|
|||||||||||
|
Вы здесь: Живое слово >> Классика >> Марина и Сергей Дяченко. Vita Nostra >> - 11 - |
Марина и Сергей ДьяченкоVita nostra |
| Предыдущее |
- 11 -
===========
—Сашенька! Ух как хорошо, что ты позвонила! Мы завтра тебя встречаем, готовим сюрпризы, тут тебя такое ждет!
—Мама... Ты извини, я завтра не смогу приехать.
Пауза.
—Саша... Как это? Что случилось?
—Тут один мальчик пересдает зачет. Я ему помогаю.
Новая пауза.
—А что за мальчик?
—Однокурсник.
—Ну... Мы так тебя ждали... Старый Новый год...
—Я постараюсь приехать четырнадцатого,— сказала Сашка.— Я честно... раньше не могу.
===========
По истории она получила, как ни странно, тоже «пять». При том, что совсем не готовилась. Билет выпал очень удачно: Сашка слушала и конспектировала эти лекции, конспектировала добротно и теперь без труда припомнила все до мельчайшей подробности.
—Побольше бы таких студентов,— сказала сияющая историчка. А Сашка, потупив скромно глаза, попросила:
—Пожалуйста... У Коженникова горе... Он в таком состоянии... Поставьте «три», я с ним позанимаюсь...
Историчка мучила Костю почти час, ничего от него не добилась, долго колебалась и поджимала губы — и все-таки поставила тройку.
Вечером того же дня первокурсники разъехались почти все. Остались несколько человек, чьи поезда шли утром, и «хвостисты».
И Сашка.
Экзамен третьего курса — тот самый очень важный, «переводной экзамен» — тоже выпал на тринадцатое. Никто не шутил по поводу несчастливого числа. Общежитие стояло полупустое и непривычно тихое.
Утром все третьекурсники собрались в зале. Лиза, Денис и Костя ждали в первой аудитории (а неудачникам из группы «Б» пересдача была назначена на час позже). Сашка бродила по коридорам; ни звука не доносилось из зала. Как будто там вовсе никого не было.
Потом вышел Портнов. Раздраженный, как показалось Сашке. Она вовремя спряталась за ногу бронзового коня; Портнов прошел в первую аудиторию, Сашка слышала, как он сухо сказал: «Приготовились, Павленко первая».
Сашка закусила губу.
Прошло пять минут. Десять. Пятнадцать.
Потом из аудитории пробкой выскочила Лиза. Бледная, как известка. Сашка испугалась.
Лиза увидела ее. Сглотнула.
—Ну что?— спросила Сашка, не удержавшись.
—Сдала,— сказала Лиза шепотом.
И, порывисто обняв Сашку за шею, разрыдалась.
Это было неожиданно и даже как-то больно: Лизины часы, зацепившись за Сашкину прядь, дернули за волосы довольно ощутимо. Это было странно; у Сашки еще никто не рыдал на груди. Она только читала об этом в романах. Ее белый свитер стал мокрым от Лизиных слез и соплей; неуверенно, смущаясь, Сашка погладила ее по спине.
—Ну... молодец. Все хорошо.
Лиза отстранилась и, вытирая лицо рукавом, побежала в женский туалет — по дороге она то спотыкалась, то пыталась танцевать рок-н-ролл. Она справилась сама, подумала Сашка. Не знаю, что сделал с ней Фарит, но поблажкой здесь точно не пахнет.
Вторым вышел Денис. В отличие от Лизы, он был не белый, а красный.
—Как ты?!
—Три,— Денис не верил себе.— Елки-палки... Это же...
—А Костя?
—Сдает,— Денис уже думал о другом.— Сашка, я напьюсь сегодня до поросячьего визга. Уйду в город... Напьюсь в подворотне и буду валяться в канаве.
И он улыбнулся, как Золушка при мысли о королевском бале.
