Глава 3. Чудовищная игра

Нина так себя накрутила за ночь, что как только она услышала, что Катя пошла кормить Алинку, она тихо поднялась, оделась и вышла, оставив Степу досматривать самые сладкие сны. Нина неслышно вошла в детсую, и сразу же встретилась со взглядом Кати. Кажется, она уже заждалась. По крайней мере, Нина не увидела удивления или протеста.

Катя прищурившись осмотрела Нину, не нашла ничего предосудительного, но так как Алинка стала чуть осторожнее сосать грудь, Катя почти незаметным кивком головы и взглядом показала Нине на дверь, мол, там подожди. Нина только кивнула и вышла. Она отошла на метр от двери и ждала свою хозяйку. Ждать пришлось долго — минут двадцать.

Когда она вышла, такая маленькая, такая еще не проснувшаяся, Нина чуть ли не пожалела, что так рано навязывается. Но ведь утро уже наступило. Значит, наступило время игры. Катя окинула взглядом Нину, сказала:

—Пошли,— и, не оглядываясь, пошла в свою комнату. Там Катя сняла халатик, под которым оказалась ночнушка, легла в кровать, прикрылась покрывалом, и теперь изучала и Нину, и свои ощущения.

«Вот ведь как бывает, я сейчас выше, даже если лежу, потому что Нина, стоит и мучается вопросом, можно ли ей стать на колени, чтобы занять соответствующее положение передо мной. А вот нельзя! Я же не приказывала такого. Степан просил отыграться и отомстить Нине? За что? Ему это зачем надо? Но ведь если он боится, значит, требует. От меня, от Нины. Но он же сам проходил через это? И если проходил, то как он не понимает, что любой страх материален, и гораздо ближе к исполнению, чем любое его желание. А я не хочу ей мстить. Да и не за что, по большому счету. Так, она уже совсем измучилась своими вопросами. Пора начинать».

—Нина, я пока не начала, поэтому кое-что расскажу тебе, что я тут придумала за все эти долгие три ночи. Спасибо, тебе за подсказку. Не знаешь, какую? Ты вчера меня назвала Госпожой. Это правильно, если бы ты звала меня по имени, тебе бы было хуже разделить эту игру, и вообще жизнь. Я же только один раз после этого назвала тебя вслух по имени, и мне как ножом по сердцу — жутко не понравилось. Как я тебя буду звать, я еще не придумала, но с начала игры до самого конца не хочу называть тебя Ниной. Можно?

Нина только чуть улыбнулась одними уголками губ и, кивнув, опустила в знак покорности голову. Она уже играет, не смотря ни на что. Пусть Катя пытается что-то перевести в слова. Но с этим она права. С того момента как она скажет — началось, она перестанет быть Катей для Нины, станет просто ее Госпожой до конца игры.

—Мне нужно тебе рассказать правила?— спросила Катя. Она же так и не определилась, что же ей можно, а что нельзя и есть ли для нее эта граница дозволенного?

—Госпожа, я узнаю их в нужное для меня время. Я буду хорошей рабыней.

—Рабыней? А это не слишком для нас круто?

—Я в Вашей собственности и власти, Госпожа. Как я обещала, как сама просила.

—Вот... навязывание своей игры пошло. Поняла. Хорошо. Значит, так, Нина, сейчас всего 6:47, игра эта начнется для меня ровно в десять. До этого времени ты еще свободна, поэтому можешь делать, что хочешь. Ну и пожелание. Я знаю, что ты еще в полночь начала свою игру, поэтому имею право. Значит так, делай что хочешь, но к десяти должен быть готов завтрак, и стол накрыт на двоих. Меня разбудишь без десяти десять.

Катя поймала умоляющий взгляд Нины.

—Что случилось? А, правила... Если будет время лишнее, можешь посидеть где-нибудь, кроме этой комнаты. В туалет, ванную пока можно ходить самостоятельно, но дверь не запирай. Завтрак приготовишь обычный, то есть, как всегда. Этого хватит?

—Спасибо, Госпожа. Приятных Вам снов.

—Если смогу, засну. Да, сюда можешь заходить без стука, а то я еще подумаю, что это Степа. Иди.

