Библиотека Живое слово
Классика

«Без риска быть...»
проект Николая Доли



Вы здесь: Живое слово >> Классика >> Виктор Пелевин. Священная книга оборотня >> <Часть VI>


Виктор Пелевин

Священная книга оборотня

Предыдущее

<Часть VI>

После совокупления всякое животное печально,— говорили древние римляне. Кроме лисы, добавила бы я. И кроме женщины. Теперь я это точно знала.

Я не хочу сказать, что женщина животное. Совсем наоборот — мужчина куда ближе к животным во всех проявлениях: издаваемых запахах и звуках, типе телесности и методах борьбы за личное счастье (не говоря уже о том, что именно он полагает для себя счастьем). Но древний римлянин, метафорически описавший свое настроение после акта любви, был, видимо, настолько органичным секс-шовинистом, что просто не принимал женщину во внимание, а это требует от меня восстановить справедливость.

Вообще у этой поговорки может быть как минимум четыре объяснения:

1) римляне не считали женщину даже животным.

2) римляне считали женщину животным, но совокуплялись с ней таким способом, что женщина действительно делалась печальна (например, Светоний рассказывает, что закон запрещал казнить девственниц удавкой, и палач растлевал их перед казнью — как тут не загрустить?).

3) римляне не считали женщину животным, полагая им только мужчину. Вот за такой благородный взгляд на вещи римлянам можно было бы простить многое — кроме, конечно, этой их заморочки с девственницами и удавками.

4) римляне не имели склонности ни к женщине, ни к метафоре, зато питали ее к домашнему скоту и птице, которые не разделяли этого влечения и не умели скрыть своих чувств.

Доля истины могла скрываться в каждом из этих объяснений — всякое, наверно, случалось за несколько имперских веков. Но я была счастливым животным.

Последние полторы тысячи лет у меня был комплекс старой девы — конечно, не по отношению к людям, чье мнение мне совершенно безразлично, а в нашем небольшом лисьем коммьюнити. Мне иногда казалось, что надо мной втихую потешаются. И эти мысли имели под собой основание — все мои сестрички потеряли девственность еще в древние времена, при самых разных обстоятельствах. Самая интересная история произошла с сестрой И — ее посадил на кол вождь кочевников, и она честно изображала агонию трое суток. Только когда кочевники перепились, ей удалось сбежать в степь. Я предполагала, что здесь и крылись корни ее неутолимой ненависти к аристократии, которая вот уже столько веков проявлялась в самых причудливых выходках...

И все же мне было немного грустно. Как говорила в девятнадцатом году моя соратница по панели гимназистка Маша из Николаева, в одну и ту же раку нельзя встать дважды. К своему стыду, я долго не понимала, что это не о позе «раком», а о церковной оправе для святынь: Машенька имела в виду того доброго ангела, который покидает нас при утрате девичества. Но грусть была светлой, и настроение в целом у меня было отличное.

Правда, его омрачало одно подозрение. Мне казалось, со мной проделали то же самое, что я всю жизнь проделывала с другими. Может быть, все было просто внушено мне? Это была чистая паранойя — мы, лисы, не поддаемся гипнозу. Но какое-то смутное беспокойство томило мое сердце.

Я не понимала превращения, которое произошло с Александром. С лисами тоже случается супрафизическая трансформация, о которой я расскажу позже. Но она никогда не заходит так далеко — то, что сделал Александр, было умопомрачительно. В нем жила древняя тайна, которую лисы уже забыли, и я знала, что еще долго буду возвращаться к ней в своих мыслях.

И еще я боялась, что потеря девственности отразится на моей способности наводить морок. У меня не было основания для подобных опасений, но иррациональный страх — самый неотвязный. Я знала, что не успокоюсь, пока не проверю свои силы. Поэтому, когда зазвонил телефон, я сразу решила поехать на вызов.

По манере говорить клиент показался мне застенчивым студентом из провинции, накопившим деньжат на ритуал прощания с детством. Но что-то в его голосе заставило меня проверить высветившийся номер по базе данных, которая была у меня в компьютере. Оказалось, это ближайшее ко мне отделение милиции. Видимо, менты звали на субботник по случаю весны. Я терпеть не могла это мероприятие еще с советских времен, но сегодня решила пойти в логово зверя добровольно — проверять себя так проверять.

Ментов оказалось трое. Душевой в отделении не было, и мне пришлось готовиться к бою в туалете с треснувшим унитазом, живо напомнившим мне одесскую чрезвычайку революционных лет (над таким пускали пулю в голову, чтоб не пачкать кровью пол). Мои страхи, конечно же, оказались безосновательными — все трое милиционеров погрузились в транс, как только я подняла хвост. Можно было идти назад на конно-спортивный комплекс, но мне пришла в голову интересная идея.

С утра я думала о Риме и вспоминала Светония — видно, в этом была причина проснувшейся во мне изобретательности. Я вспомнила рассказ о капрейских оргиях Тиберия: там упоминались так называемые «спинтрии», которые распаляли чувственность стареющего императора, соединяясь у него на глазах по трое. Эта история тревожила мое воображение — даже название «Splinter Cell» (невинная компьютерная игра по Тому Клэнси) я переводила про себя как «секта спинтриев». Сейчас, оказавшись в обществе троих моральных аутсайдеров, я не смогла удержаться от эксперимента. И у меня все получилось! Точнее, правильно сказать — у них. Впрочем, я так и не поняла, что чувственного находил Тиберий в этом грубом зрелище — на мой взгляд, оно больше подходило для иллюстрации первой благородной истины буддизма: жизнь есть дукха, томление и боль. Но я это знала и без триады совокупляющихся милиционеров.

В отделении нашлось четыре тысячи долларов, которые оказались как нельзя более кстати. Кроме того, мне попался учебный фотоальбом уголовных татуировок, который я с интересом пролистала. Направление, в котором эволюционировал этот жанр, вполне соответствовало происходящему с мировой культурой: религиозное сознание возвращало себе утраченные в двадцатом веке позиции. Правда, проявления этого сознания не всегда можно было опознать с первого взгляда. Например, я не сразу поняла, что слова «SWAT SWAT SWAT», выколотые под синим крестом, больше похожим на немецкий военный орден, чем на распятие, были не названием лос-анджелесского спецназа, а фразой «Свят Свят Свят», записанной латиницей.