Денис тоже ушел. Экзамен третьекурсников все еще длился, в зале — и в институте — стояла тишина. Сашка, потеряв самообладание, мерила шагами коридор.
Снаружи вышло солнце. Загорелся стеклянный купол над статуей. Огромный всадник выплыл из темноты, будто выхваченный прожектором. Кто это? Почему он здесь стоит? Сашка бродила и бродила, слушая звук своих шагов. Время шло. Костя не показывался.
Наконец, распахнулась дверь; Сашка кинулась вперед и почти налетела на Портнова. Это он выходил из первой аудитории — очки на носу, светлый «хвост» переброшен через плечо.
—Самохина...
Сашка отступила. Портнов окинул ее взглядом с головы до ног: они не виделись с того самого момента, как он поставил ей «пять» в зачетку.
—Ну, я поставил ему зачет...— Портнов неопределенно кивнул куда-то через плечо.— Поставил, хотя... Ну-ка, идем со мной.
Он зашагал к стеклянной будке вахтерши. Сашка заглянула в аудиторию и успела увидеть Костю, потного, измученного, но не сломленного.
—Сдал?
Он кивнул ей, как будто сам себе не веря. Портнов взял у вахтерши ключи и коротко расписался в журнале.
—Самохина, в тридцать восьмую.
Он шел по коридору, позванивая ключами в опущенной руке. А Сашка шла за ним, будто на поводу.
—Ты его била?
Ключ повернулся в замке.
—Нет... То есть да. Так вышло, что...
—Понимаю. Заходи.
Она вошла. Перевернутые стулья задирали ножки к потолку, лежа сиденьями вниз на единственном в комнате столе. Портнов перевернул их один за другим.
—Иди сюда.
Сашке в глаза ударил ярко-зеленый луч, преломившийся в розовом камне перстня. Она пошатнулась. Портнов крепко взял ее за локоть.
—Когда у тебя поезд?
—Я не знаю. Я сдала билет на сегодня, и...
—Понятно. Билетов в кассе нет, можешь не уехать.
Сашка сглотнула. Портнов вытащил пачку сигарет и зажигалку. Закурил и тут же потушил сигарету:
—Извини. Я забыл, что ты не куришь.
Сашка удивилась. Портнов был первым в институте, кто обратил внимание на такую мелочь. При том, что ему явно очень хотелось курить.
—Мне все равно,— сказала она.— Я привыкла. Курите, пожалуйста.
Он спрятал сигареты. Сел. Жестом велел садиться ей. Сашка опустилась на кончик стула:
—У Кости... у Коженникова из-за вас умерла бабушка.
—Из-за меня?
—Из-за того, что вы ему не поставили зачет.
—Я не поставил, потому что он не был готов. Остальное — дела Фарита.
—А Фарит что, машина, исполняющая приговоры? Гильотина?
—Спроси у него сама,— Портнов вяло улыбнулся.— За что ты била этого лентяя?
Сашка опустила глаза:
—Он не хотел... не мог сосредоточиться.
—Фарит делает то же самое. На своем уровне.
Сашка сжала руки на коленях:
—Зачем вы с нами это делаете? За что? Мы особенные, мы в чем-то провинились?
Портнов пощелкал зажигалкой:
—Нет. Вы не провинились. Но вы должны учиться, учиться прилежно, а вы не хотите.
—Потому что нам не объяснили, чему нас учат и зачем.
—Потому что вы все равно не сможете этого понять. Рано.
Сашка смотрела, как зажигалка в его руке то выпускает желтый язычок, то втягивает его обратно.
—Когда ребенка учат рисовать кружочки — он понимает, что такое мелкая моторика руки? Когда сельский мальчик приходит в школу-интернат — он что, многое понимает в происходящем?
—Многое! Он главное понимает! Настоящий педагог сумеет заинтересовать... объяснить...
Портнов хмыкнул.
—Что такое верификация, Самохина?
