Библиотека Живое слово
Классика

«Без риска быть...»
проект Николая Доли



Вы здесь: Живое слово >> Классика >> Урсула Ле Гуин. Гробницы Атуана >> 2. Стена вокруг места


Урсула Ле Гуин

Предыдущее

2. Стена вокруг места

Она росла и, не сознавая того, забыла мать. Ее место было здесь, у Гробниц, и так было всегда. Лишь иногда, июльскими вечерами, когда девочка смотрела на окрашенные закатом в желтоватый цвет горы на западе, вспоминала она огонь в очаге того же самого прозрачно-желтого цвета. Ей казалось, что когда-то ее держали на руках, что было странно, потому что здесь к ней и прикасались-то редко, и вспоминался ей чудесный запах вымытых в душистой воде волос, длинных волос цвета заката и огня. И все это она потеряла навсегда.

Конечно, знала она больше, чем помнила — всю историю ей уже рассказали. Когда ей было лет семь или восемь, и ей захотелось узнать, кто же она такая, девочка подошла к своему телохранителю, стражнику Манану и попросила:

—Манан, расскажи мне, как меня выбрали?

—Но ведь ты и так все знаешь, малышка.

Она и в самом деле все знала. Высокая и сухая жрица Тар рассказала ей об этом, пока Арха не заучила все наизусть, и теперь она повторила ее слова:

—Когда умирает Первая Жрица, церемонии похорон и очищения занимают месяц по лунному календарю. После этого жрицы и стражники Гробниц переходят пустыню и идут по городам Атуана, расспрашивая народ. Они ищут девочку, родившуюся в ночь смерти Первой Жрицы. Найдя ее, они ждут и наблюдают. Ребенок должен быть здоровым физически и умственно, не болеть оспой и рахитом, не получать увечий. Если девочке исполнилось пять лет и она совершенно здорова, то становится ясно, что ее тело — это действительно тело умершей Первой Жрицы. Ее привозят в храм и учат целый год. В конце этого года ее вводят в Тронный зал и отдают ее имя хозяевам — Безымянным, так как она безымянная, Вечно Возрождающаяся Жрица.

Вот что рассказала ей Тар, и девочка не осмелилась попросить ее рассказать подробнее. Высокую Жрицу нельзя было назвать жестокой женщиной, хотя она и была очень холодна и жила по железным законам. Арха благоговела перед ней. К Манану же она таких чувств не испытывала — их не было и в помине, а потому могла бы просто приказать:

—Расскажи, как меня выбрали!

Он снова, в который раз, рассказал бы ей: — Мы вышли отсюда на третий день новолуния, потому что Жрица-которая-была умерла именно в третий день новой луны. Сначала мы пошли в Тенабах. Он считается большим городом, хотя те, кто видел и Авабат, говорят, что Тенабах в сравнении с ним все равно, что блоха перед коровой. Для меня-то и он достаточно велик, ведь в нем десять тысяч домов! Потом мы направились в Гар, но никто в этих местах не слыхал о девочке, рожденной в третий день прошлого месяца. Были мальчики, но мальчики не подходят... Так что мы двинулись в города и села, лежащие среди холмов к северу от Гара. Я сам из этих краев, где текут реки и на холмах растет трава. Не из этой пустыни.

На этом месте хриплый голос Манана приобрел бы странный оттенок, а поросячьи глаза совсем бы скрылись в складках век. Он помедлил бы чуть-чуть, а потом продолжал:

—Мы нашли всех родителей, у кого в течение последних нескольких месяцев родились дети. Некоторые врали: «Ну, конечно, наша девочка родилась как раз в третий день новолуния!» Бедняки, как ты знаешь, всегда рады избавиться от лишнего рта. Были и другие, такие нищие, что, живя в своих одиноких хижинах в долинах между холмами, не вели счета времени и не знали, когда же именно родились их дети. Однако мы не отступались и в конце концов всегда докапывались до истины. Но дело шло медленно. И вот в маленькой деревушке из десяти домов, среди садов к западу от Энтата, мы нашли нужную нам девочку. Восемь месяцев было ей — вот как долго мы искали... Она родилась не только в ту ночь, когда умерла Первая Жрица, но и в тот же самый час. Чудесный ребенок! Она сидела на коленях у матери и светлыми глазенками смотрела на нас, набившихся в единственную комнату, как летучие мыши в пещеру. Отец ее был бедняком, ухаживал за яблоневыми садами помещика, а у самого, кроме пятерых детей и козы, ничего не было. Даже дом не принадлежал ему. Итак, мы столпились в комнате и по тому, как жрицы смотрели на девочку и переговаривались между собой поняли, что перед нами сама Возрожденная. Поняла это и мать. Она молчала и только крепче прижимала дочь к себе. На следующий день мы вернулись. И что же мы увидели? Ясноглазая малышка лежит в кроватке и плачет! Все тело ее в красных пятнах. А мамаша вопит еще громче дочери и причитает: «О, горе нам! Ведьмины пальцы схватили мою малышку!» Она имела в виду оспу. В моей родной деревне оспу тоже называли ведьмиными пальцами... Но Кессил, она сейчас Верховная Жрица у Божественного Короля, вышла вперед и взяла девочку на руки. Остальные отпрянули, и я вместе с ними... Нельзя сказать, что я высоко ценю свою жизнь, но кто же по доброй воле заходит в дом, где есть оспа? Но Кессил не испугалась. Подержав девочку на руках, она сказала: «У нее нет жара». Потом она послюнявила палец, потерла красное пятно, и оно исчезло. Клубничный сок! Глупая мать вознамерилась обмануть нас и сохранить для себя ребенка!

Тут Манан непременно бы расхохотался. Желтое лицо его при этом почти не менялось, только начинали тяжело вздыматься бока.

—Муж поколотил ее за это, потому что боялся гнева жриц. Скоро мы вернулись в пустыню, но каждый год наши люди приходили в тот дом и смотрели, как растет девочка. Так прошло пять лет, а потом явились Тар и Кессил под охраной храмовых стражников и королевских солдат в красных шлемах. Они увезли с собой девочку, потому что это и в самом деле оказалась Возрожденная Жрица, и место ее было здесь. И кто же эта девочка, а, малышка?

—Я,— ответила бы Арха, всматриваясь вдаль словно в попытке увидеть что-то уже невидимое, только что исчезнувшее.

Однажды она спросила:

—А что делала... что делала мать, когда девочку забирали?

Этого Манан не знал, в тот раз жрицы не взяли его с собой.

А она не помнила. Что хорошего в воспоминаниях? Прошло, все прошло. Она там, где и должна была быть. Из всего многообразия мира она знает только одно место: Гробницы Атуана.

В первый год своего пребывания здесь она спала в большой комнате с другими новичками — девочками от четырех до четырнадцати лет. Уже тогда Манана выделили из десяти Стражников как ее личного телохранителя, а кровать Архи стояла в алькове, чуть отдаленном от большой комнаты с низким потолком, где девочки хихикали и шептались перед сном, а утром, позевывая, заплетали друг другу косы. Когда имя забрали у нее и дали ей взамен другое, Арха переселилась в Малый Дом, в комнату, которая отныне будет принадлежать ей до конца жизни. Весь Малый Дом, жилище Первой Жрицы, стал ее домом и никто не мог войти в него без разрешения. Когда Арха была совсем еще маленькой, ей нравилось слушать, как люди почтительно стучат в дверь, и говорить: «Я разрешаю вам войти». Раздражало ее только то, что две Верховные Жрицы, Тар и Кессил, не считали это правило обязательным для себя и входили без стука.

Летели дни, летели похожие один на другой годы. Девочки — ученицы проводили свое время в классах и мастерских. Они не играли ни в какие игры — для игр не было времени. Они изучали священные песни и священные танцы, историю Империи Каргад, ритуалы и таинства богов, которым были посвящены сами: Божественного Короля, правящего в Авабате, или Близнецов — Атваха и Вулаха. Из всех них только Арха занималась обрядами Безымянных и обрядам этим учила ее только Тар, Верховная Жрица Богов-Братьев. Эти занятия отрывали ее от других девочек на час-полтора в день, но все остальное время было посвящено работе. Девочки учились прясть овечью шерсть, ткать из нее холсты, сеять и возделывать всяческие растения, готовить повседневную пищу: чечевицу, кукурузные зерна, грубо измолотые для каши и тонко — для выпечки хлеба, лук, капусту, козий сыр, яблоки и мед.