Нина или рабыня ушла, а Катя попыталась заснуть, но это у нее не получилось, потому что она прислушивалась, что же там делает Нина. Но той вообще не было слышно. Наверное, сидит у Алинки. Ну и ладно, пусть сидит. Если она все правильно поняла, день у нее сегодня будет трудный. Или у Кати... Это ведь тоже может быть с Нинкиным настроем и с ее опытом. Она даже усугубила свое положение, хотя они и не определялись заранее — власть, да и власть. Да, еще, что Катя для себя интересное отметила, как заранее не определялись с правилами вообще, есть только два критерия оговоренных. Кате нужно десять чистых часов ее полного подчинения, и штраф за бунт — десять суток. Последнее условие особенно понравилось Нине, она даже не переспрашивала, каковыми они могут быть те десять суток. Но то, что она их не допустит, только из-за того, чтобы не делать больно всем, Катя уже поняла давно.

Катя же действительно готовилась ко вчерашнему разговору, придумывала правила, систему штрафов и наказаний, но они, как всегда, оказались ненужными. Степа сначала отменил их игру, а потом, уговорив, сказал, что ей доверяет. Вот же загоняют ее в полный отрыв. А она поведется? И надо ли это ей самой?

«Итак,— подвела Катя для себя итоги еще не начавшейся игры,— у меня есть несколько заготовок. Но их может и не хватить, если она не проколется ни разу. А что будет проколом? Если она начнет сопротивляться или неправильно себя вести. Хотя в это уже очень мало верится. Тем более, она даже правил не захотела слушать. То есть, если я вдруг соберусь ее наказать, мне либо правила надо сразу же сказать неправильно, чтобы она их не поняла, но я так не хочу. Либо найти то, что она не может себе изначально позволить. А это сложнее. Хотя, я же за эти десять часов могу и поменять правила. Как сейчас назначила на три часа. И они будут действовать в той мере, в которой не будут отменены. Нет, конечно, можно запретить ее просить хоть что-нибудь и не пускать в туалет. Вот и все. Нарушит же. Но это не будет честным подходом с моей стороны. Значит, в туалет можно проситься.

Ладно, лежу, дурью маюсь, а она там сидит, уже выполняет мои приказы с полуночи. А я теряю время. Я же пока ничего не смогла придумать нужного для себя. Да, кстати, а почему она мне доверяет, а Степа не доверяет? Хотя это он сказал эту фразу. Он надеется на то, что я не смогу перейти грань дозволенного при нем? Или не буду специально подставлять, потому что надеется, что у меня еще есть совесть? Ну, ладно, скоро все начнется. И начнется сразу игра на троих. Потому как он тоже включен. И вот интересно, он же, конечно, будет на ее стороне, а я могу ошибиться и потерять все остатки человеческого в его глазах... да, уж и задачка. Ну и что делать? Может, сходить к Нине, посмотреть, чем она занимается?»

Катя встала, пошла в туалет, заглянула в комнату Алинки. Да, как она и думала, Нина сидела рядом с кроваткой, и любовалась Катиной дочкой. Когда она поняла, что не одна, потому что Катя очень тихо вошла, а двери давным-давно были хорошо смазаны, что не издавали не малейшего звука, она в испуге посмотрела на Катю. «Что, я натворила чего-нибудь? Вы же мне разрешили...»

Катя только приложила палец к губам. Подошла к Нине, прижала ее к себе, погладила по голове, и, вздохнув, пошла в свою комнату. Вот, даже ближе стали за этот час, даже не видя одна другую. Но, так как ночью Катя спала плохо, она все же задремала, и кажется, только закрыла глаза, как услышала, как ее руки коснулась холодная рука. Катя вздрогнула и проснулась. Нина, снова возле кровати на коленях. Что же ей так это нравится? С виноватым видом.

—Простите, я Вас напугала, Госпожа. Вам пора вставать.

—Спасибо. Встаю,— Катя подумала, что можно было бы и выгнать ее на кухню, хотя, это будет не так страшно для рабыни. Пусть тогда смотрит. Ничего не говоря ей, Катя встала, сняла ночнушку, надела белье, платье, всунула ноги в тапочки, и позвав за собой Нину вышла из комнаты. В коридоре Катя приказала разбудить Степу завтракать. Сама умылась и, усевшись за столом, ждала мужа, ну и рабыню, конечно.

Они вошли почти вовремя, Катя дождалась, когда секундная стрелка добежит до 12, подняла глаза на Нину, попрощалась с нею про себя, и вслух сказала:

—Ну что, начали. Степа, ты не против, если она нам будет прислуживать? Или лучше прогнать?

—Да, делай, что хочешь.

—Ну что ты так близко принимаешь к сердцу? Это же не надолго. Кстати, у меня есть пожелание, конечно, не исключительное, но мне нужное. Ты никуда не собирался сегодня сбегать?