—Эмпирическое подтверждение теоретических положений путём возвращения к наглядному уровню познания, когда идеальные абстракции отождествляются с наблюдаемыми объектами,— удивленно сообщила Сашка.
Коженников кивнул:
—Ваша учеба — наблюдаемый объект. Вернее, наблюдаемый процесс. А то, что происходит с вами на самом деле, вы на данном уровне развития ни понять, ни осознать не в состоянии. Все равно как собрать в джунглях молодых шимпанзе, собрать вместе и в результате некого процесса запустить их преобразование... нет, не в людей. В модели мировых процессов и явлений всех уровней. Инфляцию, глобализацию, ксенофобию... Тебе понятно, как из обезьяны сделать модель биржевого кризиса?
Сашка молчала.
—Вот такая верификация,— Портнов ухмыльнулся.— А ты хорошая девочка, Саша, и ты балансируешь на грани... На самом краю. Я не хочу тебя потерять.
Сашка смотрела в его неподвижные глаза с узенькими зрачками.
—Слушай меня внимательно. Завтра ты уедешь домой, уж не знаю как там с билетами, но будем надеяться, что тебе повезет. Все время каникул — до четырнадцатого февраля — я запрещаю тебе прикасаться к книгам по специальности. Поняла?
Сашка кивнула, не опуская взгляда.
—Очень внимательно следи за собой. Пресекай вспышки раздражения. Агрессии. Я знаю, тебе непривычно, но ты сейчас очень опасна для окружающих. Особенно для тех, кто знал тебя раньше и помнит, как тихую покладистую девочку.
—Я не могу быть опасна,— сказала Сашка.
—Закрой рот, когда я говорю... Избегай больших толп. Нервных потрясений. Заранее возьми обратный билет. Четырнадцатого я хочу тебя видеть на занятиях без опозданий. И вот еще: никаких откровений с матерью. Я говорю это потому, что желаю тебе добра.
—Я заметила,— сказала Сашка глухо.
Портнов улыбнулся:
—Свободна. Иди.
===========
Костя встретил ее в темном коридоре и обнял, чуть не сломав ребра.
Она потерпела минутку из вежливости, потом отстранилась.
—Сашка...
—Я тебя поздравляю,— сказала она официальным тоном,— и желаю дальнейших успехов в учебе. Извини, мне надо собираться, я еду домой.
И, оставив его за спиной, вернулась в общежитие. Странное дело — на душе у нее было легко.
Оксана уехала еще вчера. Лизы не было. Сашка побросала в чемодан все подряд, не смогла закрыть крышку, половину вещей вернула в шкаф. За окнами быстро темнело. Сашка посмотрела на часы: половина седьмого. Поезд приходит на станцию в одиннадцать двадцать три, но билета-то нет, и что делать, Сашка представляла себе с трудом.
Идти на вокзал? Или все-таки сначала в кассу?
Отдуваясь, она вытащила чемодан из комнаты. В одиночку спустила вниз по лестнице. Промелькнуло воспоминание: они с Костей, новички, впервые переступившие порог общаги, лестница, чемодан...
За столиком дежурной, как всегда, никого не было. Сашка повесила ключ на крючок с номером «двадцать один».
Снова шел снег. По узкому переулку Сашка выбралась на улицу Сакко и Ванцетти и оглянулась в поисках такси.
Такси не было. И не бывало здесь никогда. Сашке предстоит идти по заснеженным улицам, волоча за собой чемодан, до центральной площади, а там ждать автобуса. Ну и ничего: время-то есть...
—Александра!
Она узнала голос и обмерла.
—Саша, а я вас жду...
Она не желала оборачиваться. Просто стояла, вцепившись в ручку чемодана. Потом чемодан взяли у нее из рук.
—Я вас жду с машиной. Подвезу на вокзал. Поехали?
—А я не сяду в вашу машину,— сказала Сашка, чувствуя, как снова увлажняются давно сухие глаза.— Пожалуйста, уйдите.
