Урсула Ле Гуин

Вы здесь: Живое слово >> Классика >> Урсула Ле Гуин. На последнем берегу >> 6. Лорбанери

6. Лорбанери

Через десятимильное пространство сверкающей на солнце воды Лорбанери казался зеленым-презеленым, словно яркий мох на раковине фонтана. По мере приближения сквозь зеленую пелену проступили листья и стволы деревьев, отбрасывающие тень, дороги и дома, лица и одежда людей, пыль — словом, все, что присуще любому острову, на котором живут люди. И все же он, несмотря ни на что, оставался зеленым, ибо каждый акр земли, который не был застроен или отдан под дороги, занимали низенькие деревца с округлой кроной. Их листьями питались червячки-шелкопряды, выделения которых скручивали в нить, затем делали из них ткани мужчины, женщины и дети Лорбанери. С наступлением сумерек воздух кишел небольшими серыми летучими мышами, что питались червячками. Они съедали многих, но оставались безнаказанными, ибо ткачи считали, что убийство серокрылых летунов — крайне дурная примета. Ведь раз люди живут за счет червячков, рассуждали они, значит и у крохотных летучих мышей, несомненно, есть на то право.

Смешные домишки с расположенными наобум оконцами и соломенными крышами сплошь покрывал зеленый ковер лишайника и мха. Это был процветающий остров, впрочем, как и все острова Предела, что, казалось, подтверждали ярко раскрашенные, добротно построенные дома, большие прядильные колеса и ткацкие станки в коттеджах и мастерских, каменные причалы миниатюрной гавани Сосары, где могли пришвартоваться несколько торговых судов. Однако в ней не было торговых галер. Краска на домах выгорела, отделка давно не обновлялась, а большинство колес и станков бездействовали, покрытые пылью и заросшие паутиной, тянущейся от педали к педали, от основы к станине.

—Волшебники?— переспросил мэр Сосары, низенький человечек с лицом столь же грубым и темным, как и подошвы его босых ног.— На Лорбанери нет волшебников. И никогда не было.

—Кто бы мог подумать?— удивленно воскликнул Сокол. Он сидел вместе с восемью-девятью жителями деревни, прихлебывая настойку из ягод харбы — некрепкий горьковатый напиток. Ему пришлось сказать им, что он ищет в Южном Пределе камень эммель, но Сокол не стал скрывать под маской ни свою внешность, ни лицо своего спутника. Аррен лишь спрятал свой меч в лодке, а Сокол сделал невидимым прихваченный с собой магический посох. Островитяне встретили их угрюмо и враждебно и были готовы в любой момент вновь вернуться к этому состоянию. Лишь находчивость и авторитет Сокола покуда удерживали их.

—Судя по деревьям, у вас здесь, должно быть, имеются прекрасные садовники,— сказал он.— Как они оберегают сады от поздних заморозков?

—Да никак,— ответил тощий мужичок с того конца шеренги жителей деревни. Они все сидели в ряд под соломенным навесом, привалившись спинами к стене постоялого двора. У их босых ног барабанил по земле сильный, но теплый апрельский дождик.

—Опасен дождь, а не мороз,— сказал мэр.— Гниют коконы шелкопрядов. Но остановить дождь человек не в силах. Да никто и не пытается сделать это.

Он был агрессивно настроен по отношению к волшебству и чародеям; остальные, казалось, не разделяли его категоричности.

—Пока старик был жив,— сказал один из них,— в это время года дождя, как правило, не было.

—Кто? Старый Милди? Да, его уже нет в живых. Он умер,— подтвердил мэр.

—Его обычно звали Садовником,— сказал тощий.— Да, Садовником,— подхватил другой, и опустилась непроницаемая, словно пелена дождя, тишина.

Аррен сидел за окном единственной комнаты постоялого двора. Он снял со стены висевшую там старую лютню — трехструнный инструмент с длинным грифом, широко распространенный на Острове Шелка,— и теперь тихонько наигрывал на ней, стараясь не перекрывать стук капель дождя по соломенному навесу.

—На рынках Хорттауна,— сказал Сокол,— я видел ткань, которую выдавали за шелк с Лорбанери. Иногда это действительно был шелк, но ни разу — с Лорбанери.

—Времена наступили тяжелые,— сказал тощий человек,— уже четыре года это длится, пятый пошел.

