас, доктор, — ласково сказал Филипп Филиппович, — а то мне уже надоело делать замечания.

—Все равно не позволю есть, пока не заложите. Зина, примите майонез у Шарикова.

—Как это так “примите”? — расстроился Шариков, — я сейчас заложу. Левой рукой он заслонил блюдо от Зины, а правой запихнул салфетку за воротник и стал похож на клиента в парикмахерской.

—И вилкой, пожалуйста, — добавил Борменталь.

Шариков длинно вздохнул и стал ловить куски осетрины в густом соусе.

—Я еще водочки выпью? — заявил он вопросительно.

—А не будет ли вам? — осведомился Борменталь, — вы последнее время слишком налегаете на водку.

—Вам жалко? — осведомился Шариков и глянул исподлобья.

—Глупости говорите... — вмешался суровый Филипп Филиппович, но Борменталь его перебил.

—Не беспокойтесь, Филипп Филиппович, я сам. Вы, Шариков, чепуху говорите и возмутительнее всего то, что говорите ее безапелляционно и уверенно. Водки мне, конечно, не жаль, тем более, что она не моя, а Филиппа Филипповича. Просто — это вредно. Это — раз, а второе — вы и без водки держите себя неприлично.

Борменталь указал на заклеенный буфет.

—Зинуша, дайте мне, пожалуйста, еще рыбы, — произнес профессор. Шариков тем временем потянулся к графинчику и, покосившись на

Борменталя, налил рюмочку.

—И другим надо предложить, — сказал Борменталь, — и так: сперва Филиппу Филипповичу, затем мне, а в заключение себе.

Шариковский рот тронула едва заметная сатирическая улыбка, и он разлил водку по рюмкам.

—Вот все у вас как на параде, — заговорил он, — салфетку — туда, галстук — сюда, да “извините”, да “пожалуйста-мерси”, а так, чтобы по-настоящему, — это нет. Мучаете сами себя, как при царском режиме.

—А как это “по-настоящему”? — позвольте осведомиться.

Шариков на это ничего не ответил Филиппу Филипповичу, а поднял рюмку и произнес:

—Ну желаю, чтобы все...

—И вам также, — с некоторой иронией отозвался Борменталь.

Шариков выплеснул содержимое рюмки себе в глотку, сморщился, кусочек хлеба поднес к носу, понюхал, а затем проглотил, причем глаза его налились слезами.

—Стаж, — вдруг отрывисто и как бы в забытьи проговорил Филипп Филиппович.

Борменталь удивленно покосился.

—Виноват...

—Стаж! — повторил Филипп Филиппович и горько качнул головой, — тут уж ничего не поделаешь — Клим.

Борменталь с чрезвычайным интересом остро вгляделся в глаза Филиппа Филипповича:

—Вы полагаете, Филипп Филиппович?

—Нечего полагать, уверен в этом.

—Неужели... — начал Борменталь и остановился, покосившись на Шарикова.

Тот подозрительно нахмурился.

—Spатеr... — негромко сказал Филипп Филиппович.

—Gut, — отозвался ассистент.

Зина внесла индейку. Борменталь налил Филиппу Филипповичу красного вина и предложил Шарикову.

—Я не хочу. Я лучше водочки выпью. — Лицо его замаслилось, на лбу проступил пот, он повеселел. И Филипп Филиппович несколько подобрел после вина. Его глаза прояснились, он благосклоннее поглядывал на Шарикова, черная голова которого в салфетке сияла, как муха в сметане.

Борменталь же, подкрепившись, обнаружил склонность к деятельности.

—Ну-с, что же мы с вами предпримем сегодня вечером? — осведомился он у Шарикова.

Тот поморгал глазами, ответил:

—В цирк пойдем, лучше всего.

—Каждый день в цирк, — благодушно заметил Филипп Филиппович, — это довольно скучно, по-моему. Я бы на вашем месте хоть раз в театр сходил.

—В театр я не пойду, — неприязненно отозвался Шариков и перекосил рот.

—Икание за столом отбивает у других аппетит, — машинально сообщил Борменталь. — Вы меня извините... Почему, собственно, вам не нравится театр?

Шариков посмотрел в пустую рюмку как в бинокль, подумал и оттопырил губы.

—Да дурака валяние... Разговаривают, разговаривают... Контрреволюция одна.

Филипп Филиппович откинулся на готическую спинку и захохотал так, что во рту у него засверкал золотой частокол. Борменталь только повертел головою.

—Вы бы почитали что-нибудь, — предложил он, — а то, знаете ли...

—Уж и так читаю, читаю... — ответил Шариков и вдруг хищно и быстро налил себе пол стакана водки.