Медленно падал снег. Горел фонарь.
—Должок,— сказал Фарит Коженников совсем другим, деловым голосом.— Монеты.
Сашка вспомнила, что оставила кулек с монетами в общаге, в комнате, под матрасом.
—Они... там.
—Ступайте и принесите.
Она наконец-то на него посмотрела. В его черных очках отражались снежинки.
—Сейчас.
Она бегом вернулась в общагу. Сорвала ключ с крючка. Поднялась к себе, нашла кулек, заперла комнату. Вернулась на улицу; Коженников ждал ее, поставив чемодан на мостовую.
—Вот.
Он взвесил пакет в руке:
—Тридцать семь... Напряженная внутренняя жизнь, Александра.
Она сдержалась и ничего не ответила.
—Саша, я могу вам взять билет, даже если их нет в кассе. И подвезу прямо к вагону.
—Мне не надо. До свидания.
Она пошла по улице, не оглядываясь, волоча за собой чемодан. Тот становился все тяжелее, цеплялся колесиками за булыжники, норовил перевернуться. Вслед за Сашкой, не отставая и не обгоняя, ползла машина — она не знала, какая. Только слышала мягкий звук крадущегося по снегу автомобиля.
Тяжело дыша, она наконец-то увидела впереди огни центральной площади. Автобус должен был прийти через полчаса, на остановке поджидала довольно плотная толпа. Машина Коженникова — молочно-белый «Ниссан» — остановилась поодаль.
Сашка купила билет на автобус и встала в очередь. Снег перестал. Ветер разогнал тучи и вытянул из-под Сашкиной куртки остатки тепла.
Автобус опаздывал. Когда приехал, маленький, медленный,— оказалось, что всем в нем места не найдется. Началась ругань. Водитель пообещал быстро вернуться и сделать еще один рейс.
Сашка продрогла до костей. Был старый Новый год. На небе высыпали звезды. Коженников стоял рядом со своей машиной. Не уезжал. Ждал, сунув руки в карманы пальто, и смотрел вверх, на небо.
Во второй раз автобус приехал в начале одиннадцатого. Сашка, задыхаясь от натуги, втащила чемодан в узенькие двери и поставила рядом с чьим-то узлом; закричали на этот раз на нее — она кому-то наступила на ногу. Стараясь ни на что не обращать внимания, она пристроилась рядом с чемоданом и облегченно вздохнула, когда огни Торпы поползли назад. До поезда еще больше часа, она успевает. Не может быть, чтобы в кассе перед отходом не нашлось завалященького билета...
Автобус буксовал и увязал в сугробах. Всем пассажирам, кроме совсем уж немощных старух, приходилось его выталкивать; двигатель ревел, из выхлопной трубы валил дым, из-под колес летел снег. У Сашки замерзли пальцы на ногах; поначалу она нервничала, потом злилась, потом ей стало все равно.
Автобус прибыл на станцию за четыре минуты до прихода поезда. Те, у кого были билеты, кинулись на перрон. Сашка побежала в кассу; окошко было закрыто, висела табличка: «Билетов нет».
Сашка села на деревянное сиденье. Снова пришло воспоминание, как они с Костей коротали тут утро, как ели бутерброды, как нашли записку: «Уезжай сейчас»...
В помещение вокзала вошел Коженников. Остановился у запертой кассы. Сашка на него не смотрела.
Она слышала, как прикатил поезд, но даже не попыталась подняться. Забегали люди. Лязгнули буфера. И почти сразу снова лязгнули; поезд покатился, набирая скорость, загудел — и уехал.
Коженников подошел и сел рядом.
—Слушай, я уважаю твой выбор... Но через полчаса поезд делает остановку в Гальцах, туда на машине пятнадцать минут. Подвезти тебя?
Сашка повернула голову:
—Чего вам от меня надо?
—Я хочу тебе помочь. Я за тебя отвечаю.