Единственным развлечением была ловля рыбы в мутной зеленоватой реке, протекавшей в полумиле от Места. Как хорошо было взять с собой яблоко или холодную ячменную лепешку и сидеть весь день, глядя на неторопливую зеленоватую воду и постоянно меняющиеся тени, отбрасываемые облаками на склоны гор. Но стоило только завизжать от удовольствия, когда леска натягивается и ты выбрасываешь на берег бьющуюся серебристую рыбку, как тут же раздавалось похожее на змеиное шипение Меббет:

—Тише, дурочка, чего развопилась!

Меббет, жрица из Храма Божественного Короля, была еще молодой темнокожей женщиной, но жестокой и острой, как кремень. Рыбалка была ее страстью. С ней нужно было поддерживать хорошие отношения и ни в коем случае не шуметь, иначе она никогда не возьмет тебя на рыбалку, и ты никогда не попадешь снова на реку, кроме тех случаев, когда начинали пересыхать в жару источники и нужна была вода. Ужасное занятие — прошагать полмили по палящей жаре вниз по реке, наполнить два ведра на коромысле и как можно быстрее вернуться. Первые сто ярдов были еще ничего, но потом ведра начинали тяжелеть, а коромысло — жечь плечи как раскаленный прут. Солнечный свет молотом бьет по пыльной дороге и каждый шаг дается все труднее. Наконец ты добираешься до прохладной тени огорода на дворе за Большим Домом и с плеском выливаешь ведра в огромный бак... Потом нужно повернуться и проделать всю эту процедуру снова. И снова, и снова...

Внутри стен, окружавших Место,— это было единственное Имя, которое оно носило и в котором нуждалось, потому что оно было самым древним и священным местом во всех Четырех странах Каргадской Империи,— жило около двухсот человек и стояло множество зданий: три храма, Большой и Малый дома, жилища евнухов-стражников, а сразу за стеной, прилепившись к ней — солдатские казармы и хижины рабов, склады, овчарни и загоны для коз. Если глядеть на Место издалека, оно походило на небольшой город, стоящий в кольце опаленных солнцем холмов, на которых росли только шалфей, какие-то сорняки, да пустынные колючки. Даже издалека, с Восточных Равнин казалось, что золоченая крыша храма Богов-Братьев подмигивает на фоне гор, словно чешуйки слюды в толще камня.

Сам храм представлял собой побеленный каменный куб без окон, с низкими крыльцом и дверью. Куда более привлекательно выглядел храм Божественного Короля, стоявший немного пониже, с высоким портиком и двумя рядами толстых белых колонн с раскрашенными капителями. Каждая из них была сделана из целого кедрового ствола, которое везли морем с Гур-Ат-Гура, где еще сохранились леса, а потом тащили на себе рабы по иссушенным пустыням Атуана. Только после того, как идущий с востока путешественник разглядит эти два храма, заметит он, почти на вершине Холма Места, рыжевато-красный, как сама пустыня, самый старый храм Империи Каргад: огромный приземистый Тронный Зал со следами многочисленных ремонтов на стенах.

Окружая всю вершину холма, стояла на его склонах массивная, наполовину обвалившаяся во многих местах каменная стена. Внутри нее торчали из земли несколько черных двадцатифутовых каменных столбов, похожих на грозящие небу пальцы. Заметив их, глаз был уже не в силах оторваться от этого зрелища. Они стояли, полные тайны, и никто не знал, в чем смысл их существования. Их было девять, почти все покосились, и только один стоял прямо, а два совсем упали. Они были покрыты серым налетом, поросли мхом и разноцветными лишайниками, кроме одного, обнаженного и черного, тускло поблескивающего под лучами солнца. На ощупь он был совершенно гладким, в то время как на остальных подо мхом можно было нащупать, а иногда и увидеть таинственную резьбу — знаки, символы. Эти девять каменных столбов и были Гробницами Атуана. Говорили, что они стояли здесь с той поры, когда Архипелаг поднялся с морского дна и появился первый человек. Они были старше Божественного Короля, старше Богов-Братьев, старше самого света. Они были гробницами тех, кто правил миром, когда людей еще не было, гробницами Безымянных, и у той, что служила им, тоже не было Имени.

