Ричард Бах

Вы здесь: Живое слово >> Классика >> Р. Бах. Мост через вечность >> Девятнадцать

Девятнадцать

Утром я проснулся навстречу солнечному свету просеянному и позолоченному водопадом ее волос на наших подушках. Я проснулся навстречу ее улыбке.

—Доброе утро, вуки,— ее слова прозвучали так близко и тепло, что я их едва уловил.

—Ты хорошо спал?

—М-м!— сказал я.— Еще как! Да. Да, спасибо, я отлично выспался! Может, вчера вечером мне приснился этот райский сон, что ты собиралась подвезти меня в отель? Я не мог удержаться и поцеловал тебя, а потом... какой прекрасный сон!

Единственный раз, единственный благословенный раз в жизни женщина, лежавшая рядом со мной в постели, не была здесь чужой. Единственный раз в моей жизни, место этой женщины, так же как и мое, было именно там, где она находилась.

Я коснулся ее лица.

—Еще минута и ты растаешь в воздухе, правда? Или зазвенит будильник или телефон, и ты спросишь меня, хорошо ли я спал. Не звони пока, пожалуйста. Пусть мой сон продлится еще немного.

—Дзинь...— пропела она тоненьким голоском. Откинув простыни, она поднесла невидимую трубку к уху. Ее освещенные солнцем улыбка, обнаженные плечи и грудь разбудили меня окончательно.

—Дзинь, ... Алло, Ричард? Как тебе спалось сегодня ночью? А?

В то же мгновение она преобразилась в невинную обольстительницу, чистую и добродетельную,— блестящий ум в теле сексуальной богини. Я даже зажмурился от этой сокровенной близости, которую она создавала каждым движением, словом, мимолетным блеском глаз.

Жить с актрисой! Я и не представлял, сколько непохожих друг на друга Лесли могут уживаться в ней одной, в стольких еще осязаемых и узнаваемых образах может она появиться на своей сцене, внезапно выхваченная лучами прожекторов.

Ты... такая... восхитительная!— я запинался на каждом слове.— Почему ты мне не сказала, что ты так... прекрасна?

Телефон в ее руке испарился, и наивная простушка повернулась, ко мне с лукавой улыбкой.— Тебя же это никогда не интересовало.

—Можешь удивляться, но лучше тебе привыкнуть к этому, потому что я словесных дел мастер и время от времени не могу удержаться, чтобы не выпалить что-нибудь поэтическое. Это у меня в крови, и я просто не могу иначе: По-моему, ты просто потрясающая!

Она кивнула медленно, серьезно.— Вот это очень хорошо, словесных дел мастер. Спасибо. По-моему, ты тоже потрясающий.— В ту же секунду какая-то озорная мысль пришла ей в голову.— А теперь, для практики, давай-ка скажем то же самое, но без слов.

Я подумал: «Мне сейчас умирать от счастья, или немного погодя?»

Оказалось, что лучше немного погодя. Я плыл на грани смерти от радости, почти, но не совсем без слов.

Я не мог бы придумать более совершенной женщины для себя, думал я, настоящая, живая, скрывающаяся в знакомой уже много лет мисс Лесли Парриш под маской моего делового партнера, моего лучшего друга. Только этот обрывок изумления и всплыл на поверхность сознания и тут же был бесследно смыт ее образом в солнечном свете.

Свет и прикосновение, мягкие тени и шепот, и это утро, переходящее в день, переходящее в вечер, и вновь найденный путь навстречу друг другу после целой жизни, прожитой порознь. Овсянка на ужин. И, наконец, мы снова были в состоянии разговаривать словами.

Сколько слов и сколько времени надо, чтобы сказать: Кто ты? Сколько времени, чтобы сказать Почему? Больше, чем было у нас до трех часов ночи, до нового восхода. Декорации времени исчезли. Светло было за стенами ее дома или нет, дождь ли шел, или было сухо, часы показывают десять, а мы не знаем утра или вечера в какой день какой недели это могло происходить. Для нас было утро, когда мы просыпались и видели звезды над безмолвной темнотой города; в полночные часы мы держали друг друга в объятиях, и нам снились часы пик в разгар дня в Лос-Анджелесе.

Родство душ невозможно,— это я усвоил за годы, с тех пор, как повернул Флита в сторону делания денег и построил свою империю за высокой стеной. Невозможно для людей, бегущих одновременно в десятке различных направлений с десятком различных скоростей, для прожигателей жизни. Неужели я ошибался?