—А перед кем вы будете отвечать за Костю, за... это? За все?
—Ну уж, перед кое-кем отвечу,— отозвался он без улыбки.— Пойдем.
И взял ее чемодан.
Она слишком устала и замерзла, чтобы сопротивляться. Он положил ее чемодан в багажник белой машины, открыл дверцу. Сашка вошла в тепло; дверь мягко чмокнула, захлопываясь.
Коженников сел рядом. Снял перчатки. Вытащил термос:
—Возьми. Выпей. Это чай с коньяком.
Прогрохотал товарный. Сашка сделала глоток и обожгла губы. Перевела дыхание — и снова отхлебнула.
—Возьми мою визитку. На всякий случай.
Он положил ей на колени визитную карточку — бумажный прямоугольник с телефоном, но без имени.
—Пристегнись.
Машина выбралась на дорогу и сразу набрала скорость — Сашка, покосившись, увидела стрелку спидометра на отметке «сто тридцать». Коженников смотрел вперед; по обеим сторонам шоссе несся лес. Длинные лучи фар прыгали, ныряли и взлетали неровностях дороги.
Она сунула его визитку в карман куртки.
—Вы человек?
—Давай разбираться с терминологией. Что такое человек? Двуногое, лишенное перьев...
—Я серьезно.
—Так и я не шучу.
Сашка замолчала.
—Слушай, Саша. Я тебе очень благодарен за то, что ты сделала для моего сына. Ты его вытащила за уши... Спасла... от очень нехороших вещей. Ты мужественный человек, девочка.
—И это вы мне говорите? Вы?!
Он не отрывал взгляда от дороги.
Через десять минут они вылетели на крохотную, с трех сторон зажатую лесом станцию. Еще через пятнадцать минут пришел поезд; Коженников переговорил с проводницей, что-то сунул ей в руку, кивнул Сашке:
—Счастливого пути.
И поднял ее чемодан в тамбур.
===========
Вагон оказался купейным. Проводница, не говоря ни слова, устроила Сашку на верхней полке в служебном купе. Сашка взобралась наверх и заснула, как была, в джинсах и свитере, а когда проснулась — за окнами сверкал снег под солнцем, и было почти одиннадцать утра.
Поезд прибыл без опоздания. Сашка увидела на перроне маму и Валентина, беспокойно вертевших головами. Через несколько минут мама схватила ее в охапку, обняла изо всех сил, потом отстранилась:
—Ого! Что с тобой?
—А что?— удивилась Сашка.
—Ты вроде выросла... Сантиметров на пять, ничего себе!
Поймали такси и с почестями повезли студентку домой. Мама говорила и смеялась, и все вокруг узнавали, что Сашка на «отлично» сдала первую сессию. Таксист об этом знал, и соседи, встретившиеся в лифте, об этом узнали, и все мамины подруги, звонившие в тот день, узнавали новость немедленно. Сашка подумала, что мама тоже изменилась: стала веселее и легче, счастливее... глупее? Она отогнала от себя эту мысль.
Мамина рука совсем зажила, гипс сняли. В квартире пахло не так, как раньше — в привычную атмосферу вклинился запах Валентина, обосновавшегося здесь давно и прочно. Теперь это и его квартира, подумала Сашка не без грусти.
В ее комнате все было по-прежнему. Те же коврики, те же книги на полках. Новый календарь на гвозде, на картинке — заснеженные ели, январь... Сашке трудно было поверить, что это ее комната, ее квартира, ее ванная и туалет, и не надо стоять в очереди, чтобы принять душ, и не надо брать с собой туалетную бумагу: там своя висит, на ролике, нежно-лимонная, олицетворяющая комфорт...
Неужели еще вчера в это время они стояли в пустынном холле под брюхом бронзовой лошади, она, Костя, Лиза, Денис?
Неужели это Фарит подвозил ее вчера к поезду? «Я тебе очень благодарен...»
Неужели все, что случилось с ней,— правда?