—Уж пять лет прошло с того Кануна Вспашки,— сказал чавкающим, самодовольным голосом какой-то старик,— когда умер старый Милди, да, умер, а ведь он был моложе меня. В Канун Вспашки он умер.

—Недостаток товара поднимает цены,— заметил мэр,— за один рулон голубого материала мы выручим столько, сколько некогда за три рулона.

—Если сможем продать. Где корабли-то? Да и краска паршивая,— возразил тощий, вызвав тем самым получасовую дискуссию относительно качества красителей, используемых в больших станках.

—А кто делает красители?— спросил Сокол и вызвал тем самым новый всплеск эмоций. В результате выяснилось, что весь процесс крашения — это прерогатива одной семьи, члены которой, ко всему прочему, называли себя колдунами. Но если они и являлись таковыми, то теперь утратили свое искусство, а никто другой, как метко подметил тощий мужичок, не смог отыскать его.

Все они, исключая мэра, сошлись на том, что знаменитая лазурь Лорбанери и тот не имеющий себе равных пурпур — «пламя дракона», что некогда носили королевы Хавнора, уже не те, что раньше. Чего-то в них не хватало. Жаловались на несвоевременные дожди, на красители, на очистители.

—А может, виноваты глаза людей, не умеющих отличить подлинную лазурь от голубой грязи,— добавил тощий и свирепо взглянул на мэра. Тот не принял брошенный вызов, и все вновь замолчали.

Легкое вино, казалось, лишь усугубило их подавленность и на лицах островитян застыли хмурые маски. Тишину нарушали только стук дождевых капель по бесчисленным листьям садов в долине, шепот моря внизу на окраине деревни да мурлыканье лютни в темноте за дверьми.

—Умеет ли петь этот твой изнеженный паренек?— спросил мэр.

—Да, умеет. Аррен, спой нам чего-нибудь.

—Я не могу заставить эту лютню играть не в миноре,— улыбаясь, сказал выглянувший в окно Аррен.— Ей хочется рыдать. Что вы желаете послушать, добрые хозяева?

—Что-нибудь новенькое,— проворчал мэр.

Лютня легонько затрепетала. Юноша уже нашел с ней общий язык.

—Вот это, видимо, вы здесь еще не слышали,— сказал он и запел:

«У белых Проливов Солеа

И согнутых красных ветвей

Склонивших соцветья свои

Над головою твоей,

Поникшей от горя утраты

Любимого твоего,

Клянусь я именем матери

И отца своего,

Я, Серриад, сын Морреда,

Клянусь у цветущих ветвей

Помнить всегда злодеянье

И горе родимой моей...

...всегда, всегда...»

Они застыли, как изваяния: угрюмые лица и грубые, отмеченные печатью тяжелой работы руки и тела. Люди сидели не шелохнувшись и слушали теплым дождливым южным вечером песню, такую же надрывную и тоскующую, как крик серого лебедя среди холодных морей Эа. Даже после того, как смолкла лютня, они еще долго хранили молчание.

—Странная музыка,— неуверенно произнес кто-то.

Другой, убежденный в абсолютном превосходстве острова Лорбанери над всеми и во всем, заявил:

—Чужеземная музыка всегда странна и мрачна.

—Сыграйте нам что-нибудь свое,— попросил Сокол.— Я и сам не прочь послушать какую-нибудь веселенькую песенку. Паренек всегда поет о древних умерших героях.

—Давай, я попробую,— сказал последний из говоривших, откашлялся и затянул песенку о старом добром барреле вина и гей, гей, мы идем! Но никто не подхватил разудалый мотивчик, и он уныло продолжал свои «гей, гей».

—Не поют больше старые добрые песни,— сказал он со злостью.— В том виноваты юнцы, всегда пытающиеся изменить ход вещей и не желающие учить старинные песни.

—Дело не в этом,— возразил тощий.— Все вокруг пошло наперекосяк. Ничто больше не идет своим чередом.

—Да, да,— проскрипел самый старый из присутствующих здесь.— Удача покинула нас. Вот так-то. Удача покинула нас.

После этих слов говорить больше стало не о чем. Жители деревни уходили парами-тройками, пока не остались лишь Сокол по одну сторону окна, и Аррен — по другую. И тут Сокол, наконец, рассмеялся. Но в смехе его не было радости.