Самое сильное впечатление на меня произвела спина с диптихом, изображавшим небеса и землю. Небеса располагались между лопатками — там сияло солнце и летали похожие на почтовых голубей ангелы. Земной план напоминал герб Москвы с конным драконоборцем, только вместо копья из длани всадника исходили разноцветные лучи, а дракончиков было множество — мелко-кислотные, кривовато-приплюснутые и по-своему симпатичные, они ползли по обсаженной деревьями аллее. Все вместе называлось «Святой Георгий изгоняет лесбиянок с Тверского бульвара».

Выколотое на пивном животе распятие заинтересовало меня буквами на свитке в верхней части креста: там обычно пишут или «ИНЦИ», или «INRI», что означает «Иисус Назарей, царь иудейский». А на татуировке были буквы «ПСПО». Без комментария под снимком я ни за что не догадалась бы, что это означает «Пацан сказал, пацан ответил». Гностическая фреска эпохи Бориса Гимнаста.

Перевернув несколько страниц с традиционными Сталиными, Гитлерами, змеями, пауками и акулами (под одной была надпись «глубока страна моя родная»), я опять наткнулась на религиозную тему: чью-то спину украшала панорама ада со страдающими грешниками. Особенно впечатляли поедаемый червями Билл Гейтс и пылающий на костре Бен Ладен в легкомысленной белой маечке с эмблемой:

На последнем листе белело дистрофическое плечо с грибом ядерного взрыва, у которого вместо шляпки была найковская загогулина, подписанная словом NUKE — видимо, воспоминания о будущем.

Под стоны и сопение спинтриев все это казалось особенно безотрадным. Куда идет человечество? Кто ведет его? Что случится на земле через полвека? Век? Мое весеннее настроение испортилось, несмотря на хороший улов. Впрочем, совесть была спокойна. Я не считала, что совершаю кражу — я взяла плату за вызов. Менты получили свой секс, я свои деньги. А того, что я дорого стою, я никогда не скрывала.

По дороге домой я раздумывала о татуировках. Я люблю их, но себе почти никогда не делаю. У лис они держатся не больше двадцати лет. Кроме того, они часто расплываются самым причудливым образом. Это связано с несколько иной природой нашей телесности. У меня за весь прошлый век была только одна татуировка — две строчки, которые поэт W.H. Auden навсегда выжег в моем сердце, а одноглазый колач Слава Косой — временно выколол на плече:


I am a sex machine,
And I'm super bad.

 

Снизу была большая синяя слеза, которую клиенты почему-то принимали то за луковицу, то за клизму — можно подумать, обитатели пыльного советского рая и вправду не знали, что такое печаль.

С этой татуировкой была куча проблем — во время борьбы со стилягами меня регулярно тормозили менты и дружинники, которых интересовало, что это за надпись на языке предполагаемого противника. Приходилось отрабатывать гипносубботники покруче сегодняшнего. Словом, отбили у меня охоту ходить в платье без рукавов. До сих пор таких избегаю, хоть татуировка давно сошла, а предполагаемый противник подкрался незаметно и стал, как только осела пыль, предполагаемым союзником.

Придя домой, я включила телевизор и поймала «ВВС World Service». Сначала я посмотрела обзор интернета, который вел похожий на Клинтона диктор, потом начались новости. По энергичному виду ведущего я поняла, что у них хороший улов.

—Сегодня в Лондоне совершено покушение на чеченского эссеиста в изгнании Аслана Удоева. Его пытался взорвать террорист-смертник из шиитской боевой организации. Сам Аслан Удоев отделался легкой контузией, но два его телохранителя погибли на месте.

Камера показала тесный кабинет полицейского чиновника, тщательно отмеряющего слова под черным дулом микрофона:

—Известно, что покушавшийся попытался приблизиться к Аслану Удоеву, кормившему белочек в Сент-Джеймс-парке. Когда охрана Удоева заметила террориста, он привел в действие взрывное устройство...

На экране появился стоящий на газоне корреспондент — ветер ерошил его желтые волосы, а на лице играла полуулыбка, словно отблеск какой-то приятной тайны, в которую он был посвящен вместе со зрителем.

—По другим сведениям, взрывное устройство сработало слишком рано, когда смертник еще не успел приблизиться к цели. Взрыв произошел ровно в полдень по Гринвичу. Однако полиция пока воздерживается от комментариев. Свидетели случившегося сообщили, что перед взрывом смертник прокричал не обычное «Аллаху Акбар», a «Same Shi'ite Different Fight!» [16]. Но здесь есть незначительные расхождения в свидетельских показаниях — возможно, из-за сильного арабского акцента террориста. Ранее сообщалось, что «Same Shi'ite Different Fight» — название шиитской террористической организации, которая провозгласила своей целью открыть второй фронт джихада в Европе. По идеологии эта группа близка к «Армии Махди» радикального клерика Моктады Аль-Садра. [16. Прежний шиит, новая битва.]

Камера опять показала полицейского чиновника, зажатого в крохотном углу. Голос корреспондента спросил:

—Известно, что чеченцы относятся к суннитской ветви ислама. А покушавшийся был шиитом. Можно ли в этой связи говорить, как уже делают в своих комментариях некоторые аналитики о начале давно предсказанных столкновений между шиитами и суннитами?

—Мы избегаем скороспелых суждений о мотивах преступления и его заказчиках,— ответил чиновник.— Расследование только началось. Кроме того, хочу подчеркнуть, что на сегодняшний день нам не известно ничего конкретного о программе и целях террористической группы под названием «Same Shi'ite Different Fight», равно как и о шиитском подполье в Англии.

—Правда ли, что террористу в голову вмонтированы провода?

—Никаких комментариев.

На экране появился Аслан Удоев. Он шел по больничному коридору, недружелюбно косясь в камеру и держась рукой за перебинтованный лоб.

Дальше заговорили о женитьбе какого-то футболиста.

Я выключила телевизор и несколько минут сидела в прострации, пытаясь думать. Думалось трудно — я была в шоке. Мне представилось возможное будущее: спецклиника, операция по зомбированию, вмонтированный в голову командный кабель (я вспомнила проводок телесного цвета в ухе охранника из «Националя»). Ну а потом — задание. Например, с миной на спине под танк — как героическая овчарка военных лет... Нет, сейчас танки уже неактуальны. Скажем, под желтый «Хаммер» на Пятой авеню. Этот вариант был живописнее, но нравился мне не намного больше. Как говорится, same shite different шекспировед...

Уехать? Это можно было сделать — фальшивый загранпаспорт у меня имелся. Но куда? Таиланд? Лондон? Скорей уж Лондон... Я давно собиралась написать письмо И Хули, но все не доходили руки. Теперь появился хороший повод. Я села за компьютер и сосредоточилась, вспоминая все, что хотела за последнее время ей сказать. Потом я начала печатать:

«Здравствуй, рыжик.