—Нельзя?

—Нежелательно,— Катя посматривала за действиями Нины. Все делает, совершенно не смущаясь. Будто не было вчера и заявлено, что она тут теперь наравне с Катей. Но тут, вдруг Кате пришла мысль, она хоть и обещала без секса, но, ведь не обязательно же доводить до реализации. Она не отрывая глаз от Нины, спросила:— Степа, а тебя не смутит, если моя рабыня будет тебе прислуживать голой?

Нина даже не покраснела, она поставила чашку, в которой наводила кофе, на стол, и начала расстегивать халат. Степа, недоуменно смотрел за обеими. И когда уже была расстегнута третья пуговица, сказал:

—Смутит.

—Правильно. Меня тоже. Тем более, кто его знает, может, она какая грязная...— но ни одно слово не отразилось на лице рабыни, только руки застыли, взявшись за следующую пуговицу. Еще несколько секунд, и можно будет возвращаться к тому, что она до этого начала.

Да, в таком полурасстегнутом халате она и провела весь этот завтрак. И даже время от времени распахивающийся халат показывал всем присутствующим ее бюстгальтер, но по поводу одежды не было указаний. Поэтому утром Нина оделась как всегда, но была готова к тому, что в любой момент ее могут раздеть. Поэтому даже внутри не было протеста, когда разговор зашел об этом. И если госпожа захотела ее видеть голой, значит, надо было раздеваться. Если не сказала застегнуться, значит, и это зачем-то было ей нужно. Хотя, Нина ясно слышала, что всеми своими словами Катя пытается завести Степу. Но ей позволить прокол было нельзя. Все будет происходить в его присутствии — любое наказание. И хотя ей не страшны любые наказания, но доставлять лишнее беспокойство Степану она не хотела. Тем более, они все уже это проходили. А потом Госпожа стала обсуждать правила поведения рабыни. И та старалась не упустить ни единого слова.

—Да, ты мне так и не сказал, что я не могу с нею сделать. Вообще-то у нас нею была договоренность, что она мне нужна на 10 часов чистого подчинения. Мы еще обсуждали, что если она переведет эту игру в вопрос жизни и смерти, как с тобой, то я подожду, пока успокоится, и сразу добавлю штраф — 10 суток этой игры. Да, желательно, чтобы она тут не плакала, как можно меньше просила. Конечно, я же не могу за всем уследить, поэтому один раз в час она может чего-нибудь попросить для себя. Кстати, это ты ее приучил на коленях стоять? Ей это так нравится,— Катя заметила, как Нина чуть покраснела. Неужели она угадала? Или это ему нравилось торчать на коленях перед Ниной? О как!

—Кать, тебе это обязательно нужно — все при мне обсуждать?

—Но мы договорились с нею, что ты будешь все держать под контролем.

—Я не буду держать под контролем. Я вчера Нине сказал, что я был лишним, когда ты секс свой пробовала. Тебе тоже понравилось?

—Угу. Понравилось. Я же всегда тебе говорила, что Нина мне очень нравится.

—Извращенки. Алинка проснулась, что не слышите?

—Иди, посмотри, что там, ну ты сама знаешь, что делать, и принеси ее сюда,— распорядилась Катя.

—Да, Госпожа.

Пока не было Нины, Степа попросил:

—Кать, ты мне делаешь больно. Я понимаю, что ты ее хочешь довести, но я тоже не железный.

—Да, хорошо, я тоже одно наказание придумала, если она сильно провинится, ты ее отшлепаешь. Она же тебя била?

—Да, ты сама все знаешь.

—Ну, так вот, считай, что даже если она не провинится, тебе сегодня придется это сделать. За это твое мнение. Договорились?

—Теперь я понял. Это ты так решила мне отомстить?

—Степа, прекращай. Я тебе скажу честно, когда я услышала в первый раз о такой игре, я подумала, что ее друг сумасшедший. Когда она сказала, что рабыней... нет, такого слова не было, она сегодня его придумала,. то есть, подчиненной смогла закончить все за 15 минут, я задумалась. И она сказала, знаешь что? Что она никому не хочет подчиняться. И за свою свободу она будет биться до конца. Но у вас что-то случилось. Она же сама попросилась в эту роль, хотя я предложила жребий. Тем более, ты знаешь, она же еще сказала, что сможет только сыграть в подчинение. А сейчас я никак не пойму. Она так загналась с полуночи. О, идет...— Катя взяла дочку на руки. Есть уже не хотелось. Она взяла со стола свой недоеденный бутерброд и протянула рабыне, ведь та сегодня ничего еще не ела. Ей никто такого права не давал.