Вошла застенчивая жена владельца постоялого двора, постелила им на полу и ушла. Они улеглись спать. Но среди стропил под потолком кишмя кишели летучие мыши. Они всю ночь, пронзительно визжа, носились туда-сюда сквозь незастекленные окна. Лишь на рассвете они все вернулись на место и утихомирились, повиснув крохотными серыми сверточками вниз головой на стропилах.

Наверное, из-за мышиной возни Аррен засыпал с трудом. Уже много ночей он не спал на берегу. Его тело отвыкло от неподвижности земли, и когда Аррен уснул, ему представилось, что он качается, качается... затем пол уходит из-под него... и он мгновенно проснулся. Когда Аррен, наконец, заснул вновь, ему приснилось, что он прикован в трюме невольничьего корабля. Вокруг него другие люди, но все они мертвы. Он рванулся из этого сна еще яростнее, чем из предыдущего, но, едва освободившись, вновь провалился в него. В конце концов, ему привиделось, что он остался на корабле один, но по-прежнему закован в цепи и не в силах пошевелиться. Затем странный монотонный голос сказал ему на ухо: «Сбрось оковы». Юноша попытался приподняться, и ему это удалось: он встал. Аррен очутился на какой-то обширной сумеречной пустоши, под давящим небом. Земля и спертый тяжелый воздух были пронизаны страхом, первобытным ужасом. Это место пугало, оно являлось воплощением страха, и он находился здесь, где отсутствовали дороги. Аррену необходимо было найти путь наружу, но здесь его не было, и он был беспомощен, словно дитя или крошечная букашка, а место было обширным, необъятным. Он побрел куда-то, споткнулся и проснулся.

Даже теперь, когда он бодрствовал, страх по-прежнему гнездился в его душе: то место оставалось таким же обширным и необъятным. Его душила непроницаемая тьма комнаты, и он попытался отыскать звезды в сером квадрате окна, но несмотря на то, что дождь кончился, звезд не было. Аррен лежал без сна, испуганный до смерти, а летучие мыши носились туда-сюда на своих бесшумных кожистых крыльях. Временами он слышал их писк, настолько высокий, что был еле уловим для человеческого слуха.

Пришло ясное утро, и они встали рано. Сокол настойчиво расспрашивал всех о камне эммель. Хотя ни один из горожан толком не знал, где его искать, у каждого была на этот счет своя теория, и они горячо спорили друг с другом, а маг внимательно слушал, выуживая, однако, сведения отнюдь не о камне. Наконец, они с Арреном отправились по дороге, указанной им мэром — к карьеру, где добывали окрашенный в голубой цвет грунт. Но на полпути Сокол свернул в сторону.

—Здесь должен быть дом,— сказал он.— Они говорили, что семья красильщиков и дискредитированных магов живет поблизости от этой дороги.

—Будет ли от разговора с ними какой-нибудь прок?— спросил Аррен, слишком отчетливо помнивший Хэйра.

—Существует место, где таится корень всех бед,— резко бросил маг.— Место, куда утекает удача. Мне нужен проводник, который довел бы меня до него!

И он зашагал дальше. Аррену ничего не оставалось, кроме как последовать за ним.

Дом стоял особняком посреди собственного сада — прелестное каменное строение, которое, однако, как и весь участок вокруг него, имело весьма запущенный вид. Выцветшие коконы несобранных шелкопрядов висели на поломанных ветках, дохлые личинки и мотыльки толстым слоем покрывали почву под деревьями. На окруженном близко посаженными деревьями доме лежала печать запустения, и когда они подошли к нему, Аррену вдруг вспомнился его ночной кошмар.

Дверь отворилась прежде, чем они приблизились к ней. Наружу выскочила седая женщина, вытаращила на них покрасневшие глаза и завопила:

—Вон, будьте вы прокляты, воры, клеветники, бесстыжие лгуны и пошлые кретины! Убирайтесь прочь отсюда! Пусть удача навечно оставит вас!

Сокол остановился, глядя на нее с некоторым удивлением, затем сделал странный быстрый жест рукой и сказал одно лишь слово:

—Изыди!

Женщина тут же замолкла и уставилась на него.

—Зачем ты это сделал?

—Дабы отвести твои проклятия.

Она внимательно оглядела его и, наконец, хрипло спросила:

—Чужеземцы?

—Мы с Севера.