—Зина, — тревожно закричал Филипп Филиппович, — убирайте, детка, водку больше уже не нужна. Что же вы читаете?

В голове у него вдруг мелькнула картина: необитаемый остров, пальма, человек в звериной шкуре и колпаке. “Надо будет Робинзона”...

—Эту... как ее... переписку Энгельса с эти м... Как его — дьявола — с Каутским.

Борменталь остановил на полдороге вилку с куском белого мяса, а Филипп Филиппович расплескал вино. Шариков в это время изловчился и проглотил водку.

Филипп Филиппович локти положил на стол, вгляделся в Шарикова и спросил:

—Позвольте узнать, что вы можете сказать по поводу прочитанного.

Шариков пожал плечами.

—Да не согласен я.

—С кем? С Энгельсом или с Каутским?

—С обоими, — ответил Шариков.

—Это замечательно, клянусь богом. “Всех, кто скажет, что другая...” А что бы вы со своей стороны могли предложить?

—Да что тут предлагать?.. А то пишут, пишут... Конгресс, немцы какие-то... Голова пухнет. Взять все, да и поделить...

—Так я и думал, — воскликнул Филипп Филиппович, шлепнув ладонью по скатерти, — именно так и полагал.

—Вы и способ знаете? — спросил заинтересованный Борменталь.

—Да какой тут способ, — становясь словоохотливым после водки, объяснил Шариков, — дело нехитрое. А то что же: один в семи комнатах расселился штанов, у него сорок пар, а другой шляется, в сорных ящиках питание ищет...

—Насчет семи комнат — это вы, конечно, на меня намекаете? — Горделиво прищурившись, спросил Филипп Филиппович.

Шариков съежился и промолчал.

—Что же, хорошо, я не против дележа. Доктор, скольким вы вчера отказали?

—Тридцати девяти человекам, — тотчас ответил Борменталь.

—Гм... Триста девяносто рублей. Ну, грех на трех мужчин. Дам — Зину и Дарью Петровну — считать не станем. С вас, Шариков, сто тридцать рублей. Потрудитесь внести.

—Хорошенькое дело, — ответил Шариков, испугавшись, — это за что такое?

—За кран и за кота, — рявкнул вдруг Филипп Филиппович, выходя из состояния иронического спокойствия.

—Филипп Филиппович, — тревожно воскликнул Борменталь.

—Погодите. За безобразие, которое вы учинили и благодаря которому сорвали прием. Это же нестерпимо. Человек, как первобытный, прыгает по всей квартире, рвет краны. Кто убил кошку у мадам Поласухер? Кто...

—Вы, Шариков, третьего дня укусили даму на лестнице, — подлетел Борменталь.

—Вы стоите... — рычал Филипп Филиппович.

—Да она меня по морде хлопнула, — взвизгнул Шариков, — у меня не казенная морда!

—Потому что вы ее за грудь ущипнули, — закричал Борменталь, опрокинув бокал, — вы стоите...

—Вы стоите на самой низшей ступени развития, — перекричал Филипп Филиппович, — вы еще только формирующееся, слабое в умственном отношении существо, все ваши поступки чисто звериные, и вы в присутствии двух людей с университетским образованием позволяете себе с развязностью совершенно невыносимой подавать какие-то советы космического масштаба и космической же глупости о том, как все поделить... А в то же время вы наглотались зубного порошку...

—Третьего дня, — подтвердил Борменталь.

—Ну вот-с, — гремел Филипп Филиппович, — зарубите себе на носу, кстати, почему вы стерли с него цинковую мазь? — Что вам нужно молчать и слушать, что вам говорят. Учиться и стараться стать хоть сколько-нибудь приемлемым членом социалистического общества. Кстати, какой негодяй снабдил вас этой книжкой?

—Все у вас негодяи, — испуганно ответил Шариков, оглушенный нападением с двух сторон.

—Я догадываюсь, — злобно краснея, воскликнул Филипп Филиппович.

—Ну, что же. Ну, Швондер дал. Он не негодяй... Что я развивался...

—Я вижу, как вы развиваетесь после Каутского, — визгливо и пожелтев, крикнул Филипп Филиппович. Тут он яростно нажал на кнопку в стене. Сегодняшний случай показывает это как нельзя лучше. Зина!

—Зина! — кричал Борменталь.

—Зина! — орал испуганный Шариков.

Зина прибежала бледная.

—Зина, там в приемной... Она в приемной?

—В приемной, — покорно ответил Шариков, — зеленая, как купорос.

—Зеленая книжка...

—Ну, сейчас палить, — отчаянно воскликнул Шариков, — она казенная, из библиотеки!

—Переписка — называется, как его... Энгельса с этим чертом... В печку ее!

Зина улетела.