—Спасибо, Госпожа,— рабыня взяла его и быстро заморгала. Она помнила, что плакать нельзя.

—Ты чего?— поинтересовалась Катя.

—Я не достойна Вашей милости,— и предательская слеза, все-таки, скатилась по щеке, но она даже не посмела ее вытереть. Все же наказания или приказы выполняются и переносятся гораздо легче, чем забота, пусть даже такая неправильная. Но ведь она же не просила, и еще ничем этого не заслужила. Она откусила маленький кусочек и никак не могла разжевать, будто это был не бутерброд, а клок ваты.

—Ну что ты, кушай, не забивай голову,— Катя протянула еще и недопитый кофе.— Так вот, Степа, я что подумала, что мне нужно досконально изучить эту схему власти-подчинения, чтобы выкинуть эту линейку навсегда. Я же тебе еще не говорила, что то, что произошло на день Победы, было результатом всех моих предыдущих подобных игр, и только для моего унижения перед Ниной. Это была моя первая игра с нею. И пусть она явно длилась несколько секунд, но тайно же она шла с первого марта. Что из того, что глобальных причин и поводов я не нашла, и вообще, ничего не понимала, пока Нина меня не стукнула лбом об стенку. Зато теперь мы обе понимаем, что такие понятия, как власть, подчинение и свобода не решаются одной короткой игрой, и даже не двумя. И все это надо пересматривать и решать чуть ли не каждый день. Да, солнышко?

—Да, Госпожа.

—А помнишь, ты говорила, что за свою свободу ты будешь бороться до конца?

—Я вчера за нее и боролась. Мне была нужна именно такая свобода: отдать Вам в руки всю власть над собой.

—И ты хочешь сказать, что ты сейчас не играешь в рабыню, а ею и являешься?

—Простите, Госпожа, я не знаю ответа на этот вопрос. Я хочу сейчас быть Вашей рабыней. И делаю все возможное. Простите, если Вы мне не верите.

—Не плачь.

—Простите, Госпожа.

—А моя свобода, выходит в том, чтобы сидеть и слушать эту хрень,— раздраженно сказал Степан.

—Да не слушай. Иди, прячься! Но помни... «Страусов не пугать — пол бетонный». А знаешь, есть еще хороший анекдот в тему: «Чем глубже прячешь голову в песок, тем выше поднимается задница».

—Кать, ты хочешь сказать, что тебе без разницы, живу ли я с тобой или нет?

—Для меня более важен ответ на вопрос, живу ли я? И как, если я не живу, будет жить вот это чудо? А ты живешь со мной. Пусть, пока живешь. Слушай, Степа, давай помиримся, и до конца этой игры, не срываемся друг на друге. У нас есть вот еще одно чудушко. На тебе же можно срывать все зло, да, солнышко?

—Да, Госпожа, я в Вашей полной власти.

—Я думаю, Степ, и для тебя будет полезно. Так что могу выделить напрокат, если набедокурит или просто так.

—Хорошо. Я пока принимаю позицию стороннего наблюдателя. Может быть, замечу что-то интересное. Если увижу, вам рассказать?— Степан вдруг понял, что ведь правы обе. Ну, нужна она им эта игра. И пусть они обе послали его в течение полусуток, но ведь и он заслужил такое отношение к себе.— Знаешь, Кать, вчера Нина мне говорила: мы отбиваем квадратные сантиметры территории, когда все поле еще не поделено. Но бьемся за те, что уже известны. Ладно, что бы ты, Кать, и ты, Нина, не думали там про меня, я говорю, что я согласен на вашу игру. Все запутались. И всем нужно решение, и, наверное, не одно. Пробуйте. Чем смогу — буду помогать. Обеим.

—Степа, вопрос на засыпку,— начала Катя.— Я тут не поняла вчера, то есть, сегодня ночью, одну штуку. Можно я тебя попрошу об одном одолжении?

—Ну, попробуй.

—Будет запредельно...

—На «слабо» хочешь развести?

—Не-а... Вообще-то, у меня целых две просьбы, одна к тебе, одна к вам обоим. Но вторая полностью зависит от первой. Говорить?

—Раз начала, давай уже.

—Ты говоришь, что мы от тебя отказались обе. Стань на колени и попроси прощения у обеих.

Нинка сама бухнулась на колени перед Катей. Она снова плакала...

—Госпожа, не надо, пожалуйста!

