|
|||||||||||
|
Вы здесь: Живое слово >> Классика >> Х. Мураками. Хроники Заводной Птицы >> 21. История Мускатного Ореха. |
Харуки МуракамиХроники Заводной птицы. Книга 3. Птицелов. |
| Предыдущее |
21. История Мускатного Ореха.
Мускатный Орех рассказывала мне о своей жизни несколько месяцев. История получилась длинная, с множеством сюжетных ответвлений. Поэтому я излагаю здесь ее упрощенную (впрочем, не такую уж короткую) версию, хотя, по правде сказать, у меня нет уверенности, что мне в полной мере удалось передать суть ее рассказа. Во всяком случае, она должна содержать изложение главных событий в ее жизни.
===========
При бегстве из Маньчжурии в Японию Мускатный Орех Акасака и ее мать из всего имущества увезли только драгоценности, которые на них были. Из Сасэбо они перебрались в Иокогаму, в отчий дом матери. Ее семья давно занималась торговлей, главным образом — с Тайванем, и до войны пользовалась большим влиянием, но за долгие военные годы лишилась большинства партнеров. Управлявший бизнесом глава семьи умер от сердечного приступа, его второй сын, главный помощник в делах, погиб во время воздушного налета перед самым окончанием войны. Руководство семейным бизнесом принял старший сын, который ради этого бросил учительствовать, но коммерция была не в его характере, и наладить дело ему не удалось. У семьи еще оставался большой дом и участок земли, но жить там нахлебниками после войны, когда всего не хватало, было не очень приятно. Мать с дочерью все время старались держаться как можно незаметнее — ели меньше других, раньше всех вставали по утрам, брали на себя больше работы по дому. Девочкой Мускатный Орех носила только обноски. Все — от перчаток и чулок до нижнего белья — доставалось ей от двоюродных сестер. Рисовать приходилось огрызками карандашей, брошенными другими детьми. Просыпаться по утрам было настоящей мукой — грудь сжимало от одной мысли, что начинается новый день. «Только бы жить вдвоем, никого не стесняя, пусть в бедности!» Но мать не могла найти в себе сил покинуть этот дом.
—Прежде она была очень энергичной и жизнерадостной, — вспоминала Мускатный Орех, — но после возвращения из Маньчжурии от нее осталась одна тень. Все жизненные силы ушли куда-то. — Мать так и не смогла больше распрямиться и только и делала, что допекала дочь рассказами о том, как замечательно они жили раньше. Так что Мускатному Ореху приходилось самой заботиться о будущем.
Нельзя сказать, что она не любила учиться. Однако школьные предметы ее мало интересовали. «Какой толк забивать голову историческими датами, правилами английской грамматики или разными формулами. Вряд ли они когда-нибудь мне пригодятся», — думала она, мечтая научиться чему-нибудь стоящему и поскорее стать самостоятельной. С беззаботными одноклассницами, находившими в школьной жизни удовольствие, близости у нее не было.
Единственное, чем она тогда интересовалась по-настоящему, — это мода. Все ее мысли с утра до вечера были заняты фасонами одежды. Жизнь лишила ее возможности наряжаться, поэтому оставалось лишь снова и снова рассматривать неведомо где раздобытые журналы мод и, подражая им, вычерчивать в тетрадках похожие силуэты или заполнять страницы фасонами собственного изобретения. Мускатный Орех сама не понимала, почему наряды так притягивают ее. Скорее всего потому, что, когда их семья жила в Маньчжурии, она вечно копалась в маминых платьях. Тогда ее мать была настоящей щеголихой. Шкафы с трудом вмещали бесчисленные платья и кимоно, и как только появлялась возможность, девочка доставала их, чтобы рассмотреть и потрогать. Однако при отъезде большую часть одежды пришлось бросить, а то, что, уезжая, они запихали в рюкзаки, потом обменяли на еду. Доставая очередную вещь для продажи, мать всякий раз разворачивала ее и вздыхала.