Не часто приходила она сюда, и кроме нее никто не входил в пространство за Тронным Залом, где они стояли на самой вершине камня, окруженные каменной стеной. Дважды в год в дни полнолуния, ближе к весеннему и осеннему равноденствию, перед Троном приносилась жертва, и она входила из низкой задней двери Тронного Зала с чашей, полной дымящейся козлиной крови. Половину ее выливала она к подножию стоящего прямо монумента, половину — на один из упавших, покрытый ржавыми пятнами прошлых жертвоприношений.

Иногда ранним утром, когда косые солнечные лучи позволяли лучше рассмотреть резьбу на Монументах, Арха приходила сюда и бродила между них, вглядываясь в таинственные символы. Потом она садилась и смотрела на далекие западные горы, на крыши и стены Места, наблюдая за первыми признаками дневной активности вокруг Большого Дома и в казармах, за стадами овец и коз, которых гнали на скудные пастбища у реки. Среди Монументов нечего было делать, и она шла сюда только потому, что ей это было разрешено и давало возможность побыть в одиночестве. Что и говорить, место было жуткое. Даже в самые жаркие дни пустынного лета здесь чувствовалась прохлада. Ветер тихонько свистел между двумя столбами, которые стояли ближе всего и наклонились друг к другу, словно поверяя соседу какую-то тайну.

От Стены Гробниц отходила еще одна, более низкая, каменная стена, делая длинный неправильный полукруг вокруг холма и уходя дальше на север, к реке. Она не столько защищала Место, сколько делила его на две части: на одной стороне — храмы, дома жриц и телохранителей, на другой — казармы стражников и жилища рабов, которые работали на полях и пасли стада. Никто из них не переходил на другую сторону, кроме дней священных праздников, в которых участвовали солдаты, их барабанщики и трубачи. Но внутрь храмов они не допускались никогда, никто из посторонних не имел права входить во внутренние дворы. Когда-то Место посещалось паломниками, королями и вождями Четырех Стран. Первый Божественный Король, например, полтора века назад лично освятил ритуалы поклонения своей персоне в своем собственном храме. Но даже ему не разрешили подойти к Гробницам, даже он вынужден был спать и принимать пищу за окружавшей Место стеной.

По трещинам и выбоинам легко было забираться на стену. Как-то весенним днем Съеденная сидела на ней вместе с другой девочкой, по имени Пенте. Обеим было по двенадцать лет. В это время им нужно было находиться в ткацкой мастерской Большого Дома, среди гигантских станков, опутанных черной шерстью, на которых ткался холст для одеяний жриц. Они выскочили оттуда попить из родника во дворе, а потом Арха сказала:

—Пойдем со мной!— и повела подругу по склону холма вниз, к стене, где их не могли заметить из Большого Дома. Теперь они сидели на ней, в десяти футах от земли, свесив ноги и разглядывая пустынные равнины, уходившие от Места на север и восток.

—Как хотелось бы мне увидеть море!— воскликнула Пенте.

—Зачем?— спросила Арха, жуя сорванную по дороге горькую травинку. Пустыня только что отцвела. Все маленькие цветочки рассыпали легкие облачка семян по ветру. Почва под яблонями в саду покрылась бело-розовым ковром лепестков, а сами деревья стояли зелеными — других деревьев не было на много миль от Места. Все остальное, от горизонта до горизонта было грязно-желтого цвета, только горы слегка отливали голубым из-за цветущего шалфея.

—О, я не знаю зачем... Просто мне хочется увидеть что-нибудь другое, ведь здесь всегда одно и то же. Ничего не меняется.

—Все, что случается в других местах, берет свое начало здесь,— сказала Арха.

—Да, конечно... Но мне хочется посмотреть, как это случается!