Она подошла поближе. Поначалу Аррен был склонен посмеяться над старухой, визжащей на пороге собственного дома, но когда он рассмотрел ее получше, ему стало стыдно за себя. Одежда женщины была грязна и неопрятна, изо рта у нее воняло, а в глазах ее застыла боль.

—Я больше не в силах проклясть,— сказал она.— Не в силах.

Старуха повторила жест Сокола.

—Там, откуда вы пришли, все еще делают так?

Он кивнул, продолжая смотреть на нее в упор, и она выдержала его взгляд.

Внезапно выражение ее лица изменилось, и женщина спросила:

—А где твой посох?

—Я не показываю его здесь, сестра.

—Нет, ты не должен поступать так. Это нить, на которой держится твоя жизнь. Подобно тому, как смысл моей жизни заключался в моей силе. Поэтому я утратила ее, забыв все, что знала: все Слова и Имена. Они ушли по тоненьким ниточкам, похожим на паутинки, из моих глаз и рта. В мире существует отверстие, и в него уходит свет. А Слова уходят вместе с этим светом. Ты знаешь об этом? Мой сын целыми днями сидит, уставившись во тьму, и ищет это отверстие. Он говорит, что будет лучше видеть, если ослепнет. Он утратил навык красильщика. А мы были Главными Красильщиками Лорбанери! Взгляни!

Она продемонстрировала свои тонкие сильные руки, испещренные от кончиков пальцев до плеч несмываемыми пятнами красителей.

—Эти следы никогда не вытравить с кожи,— сказала она,— но мозг отмыт начисто. В нем не осталось ни одного рецепта. Кто вы?

Сокол промолчал. Его глаза вновь встретились с глазами женщины, и стоявший в стороне Аррен с тревогой наблюдал за ними.

Она снова вздрогнула и прошептала:

—Я знаю, кто ты...

—Да, родственные души узнают друг друга, сестра.

Интересно было наблюдать ее реакцию: она сперва в ужасе отпрянула от мага, намереваясь убежать, потом подошла к нему, словно желая пасть на колени у его ног.

Он удержал ее, взяв за руку.

—Хочешь ли ты вернуть обратно свою силу, искусство, знание Имен? Я могу дать тебе это.

—Ты — Великий Человек,— прошептала она.— Ты Король Теней, Повелитель Мрака...

—Нет, я не король. Я человек, простой смертный, брат твой, подобный тебе.

—Но ведь ты никогда не умрешь?

—Умру.

—Но ты вернешься и будешь жить вечно.

—Ни я, не любой другой человек не в силах вернуться.

—Тогда ты не... не из Повелителей Тьмы,— нахмурившись, произнесла она, взглянув на него с некоторым подозрением и с меньшим страхом.— Но ты из Великих. Не так ли? Как тебя зовут?

Суровое лицо Сокола на мгновение помягчело.

—Этого я не могу тебе сказать,— вежливо ответил он.

—А вот я открою тебе секрет,— сказала она. Старуха теперь стояла прямо, глядя ему прямо в глаза, и в голосе ее появились прежние властные нотки.— Я не хочу жить, жить и жить вечно. Лучше бы мне вернули обратно Имена вещей. Но все они сгинули, и потеряли теперь всякий смысл. Больше нет секретов. Хотите знать мое Имя?

Глаза ее вспыхнули, пальцы сжались в кулаки, старуха подалась вперед и прошептала:

—Меня зовут Акарен.

Затем она крикнула во весь голос:

—Акарен! Акарен! Меня зовут Акарен! Теперь все знают мое тайное Имя, мое Настоящее Имя, и больше нет секретов, нет правды, и нет смерти... смерти... смерти... смерти!

Она, всхлипывая, выкрикивала это слово, и слюна капала с ее губ.

—Успокойся, Акарен.

Старуха замолкла. Слезы текли по ее грязным щекам и терялись в прядях спутанных седых волос.

Сокол взял в ладони это морщинистое, залитое слезами лицо и легонько с огромной нежностью поцеловал женщину в лоб. Она стояла неподвижно, закрыв глаза. Затем он приблизил губы к ее уху, прошептал тихонько что-то на Древнем Наречии, еще раз поцеловал ее и отпустил.