Как ты? Все та же озорная улыбка и горы трупов за спиной?:)))) Будь осторожна. Впрочем, ты самая осторожная из нас всех, так что не мне тебя учить.

Недавно я получила письмо от сестрички Е, у которой ты была в гостях. Как я завидую ее небогатой, но чистой и счастливой жизни! Она жалуется, что устает от работы. Это, наверно, блаженная усталость — как у крестьянина после дня работы в поле. От такой усталости заживают душевные раны и забываются скорби — именно за ней гнался по пашне Лев Толстой со своим плугом. В городе устаешь по-другому. Знаешь, есть такие лошади, которые ходят вокруг колодца, качая воду. Мы с тобой, если вдуматься, скотина такого же рода. Разница в том, что колодезная лошадь отгоняет хвостом слепней, которые кормятся на ней, а мы с тобой пользуемся хвостом, чтобы приманить слепней, которые кормят нас. Кроме того, лошадь приносит людям пользу. А мы... Скажем так, люди приносят пользу нам. Но я знаю, ты терпеть не можешь морализаторства.

Е Хули написала, что у тебя новый муж-лорд. Ты хоть ведешь им счет? Вот бы взглянуть хоть одним глазком, пока есть на что :)))) По ее словам, тебя в последнее время всерьез занимает тема сверхоборотня. Да и меня ты расспрашивала про разрушенный храм явно не просто так.

Действительно, в пророчестве о сверхоборотне говорится, что он появится в городе, где будет восстановлен храм, от которого не осталось камня на камне. Но предсказанию около двух тысяч лет, а тогда в ходу были уподобления и аллегории, и все важное высказывалось только иносказательно. Пророчество составлено на языке внутренней алхимии — «город» означает душу, а «разрушенный и восстановленный храм» означает сердце, которое попало под власть зла, а потом вернулось к добру. Пожалуйста, не ищи в этих словах никакого другого смысла.

Решусь сделать одно предположение — только, пожалуйста, не обижайся. Ты уже долго живешь на Западе, и христианская мифологема незаметно дала росток в твоем уме. Подумай сама: ты ждешь, что придет некий сверхоборотень, искупит лисьи грехи и сделает наши души чистыми, как в самом начале времен. Послушай. К нам, оборотням, никогда не придет мессия. Но каждый из нас может изменить себя, выйдя за собственные пределы. В этом и смысл выражения «сверх оборотень» — тот, кто вышел за свои границы, превзошел себя. Сверхоборотень приходит не с Востока и не с Запада, он появляется изнутри. Это и есть искупление. А путь, который ведет к нему, только один. Да, те самые прописи, от которых тебя тошнит:

1) милосердие;

2) непричинение зла слабым этого мира, животным и людям — хотя бы тогда, когда можно этого избежать;

3) самое главное, стремление понять свою природу.

Если сказать совсем коротко, словами Ницше (чуть приспособленными к нашему случаю), то секрет прост — преодолей звериное! В том, что человеческое ты уже преодолела, сомнений у меня нет :)))

Вспомни уроки медитации, которые ты брала у учителя с Желтой Горы. Поверь, за тысячу с лишним лет, которые прошли с тех времен, не придумали ничего лучше. Атомная бомба, одеколон Гуччи, презерватив с ребристой насечкой, новости CNN , полеты на Марс — все эти пестрые чудеса даже не коснулись тех весов, на которых взвешивается суть мира. Поэтому вернись к практике, и всего через сотню-другую лет тебе не нужен будет никакой сверхоборотень. Если я утомила тебя, извини — но я искренне думала о твоем благе, когда писала эти строки.

Теперь о главном. Дела у меня в последние годы идут неважно. Раньше основной заработок давал один финансист-педофил, который был уверен, что ходит под статьей. Школьный ранец, дневник с тройками — ты понимаешь. Он был сентиментален — ждал встречи, трясся при звуке сирены. Противный, да. Зато я ходила на работу только раз в месяц. А потом его разбил паралич, и мне пришлось искать новые варианты. Больше года основной точной у меня была гостиница «Националъ». Но там возникли серьезные сложности, когда один клиент соскочил с хвоста. А теперь проблемы обступили со всех сторон. Не уверена, что ты сможешь понять их — слишком сильна русская специфика. Но они очень-очень серьезные.

Догадываюсь, что тебе не до чужих бед. Но все же хочу попросить твоего совета и, возможно, участия. Не перебраться ли мне в Англию? Я уверена, что уживусь среди англичан — них немало повидала в «Национале», и они кажутся мне вполне приличным народом. Фунты мне дают часто, так что культурного шока со мной не случится. Напиши поскорее, нет ли в Лондоне спокойного места для А Хули ?

Люблю и помню,

твоя А».

Как только я послала письмо, зазвонил мобильный. Номер не определился, и мое сердце екнуло в груди. Я догадалась, кто это, еще до того, как услышала голос в трубке.

—Здравствуй,— сказал Александр.— Ты сказала «три дня», но это слишком долго. Могу я увидеть тебя завтра? Хотя бы на пять минут?

—Можешь,— сказала я прежде, чем успела подумать.

—Тогда я пришлю Михалыча. Он позвонит. Целую.

==========

Дверь лифта открылась, и мы с Михалычем вошли в пентхаус. Александр в своей генеральской форме сидел в кресле и смотрел телевизор. Он повернулся к нам, но заговорил не со мной.

—Что, Михалыч, опять ваши обосрались?— спросил он весело и кивнул на длинную жидкокристаллическую панель, показывавшую сразу два канала — по одной половине экрана бегали белые и красные футболисты, а на другой что-то бубнил в темно-фиолетовую бороду похожий на Карабаса Аслан Удоев с пластырем на лбу.

—Так точно, товарищ генерал-лейтенант,— ответил Михалыч смущенно.— Как есть обосрались всем отделом.

—Не выражайся при девушке.

—Так точно.

—А что случилось?

—Да непонятно. Непредвиденные помехи. Кажется, сигнал точного времени наложился.

—Ну как обычно,— сказал Александр.— Как какая хуйня случается, все на технический отдел валят.

—Так точно, товарищ генерал-лейтенант.

—Не жалко исполнителя?

Михалыч махнул рукой.

—Таких шекспироведов у нас до хрена, товарищ генерал-лейтенант. Шекспиров чего-то не видать.