Однажды около полуночи, хотя для нас это было утро, я вернулся в ее спальню, держа в одной руке поднос с нарезанными яблоками, сыром и крекерами.

—О!— сказала она, садясь в постели, мигая сонными глазами и приглаживая волосы, так что они лишь слегка спутанными прядями падали на ее голые плечи.— Ах ты мой хороший! Заботливый — фантастика!

—Я мог бы быть еще заботливее, но у тебя на кухне нет ни пахты, ни картошки, чтобы приготовить картофельную запеканку.(*)

—Картофельная запеканка!— изумилась она.— Когда я была маленькой, моя мама готовила такую запеканку. Я думала, что, кроме меня, никто в мире этого уже не помнит. А ты умеешь ее готовить?

—Рецепт надежно хранится в этом выдающемся уме, по наследству от бабушки Бах. Ты единственная, от кого я услышал это слово за последние пятнадцать лет! Нам надо бы составить список всего того, что у нас...

Я взбил несколько подушек и устроился так, чтобы хорошо ее видеть. Боже, думал я, как же я люблю эту со красоту!

Она заметила, как я смотрю на ее тело, и на какой-то момент села в постели выпрямившись и наблюдая, как у меня перехватило дыхание. Потом она натянула простыню до подбородка.

—Ты ответил бы на мое объявление?— спросила она неожиданно робко.

—Да. А какое?

—В разделе «требуется».— Она положила прозрачный ломтик сыра на половинку крекера.— Ты знаешь, что в нем к говорится?

—Расскажи мне.— Мой собственный крекер трещал пол весом ломтя сыра, но я счел его достаточно прочным.

«Требуется: стопроцентный мужчина. Должен быть, умным, обладать творческими способностями и чувством юмора, должен быть способным на глубокое чувство и радость. Хочу разделять с ним музыку, природу, мирную, спокойную, радостную жизнь. Не должен курить, пить, употреблять наркотики. Должен любить знания и постоянно расширять свой кругозор. Красивый, высокий, стройный с крепкими руками, чуткий, нежный, любящий. Страстный и сексуальный, насколько возможно».

—Вот так объявление! Да! Я отвечаю!

—Я еще не закончила,— сказала она.

«Должен быть эмоционально уравновешенным, честным и порядочным, а также положительной конструктивной личностью; высокодуховной натурой, но не принадлежать к какой-либо организованной религии. Должен любить кошек.»

—Да это же я, точь-в-точь! Я даже люблю твоего кота, хотя и подозреваю, что не пользуюсь его взаимностью.

—Дай ему время,— сказала она,— Какое-то время он будет немного ревновать.

—А, вот ты и проговорилась.

—В чем?— спросила она, позволив упасть простыне, наклонившись вперед и поправляя подушки.

Результатом этого простого действия, этого ее наклона, было то, что меня словно швырнули изо льда в огонь. Пока она была неподвижна, я мог устоять перед ее притягательностью. Стоило ей пошевельнуться, и свету ее мягких округлостей и изгибов измениться, все слова у меня в голове смешивались в счастливую беспорядочную кучу.

—Хм...?— сказал я, глядя на нее.

—Ты животное,— сказала она.— Так, в чем я проговорилась?

—Пожалуйста, если ты будешь сидеть спокойно, мы прекрасно сможем поговорить. Но должен тебе сказать, что если ты не оденешься, то это небольшое перемещение подушек совершенно выбьет меня из колеи.

Я тут же пожалел о сказанном. Она потянула простыню, чтобы прикрыть грудь и, придерживая ее руками, строго посмотрела на меня поверх своего крекера.

—А, ну да,— сказал я.— Сказав, что твой кот будет ревновать какое-то время, ты тем самым проговорилась, что, по-твоему, я вполне соответствую требованиям твоего объявления.

—А я и хотела проговориться,— сказала она.— И я рада, что ты это понял.

—А ты не боишься, что если я буду это знать, то смогу использовать это против тебя?

Она подняла бровь, позволив простыне опуститься на дюйм.

—Ты разве бы смог сделать это?

Огромным усилием воли я дотянулся до нее и поднял повыше белое полотно.

—Я замечу, что она подает, мэм, и в интересах спокойного разговора с тобой еще хотя бы минуту, я подумал, что мне следует позаботиться о том, чтобы она не опускалась слишком низко.

—Очень мило с твоей стороны.

—Ты веришь,— спросил я ее,— в ангелов-хранителей?