—Я бы этого Швондера повесил, честное слово, на первом суку, воскликнул Филипп Филиппович, яростно впиваясь в крыло индюшки, — сидит изумительная дрянь в доме — как нарыв. Мало того, что он пишет всякие бессмысленные пасквили в газетах...

Шариков злобно и иронически начал коситься на профессора. Филипп Филиппович в свою очередь отправил ему косой взгляд и умолк.

“Ох, ничего доброго у нас, кажется, не выйдет в квартире”, — вдруг пророчески подумал Борменталь.

Зина унесла на круглом блюде рыжую с правого и румяную с левого бока бабу и кофейник.

—Я не буду ее есть, — сразу угрожающе-неприязненно заявил Шариков.

—Никто вас не приглашает. Держите себя прилично. Доктор, прошу вас.

В молчании закончился обед.

Шариков вытащил из кармана смятую папиросу и задымил. Откушав кофею, Филипп Филиппович поглядел на часы, нажал на репетитор и они проиграли нежно восемь с четвертью. Филипп Филиппович откинулся по своему обыкновению на готическую спинку и потянулся к газете на столике.

—Доктор, прошу вас, съездите с ним в цирк. Только, ради бога, посмотрите в программе — котов нету?

—И как такую сволочь в цирк пускают, — хмуро заметил Шариков, покачивая головой.

—Ну, мало ли кого туда допускают, — двусмысленно отозвался Филипп Филиппович, — что там у них?

—У Соломонского, — стал вычитывать Борменталь, — четыре какие-то... юссемс и человек мертвой точки.

—Что за юссемс? — Подозрительно осведомился Филипп Филиппович.

—Бог их знает. Впервые это слово встречаю.

—Ну, тогда лучше смотрите у Никитиных. Необходимо, чтобы было все ясно.

—У Никитиных... У Никитиных... Гм... Слоны и предел человеческой ловкости.

—Так-с. Что вы скажете относительно слонов, дорогой Шариков? Недоверчиво спросил Филипп Филиппович.

Тот обиделся.

—Что же, я не понимаю, что ли. Кот — другое дело. Слоны — животные полезные, — ответил Шариков.

—Ну-с и отлично. Раз полезные, поезжайте и поглядите на них. Ивана Арнольдовича слушаться надо. И ни в какие разговоры там не пускаться в буфете! Иван Арнольдович, покорнейше прошу пива Шарикову не предлагать.

Через 10 минут Иван Арнольдович и Шариков, одетый в кепку с утиным носом и в драповое пальто с поднятым воротником, уехали в цирк. В квартире стихло. Филипп Филиппович оказался в своем кабинете. Он зажег лампу под тяжелым зеленым колпаком, отчего в громадном кабинете стало очень мирно, и начал мерять комнату. Долго и жарко светился кончик сигары бледно-зеленым огнем. Руки профессор заложил в карманы брюк и тяжкая дума терзала его ученый с взлизами лоб. Он причмокивал, напевал сквозь зубы “к берегам священным Нила...” И что-то бормотал. Наконец, отложил сигару в пепельницу, подошел к шкафу, сплошь состоящему из стекла, и весь кабинет осветил тремя сильнейшими огнями с потолка. Из шкафа, с третьей стеклянной полки Филипп Филиппович вынул узкую банку и стал, нахмурившись, рассматривать ее на свет огней. В прозрачной и тяжкой жидкости плавал, не падая на дно, малый беленький комочек, извлеченный из недр Шарикова мозга. Пожимая плечами, кривя губы и хмыкая, Филипп Филиппович пожирал его глазами, как будто в белом нетонущем комке хотел разглядеть причину удивительных событий, перевернувших вверх дном жизнь в пречистенской квартире.

Очень возможно, что высокоученый человек ее и разглядел. По крайней мере, вдоволь насмотревшись на придаток мозга, он банку спрятал в шкаф, запер его на ключ, ключ положил в жилетный карман, а сам обрушился, вдавив голову в плечи и глубочайше засунув руки в карманы пиджака, на кожу дивана. Он долго палил вторую сигару, совершенно изжевав ее конец, и, наконец, в полном одиночестве, зелено окрашенный, как седой Фауст, воскликнул:

—Ей-богу, я, кажется, решусь.

Никто ему не ответил на это. В квартире прекратились всякие звуки. В обуховом переулке в одиннадцать часов, как известно, затихает движение. Редко-редко звучали отдаленные шаги запоздавшего пешехода, они постукивали где-то за шторами и угасали. В кабинете нежно звенел под пальцами Филиппа Филипповича репетитор в карманчике... Профессор нетерпеливо поджидал возвращения доктора Борменталя и Шарикова из цирка.

Следующее