—Я же тебе ясно сказал, Михалыч,— не ругайся. Михалыч покосился на меня.

—Так точно. Подготовить справку?

—Не надо справку. Не мое это дело, пусть те, кто затевал, расхлебывают. Я бумаг не люблю. На бумаге оно всегда хорошо выходит, а в жизни,— Александр кивнул на экран,— сам видишь.

—Так точно, товарищ генерал-лейтенант.

—Можешь идти.

Дождавшись, пока за Михалычем закроется дверь, Александр встал из кресла и подошел ко мне. Я догадалась, что он не хотел проявлять чувств при подчиненном, но все равно притворилась обиженной и, когда он коснулся рукой моего плеча, отстранилась.

—Мог бы сначала со мной поздороваться. А потом уже с этим хреном про футбол трепаться. И вообще, выключи телевизор!

На экране уже не было Удоева — вместо него там появился продвинутый молодой человек с са-мокатом-трайком. Он задорно закричал:

—Сегодня зажигаем вместе с молодежной командой «Мальборо»!

И тут же погас.

—Извини,— сказал Александр, кидая пульт обратно на журнальный столик.— Здравствуй.

—И потом, что у тебя за язык. Как у пьяного слесаря.

—У меня?— спросил он и показал мне язык.— У пьяного слесаря такой?

Я улыбнулась. Несколько секунд мы молча глядели друг на друга.

—Как ты себя чувствуешь?— спросил он.

—Уже лучше, спасибо.

—А что у тебя за корзинка в руках?

—Это я тебе принесла,— сказала я застенчиво.

—Ну-ка дай...

Взяв корзинку из моих рук, он разорвал упаковку.

—Пирожки?— спросил он, с недоумением поднимая на меня глаза.— Почему пирожки? Зачем?

Я отвела взгляд.

Его лицо медленно прояснилось.

—Подожди... А я думаю, почему на тебе этот красный капюшон? А-ха-ха-ха!

Залившись счастливым смехом, он обхватил меня руками и усадил рядом с собой на диван. Это движение получилось у него очень естественным, и я не успела оттолкнуть его, хотя собиралась немного поломаться. Впрочем, не уверена, что мне сильно хотелось.

—Это как в анекдоте,— сказал он.— Про Красную Шапочку и волка. Красная Шапочка спрашивает: а зачем тебе, волк, такие большие глаза? Волк говорит: затем, чтобы лучше тебя видеть. Красная Шапочка спрашивает: а зачем тебе, волк, такие большие уши? Чтоб лучше тебя слышать, отвечает волк. А зачем тебе, спрашивает Красная Шапочка, такой большой хвост? Это не хвост, сказал волк и густо покраснел...

—Фу.

—Не смешно?

Я пожала плечами.

—Неправдоподобно. Чтобы волк покраснел. У него же вся морда шерстью заросла. Если он даже покраснеет, как это увидишь?

Александр задумался.

—Вообще да,— согласился он.— Но это же анекдот.

—Хорошо, ты хоть из анекдотов знаешь, кто такая Красная Шапочка,— сказала я.— А то я думала, ты намека не поймешь.

—Что ж я, по-твоему, совсем невежа?— спросил он.

—Невежа — это человек, который невежливо себя ведет. А малообразованный человек, не читающий книг, — это невежда. Ты что имеешь в виду?

Он покраснел — как в своем анекдоте.

—Если я вел себя невежливо, я уже извинился. А насчет того, что я книг не читаю, ты ошибаешься. Каждый день читаю.

И он кивнул на журнальный столик, где лежал детектив в мягкой обложке. Название было «Оборотни в погонах».

—Интересная книга?— спросила я.

—Да так. Не очень.

—А чего ты ее читаешь?

—Понять хочется, почему название такое. Мы все наезды проверяем.

—Кто «мы»?

—Неважно,— сказал он.— К литературе это отношения не имеет.

—Детективы тоже не имеют к ней отношения,— сказала я.

—Ты их не любишь?

Я отрицательно помотала головой.

—Почему?

—А их скучно читать. С первой страницы знаешь, кто убил и почему.

—Да? Если я тебе первую страницу этих «Оборотней» прочту, скажешь мне, кто убил?

—Я и так скажу. Автор, за деньги.

—Хм... Вообще-то да. А что тогда литература?

—Ну, например, Марсель Пруст. Или Джеймс Джойс.

—Джойс?— спросил он, придвигаясь ближе.— Который «Улисса» написал? Я пробовал читать. Скучно. Я, если честно, вообще не понимаю, зачем такие книги нужны.

—То есть как?

—Да его же не читает никто, «Улисса». Три человека прочли и потом всю жизнь с этого живут — статьи пишут, на конференции ездят. А больше никто и не осилил.

—Ну, знаешь ли,— сказала я, сбрасывая «Оборотней» на пол.— Ценность книги определяется не тем, сколько человек ее прочтет. Гениальность «Джоконды» не зависит от того, сколько посетителей пройдет мимо нее за год. У величайших книг мало читателей, потому что их чтение требует усилия. Но именно из этого усилия и рождается эстетический эффект. Литературный фаст-фуд никогда не подарит тебе ничего подобного.

Он обнял меня за плечи.

—Я тебя один раз уже просил, говори проще.

—Совсем просто могу сказать так. Чтение — это общение, а круг нашего общения и делает нас тем, чем мы являемся. Вот представь себе, что ты по жизни шофер-дальнобойщик. Книги, которые ты читаешь,— как попутчики, которых ты берешь в кабину. Будешь возить культурных и глубоких людей — наберешься от них ума. Будешь возить дураков — сам станешь дураком. Пробавляться детективчиками — это... Это как подвозить малограмотную проститутку минета ради.

—А кого надо подвозить?— спросил он, запуская руку мне под маечку.

—Надо читать серьезные, глубокие книги, не боясь затратить на это усилие и время.

Его ладонь замерла на моем животе.

—Ага,— сказал он.— Значит, если я шофер-дальнобойщик, мне надо посадить к себе в кабину лысого лауреата шнобелевской премии, чтобы он меня две недели в жопу ебал, пока я от встречных машин уворачиваюсь? Правильно я понимаю?

—Ну, знаешь. Так можно все опошлить,— сказала я и замолчала.

Надо же, сама привела в качестве примера дальнобойный минет, за который чуть не сгубила бедного Павла Ивановича. А глупее моего презрительного отзыва о проститутках вообще нельзя было ничего придумать — ведь Александр знал, чем я занимаюсь. Оставалось надеяться, что это сойдет за смирение. Судя по его ответу, так и получилось.