Сашка улеглась на свой диванчик. И вот это ощущение — верного жесткого диванчика, а не «сиротской» кровати с панцирной сеткой,— окончательно уверило ее, что она дома.
===========
Вечером был большой прием гостей. Был торт, специально заказанный в кондитерском салоне. Были поздравления от маминых подруг; Валентин, немного располневший за полгода семейной жизни, хозяйничал на кухне, вызывая восторг у собравшихся женщин.
Сашка улыбалась, кивала, иногда что-то говорила. Гости поглядывали на нее сперва с любопытством, потом с удивлением, потом с беспокойством. Мама отчего-то начала нервничать. Сашка извинилась и ушла к себе, легла, уснула и не слышала, как разошлись гости.
—Сань, ты себя хорошо чувствуешь?— спросила утром мама.
—Ну да. А что?
—У тебя привычка дурацкая появилась, ты замираешь на полуслове и смотришь в одну точку. Что еще за новости?
—Не знаю,— сказала Сашка искренне.— Может, задумываюсь?
Мама вздохнула.
===========
Она действительно выросла за четыре месяца на четыре сантиметра. Отметки на дверном косяке не давали ошибиться: Сашка перестала расти еще в девятом классе, набрав нормальный человеческий рост: метр шестьдесят шесть. А теперь в ней было метр семьдесят. Маму это удивляло и радовало.
—Вы что там, физкультурой как-то особенно занимаетесь?
—Да, конечно! Физрук у нас классный!
Мама желала все знать про институт, про условия, про преподавателей; Сашка рассказывала только правду, тщательно отделяя то, что может быть рассказано, от того, что следует утаить. Дим Димыч давал прекрасный материал для обсуждения: его доброта, его молодость, его умение танцевать классический рок-н-ролл.
—Наверное, девчонки все в него повлюблялись?
—Есть немного,— Сашка краснела, внутренне оставаясь совсем спокойной. Просто в этот момент надо покраснеть, подсказала ей интуиция.
Хорошей темой для рассказа служили историчка и преподавательница философии. Сашка хвастала, какая домовитая девочка живет с ней в одной комнате, как они здорово заклеили окна, и теперь в комнате совсем не холодно. Отопление? Бывали перебои, но ненадолго. Выпивка?! Что ты, мама, там такой строгий сухой закон в общаге, комендантша ходит и следит...
—А как все-таки с переводом?— однажды вмешался Валентин.
—С каким переводом?
—Ты ведь хотела из Торпы этой перевестись. Помнишь?
—Да,— Сашка на секунду растерялась.— Честно говоря... Там хороший институт, преподаватели классные, ребята... Может, не надо переводиться?
Мама и Валентин переглянулись.
—Ну представь, Саня,— мягко сказала мама.— Придешь ты устраиваться на работу. Тебя тут же спросят: что за институт вы заканчивали? И выяснится, что у тебя диплом никому неведомого провинциального ВУЗа из мелкого городишки, о котором никто слыхом не слыхивал...
—Я подумаю,— сказала Сашка поспешно.— Но если переводиться — не после первого же семестра, верно?
—Но почву готовить надо,— наставительно сказал Валентин.
И Сашка кивнула, чтобы поскорее закончить этот разговор.
===========
Через несколько дней она поняла, что скучает.
Это было невозможно, но это было так. Сашка скучала по общаге, по однокурсникам. Занятия по специальности, параграфы и упражнения, привычные усилия и крохотные достижения, обыкновенная черновая работа всякого, кто желает учиться,— все это, как оказалось, составляло смысл Сашкиной жизни. А здесь, дома, в тепле и удобстве, смысла не было. Проснешься ты в десять утра или в двенадцать, будешь ли смотреть телевизор, пойдешь ли прогуляться в парк, или в театр, или на концерт — не имеет значения; смысла-то нет, день прожит зря, и еще один день, и неделя. Сашка кисла, глядела в потолок, медленно и верно сползая в настоящую депрессию.