—Так, за свои слезы ты будешь наказана.

—Да, Госпожа, простите.

—Степа, я же говорила, что желание, а точнее, приказ, будет запредельным. Итак, каков будет ваш положительный ответ? Я же помню обе руки на выключателе, и все остальное — тоже.

—Кать, так ты считаешь, что и мы с тобой давно играем?— сказал Степа, поднимаясь из-за стола.

—Сегодня — точно, как будто ты не видишь? И кто тут про месть заводил разговор? Так, я поняла, что ты будешь. Проси у нее.

Степан медленно опустился на колени, перед Ниной:

—Нина, прости меня, пожалуйста, за мою самоуверенность, за право решать все за всех, за то, что я не хотел тебя слышать, и за Катю тоже. И вообще, просто, прости.

Вообще, они прикольно смотрелись. Нинка плачет, Степан — чуть не плачет, он ведь готов сказать, что любит ее, и только поэтому надеется, на то, что будет прощен. И оба на коленях, и над ними, как Мадонна с младенцем — Катя с Алинкой. Алинка тоже начала реветь. Ну вот, завели ребенка.

—Нин, так ты его простишь?

—Да, Госпожа. Степа, я совсем... Я сама... Я же люблю тебя.

«О, вот кто сказал. Вот она ничего не боится. Но если это слово произнесено, значит, и второе задание обоим будет»,— думала про себя Катя.

—Катя... Госпожа. Простите и Вы меня. Я не знаю, за что просить прощения у госпожи, но, кажется, уже догадываюсь. А у тебя Кать, за вчерашний вечер... за весь. Мне Нина вчера объяснила, как ты могла все воспринять: что она меня попросила отменить игру, что твои желания больше никогда не считаются, что ты тут вообще лишняя. Она права. И даже если ты не показываешь своих эмоций и держишься, в любом случае, совесть мне тоже надо иметь. Прости.

—А у госпожи за что?

—Что не сказал эти три слова Нине. Я сейчас скажу: Нина, я тебя люблю.

—Не слушайте его, Госпожа, пожалуйста. Так нельзя!

—Нет, солнышко, только так и можно. И только поэтому, я с ним не играю сегодня. Может, как-нибудь потом. А сейчас он почти свободен. У него осталось только одно поручение. Так, поднимайтесь оба. Напугали ребенка,— Катя подождала, пока они не встали, и переминались с ноги на ногу перед нею как неприкаянные.— Теперь, даже не знаю, как сказать. За все твои слезы и за твою вторую просьбу ты же должна быть наказана?

—Да, Госпожа,— рабыня потупила глазки.

—Так вот, у меня была просьба, и... как же вам сказать, Степина любимая месть. Я сейчас пойду гулять с Алинкой, чтобы не слышать ничего этого. А он тебя накажет. Я на вас обоих надеюсь. Степа, ты помнишь, что должен сделать?

—Да, конечно. Кать, ты из-за нашего признания злишься?

—Блин, и за эти слова еще добавите. Да, мне больше было обидно, что ты не ей, а мне сказал эти слова. Короче, у моей рабыни: две просьбы — одна лишняя, второе — за слезы, и еще, за твое, Степа, бестолковство. Степа, сколько тебе понадобится на это времени?

—Минут тридцать-сорок.

—Короче, если моя рабыня не появится рядом со мной через 50 минут, после того как я уйду... Ладно, я к тому времени придумаю. А ты найдешь меня не позже 11-27, и будешь с битой задницей, если этого будет мало, то есть меня не устроит, я уже придумала, но не буду пока говорить. Да бомжичкой на улицу не выскакивай, оденься приличнее.

Катя быстро собрала Алинку, положила в коляску. Эта парочка влюбленных проводила ее до лифта, и остались наедине. Катю не интересовало, что и как там происходит. Она ходила по двору и ждала. В 11-20 появилась ее рабыня. Заметила, радостно улыбнулась, но когда подошла к своей Госпоже, улыбки пропал и след, а по зареванному лицу было видно, что рабыне крепко досталось.

—Ну как, ты считаешь, что отработала свои наказания?— спросила Катя.

—Да, Госпожа. Но ему больше досталось. Он бил.

—Хорошо. О чем говорили?

—О Вас, Госпожа. Он признал, что Вы — классная Госпожа. И он тоже хочет с Вами сыграть.

—Это твоя просьба?

—Нет, простите, Госпожа. Этого больше не повторится. Я просто передала, слово в слово, что он мне сказал.

—А про Госпожу кто такую хрень придумал?