Она открыла глаза и некоторое время смотрела на него блуждающим, изумленным взором. Так новорожденный смотрит на свою мать, а она — на него. Затем старуха медленно повернулась и направилась к двери. Войдя, она закрыла ее за собой. Все это делалось совершенно молча, с тем же выражением удивления на лице.

Маг молча повернулся и зашагал обратно к дороге. Аррен последовал за ним, не осмелившись докучать ему расспросами. Внезапно маг остановился посреди разоренного сада и сказал:

—Я забрал у нее ее Имя и дал ей взамен новое. Она, в некотором смысле, заново родилась на свет. Ничем другим помочь ей было нельзя.

Голос его звенел и прерывался.

—Она обладала немалой силой,— продолжал он,— но, будучи гордой и честной женщиной, вкладывала свое умение не в ведьмовство и стряпание приворотных зелий, а в творение прекрасного. В том был смысл ее жизни. А теперь все пошло прахом.

Внезапно маг свернул в проход между рядами деревьев и остановился у одного из стволов.

Аррен ждал его на несколько смягченном листвой солнцепеке, зная, что Сокол стыдится давать при нем выход своим эмоциям. К тому же юноша не знал, как подбодрить его. Но душа мальчика по-прежнему безудержно рвалась к его старшему товарищу. Однако на смену первоначальному романтическому поклонению и обожанию пришла болезненная, глубоко личная связь, переросшая в нерушимые узы. Теперь он почувствовал, что в его любви появилась толика сострадания, а без него любовь несовершенна, поскольку тогда она постепенно выходит из-под контроля и не длится долго.

Спустя некоторое время Сокол вернулся к нему, пройдя сквозь зеленое марево сада. Ни один из них не произнес ни слова, и они бок о бок пошли дальше. Солнце уже припекало вовсю. Смоченная ночным дождиком почва высохла, и пыль клубилась на дороге у них под ногами. Сперва день этот показался Аррену мрачным и скучным, отравленным его снами. Теперь он наслаждался теплом выглянувшего солнца и игрой теней, ему нравилось бродить по острову, не имея ни малейшего представления о том, где они находятся.

Да это было и ни к чему, ибо они не узнали ничего нового. Весь день ушел на разговоры с людьми, что добывали сырье для красителя, и на приобретение у них после отчаянной торговли нескольких кусочков камня, который и был, по их словам, эммелем. Когда они с последними лучами обжигавшего их шеи и затылки солнца вошли в Сосару, Сокол заметил:

—Это голубой малахит, но я нисколько не сомневаюсь в том, что даже в Сосаре никто не знает, в чем отличие.

— Люди здесь какие-то странные,— сказал Аррен.— Эта их неспособность отличать одну вещь от другой проявляется во всем. Помнишь, как один человек упрекнул старейшину прошлым вечером: «Ты не в силах отличить подлинную лазурь от голубоватой грязи...» Они все валят на дурные времена, но не знают, когда эти времена наступили; понимают, что делают халтуру, но не пытаются исправить положение. Они даже не видят разницы между ремесленником и заклинателем, между творением рук человеческих и искусством магии. Похоже, что в их головах отсутствуют четкие представления о форме, индивидуальных отличиях и цвете вещей. Для них все едино.

—Да,— задумчиво произнес маг. Вот уже некоторое время он шел, втянув голову в плечи, словно ястреб. Несмотря на небольшой рост, шагал он размашисто.

—Что же они утратили?

—Вкус к жизни,— не колеблясь ответил Аррен.

—Ты прав,— вновь согласился Сокол после некоторого размышления. Немного промолчав, он продолжил:

—Я рад, что ты в состоянии мыслить самостоятельно, парень... Я чувствую себя усталым и поглупевшим. Что-то гложет мое сердце с самого утра, когда мы разговаривали с той, кого некогда звали Акарен. Мне не по нраву запустение и распад. Я не желаю иметь никаких врагов. А если уж это неизбежно, то мне абсолютно не хочется гоняться за своим врагом, находить его и встречаться с ним лицом к лицу. Если уж кто-то вынужден выйти на охоту, то призом должно быть сокровище, а не всякая мерзость.

—Значит, наш враг — одиночка,— сказал Аррен.

Сокол кивнул.

—Когда она упомянула о Великом Человеке, Повелителе Теней, то...

Сокол снова кивнул.