—Я выдумывала новые фасоны. Это было для меня потайной дверцей в другой мир, — рассказывала Мускатный Орех. — Я открывала ее, и передо мной открывался мир, который принадлежал только мне, мне одной. Царство воображения. Фантазии позволяли уйти от реальности. Чем яснее вырисовывалась в голове картина, которую мне хотелось вообразить, тем дальше я отдалялась от того, что меня окружало. Больше всего я радовалось тому, что это не стоило ничего — ни единого гроша. Полный восторг! Я выдумывала великолепные наряды, переносила их из головы на бумагу. Это было не просто бегство от реальности, не просто погружение в мечты. Я не могла жить без этого. Все равно что дышать — так же естественно. Мне казалось, что такое происходит со всеми, с одними — больше, с другими — меньше, но, осознав, что это не так: не у каждого это получается, даже если очень захотеть, — я думала; «Я не такая, как другие, поэтому и жизнь моя должна быть не такой, как у других».
Она бросила школу и поступила на курсы кройки и шитья. Чтобы платить за них, уговорила мать продать кое-что из оставшихся украшений. Денег хватило на два года. За это время девушка научилась шить, кроить и моделировать одежду. По окончании курсов сняла квартиру и стала жить одна. Подрабатывала шитьем и вязанием, по вечерам — официанткой в кафе, пока не устроилась в школу профессиональных модельеров, после которой, как она и хотела, ее взяли в фирму, занимавшуюся пошивом модной женской одежды, в отдел, где создавались новые модели.
Талант у нее был, без всяких сомнений, причем весьма оригинальный. Мускатный Орех не просто великолепно передавала на бумаге стиль, она думала и смотрела на окружающий мир по-своему, не так, как другие люди. В голове ее возникала совершенно четкая картина: «Вот что я хочу сделать». В этих образах не было ничего чужого, заимствованного, они целиком рождались в ней, органично складывались сами собой. Она могла отследить любую, самую мелкую деталь возникшего образа от начала до конца так же, как идущий на нерест против течения большой реки лосось добирается до истока. Работала не покладая рук, времени на сон почти не оставалось, но ей это нравилось, и она мечтала только о том, чтобы поскорее заняться самостоятельной работой. Развлечения ее не интересовали, да она и не знала, что это такое.
Довольно скоро руководство фирмы признало ее труд, заинтересовалось плавными и экстравагантными линиями ее силуэтов. Через несколько лет она возглавила небольшой отдел, где все предоставили на ее усмотрение. Такой карьеры в этой фирме не делал никто.
С каждым годом успехи становились все внушительнее. Талант и энергию Мускатного Ореха оценили не только в ее фирме — на нее стали обращать внимание в кругах, связанных с высокой модой. Закрытый мир моды, проникнуть в который дано не каждому, в каком-то смысле устроен справедливо — в нем правит конкуренция. Способности модельера определяет одно — сколько заказов на свои модели он получает. А это выражается в конкретных цифрах, по которым легко понять, кто выиграл, а кто проиграл. Мускатный Орех ни с кем не соперничала, однако ее успехов не мог отрицать никто.
Почти до тридцати лет она работала с полной отдачей, познакомившись за эти годы с множеством людей. У нее было несколько романов, скоротечных и несерьезных. Ее не очень тянуло к людям, голову заполняли идеи и образы, и модели одежды вызывали у нее более живые чувства, чем сами люди.
Но в 27 лет на новогоднем вечере, куда собрался весь бомонд мира моды, ее познакомили со странным на вид человеком. Правильные черты лица, но дико всклокоченные волосы, острый, как каменный топор, подбородок и такой же нос. Его облик больше подошел бы какому-нибудь фанатичному проповеднику, нежели кутюрье. Он был на год моложе Мускатного Ореха — тонкий, как проволока, с глубокими, бездонными глазами, которые так грозно косились на окружающих, будто имели цель испортить им настроение. Однако Мускатный Орех увидела в них свое отражение. В то время она была растущим, еще мало известным модельером, и раньше они никогда не встречались. Впрочем, кое-что о нем ей приходилось слышать. Говорили о его редкостном таланте, но в то же время за ним закрепилась репутация человека высокомерного, своенравного, готового в любой момент завязать ссору, человека, которого мало кто любил.
—Мы были с ним похожи. И он, и я родились на материке. Его, как и меня, после войны вывезли морем в Японию, только из Кореи, почти без всего. Его отец служил в армии, и их семья испытала в послевоенные годы настоящую нужду. Мать умерла от тифа, когда он был совсем маленьким, и потому, верно, у него появился такой интерес к женской одежде. Человек несомненно талантливый, он совершенно не умел устраиваться в жизни. Даже с людьми говорить было ему в тягость. Создавал наряды для женщин, но в их присутствии моментально краснел и превращался в грубияна. Короче говоря, мы с ним напоминали отбившихся от стада животных.