У нас, лис, есть один серьезный недостаток. Если нам говорят что-нибудь запоминающееся, мы почти всегда повторяем это в разговоре с другими, не важно, глупые это слова или умные. К сожалению, наш ум — такой же симулятор, как кожаный мешок-хуеуловитель у нас под хвостом. Это не настоящий «орган мысли» — оно нам ни к чему. Мыслят пускай люди во время своего героического слалома из известного места в могилу. Лисий ум — просто теннисная ракетка, позволяющая сколь угодно долго отбивать мячик разговора на любую тему. Мы возвращаем людям взятые у них напрокат суждения — отражая их под другим углом, подкручивая, пуская свечой вверх.

Скромно замечу, что моя симуляция почти всегда выходит лучше оригинала. Если продолжить теннисную аналогию, я качественно поднимаю любой трудный мяч. Правда, у людей в головах все мячи трудные. Непонятно здесь вот что — кто эти мячи подает? Кто-то из людей? Или подающего надо искать совсем в другом месте, которое и не место вовсе?

Надо подождать, пока у меня состоится разговор на эту тему с каким-нибудь умным человеком. Тогда посмотрим, куда я загоню мяч. Вот так, кстати, я узнаю истину уже больше тысячи лет.

Пока я додумывала эту мысль, он успел снять с меня маечку. Я не сопротивлялась, только страдальчески подняла кончики бровей, как маленькая балеринка, которую по дороге в филармонию уже не в первый раз насилует большой рыжий эсэсовец. Что делать, товарищи, оккупация...

Правда, сегодня балеринка подготовилась к встрече. На мне было белье — кружевные белые трусики, в которых я ножницами вырезала дырку для хвоста, и три одинаковых кружевных бюстгальтера-бикини нулевого размера. Двум нижним нечего было поддерживать, но они чуть впивались в тело и сами создавали себе небольшое содержимое. Я, конечно, не планировала подстроиться под волчьи запросы. Это была постмодернистская ирония по поводу происходящего, вариация на тему Зверя, о котором он столько говорил во время нашей прошлой встречи.

Я не знала, понравится ли ему моя шутка, и немного волновалась. Она ему понравилась. Причем настолько, что с ним началась трансформация.

Теперь я была не так испугана и рассмотрела происходящее лучше. Сначала наружу выпрыгнул серый лохматый хвост. Выглядело это довольно сексуально — как будто распрямилась пружина, которую он больше не мог удерживать внутри своего позвоночника. Затем его тело выгнулось, а хвост и голова дернулись друг к другу, словно концы лука, стянутые невидимой тетивой. А потом он оброс шерстью.

Слово «оброс» здесь не вполне подходит. Скорее его китель и брюки рассыпались в шерсть — как если бы погоны и лампасы были нарисованы гуашью на слипшейся мокрой шкуре, которая вдруг высохла и расслоилась на волоски.

Одновременно с этим он каким-то очень естественным образом надулся и вырос. В природе таких больших волков не бывает, он скорее походил на медведя, которому удалось похудеть. Но его тело было настоящим, физическим и плотным — я ощутила его вес, когда он оперся лапой на мою руку: она глубоко ушла в диван.

—Раздавишь, волчина,— пискнула я, и он убрал лапу.

Его, видимо, возбуждало ощущение собственной силы и моей слабости. Склонив надо мной свою чудовищную пасть (его дыхание было горячим, но свежим, как у младенца), он по очереди перекусил все три моих бюстгальтера, оттягивая их жуткими волосатыми пальцами.

У меня каждый раз сердце обливалось кровью, так близко щелкали его зубы. Они были острыми как бритвы — непонятно, зачем он держал на столе этот обрезатель сигар в виде Моники Левински. Впрочем, он, наверно, курил сигары в человеческой фазе.

Проделав то же самое с моими трусиками, он отпрянул назад и зарычал, как будто собирался разорвать меня на клочки. Затем упал передо мной на колени и, словно адский органист, опустил свои огромные лапы на хрупкие клавиши моих ключиц... Конец, подумала я.

Но он избегал причинять мне боль. На мой взгляд, он мог бы вести себя чуть агрессивнее — я была к этому готова. Но так тоже было ничего. Я имею в виду, я заранее настраивалась на боль и страдание и была готова вытерпеть большее. А испытание оказалось не таким мучительным, как я ожидала.

Но все-таки для порядка я стонала время от времени:

—Ой, больно! Да не долби ты так, волчина чертов. Нежно, плавно... Вот так.

==========

Письмо от И Хули было длинным.

«Здравствуй, рыженькая.

Так приятно видеть, что ты совсем не изменилась и все еще пытаешься вывести на путь истинный мою заблудшую душу.

Ты пишешь, над тобой сгущаются тучи. Ты это серьезно? Тучи, насколько я помню, сгущаются над тобой уже лет семьсот; опыт показывает, что в большинстве случаев тебе просто надо начать думать о чем-нибудь другом. Может, и на этот раз все не так страшно ?

Ты серьезно хочешь приехать в Англию? Ты думаешь, тебе здесь будет лучше?

Пойми, Запад — это просто большой shopping mall. Co стороны он выглядит сказочно. Но надо было жить в Восточном блоке, чтобы его витрина могла хоть на миг показаться реальностью. В этом, мне кажется, и был главный смысл вашего существования — помнишь песню «Мы рождены, чтоб сказку сделать былью»? На самом деле, здесь у тебя может быть три роли — покупателя, продавца и товара на прилавке. Быть продавцом — пошло, покупателем — скучно (и все равно придется подрабатывать продавцом), а товаром — противно. Любая попытка быть чем-то другим означает на деле то самое «не быть», с которым рыночные силы быстро знакомят любого Гамлета. Все остальное просто спектакль.

Знаешь, в чем тайный ужас здешней жизни? Когда ты покупаешь себе кофточку, или машину, или что-то еще, у тебя в уме присутствует навеянный рекламой образ того места, куда ты пойдешь в этой кофточке или поедешь на этой машине. Но такого места нет нигде, кроме как в рекламном клипе, и эту черную дыру в реальности оплакивают все серьезные философы Запада. Сквозь радость шоппинга просвечивает невыносимое понимание того, что весь наш мир — огромный лыжный магазин, стоящий посреди Сахары: покупать нужно не только лыжи, но и имитатор снега. Ты ведь понимаешь метафору?