—...мне пришла в голову эта мысль,— закончил маг.— Мне кажется, мы должны добраться не только до какого-то определенного места, но и до конкретной личности. Опустошение, охватившее остров, утрата мастерства и гордости, беспросветность жизни — все это работа некоей злой воли. Но она ни на секунду не задержалась здесь, даже не заметив ни Лорбанери, ни, тем более, Акарен. След, который мы взяли — это полоса разрушений, как будто мы бежим за мчащейся с горы телегой и видим колею, оставшуюся за ней.

—Не могла ли она — Акарен — рассказать тебе еще что-нибудь об этом враге: кто он такой, откуда взялся и ч т о являет собой?

—Без сомнения, могла бы, но не сейчас,— ответил маг мягко, но весьма решительно.— При всем своем безумии она не утратила магической силы. По правде говоря, в ее безумии и заключается ее магическая сила. Но я не желаю любой ценой добиваться от нее ответа. Она слишком много страдала.

И он зашагал дальше, немного покачиваясь, словно сам испытывал нестерпимую боль и пытался избавиться от нее.

Услышав топот ног по дороге позади них, Аррен обернулся. К ним со всех ног мчался какой-то человек. До него было еще далеко, но он быстро приближался. Дорожная пыль и его длинная нечесаная шевелюра создавали вокруг него в неверном свете заходящего солнца некий красноватый ореол. Его длинная тень причудливо скакала по стволам растущих у дороги деревьев.

—Эй!— кричал он.— Подождите! Я нашел! Я нашел это!

Он стремительно подбежал к ним. Рука Аррена сперва рванулась туда, где должна была находиться рукоять меча, затем — к потерянному в Хорттауне ножу и, наконец, сжалась в кулак — и все это за каких-нибудь полсекунды. Он нахмурился и шагнул вперед. Человек был высок — на голову выше Сокола — и широкоплеч. Он тяжело дышал и что-то бессвязно бормотал, тараща горящие безумием глаза.

—Я нашел это!— захлебываясь, твердил он, пока Аррен не попытался взять контроль над ситуацией в свои руки, спросив его жестким угрожающим тоном:

—Что тебе нужно?

Человек попытался обойти его и приблизиться к Соколу. Аррен вновь встал на его пути.

—Ты — Главный Красильщик Лорбанери,— сказал Сокол.

Тут Аррен, вставший на защиту своего спутника, почувствовал себя круглым дураком и отступил в сторону, убравшись с дороги. После четырех слов, произнесенных магом, безумец перестал тяжело пыхтеть и размахивать своими большими, испещренными пятнами руками. Неистовый блеск его глаз слегка угас, и он кивнул.

—Я был Красильщиком,— сказал он,— но теперь я не умею красить ткани.

Затем он искоса взглянул на Сокола и, ухмыльнувшись, покачал головой с копной рыжеватых, покрытых пылью, волос.

—Вы забрали Имя у моей матери,— сказал он.— Теперь я не узнаю ее, а она — меня. Она по-прежнему любит меня, и все же оставила меня одного. Она умерла.

У Аррена бешено заколотилось сердце, но он заметил, что Сокол лишь слегка покачал головой.

—Нет, нет,— сказал он,— она не мертва.

—Но это когда-нибудь случится. Она умрет.

—Да. Такова участь всех живых существ,— сказал маг. Красильщик, казалось, с минуту обдумывал его слова, затем подскочил к Соколу, схватил его за плечи и наклонился к нему. Двигался он столь проворно, что Аррен не успел помешать ему, но мальчик подошел достаточно близко, чтобы услышать шепот безумца:

—Я нашел отверстие во тьме. Там стоит повелитель. Он наблюдает и правит. Он держит крошечное пламя, маленькую свечку в своей руке. Он дует на нее, и она гаснет. Затем он дует вновь, и она вспыхивает! Она вспыхивает!

Сокол не протестовал против столь бесцеремонного обращения и навязчивого шепота. Он лишь спросил:

—Где ты был, когда видел это?

—В постели.

—Ты спал?

—Нет.

—Через стену?

—Нет,— ответил Красильщик неожиданно спокойным голосом, словно вопрос был ему неприятен. Он отпустил мага и отступил на шаг.

—Нет, я... я не знаю, где отверстие. Я нашел его, но не знаю где.

—Именно это мне и хотелось бы узнать,— сказал Сокол.

—Я могу помочь тебе.

—Каким образом?