Через год, в 1963 году, они поженились, а еще через год (в Токио тогда проходили Олимпийские игры), весной, родился ребенок. Корица. «Неужели Корица — его настоящее имя?» Как только он появился на свет, Мускатный Орех вызвала мать, чтобы та ухаживала за мальчиком. У нее самой не было времени смотреть за малышом, все съедала работа, продолжавшаяся с утра до позднего вечера. Так что Корицу растила главным образом бабушка.
===========
Мускатный Орех не знала, любила ли она по-настоящему мужа как мужчину. Объективно оценить этого она не могла. О муже можно было сказать то же самое. Они встретились случайно, на волне общей страсти к моде, но, несмотря на это, первые десять лет, прожитые вместе, оказались плодотворными для обоих. Сразу после свадьбы супруги ушли из фирм, где работали, и открыли собственное ателье. Помещалось оно в районе Аояма, в стороне от главного проспекта, в тесноватой комнатке окнами на запад, в небольшом здании в несколько этажей. Из-за плохой вентиляции и отсутствия кондиционера летом в ателье стояла страшная духота, даже карандаш в руках не держался, выскальзывал из мокрых от пота пальцев. Не все, конечно, получалось гладко — особенно поначалу. И Мускатный Орех, и ее муж были почти начисто лишены деловой сметки, их легко обманывали непорядочные партнеры; из-за незнания законов, по которым жил мир моды, его обычаев, заказы уходили к другим, они делали невероятные элементарные ошибки и никак не могли встать на ноги. Долги росли, и однажды дело дошло до того, что супруги всерьез стали подумывать о том, чтобы пуститься в бега. Все переменилось, когда Мускатный Орех по чистой случайности встретила одного способного менеджера, оценившего их талант и поклявшегося им в верности. После этого дела пошли так хорошо, что все одолевавшие их прежде проблемы рассеялись, как дурной сон. Выручка удваивалась с каждым годом, и к 1970 году фирма, начатая почти с нуля, добилась поразительного успеха — такого, какой и не снился самонадеянным, но не знавшим жизни супругам. Они взяли новых работников, переехали в большое здание на главном проспекте, открыли свои магазины на Гиндзе, Аояме, в Синдзюку. Фирма заработала себе имя, о ней часто писали журналисты, ее марка стала очень популярна.
===========
Фирма росла, менялся и характер работы, которой они занимались. Создание новых моделей одежды — процесс, конечно, творческий, но в то же время, в отличие от работы скульптора или писателя, это еще и бизнес, с которым связаны интересы многих людей. В деле этом нельзя запереться и творить, что захочешь. Кому-то нужно выходить на люди, представлять окружающим «лицо» фирмы. Потребность в этом растет, становится все больше по мере увеличения оборота. Кто-то должен мелькать на приемах и показах мод, говорить речи, вести светские беседы, давать интервью. Мускатный Орех совсем не хотела брать на себя такую роль, поэтому представительские функции легли на мужа. Он ничуть не уступал жене в неумении налаживать контакты и поначалу очень мучился. Совсем не умея говорить в присутствии незнакомых людей, муж возвращался домой после таких мероприятий выжатый как лимон. Но через полгода он вдруг заметил, что выходить на люди — уже не такая мука, как раньше. С красноречием проблемы оставались по-прежнему, но если прежде, в молодости, его резкая косноязычная манера разговаривать отталкивала людей, то теперь, похоже, их что-то в ней привлекало. Его грубоватые, отрывистые ответы (во всем была виновата природная застенчивость) воспринимались не как отчужденность и заносчивость, а как проявление очаровательного артистического темперамента. Мужу Мускатного Ореха даже стала нравиться та роль, которую приходилось играть, и как-то незаметно он сделался фигурой культовой.