Кроме того, есть и специфическая трудность для нас, лис. С каждым годом все труднее сохранять identity и ощущать себя проституткой, с такой скоростью здесь проституируется все вокруг. Если ты слышишь доверительный голос старого друга, можешь быть уверена, что он советует тебе купить два флакона шампуня от перхоти, чтобы бесплатно получить третий. Помню одно словечко, которое ты постоянно норовила ввернуть в разговор к месту и нет — «уроборос». Кажется, так называется змея, кусающая свой хвост. Когда у такой змеи и голова и хвост существуют только как спецэффект в рекламном клипе, не так уж радостно, что тело живое и жирное. То есть, может, это и радостно, но эту радость некому испытать.

Ваш мир скоро будет похож: на наш (во всяком случае, для тех, кого оставят обслуживать перекачку нефти), но пока в нем еще остались теневые зоны, где царствует спасительная двусмысленность. Именно там душа вроде твоей может обрести если не счастье, то хотя бы равновесие. Если эти зоны двусмысленности за тебя создают другие, наслаждайся ими, пока они есть. Мир не всегда будет таким. Это я поучаю тебя в ответ на твои нотации.

Теперь об английских мужчинах. Не суди о них по коротким встречам в «Национале». Здесь они совсем другие. Помнишь Юань Мэя, за которого сестричка Е вышла замуж в 1739 году? Ты наверняка его не забыла — ученый из Академии Ханлинь, который изучал маньчжурский язык и собирал истории о нечисти... Он, кстати, знал, кто на самом деле сестричка Е. Потому он на ней и женился. Его книга (она называлась «О чем не говорил Конфуций») наполовину состоит из ее рассказов, но есть в ней и любопытные этнографические зарисовки, В те времена Англию называли «Страна Красноволосых». Вот что Юань Мэй написал об англичанах — привожу отрывок целиком:

«407. ЖИТЕЛИ СТРАНЫ КРАСНОВОЛОСЫХ ПЛЮЮТ В ПЕВИЧЕК

Жители страны Красноволосых часто распутничают с певичками. Когда устраивают пирушки, то приглашают певичек, раздевают их, усевшись вокруг, и плюют им в тайное место. Большей близости им не надо. Кончив плевать, отпускают их, щедро наградив. Это называется «деньги из общего котла».

Этот рассказ, который может показаться исторически недостоверным, удивительно точно отражает ту операцию, которую проделывает с открывшейся ему женской душой английский аристократ (к счастью, здешняя система привилегированного образования еще в ранней юности превращает большинство из них в гомосексуалистов). Раньше я часто думала, наблюдая за англичанами: что, интересно, скрыто за этой непробиваемой, веками ковавшейся броней лицемерия? А потом поняла — именно вот это простое действие. Больше там ничего нет, и в таком минимализме — залог прочности здешнего мироустройства.

Поверь, приехав в Лондон, ты будешь чувствовать себя плевательницей, одиноко бродящей среди харкающих в душу снайперов, для которых женское равноправие означает лишь одно — возможность сэкономить на «деньгах из общего котла».

Что касается сверхоборотня... Ты знаешь, мне кажется, ты слишком увязла в интроспекции. Подумай, если бы все самое важное заключалось в нас самих, зачем был бы нужен внешний мир? Или ты считаешь, что он уже ничем не способен тебя удивить и достаточно просто сидеть у стены на пыльном коврике для медитации, отталкивая набегающие мысли, как пловец мертвых медуз? А вдруг среди них окажется золотая рыбка? Мне кажется, рано ставить крест на этом мире — может оказаться, что ты тем самым ставишь его на себе. Знаешь, что мне вчера сказал мой муженек? «Сверхоборотень придет, и ты увидишь его так же ясно, как видишь сейчас меня». Даже если бы я в душе соглашалась с тобой, разве я посмела бы спорить с главой дома Крикетов? :-=))) Но давай, моя милая, обсудим все при встрече. Через неделю мы с Брайаном будем в Москве — не выключай мобильный!

Люблю и помню,

твоя И».

Дочитав письмо, я покачала головой. Скоро кому-то придется плохо. Знак .:-=), похожий на ухмылку военного преступника Гитлера, был принятой у И Хули черной меткой — он означал, что у нее на уме мрачные и жестокие замыслы. Впрочем, чего еще ждать от самой безжалостной лисы из всей нашей семейки? Она такая во всем, подумала я. Просишь о помощи, а она советует тебе думать о чем-нибудь другом. Тучи, мол, тебе только мерещатся...

Хотя, может быть, она права? Ведь дела обстояли совсем не так плохо, как я предполагала еще вчера. Меня переполняло желание рассказать кому-нибудь о своем вынужденном романе. Но кому? Можно было, конечно, выложить все таксисту, а потом заставить его позабыть услышанное. Только опасно так шалить на дороге. Нет, надо дождаться И Хули, думала я. Она уж точно выслушает меня с интересом. Кроме того, она столько веков издевалась над моей девственностью, что будет приятно утереть ей нос. Несмотря на всю ее изощренность, таких любовничков у нее никогда не было, если не считать одного беса-якши в шестнадцатом веке. Но даже он в сравнении с Александром казался жалок...

Тут я пришла в себя — письмо сестрицы напомнило мне о самом главном.

Уже давно я знала: момент, когда тебя переполняют житейские восторги или печали — лучшее время для практики. Выключив компьютер, я расстелила на полу гимнастический коврик из пенистого пластика. Потрясающая вещь для медитатора, жаль, таких не было в древности. Затем я поставила на него подушку, набитую гречневой шелухой, и села на нее в лотос, свесив хвостик на пол.

Духовная практика лис включает в себя «созерцание ума» и «созерцание сердца». Сегодня я решила начать медитацию с созерцания сердца. Сердце не играет в этой технике никакой роли, кроме метафорической. Условности перевода: китайский иероглиф «синь» имеет много разных значений, и точнее, наверное, было бы название «созерцание сокровенной сути». А с практической точки зрения правильнее всего назвать эту технику «дерганье хвоста».

Если дернуть за хвост собаку или кошку, они чувствуют боль, это знает каждый ребенок. Но если сильно дернуть за хвост лису, происходит нечто недоступное пониманию даже самой умной бесхвостой обезьяны. Лиса в ту же секунду чувствует всю тяжесть своих лихих дел. Это связано с тем, что именно с помощью хвоста она их совершает. А поскольку у любой лисы, кроме совсем уж полных неудачниц, лихих дел за спиной навалом, результатом оказывается чудовищный удар совести, который сопровождается устрашающими видениями и ошеломляющими прозрениями, от которых не хочется жить дальше. В остальное время совесть нас не тревожит.