Пенте мягкая, какая-то особенно домашняя девочка, улыбнулась. Почесав пятки о нагретые солнцем камни, она продолжила:

—Ты знаешь, что когда я была маленькая, то жила у моря. Наша деревня стояла прямо за дюнами и мы часто играли на пляже. Однажды мы увидели много кораблей, целый флот, они плыли далеко в море. Мы прибежали в деревню, рассказали про это, и все вышли на берег посмотреть. Корабли выглядели как драконы с красными крыльями, а у некоторых и в самом деле были длинные шеи с драконьими головами. Это корабли из Внутренних Стран, не из Каргада, объяснил нам староста. Плыли они с запада. Вся деревня сбежалась посмотреть на них. Я думаю, они боялись, что корабли причалят к берегу. Однако те просто прошли мимо и никто так и не узнал, куда же они направлялись. Возможно, воевать на Карего-Ат. Подумать только, они в самом деле явились из страны волшебников, где кожа у людей цвета грязи и где мигнуть не успеешь, как на тебя наложат заклинание!

—Только не на меня!— яростно воскликнула Арха.— Мне даже смотреть не хочется на них! Все они — нечистые проклятые маги. Как они осмелились подплыть так близко к Священному острову!

—Божественный Король скоро завоюет их всех и превратит в рабов. А море мне и правда хочется снова увидеть. В лужицах после отлива остаются маленькие осьминожки и если крикнуть на них «Ву!», они становятся белыми. Смотри, Манан идет, тебя ищет!

Слуга и телохранитель Архи медленно шел вдоль стены. Иногда он нагибался, срывал росток дикого лука, которого уже накопился у него порядочный пучок, потом выпрямлялся и озирал окрестности маленькими мутными карими глазами. За последнее время он еще больше растолстел и его лысая желтоватая голова блестела на солнышке.

—Спускайся на мужскую половину,— прошептала Арха, и девочки, изогнувшись точно маленькие ящерицы, соскользнули по внешней стороне стены так, что изнутри их не стало видно. Шаги Манана приближались.

—У-у, у-у, нос картошкой!— едва слышно проворковала Арха, словно ветер прошелестел в ветвях яблони.

Шаги стихли.

—Эй, там,— произнес неуверенный голос.— Малышка! Арха!

Тишина.

Манан пошел дальше.

—У-у, нос картошкой!

—У-у, живот картошкой,— в свою очередь прошептала Пенте и застонала, пытаясь сдержать рвущийся наружу смех.

—Кто тут?

Тишина.

—Ну, ладно, ладно,— вздохнул евнух и медленно зашагал дальше. Когда он скрылся за склоном холма, девочки снова взобрались на стену. Пенте вся покраснела от пота и сдерживаемого смеха. Арха была в ярости.

—Глупый старый баран! Нигде от него покоя нет!

Пенте рассудительно ответила:

—Но ведь это его работа: ходить за тобой по пятам и следить.

—За мной следят те, кому я служу! Я радую их и мне незачем радовать своим поведением кого-то еще! Пусть все эти старухи и этот полумужчина оставят меня в покое! Я — Первая Жрица!

Пенте в изумлении уставилась на нее и пробормотала:

—О, я знаю, знаю это, Арха...

—Пусть отстанут от меня, и перестанут говорить все время, что мне делать.

Пенте вздохнула и продолжала сидеть молча, болтая пухлыми ножками и пристально всматриваясь в безбрежную равнину, чье однообразие нарушалось только вздымающимися на горизонте горами. Наконец она сказала:

—Скоро ты сама начнешь приказывать. Через два года нам исполнится четырнадцать и мы перестанем быть детьми. Я пойду в храм Божественного Короля и для меня мало что изменится. А ты... ты станешь настоящей Первой Жрицей. Даже Кессил и Тар должны будут слушаться тебя!

Съеденная ничего не ответила. Рот ее был упрямо сжат, глаза под черными бровями горели упрямством.

—Пора возвращаться,— сказала Пенте.

—Нет.

—Но мастерица может рассказать про нас Тар и, кроме того, наступает время Девяти Молитв.

—Я останусь здесь, и ты тоже оставайся.

—Тебя-то не накажут, достанется мне одной,— спокойно сказала Пенте.

Арха не ответила. Пенте снова вздохнула и осталась. Солнце постепенно погрузилось в туманную дымку, хотя стояло еще довольно высоко. Вдалеке зазвенели овечьи колокольчики, заблеяли ягнята. Пахучий весенний ветер налетел внезапным горячим порывом.