—Тебе, наверное, приходилось слышать его имя, — говорила Мускатный Орех. — Хотя, сказать по правде, на две трети разработкой моделей занималась я. У мужа было много смелых, оригинальных идей с коммерческой начинкой, даже чересчур много, и моя работа заключалась в том, чтобы развивать их, придавать им форму. Хотя фирма наша росла, модельеров со стороны мы не брали. Помощников становилось все больше, но главная работа все равно ложилась на наши плечи. Мы хотели только одного — делать то, что нам нравится, не думая, для какого класса предназначена наша одежда. Не изучали рынок, не высчитывали себестоимость, не проводили совещаний — ничего этого у нас не было. Задумав какую-нибудь вещь, сразу принимались за нее, брали самое лучшее, что могли отыскать, и работали, работали, работали, не жалея времени. То, что другим удавалось одним махом, мы делали вдвое дольше. У них уходило три метра ткани, у нас — четыре. Мы дотошно проверяли каждую вещь, выходившую из наших рук, выпуская в продажу только то, что нам нравилось. Что не продавалось — выбрасывали. Никаких распродаж. Стоили наши вещи, конечно, дорого. Коллеги-конкуренты считали нас чудаками, думали, что у нас ничего не получится, но одежда, которую мы делали, стала одним из символов того времени, как картины Питера Макса и Вудсток, Твигги и фильм «Беспечный ездок». Какое удовольствие мы получали от работы! Могли позволить себе все, что угодно, — что и в голову никому не придет, — и от клиентов отбою не было. За спиной словно выросли большие крылья, и можно лететь куда захочешь.
===========
Дела шли как по маслу, а они постепенно начали отдаляться друг от друга. Даже за работой рядом с мужем Мускатный Орех подчас не могла избавиться от ощущения, что сердцем он где-то далеко-далеко. Пропал прежний голодный блеск в его глазах, перестал прорываться наружу бешеный темперамент, хотя раньше, придись ему что-то не по вкусу, он запросто мог запустить любым попавшимся под руку предметом в первого встречного. Теперь он часто сидел с отсутствующим видом, глядя куда-то вдаль, погруженный в свои мысли. Они почти перестали разговаривать, обращаясь друг к другу только на работе. Все чаще муж не ночевал дома. Мускатный Орех догадывалась, что у него появились другие женщины, но не особенно переживала. С любовницами мужа она смирилась, ведь у них уже давно не было физической близости (главным образом из-за того, что она сама потеряла интерес к сексу).
===========
Мужа убили в конце 1975 года. Тогда ей было сорок, а Корице только исполнилось одиннадцать. Искромсанное тело нашли в номере отеля на Акасаке. Труп в 11 часов утра обнаружила горничная, открывшая дверь своим ключом, чтобы убраться в номере. Ванная была буквально залита кровью, в теле почти ни капли не осталось. Сердце, желудок, печень, почки, поджелудочная железа исчезли без следа. Похоже, убийца вырезал внутренние органы, сложил их в пластиковый пакет или еще во что-нибудь и унес с собой. Отделенную от туловища голову поставил на крышку унитаза, повернув к двери лицом, на котором нож не оставил живого места. Преступник, видимо, сначала отрезал и изуродовал голову, а потом принялся за внутренности.
Чтобы извлечь из человека органы, нужны особо острые инструменты и специальная сноровка. Добираясь до них, убийца вырезал пилой несколько ребер, не пожалев времени на эту кровавую операцию. Никто не понимал, зачем ему это понадобилось.
Гостиничный портье вспомнил, что муж Мускатного Ореха зарегистрировался накануне около десяти вечера. С ним была женщина. Им дали номер на двенадцатом этаже. Из-за предновогодней горячки портье заметил только, что женщина, лет тридцати на вид, была красива, одета в красный плащ, невысока ростом, в руках держала только маленькую сумочку. На кровати обнаружили следы бурной ночи. Волоски и пятна спермы на простыне принадлежали мужу Мускатного Ореха. В номере нашли уйму отпечатков пальцев — их оказалось слишком много для того, чтобы начать серьезное расследование. В миниатюрном кожаном чемоданчике убитого лежала смена белья, туалетные принадлежности, папка с деловыми бумагами и какой-то журнал. Сто тысяч иен и кредитные карточки в бумажнике никто не тронул, зато пропала записная книжка, которая должна была быть при нем. Следов борьбы в номере не обнаружили.