Все здесь зависит от силы рывка и его неожиданности. Например, когда нам случается зацепиться хвостом за куст во время куриной охоты (я расскажу о ней позже), мы тоже чувствуем легкие угрызения совести. Но во время бега соответствующие мышцы у нас напряжены, поэтому эффект не так ярко выражен. А суть практики «созерцание сердца» заключается как раз в том, чтобы сильно дернуть себя за хвост в тот момент, когда все хвостовые мышцы максимально расслаблены.

Не все здесь так просто, как звучит. На самом деле «созерцание сердца» нельзя отделить от «созерцания ума», потому что для правильного выполнения этой техники надо расслоить сознание на три независимых потока:

1) первый поток сознания — это ум, вспоминающий все свои темные дела с незапамятных времен.

2) второй поток сознания — это ум, который спонтанно и неожиданно заставляет лису дернуть себя за хвост.

3) третий поток сознания — это ум, отрешенно наблюдающий за первыми двумя потоками и за самим собой.

Третий поток сознания и есть, если совсем приблизительно, суть техники «созерцание ума». Все эти практики — предварительные, их нужно делать тысячу лет перед тем, как перейти к главной, которая называется «хвост пустоты», или «безыскусность». Это тайная практика, с которой полной ясности нет даже у тех лис, которые, подобно мне, давно завершили тысячелетний подготовительный цикл.

Итак, я села в лотос, положив левую руку на колено, а правую на хвост. Сосредоточившись, я стала вспоминать свое прошлое — те его слои, которые обыкновенно скрыты от меня потоком повседневных мыслей. И вдруг, совершенно неожиданно, моя правая рука совершила рывок. Я ощутила боль в основании позвоночника. Но эта боль была ничем по сравнению с потоком раскаяния, ужаса и стыда за содеянное, который захлестнул меня с такой силой, что на моих глазах выступили слезы.

Лица людей, которые не пережили нашей встречи, понеслись передо мной, как желтые листья перед окном во время осенней бури. Они возникали на секунду из небытия, но этой секунды хватало, чтобы каждая пара глаз могла бросить на меня взгляд, полный недоумения и боли. Я глядела на них, вспоминала прошлое, и слезы двумя ручьями текли по моим щекам, а раскаяние разрывало сердце.

И в то же самое время я безмятежно осознавала, что происходящее — просто игра отражений, рябь мыслей, которую гонят привычные сквозняки ума, и, когда эта рябь разгладится, станет видно, что не существует ни сквозняков, ни отражений, ни самого ума — а только этот ясный, вечный, всепроникающий взор, перед которым нет ничего настоящего.

Вот так я практикую уже около двенадцати веков.

==========

С самого начала между мной и Александром установился молчаливый уговор не приставать друг к другу с расспросами. Мне не следовало интересоваться тем, о чем он не смог бы говорить из-за своих подписок о неразглашении и прочей гэбэшной мути. А он не задавал лишних вопросов, потому что мои ответы могли поставить его в двусмысленное положение — вдруг, к примеру, я оказалась бы китайской шпионкой... Так вполне можно было представить дело — у меня ведь даже не было внутреннего паспорта, а только фальшивый заграничный.

Это положение не очень меня устраивало: мне многое хотелось про него выяснить. Видимо, его тоже разбирало любопытство. Но мы узнавали друг друга постепенно, на ощупь — информация поступала гомеопатическими дозами.

Мне нравилось целовать его в щеки до того, как он превращался в зверя (я никак не решалась поцеловать его в губы, и это было странно, учитывая степень нашей близости). Впрочем, ласки длились недолго — от нескольких прикосновений начиналась трансформация, а дальше целоваться становилось невозможно.

Столько веков поцелуй был для меня просто элементом внушения, а теперь я целовала сама, пускай и по-детски... В этом было что-то похожее на сон. Его лицо часто скрывала марлевая маска, и мне приходилось сдвигать ее в сторону. Однажды я не выдержала, дернула съехавшую маску за тесемку и сказала:

—Может, ты не будешь ее надевать, когда мы с тобой общаемся? Ты что, Майкл Джексон?

—Это из-за запаха,— сказал он.— Здесь специальный состав, который не пропускает запах.

—А чем здесь пахнет?— удивилась я.

Мы сидели у раскрытой двери на крышу (он избегал выходить из своего зеркального скворечника, опасаясь то ли снайперов, то ли съемки, то ли карающей молнии с неба). Запахов, если не считать еле заметного бензинового чада с улицы, я не ощущала.

—Здесь пахнет всем на свете,— сказал он, наморщившись.

—То есть?— удивилась я.

Он посмотрел на мою белую кофточку и глубоко вдохнул через нос.

—Вот эта кофта,— сказал он.— До тебя ее носила женщина средних лет, которая пользовалась самодельным одеколоном из египетского лотосового экстракта...

Я понюхала свою кофточку. Она ничем не пахла.

—Серьезно?— спросила я.— Я ее купила в «секонд-хэнд», вышивка понравилась.

Он еще раз потянул в себя воздух.

—Кроме того, она разводила экстракт поддельной водкой. Сивухи много.

—Что ты говоришь такое?— растерялась я.— Хочется снять эту кофту и выкинуть... А что ты еще чувствуешь?

Он повернулся к раздвинутой двери.

—Ужасно пахнет бензином. От него просто голова раскалывается. Еще пахнет асфальтом, резиной, табачным дымом... Еще туалетом, человеческим потом, пивом, выпечкой, кофе, поп-корном, пылью, краской, лаком для ногтей, пончиками, газетной бумагой... Я могу долго перечислять.

—А разве эти запахи не смешиваются? Он отрицательно покачал головой.

—Скорей они обволакивают друг друга и вложены один в другой. Как письмо в конверте, которое лежит в кармане пальто, которое висит в шкафу, и так далее. Самое ужасное, узнаешь много такого, о чем совершенно не хотелось знать. Например, тебе дают бумагу на подпись, а ты чувствуешь, что вчера на ней лежал бутерброд с несвежей колбасой. Мало того, вдобавок еще и пот от руки, которая подала тебе эту бумагу, пахнет так, что ясно — в бумаге неправда... И так далее.

—А почему это с тобой?

—Обычное волчье обоняние. У меня оно часто сохраняется в человеческой фазе. Тяжело. Правда, спасает от многих вредных привычек.

—Например?

—Например, я не могу гашиш курить. А особенно кокаин нюхать.

—Почему?

—Потому что я по первой же дорожке могу сказать, сколько часов курьер вез его в жопе, пока добирался из Коломбо в Баку. Да чего там, я даже знаю, кто и сколько раз его в эту...