—Я. Я вчера похвасталась, что такой, как у меня, Госпожи нет ни у кого на свете.

—Ну что? Будем дальше развивать тему: двое рабов у одной госпожи?

—Ваша воля, Госпожа.

—Ты права. Я тут себе столько ограничений наставила из-за этого. Короче, у нас с тобой игра будет продолжена. А если он против, то я его уговорю. Или он не понимает, что любимой девушке можно позволить все. И тебе скажу на всякий случай: я не против вашей любви. И скажу честно, если бы ни у одного из вас это слово не прозвучало, я бы не стала заморачиваться с этим наказанием. Хотя, мне еще надо проверить, как мой приказ выполнен... Да, подожди ты! Не сейчас! Домой придем, там покажешь.

За следующие полчаса, что они провели на улице, был еще установлен ряд правил: не говорить слова Госпожа при людях, ну кроме Алинки и Степы, не ходить с таким скорбным выражением лица, может, даже улыбаться, если получится, брюки больше не надевать. Да, Госпожа позволила рабыне иногда плакать, когда совсем невмоготу будет.

—За лишние слезы я тебя уже наказала.

—Спасибо, Госпожа.

Ну вот и можно идти домой — первый час.

—Ты знаешь, еще час прошел. У тебя появилось право на просьбу. А давай, я чуть изменю условия. Наверное, это будет самый страшный запрет для тебя: нельзя просить лишнего.

Глаза рабыни широко раскрылись от недоумения, но быстро вернулись в норму. Рабыня только кивнула.

—Да, ты правильно поняла, особенно за него. Ты же сама видела, на меня такие твои просьбы действуют угнетающе, а если ты меня еще и разозлишь этим, сделаешь всем, а особенно ему, хуже.

—Я поняла Госпожа.

Уже поднимаясь на лифте, Госпожа еще раз окинула взглядом рабыню, и спросила:

—Мне бы хотелось узнать мотив, почему брюки, а не юбка, не платье?

—Они тесные, Госпожа,— она еще сильнее сжалась и совсем опустила голову.

—Продлила наказание?

—Да, простите.

—Твое право. Ведь я никаких рекомендаций по форме одежды не давала. Значит, свободная воля. Ладно, сейчас этим и займемся.

Дома, пока разобрались с Алинкой: сняли памперс, переодели, убрали коляску, появился Степа. Он выглядел уже лучше. По крайней мере, он смирился с происходящим, и пришел узнать, не нужно ли помочь Кате.

—Конечно, нужно,— улыбнулась Катя.— Присмотри, пожалуйста, за Алинкой. Нам на несколько минут надо уединиться. Пошли?— пригласила она рабыню, и они ушли в Катину спальню. Только здесь она должна быть наказываема, в случае чего, потому что тут — исключительная территория Госпожи.

Лишь только рабыня переступила порог этой комнаты, руки сразу дернули молнию брюк, пуговица, отвернулась от Госпожи и резко опустила брюки вместе с трусами. И сразу же подняла чуть ли не до груди блузку. Госпожа критически осмотрела еще красные ягодицы рабыни.

—И чем он тебя так?

—Сначала рукой, потом ремнем.

—Больно?— Госпожа провела рукой по битым ягодицам, и почувствовала, как по телу рабыни пробежала дрожь.

—Горит, Госпожа.

—Иди, стань в угол.

Катька сама себе удивлялась, как она могла отдавать такие приказы в таком спокойном тоне. И ей даже нравилось, как, семеня мелкими шажками, рабыня подошла к углу, при этом она придерживала руками только блузку, а брюки медленно сползали, и опустилась на колени. Минут на десять она оставила ее без внимания. Но рабыня стояла, как встала, может, это было неудобно, может, она считала, что мало получила наказания, и теперь его дополучает. Не так важно это было госпоже, она экспериментировала.

—Не устала?— спросила, наконец, она.

—Нет, Госпожа.

—Ладно, снимай блузку,— та сняла.

Медленно, с перерывами минут по пять, Госпожа приказывала снять очередную деталь одежды, хотя для брюк и трусиков, пришлось поднимать, пока ее рабыня не осталась совершенно голой, на коленях с поднятыми вверх руками. Ну вот, прошло всего сорок минут, а Степан так и не зашел. Ну и ладно, тогда идем сами.