Полиция проверила всех его знакомых, но женщины с приметами, описанными портье, среди них не оказалось. В ходе следствия всплыли имена нескольких женщин, но у всех было алиби, а оснований ненавидеть его или ревновать — никаких. Конечно, кое-кто из их круга — модельеров и дизайнеров — его не любил (такие люди имелись, все-таки мир, в котором они вращались, не отличался добротой и сердечностью), но не настолько, чтобы решиться отправить его на тот свет. Да и особой сноровкой, необходимой для того, чтобы извлечь из человека шесть важнейших органов, они не обладали.
Убили знаменитого модельера, об этом случае много писали в газетах и журналах, разразился изрядный скандал, но полиция, не желая привлекать лишнего внимания к столь экзотическому убийству, под каким-то техническим предлогом утаила информацию о том, что убийца унес с собой органы своей жертвы. Поговаривали, что и отель, где все произошло, — очень известный — приложил к этому руку, опасаясь широкой огласки и ущерба для своей репутации. В итоге объявили лишь о том, что муж Мускатного Ореха скончался от ран, нанесенных холодным оружием в одном из номеров отеля. Какое-то время после этого ходили слухи, что «здесь что-то не так», но на этом все кончилось. Несмотря на тщательное расследование, проведенное полицией, преступника так и не нашли, не удалось установить и мотивы убийства.
—А номер, где оно совершилось, наверное, опечатан до сих пор, — сказала Мускатный Орех.
===========
На следующий год после убийства мужа, весной, Мускатный Орех продала их фирму одному крупному дому моделей. Продала все — магазины, весь товар, торговую марку. Когда адвокат, который вел переговоры о продаже, принес ей документы, она без слов поставила на них печать, едва взглянув на сумму контракта.
Расставшись с фирмой, она обнаружила, что ее страстное увлечение модой растаяло без следа. Бурный поток желания творить, в чем раньше она видела смысл жизни, высох как-то разом — весь, до последней капли. Редко-редко, откликаясь на чью-нибудь просьбу, она бралась за дизайнерскую работу и выполняла ее первоклассно, но радости от этого не испытывала. Работа напоминала безвкусную жвачку. Мускатному Ореху казалось, что они добрались и до нее, вынули все ее внутренности. Для тех, кто знал ее прежнюю энергию и оригинальный изобретательный талант, она была своего рода легендой. Заказы от таких людей шли непрерывно, однако Мускатный Орех почти всем отказывала. Исключение составляли случаи, когда отказаться было невозможно. По совету налогового бухгалтера деньги от продажи фирмы она вложила в акции и недвижимость, и ее состояние в годы экономического бума росло как на дрожжах.
Вскоре после продажи фирмы от сердечного приступа умерла мать Мускатного Ореха. Жарким августовским днем поливала тротуар у входа в дом, и вдруг ей стало плохо. Она прилегла, во сне сильно храпела — и не проснулась. Мускатный Орех и Корица остались вдвоем. После этого она год с лишним просидела дома, почти не выходя на улицу. День за днем проводила на диване, глядя в сад, словно хотела вернуть тишину и спокойствие, которых так не хватало в жизни. Она почти не ела, спала по десять часов в день. А Корица, который, будь у него все нормально, уже должен был ходить в средние классы, занимался вместо матери домашними делами, а в перерывах играл сонаты Моцарта и Гайдна, учил сразу несколько языков.
Этот тихий, похожий на пустое место год миновал, и Мускатный Орех вдруг совершенно случайно обнаружила, что обладает некими исключительными способностями — необыкновенным даром, о котором она и не подозревала. «Неужели это пришло вместо моей страстной тяги к моде, испарившейся без остатка?» — гадала она. Как бы то ни было, неожиданно обретенный дар стал ее новой профессией, хотя она к этому вовсе не стремилась.
===========
Первой была жена директора крупного универмага, женщина умная, энергичная, бывшая в молодости оперной певицей. Она поняла, что Мускатный Орех талантлива, еще до того, как та стала известным модельером, и внимательно наблюдала за ее карьерой. Если бы не поддержка этой женщины, их фирма, вполне возможно, прогорела бы в самом начале. Поэтому Мускатный Орех взялась выбрать фасон и подогнать по фигуре наряды к свадьбе ее дочери, что, впрочем, не составило большого труда.