—Не надо,— перебила я,— не продолжай. Я уже поняла.

—И главное, не знаешь, когда навалится. Это непредсказуемо, как мигрень.

—Бедный,— вздохнула я.— Какое наказание.

—Ну не совсем наказание,— сказал он.— Кое-что мне очень даже нравится. Например, мне нравится, как пахнешь ты.

Я смутилась. Телу лисы действительно свойствен еле заметный ароматный запах, но люди обыкновенно принимают его за духи.

—А чем я пахну?

—Даже не знаю... Горами, лунным светом. Весной. Цветами. Обманом. Но это не коварный обман, скорее насмешка. Мне ужасно нравится, как ты пахнешь. Я, кажется, мог всю жизнь вдыхать этот запах и все время находить в нем что-то новое.

—Вот и славно,— сказала я.— Мне было очень неловко, когда ты заговорил про мою кофту. Больше я никогда ничего не буду покупать в «секонд-хэнд».

—Ничего страшного,— сказал он.— Но я буду признателен, если ты ее снимешь.

—Такой сильный запах?

—Нет. Совсем слабый. Просто без кофты ты мне больше нравишься.

Подумав, я сняла кофту через голову.

—Сегодня ты без лифчиков,— засмеялся он.

—Да,— сказала я.— Я читала, когда девушка идет к своему молодому человеку, с которым у нее что-то должно произойти... Ну, если она готова к тому, что это произойдет... То она его не надевает. Своего рода этикет.

—Где ты такое читала?— спросил он.

—В «Cosmopolitan». Слушай, я давно хотела спросить. Ничего, что у меня маленькая грудь?

—Мне очень даже нравится,— сказал он.— Хочется долго-долго ее целовать.

Мне показалось, что он говорит с усилием, словно у него сводит челюсти зевотой. Так обычно бывало перед самой трансформацией. Несмотря на его обнадеживающее заявление насчет «долго-долго целовать», до этого доходило редко. Впрочем, его горячий волчий язык... Но не буду переходить границы приличий, читатель ведь и сам все понимает.

Не успел он снять с меня трусики, как все и случилось: сексуальное возбуждение включило таинственный механизм его метаморфозы. Прошло меньше минуты, и передо мной стоял жуткий и прекрасный зверь, в котором особенно поражал воображение инструмент любви. Мне каждый раз не верилось, что мой мешочек-симулякр действительно способен поглотить этот молот ведьм.

Превращаясь в волка, Александр терял способность разговаривать. Но он понимал все, что слышал,— хотя, конечно, у меня не было гарантии, что его волчье понимание тождественно человеческому. Остававшихся у него коммуникативных способностей не хватало на передачу сложных движений души, но он мог ответить утвердительно или отрицательно. «Да» означал глухой короткий рык:

—Р-р-р!

А «нет» он передавал звуком, похожим на нечто среднее между воем и зевком:

—У-у-у!

Меня немного смешило это «у-у-у» — примерно так же скулит в жару собака, запертая хозяевами на балконе. Но я не стала говорить ему о своем наблюдении.

Его руки делались похожи не на волчьи лапы, а скорее на фантастические конечности кинематографического марсианина. Я не могла поверить, что эти клешни способны на нежное прикосновение, хотя знала это по опыту.

Поэтому, когда он положил их на кожу моего живота, мне, как всегда, стало не по себе.

—Чего ты хочешь, серенький?— спросила я.— Мне лечь на бок?

—У-У-У!

—На животик?

—У-у-у!

—Встать на коленки?

—Р-р-р!

—Хорошо, только осторожно. Ладно?

—Р-р-рррррр-р!

Я была не до конца уверена, что это последнее «ррр» означало «да», а не просто «ррр», но тем не менее сделала то, что он просил. И тут же пожалела; он взял меня лапой за хвост.

—Эй,— сказала я,— отпусти, волчище!

—У-у-у!

—Правда, отпусти,— повторила я жалобно.

—У-у-у!

И тут произошло то, чего я боялась больше всего,— он потянул меня за хвост. Не сильно, но достаточно ощутимо для того, чтобы мне вдруг вспомнился сикх из «Националя». А когда он дернул меня за хвост чуть резче, мне стало так стыдно за свою роль в судьбе этого человека, что я всхлипнула.

Александр не дергал меня за хвост специально. Он просто держал его, причем довольно нежно. Но удары его бедер толкали мое тело вперед, и результат был таким же, как если бы он пытался выдрать хвост у меня из спины. Я напрягла все мышцы, но моих сил не хватало. С каждым рывком мою душу заливали волны непереносимого стыда. Но самым ужасным было то, что стыд не просто жег мое сердце, а смешивался в одно целое с удовольствием, которое я получала от происходящего.

Это было нечто невообразимое — поистине по ту сторону добра и зла. Только теперь я поняла, в каких роковых безднах блуждал Де Сад, всегда казавшийся мне смешным и напыщенным. Нет, он вовсе не был нелеп — просто он не мог найти верных слов, чтобы передать природу своего кошмара. И я знала, почему — таких слов в человеческом языке не было.

—Прекрати,— прошептала я сквозь слезы.

—У-у-у!

Но в душе я не знала, чего я хочу — чтобы он прекратил или чтобы продолжил.

—Перестань,— повторила я, задыхаясь,— пожалуйста!

—У-у-у!

—Ты хочешь меня убить?

—Р-р-р!

Я больше не могла сдерживаться и зарыдала. Но это были слезы наслаждения, чудовищного, стыдного — и слишком захватывающего, чтобы от него можно было отказаться добровольно. Вскоре я потеряла представление о происходящем — возможно, и сознание тоже. Следующим, что я помню, был склонившийся надо мной Александр, уже в человеческой ипостаси. Он выглядел растерянным.

—Я сделал тебе больно? Я кивнула.

—Извини...

—Обещай мне одну вещь,— прошептала я.— Обещай, что ты больше никогда не будешь дергать меня за хвост. Никогда, слышишь?

—Слово офицера,— сказал он и положил ладонь на орденскую планку.— Тебе было плохо?

—Мне было стыдно,— прошептала я.— Ты знаешь, я в жизни сделала много такого, о чем мне не хочется вспоминать. Я причинила много зла людям...

Его лицо вдруг стало серьезным.

—Не надо,— сказал он.— Прошу тебя, не надо. Не сейчас.

==========

Следующее


Библиотека "Живое слово" Астрология  Агентство ОБС Живопись Имена