—У тебя есть лодка. Ты на ней приплыл сюда, на ней и уплывешь. Вы отправляетесь на запад? Это нужный вам путь — путь к месту, где он появляется. Ведь должно быть какое-то место, определенное место, поскольку он живой, а не дух или привидение, преодолевшее стену. Нет, мы все не в силах перенести что-либо кроме души через стену, а у него есть тело — бессмертная плоть. Я видел, как пламя колеблется во тьме от его дыхания, пламя, что гаснет потом. Я видел это.

Лицо безумца преобразилось. Освещенное золотисто-красными лучами заходящего солнца, оно поражало какой-то дикой красотой.

—Я знаю, что он одолел смерть. Я знаю это. Я отдал мою магическую силу, чтобы узнать это. Когда-то я был колдуном! И вы знаете об э т о м , раз собираетесь туда. Возьмите меня с собой.

Тот же свет озарил и лицо Сокола, но оно осталось таким же жестким и невозмутимым.

—Да, я пытаюсь добраться до того места,— сказал он.

—Позвольте мне отправиться с вами!

Сокол быстро кивнул.

—Если тебе с нами по пути,— ответил он так же холодно.

Красильщик отступил еще на шаг и пристально взглянул на него. Выражение восхищения медленно сползло с его лица, на смену ему пришли настороженность и хмурость. Словно сквозь вихрь слов, чувств и видений пробилась здравая мысль, которая смутила его. Наконец он безмолвно повернулся и побежал назад по дороге, на которой еще не улегся столб поднятой им прежде пыли. Аррен облегченно вздохнул.

Сокол тоже вздохнул, но, судя по всему, на душе у него вряд ли полегчало.

—Ладно,— сказал он,— странные дороги требуют странных проводников. Пойдем-ка дальше.

Аррен держался в шаге за ним.

—Неужели ты хочешь взять его с собой?— спросил он.

—Одному ему не пройти.

«Да и мне тоже», внезапно разозлившись, подумал Аррен, но промолчал, и остаток пути они проделали в тишине.

Когда они вернулись в Сосару, их ждал весьма прохладный прием. На таком крохотном островке, как Лорбанери, вести разносятся быстро, и, без сомнения, кто-то видел, как они свернули к Дому Красильщиков и как разговаривали с безумцем на дороге. Хозяин постоялого двора вел себя с ними вызывающе, а его жена боялась их, как огня. Вечером, когда жители деревни собрались под навесом гостиницы, они демонстративно не разговаривали с чужаками, соревнуясь друг с другом в остроумии и иронии. Но надолго их запала не хватило, и вскоре веселье заглохло. Они долго сидели в гробовой тишине, пока, наконец, мэр не спросил Сокола:

—Нашли ли вы голубые камни?

—Да, нашли немного,— вежливо ответил Сокол.

—Сэпли очень точно указал вам, где их искать.

—Ха, ха, ха,— рассмеялся кто-то, услышав эту восхитительную шутку.

—Должно быть, Сэпли — это тот рыжеволосый человек?

—Чокнутый. Вы разговаривали утром с его матерью.

—Я искал чародея,— ответил маг.

Тощий человек, сидевший рядом с ним, сплюнул в темноту.

—Зачем?

—Хотел расспросить его о том, что ищу.

—Люди приплывают на Лорбанери за шелком, а не за камнями,— сказал мэр.— Им не нужны чары, размахивание руками и прочие колдовские трюки. Люди здесь живут честные и работают они честно.

—Верно. Он прав,— поддержали остальные.

—И мы не желаем, чтобы разные там чужеземцы разнюхивали здесь невесть что и лезли в наши дела.

—Верно, верно,— вторили ему.

—Если в округе найдется какой-нибудь не свихнувшийся чародей, мы дадим ему честную работу в мастерских, но они не умеют работать честно.

—Они смогли бы, если бы там было что делать,— сказал Сокол.— Ваши склады пусты, сады разорены, последний шелк в ваших мастерских был соткан несколько лет назад. Чем же вы здесь, на Лорбанери, занимаетесь?

—Своими собственными делами,— огрызнулся мэр, но тут в разговор решительно встрял тощий.

—Скажи нам, почему не приходят корабли? Не потому ли, что наши ткани никуда не годятся?