Мускатный Орех и мать невесты сидели и болтали, дожидаясь, когда девушка явится на примерку, как вдруг женщина ни с того ни с сего схватилась руками за голову, зашаталась и сползла на пол. Испугавшись, Мускатный Орех подхватила ее и принялась массировать правый висок. Она делала это бессознательно, чисто рефлекторно, но с первым же прикосновением ладонь ощутила под собой нечто. Чувство было такое, точно ощупываешь незнакомый предмет, лежащий в матерчатой сумке.
Не зная, что делать дальше, Мускатный Орех закрыла глаза и постаралась думать о чем-то другом. В памяти возник зоопарк в Синьцзине. Выходной день, ни одного посетителя, только она одна — дочь главного ветврача пускали там повсюду. Это было самое счастливое время в жизни, когда ее защищали, любили, утешали. Первое, что пришло в голову. Безлюдный зоопарк. Вспомнились запахи, ослепительно яркий свет, форма проплывавших в небе облаков. Она идет одна, от одной клетки к другой. Осень. Небо высокое-высокое, маньчжурские птицы собираются в стаи, перелетают с дерева на дерево. Таков был мир ее детства, мир, во многом потерянный навсегда. Неизвестно, сколько прошло времени, пока, наконец, женщина не поднялась и не начала извиняться перед Мускатным Орехом. Она еще не полностью пришла в себя, но страшная, раскалывавшая голову боль, похоже, отступила. Через несколько дней Мускатный Орех получила от нее за работу куда больше, чем могла ожидать.
Спустя примерно месяц после того случая раздался звонок от жены хозяина универмага. Она пригласила ее на ленч, а потом к себе домой, где обратилась с просьбой:
—Не могли бы вы, как в прошлый раз, прикоснуться к моему лицу. Мне хочется кое-что проверить.
Причин для отказа не было. Мускатный Орех согласилась и, сев рядом, приложила ладонь к виску женщины и тут же почувствовала то самое нечто, с которым столкнулась в прошлый раз. Сосредоточившись, она попыталась точнее определить его форму, и нечто тут же начало извиваться, превращаясь во что-то иное, отличное от того, чем оно только что было. Оно живое! Ее охватила легкая паника. Мускатный Орех зажмурилась и стала думать о зоопарке в Синьцзине. Это нетрудно. Надо было просто вспомнить, что она раньше рассказывала Корице. Сознание покинуло телесную оболочку и вошло в нее обратно, поблуждав между воспоминаниями и историей, которую Мускатный Орех рассказывала сыну. Все встало на свои места, женщина взяла ее за руку и принялась благодарить. Мускатный Орех не стала ничего спрашивать, женщина — объяснять. Как и в первый раз, новоявленная целительница чувствовала легкую усталость, лоб покрылся испариной. «Спасибо, что пришли», — сказала женщина при расставании и попыталась всунуть ей в руку конверт с деньгами, однако Мускатный Орех вежливо, но твердо отказалась его взять.
—Ведь это же не работа, тем более что в прошлый раз вы слишком много заплатили, — сказала она.
Женщина настаивать не стала.
Прошло несколько недель, и первая клиентка познакомила Мускатного Ореха с еще одной женщиной — лет сорока пяти, небольшого роста, с колючими, глубоко посаженными глазами. Одета она была очень дорого, но украшений, кроме серебряного обручального кольца, не носила. Весь ее облик говорил: не простой человек. Жена хозяина универмага заранее предупредила:
—Она хочет, чтобы вы повторили то, что сделали для меня. Не отказывайтесь. И ничего не говорите, когда получите гонорар. Просто возьмите — и все. В дальнейшем она нам очень пригодится.
Мускатный Орех уединилась с посетительницей в дальней комнате и, как она это делала, прижала ладонь к ее виску. В этот раз ощущение было совсем другим, не таким, как от жены владельца универмага, — нечто оказалось сильнее и проворнее. Закрыв глаза и сдерживая дыхание, Мускатный Орех пыталась усмирить его, успокоить. Для этого потребовалось сосредоточить всю волю, оживить всплывавшие в голове картины. Забираясь в самые тесные закоулки своих воспоминаний, она боролась с неведомой силой, излучая волны поднимавшегося из глубин памяти тепла.
—Так незаметно это стало моей работой, — говорила Мускатный Орех. Понятно, что ее подхватил и понес какой-то мощный поток. Корица, когда вырос, стал помогать матери.
| Следующее
|