—Сань, ну что ты сидишь взаперти? Пойди погуляй. Позвони кому-нибудь. Что там твои одноклассники? Кто куда поступил? Неужели тебе не интересно?!
За неделю до окончания каникул Сашка отправилась в парк. В тот самый, много раз измерянный шагами, поросший знакомыми кустиками; этой зимой парк преобразился: там устроили каток, увешали деревья фонариками и гирляндами, а в пустовавшем много лет сарайчике открыли прокат коньков.
Сашка не каталась с седьмого класса. Встала на лед, двинулась вперед, расставив руки, готовясь быть неуклюжей и медленной. Ничего подобного: уже через секунду она чувствовала лезвия тупых прокатных коньков, как продолжение собственного тела, а неровный, покрытый выбоинами лед казался удобным и привычным.
Она сделала круг. Перестала думать, просто двигалась. Летела, воображая поверхность льда заснеженной землей далеко внизу. Мерцали фонарики в голых ветвях, цветными искрами переливался снег. Сашка катила, ничего вокруг не замечая, немножко удивляясь, но больше радуясь; прошло часа два, прежде чем она устала и огляделась в поисках скамейки.
Они сидели у самого льда. Довольно большая компания: четверо парней и столько же девчонок, а в центре восседал Иван Конев, студент юрфака, обладатель кудрявой мягкой бороды.
—Привет, Конь.
—Привет, Саня. Классно катаешься... Пацаны, подвиньтесь там!
И Сашка села рядом с ними.
===========
Все они были студентами самых престижных факультетов, кроме, разве что, одной девочки-школьницы, чьей-то сестры. Но и ей, разумеется, светило в будущем что-то экономически-международное с юридическим уклоном. Сашку расспрашивали с сочувствием: что там, в городе Торпа? Соленые огурцы есть в магазинах? А клопы в общаге водятся?
—Только тараканы,— успокоила Сашка.
—Вань! Там так круто! Может, ты в Торпу переведешься?
Девочка, задававшая вопрос, была маменькина дочка в нежно-розовой дорогущей дубленке. Она никак не могла понять, зачем они тратят вечер на дурацком катке, когда нормальные люди давно сидят по приличным клубам. Сашка ее ужасно раздражала: кажется, девочка имела виды на Ваню Конева. У нее то и дело звонил мобильный телефон — будто напоказ.
—Может, и переведусь,— сказал Конев.— А что?
Сашка переобулась и сдала коньки в прокат.
—Ты выросла,— сказал Иван, оглядывая ее с головы до ног.— Мне не показалось.
Вместе они завалились в какое-то кафе, пили пиво, и Сашка себя чувствовала на удивление комфортно. Два или три раза ей удалось пошутить так, что хохотали все, даже девочка с мобильным телефоном. Было уже около полуночи, когда компания рассосалась, разъехалась на такси, и только Ваня Конев пошел провожать Сашку.
—Слушай, Самохина, ты так изменилась...
—Как? Мне самой интересно, честное слово.
—Да вот,— Иван развел руками.— Я на тебя смотрю, и мне кажется, что я никогда с тобой не был знаком. А мы с первого класса...
—Да,— сказала Сашка.— Но, говорят, это бывает. Люди взрослеют, знаешь ли.
—Может, мне в самом деле перевестись в Торпу?
Сашка сдержалась.
—У тебя изменилось лицо,— продолжал Конев.— Глаза... странные. Зрачки... слушай, ты наркотиками не балуешься?
—Нет,— сказала Сашка удивленно.
—А как будет называться твоя профессия?
—Это решится на третьем курсе,— сказала Сашка, помолчав.— Переводной экзамен... специализация.
—Ага,— сказал Конев, и было совершенно очевидно, что он ничего не понял.— А вот... когда ты смотришь в одну точку — что ты там видишь?
—Я?