Рабыня нетвердо держалась на ногах — затекли все-таки. Они прошли в ту комнату, где когда-то давно, в самый первый день — первого марта — мерили те брюки, которые так ни разу и не были надеты Ниной, и то белье. Как только они вошли в эту комнату, рабыня поняла, что сейчас на нее такое напялят, будет не хуже чучела огородного выглядеть. Дверь, конечно же, была открыта настежь. Госпожа, все-таки, ждала появления Степана. Поэтому она долго-долго изучала тело своей рабыни — теперь спереди. Но у рабыни даже тени смущения не было. Ладно, начинаем подбирать гардеробчик. Вот эти трусы, которые сама не понимала, как здесь очутились, то ли купила в очень плохом настроении, но она даже не вспомнила, надевала ли она их когда-нибудь или нет. Но, раз бирки нет, значит, надевала все-таки. Как же можно было так к себе плохо относиться, чтобы такое купить?

Еще дольше выбирала бюстгальтер, нашла, кажется, тоже какой-то жлобовский, полупрозрачный. Совсем не в комплект трусам ни по цвету, ни по фасону. Положила рядом на стул. И халат... Жаль, тут не восток, нет такого, ватного, стеганного. Сегодня день обещает быть жарким, такой бы как раз пошел бы. Ну и ладно, нашла какой-то ярко-желтый, кричащий и очень короткий. Для Кати самой он был коротковат, а Нина же выше ростом, так у нее совсем будет.

О, хоть Алинка помогает — уже кричит. Значит, сейчас Степан появится. Жаль, конечно, эффект неожиданности будет только у него. Пошел в спальню, во вторую. Ну хоть на кухню не надумает идти? Ну, правильно, нашел, наконец. Удивлен? Ну, это понятно.

—Кать, ну что вы тут? Я уже не могу. Она есть хочет.

—Давай мою девочку. Сейчас, сейчас... Мама закончит этой ерундой заниматься, и сразу же пойдем,— сказала Катя, а про себя подумала: «А наша красавица держится».— Мы тут с гардеробом определялись. Как ты думаешь, это пойдет ей?— Катя показала на разложенные предметы туалета.

—Другой халат дай, или платье, этим Алинку испугает,— почти равнодушно сказал Степа.

«Кажется, не получилось. Ну, раз не хочешь короткого, вот вам длинный. Ладно, меняем вводные»,— Госпожа кинула все выбранные вещи на пол перед рабыней.

—Одевайся! Мне сейчас надо уйти, оставить вас ненадолго. Я не знаю, как ты отблагодарила Степана, но я бы хотела, чтобы его старания были вознаграждены. Короче, Степа, ты день Победы помнишь? Объяснишь ей, что можно и что нельзя делать?

—Кать, может,— Степан увидел, как зло сверкнули Катькины глаза.— Понял. Все сделаем.

—Как закончите, приходите обедать,— Катя ушла, когда ее рабыня уже застегивала бюстгальтер.

Она начала кормить, как дверь в Алинкину комнату бесшумно отворилась, вошла полностью одетая рабыня и сразу же опустилась на колени. Госпожа только кивком спросила, что случилось?

—Госпожа, простите. В туалет мне можно? В ушах булькает,— тихо попросила рабыня.

—А, ну конечно. Иди. А то... Ладно, все потом.

—Спасибо, Госпожа,— сказала рабыня и быстро, но тихо выскочила из комнаты. Катя прислушалась, не щелкнет ли шпингалет, по привычке. Нет. Хорошо слушается!

Она, конечно, не побежала проверять, была ли открыта дверь, не стала даже заходить в их комнату, но пока она уложила Алинку, они уже потихоньку шумели на кухне. Да, она увидела именно то, что и ожидала: ее рабыня снова голая, теперь еще и грязная накрывала на стол, Степан с серьезным выражением лица наблюдал за всем этим.

—Степа, ты решил, что мое предложение было правильное?— улыбнулась Катя.

—Это ты так решила,— сквозь зубы сказал Степан.

—Ну чего ты так расстраиваешься? Я могу исправить все. Солнышко, оставь эту посуду. Подойди к Степе,— Госпожа дождалась, пока ее рабыня не выполнит приказанное, и сказала Степе:— Наверное, у нее не совсем получилось тебя отблагодарить.

—Нет, все нормально,— раздраженно сказал Степан, чтобы не продолжать эту неприятную для себя тему.

—Ну, тем хуже для нее. Видишь, что ты натворила? Ему не понравилось. Нет, не падай на свои колени. Я думаю,— Госпожа видела, как ее рабыня уже была готова броситься на колени и все объяснить, все рассказать, поэтому остановила, мол, последний раз предупреждаю. Госпожа, конечно же, понимала, что Степа злится больше всего за себя, а не за то, что ему не понравилось. Но, пусть тогда держит себя в руках, а то совсем как ребенок в обиженке.— Степа, накажи ее за это.