Его слова вызвали взрыв возмущения. Они перекрикивали друг друга, мэр размахивал кулаком прямо перед носом Сокола, кто-то выхватил нож. Ситуация становилась угрожающей. Аррен тут же вскочил на ноги и взглянул на Сокола, ожидая увидеть его стоящим посреди внезапно вспыхнувшего магического света и разящим их своей несокрушимой силой. Но ничего подобного. Он сидел там же, где и раньше, и переводил взгляд с одного человека на другого, спокойно выслушивая сыпавшиеся на него ругательства. И внезапно люди умолкли, словно были не в состоянии долго злиться, как, впрочем, и изображать дурное веселье. Ножи вернулись в ножны, угрозы сменились насмешками. Они начали расходиться, похожие на собак, покидающих поле собачьей брани — немного задаваясь и слегка труся.

Когда наши друзья остались одни, Сокол встал, зашел в гостиницу и сделал большой глоток из кувшина с водой, стоявшего у двери.

—Пойдем, парень,— сказал он.— С меня достаточно.

—К лодке?

—Да.

Сокол положил на подоконник пару серебряных монет в качестве платы за постой и забрал их легкую поклажу. Аррен устал и хотел спать, но, оглядев унылую загаженную комнату гостиницы с многочисленными летучими мышами, висевшими на стропилах, он вспомнил прошедшую ночь и охотно последовал за Соколом. Когда они спускались по одной из темных улочек Сосары, Аррену также пришла в голову мысль, что, уезжая сейчас, они обманут Сэпли. Но когда они подошли к гавани, тот уже ждал их на пристани.

—Ты уже здесь,— сказал маг.— Залезай в лодку, если хочешь плыть с нами.

Не сказав ни слова, Сэпли спрыгнул в суденышко и устроился у мачты, как большая лохматая собака. И тут Аррен вышел из себя.

—Милорд!— вскричал он. Сокол обернулся. Они стояли лицом к лицу на пирсе у лодки.

—Они тут все сумасшедшие на этом острове, но мне казалось, что вы-то в здравом уме. Зачем вы взяли его?

—Он будет проводником.

—Проводником... к еще большему безумию? К смерти в воде или от ножа в спину?

—Да, к смерти, но каким способом, я пока не знаю.

Аррен говорил с жаром, да и в вежливом тоне Сокола то и дело проскальзывали стальные нотки. Маг не был расположен отвечать на вопросы. С тех пор, как Аррен попытался защитить его от безумца на дороге и убедился в тщетности и бесполезности своего порыва, настроение мальчика окончательно испортилось и от того прилива нежности, что он чувствовал с утра, не осталось и следа. Он был не в состоянии защитить Сокола. Ему не разрешали принимать самостоятельные решения. Он даже не мог, а может, ему не позволялось, понять, в чем цель их путешествия. Его, беспомощного как дитя, просто волокли за собой. Но он отнюдь не считал себя младенцем.

—Я не желаю ссориться с вами, милорд,— сказал он так холодно, как только мог.— Но это... это противоречит здравому смыслу!

—Да, это противоречит всему. Но мы отправляемся туда, куда разум заставить нас не может. Так ты плывешь со мной или нет?

Слезы гнева брызнули из глаз Аррена.

—Я сказал, что отправлюсь с вами и буду служить вам. Я не нарушу данное слово.

—Вот и хорошо,— угрюмо сказал маг и повернулся было к лодке. Но затем вновь посмотрел на Аррена.

—Ты нужен мне, Аррен, а я — тебе. Поэтому я и говорю тебе сейчас, что, по моему мнению, путь, на который мы ступили,— твой путь не по причине твоей преданности или привязанности ко мне, он стал твоим прежде, чем ты увидел меня, прежде, чем нога твоя ступила на землю Рокка, прежде, чем ты покинул Энлад. Ты не в силах свернуть с него.

Тон мага по-прежнему оставался жестким. Аррен хмуро спросил его:

—Как я могу вернуться отсюда, с Края Мира, без лодки?

—Разве это Край Мира? Нет, далеко нет. Мы только направляемся туда.

Аррен кивнул и прыгнул в лодку. Сокол поставил парус и наполнил его легким ветерком. По мере удаления от неясно вырисовывающихся пустынных доков Лорбанери воздух становился все свежее и чище, луна серебрила гладь моря. Ветер дул им в левый борт, когда они развернулись, чтобы обогнуть остров.

Следующее