—Ну вот только что. Я уже думал, ты про меня забыла...
—Я?!
—Слушай, ты там, у себя в Торпе, встречаешься с кем-то?
Сашка замедлила шаг.
—Нет. Был один парень, но... короче, теперь уже нет.
—Ага,— снова сказал Конев.— Ну, если серьезно, ты ведь переведешься? В нормальный институт, и поближе к дому?
—Серьезно? Нет.
Они остановились в полутемном дворе Сашкиного дома. Светились окна, тускло горел единственный фонарь, по дорожке от подземного перехода шел человек в меховой шапке, с портфелем под мышкой. Припозднился с работы, что ли?
—Я через неделю уезжаю,— сказала Сашка шепотом.
—Жалко. Хоть адрес оставь.
—Город Торпа, улица Сакко и Ванцетти, двенадцать-а, комната двадцать один. Самохиной Александре. Пиши, если...
Из темноты за спиной прохожего вынырнули трое. Человек с портфелем не успел даже обернуться; его ударили по голове, и он упал. Покатилась шапка, ее тут же подхватили.
Иван вцепился Сашке в руку. Трое, повалив четвертого, не торопились убегать с добычей: они били упавшего, пинали ногами в живот, в лицо, топтали...
Будто лопнуло стекло. Будто ударило в лицо множеством осколков. Сашка вырвалась из судорожных объятий Конева.
—Стой! Стоять, гады!
Она вспомнила слова Портнова, но ничего не смогла сделать. Ненависть к тварям, избивающим сейчас беззащитного, была сильнее любых предостережений.
Они оставили жертву и обернулись. Увидев бегущую девчонку, удивились, один, кажется, даже растянул рот в ухмылке...
На белый снег, искрящийся синим под светом далеких фонарей, тоненькой струйкой брызнула кровь. И сразу — потоком, фонтаном. Размазались перед глазами звезды в прорехах туч; резанул мороз, как наждачная бумага. Сашка увидела себя сидящей в сугробе, рядом лежали неподвижно три человека, четвертый полз, хрипя, прочь, к дороге.
Очень болели руки. Ладони. Обе. Сашка посмотрела на них; указательные пальцы были в липкой пленочке крови, как в темных напальчниках.
Она огляделась, ища кого-то. Тут только что кто-то был; тишина, темнота, прокатила машина по дороге, не остановилась...
Сашка опустила руки в снег.
Рядом, в переходе, помещался телефон-автомат. «Скорую» вызывают бесплатно. «Ноль-три».
===========
Утром мама, собираясь на работу, напевала и резала хлеб. Сашка пришла из своей комнаты, и слова рвались из нее, подступали к горлу.
«Мама,— хотела она сказать,— не отпускай меня в Торпу. Я не поеду туда. Они что-то делают со мной, я не знаю, что. Я не могу туда ехать, я боюсь!»
—Доброе утро, Сашхен,— мама улыбнулась и заложила за ухо прядь, упавшую на глаза.— Яичницу будешь? С колбаской?
Сашка увидела ее лицо, мягко подсвеченное утренним солнцем. Мама была жива, здорова и счастлива. За стенкой шумела вода — Валентин принимал душ.
—Угу,— промычала Сашка, не размыкая губ.
Вернулась к себе в комнату, закрыла дверь. Упала на четвереньки. Ее стошнило; несказанные слова раскатились по комнате золотыми, выпачканными слизью монетами.
===========
—Девушка! Вставайте!
—А?
Темнота. Покачивание вагона.
—Девушка, Торпа через пятнадцать минут! Вставайте, у вас билет до Торпы!
Спали люди под пыльными железнодорожными одеялами. Окна запотели, кое-где покрылись изморозью. По обе стороны вагона проплывал снег, снег; где-то на столе звенела ложка в пустом стакане.
—Я хочу, чтобы это был сон,— пробормотала Сашка.
Но ничего не изменилось.
| Следующее
|