—Чтобы защищать, оберегать и направлять нас? Иногда верю.

—Тогда скажи мне, зачем ангелу-хранителю заботиться о наших любовных делах? Зачем им направлять наши любовные связи?

—Это просто,— сказала она.— Для ангела-хранителя любовь важное, чем что бы то ни было. Для них наша любовная сторона жизни важнее всех других сторон! О чем же ангелам еще заботиться?

Конечно,— подумал я,— она права!

—А как по-твоему, не может ли быть так,— сказал я,— что ангелы-хранители принимают друг для друга человеческий облик, чтобы раз в несколько человеческих жизней стать любовниками?

Задумавшись, она откусила кусочек крекера.— Да.— И чуть позже: — А ангел-хранитель ответил бы на мое объявление?

—Да. Наверняка. Любой ангел-хранитель ответил бы на это объявление, если бы знал, что дала его именно ты.

—Мне такой как раз и нужен,— сказала она, и чуть погодя,— А у тебя есть объявление? Я кивнул и сам себе удивился.

—Да, я его годами писал:

«Требуется: стопроцентный ангел-хранителе, женского рода я человеческом образе. Независимая, любительница приключений, с незаурядным умом. Предпочтительно умение творчески реагировать на многие формы общения. Должна владеть лошадиной латынью.»

—ЭТО все?

—Нет.— сказал я.

«Обращаться только ангелу с чудесными глазами, сногсшибательной фигурой и длинными золотистыми волосами. Требуется выдающееся любопытство, неуемная жажда знаний. Предпочтительны профессиональные навыки в сферах творчества и бизнеса, опыт работы на руководящих должностях. Бесстрашная, готовая на риск. Со временем гарантируется счастье».

Она внимательно слушала.

—Вот эта часть про сногсшибательную фигуру и длинные золотистые волосы,— не слишком ли это приземлено для ангела?

—А почему бы ангелу-хранителю не иметь сногсшибательную фигуру и длинные волосы? Разве станет она из-за этого не такой ангельской, менее совершенной для своего смертного подопечного и не такой способной в своей работе?

—В самом деле, почему ангелы-хранители не могут быть такими?— думал я, жалея, что со мной нет блокнота.— Почему бы не быть целой планете, населенной ангелами, освещающими жизни друг друга тайнами и приключениями? Почему хотя бы немногим из них не находить друг друга время от времени?

—Значит, мы принимаем такой телесный образ, какой наш смертный подопечный сочтет для себя наиболее очаровательным?— спросила она.— Когда учительница хорошенькая, тогда мы обращаем внимание на то, что она говорит?

—Верно,— сказал я.— Одну секунду...

Я отыскал блокнот на полу у кровати, записал то, что она сказала, потом поставил тире и букву «Л» — от Лесли.

—Тебе не приходилось замечать, как постепенно меняется внешний облик человека, которого уже знаешь какое-то время?

—Он может быть самым красивым в мире мужчиной,— сказала она,— «но может подурнеть, как воздушная кукуруза, когда ему нечего сказать. А самый некрасивый мужчина заговорит о том, что для него важно, и почему это для него важно, и через пару минут он становится таким красавцем, что хочется его обнять!

Я полюбопытствовал:

—И с многими некрасивыми мужчинами ты появлялась на людях?

—С немногими.

—Почему, если в твоих глазах они становятся красивыми?

—Потому что они видят стоящую перед ними Мэри Кинозвезду, этакую расфуфыренную красотку, и думают, что она смотрит только на Гарри Красавчика. Они редко просят, чтобы я появлялась с ними в свете, Ричард.

Дураки несчастные,— подумал я.— Они редко просят. Из-за того, что мы берем на веру лежащее на поверхности, мы забываем, что внешнее — это не то, что мы есть на самом деле. Когда мы находим ангела с блестящим умом, ее лицо становится еще прекраснее. А потом она говорит нам: «Да, кстати, у меня еще вот такое тело...» Я записал это в блокнот.

—Когда-нибудь,— сказала она, ставя поднос с завтраком на ночной столик,— я еще попрошу тебя почитать твои записки.— От ее движения простыня снова упала. Подняв руки она сладко потянулась.

—Сейчас я просить не буду,— сказала она, подвигаясь ближе.— Хватит на сегодня вопросов.

Поскольку думать я уже не мог, меня это вполне устраивало.

--------------------------------

* Нем. Kartoffelkuchen.

Следующее