Девять Молитв уже подходили к концу, когда девочки вернулись. Меббет заметила, что они сидели на «мужской стене», и доложила об этом своей начальнице, Кессил, Верховной Жрице Божественного Короля.

У Кессил были массивные ноги, массивное лицо. С невозмутимым лицом и без всякого выражения в голосе она приказала девочкам идти за ней. Они прошли через каменные залы Большого Дома и поднялись на холм, к храму Атваха и Вулаха. Там Кессил поговорила с Верховной Жрицей этого храма, Тар, высокой и сухой, словно нога косули.

Кессил сказала Пенте:

—Снимай хитон!

Она выпорола девочку пучком тростника, который немного резал кожу. Пенте перенесла наказание терпеливо и молча, после чего ее отослали в мастерскую, оставив без ужина сегодня и без еды на следующий день.

—Если тебя еще раз увидят на той стене, наказание будет более суровым,— сказала Кессил.— Ты понимаешь, Пенте?

Голос ее был тих, но не добр.

Пенте ответила: — Да,— и убежала, вздрагивая, когда грубая ткань хитона задевала свежие порезы на спине.

Арха наблюдала за поркой, стоя рядом с Тар, которая по окончании экзекуции сказала ей:

—Нехорошо, когда видят, что ты бегаешь и карабкаешься по стенам с другими девчонками. Ты — Арха!

Арха угрюмо молчала.

—Будет лучше, если ты не станешь выходить из определенных для тебя правил поведения. Ты — Арха!

Девочка быстро посмотрела в глаза сначала одной жрице, потом другой, и во взгляде ее сверкнули такая сильная ненависть и злоба, что это могло испугать любого. Но Тар сделала вид, что это ее не касается. Она наклонилась к девочке и прошептала, словно в подтверждение своих слов:

—Ты — Арха! Ничего не осталось, все съедено!

—Все съедено,— повторила девочка, как повторяла каждый день, все дни своей жизни, начиная с шести лет.

Тар слегка поклонилась ей, то же самое сделала и Кессил, отложив в сторону свой кнут. Девочка не ответила на поклон, но покорно повернулась и ушла.

День закончился ужином из вареной картошки с луком, молча съеденным в узкой мрачной трапезной, вечерними молитвами, наложением священных слов на дверь и коротким ритуалом Невыразимого. Девочки ушли в спальню, чтобы поиграть там перед сном в кости и палочки, пока не погаснет единственный факел, и пошептаться потом в темноте. Арха удалилась в Малый Дом, где спала в одиночестве.

Ночной ветерок был напоен запахами душистых трав. Звезды в черном небе сияли, как незабудки в весенних лугах, как отблески света на поверхности апрельского моря. Но девочка не помнила ни моря, ни весенних лугов. Она не смотрела на небо.

—Эй, малышка!— настиг ее голос у двери.

—Манан,— сказала она безразлично.

Его огромная тень придвинулась ближе, звезды отражались на лысой голове.

—Тебя наказали?

—Меня нельзя наказывать.

—Конечно, нельзя, просто...

—Они не могут наказать меня. Не посмеют.

Грузный Манан стоял, опустив свои большие руки. От него исходил сильнейший запах дикого лука, старый черный хитон его пропах потом и шалфеем и был к тому же порван по кайме и слишком короток для него.

—Они не осмелятся ко мне прикоснуться. Я — Арха,— сказала она напряженным, пронзительным голосом и разразилась слезами.

Большие сильные руки обхватили ее, обняли, погладили по голове.

—Ну, ну, моя пчелка, малышка...— услышала Арха хриплый рокочущий шепот Манана и сильнее прижалась к нему. Слезы скоро иссякли, но девочка не отпускала своего телохранителя, словно не могла стоять без поддержки.

—Бедная малышка,— еще раз прошептал Манан. Он взял девочку на руки, внес ее на крыльцо дома, в котором она жила в одиночестве, и поставил на ноги.

—Все в порядке, малышка?

Арха кивнула, повернулась и вошла в темный дом.
Следующее


Библиотека "Живое слово" Астрология  Агентство ОБС Живопись Имена