Степа понял, чего он добился. Ведь все, что он делает неправильно, отразится на положении Нины, которая сейчас ждала чего угодно, и она уже была готова. Он поднял умоляющий взгляд на Катю, но та только пожала плечами, сам же нарываешься.

—Ну хоть ударь.

Степан ударил Катькину рабыню ладонью по щеке не сильно, но громко.

—Иди сюда, солнышко. Ну что же он делает?— спрашивала Госпожа свою рабыню.— Ты так старалась, ты же сделала все, как он просил, тебе даже понравилось. А он видишь какой, выделывается еще,— Госпожа водила пальчиком по невысохшим пятнам, размазывая еще сильнее, особенно там, где случайно стерлось при ударе. Рабыня тихонько плакала. Не зная, обо что вытереть палец, Госпожа дала облизать его рабыне, вздохнула и сказала:— Иди, умойся, оденься и приходи сюда. Я сама все сделаю.

Катя сервировала стол, но через пять минут чуть ли не прибежала ее рабыня. За все это время не было произнесено ни слова между Катей и Степой. Но лишь появилась рабыня, сразу же появилась и Госпожа:

—Садись с нами,— пригласила госпожа рабыню за стол.— Я за тобой поухаживаю,— она посмотрела, не дернется ли? Нет, держится. Она достала третью тарелку, налила супа, поставила перед своей рабыней, протянула кусок хлеба, который рабыня взяла дрожащей рукой. А в глазах у нее уже стояли слезы.— Так, прекращай. Успокойся и ешь.

Рабыня успокоилась, даже откусила кусочек хлеба. Начала жевать, но к супу и не притрагивается, и Степа пристально смотрит на Катьку, и тоже ведь не ест. «Ну, как теперь что? О, блин, а ложку-то я забыла...»

Госпожа вскочила, подала своей рабыне ложку, шепнула на ухо:

—Прости.

Слезы у рабыни потекли сразу, руки дрожали. Суп никак не хотел держаться выплескивался в тарелку. Степан бросил свою ложку на стол.

—Ты хочешь сказать, что ты не специально забыла дать ей ложку?— громко возмутился Степан.

—Не кричи, ребенка разбудишь. А даже если специально, то что? У тебя есть возражения?— спокойно сказала Катя, продолжая обедать.

—Есть, но я лучше промолчу.

—Значит, она еще страшнее будет наказана. Выходит, ты не получил удовольствие, а завелся. Да еще ее и покрываешь. Нет, солнышко, ты пока ешь. Это ему можно тут взрываться — право у него такое есть. А я не знаю, когда тебе еще дам такой шанс. Сегодня же точно такого не будет,— Госпожа увидела, что ее рабыня до такой степени хочет все выполнить правильно, что она сразу же успокоилась, и теперь они ели вдвоем. Один Степан сидел молча, не притрагиваясь к еде, и желваки ходили на его щеках.

—Так, Степа, может быть, ты сходишь куда-то?.. Ты же собирался,— сказала Катя, но Степан это проглотил и промолчал. Тогда Катя продолжила:— Ты знаешь, Степа, я тут ошиблась. Да, и у меня есть право на ошибку, я же тоже не без греха. Когда ты спросил, собираюсь ли я с тобой жить? Я начала оправдываться, да еще на ребенка показывать. Извини, я была не права. Я когда гуляла, подумала, что зря ведь не согласилась. Ты только представь, мы бы с Ниной остались без тебя — в лучшем случае, а в худшем, если бы она пошла тебя спасать, как сегодня целый день бросается, я бы потеряла еще и подругу. Но в любом случае, я была бы занята проблемой выживания, собой, и уже не было бы времени на дурные размышления. Я сегодня поняла, что я выживу. Научилась! Уж что-что, а пару-тройку тысяч я смогу заработать. Так может, я спрошу у тебя: когда ты уйдешь насовсем? Нину до конца нашей игры я не отпущу, но если она и после нее не побежит за тобой, мы с нею сможем начать жить сразу же.

Катька даже не ждала ответа от Степана. Ей было достаточно поймать взгляд Нинки, в котором было такое уважение! Вот тебе и решение. Чуть ли не на всю оставшуюся жизнь. Степан молча встал из-за стола и ушел в кабинет, а вслед ему понеслись слова Катьки:

—Блин, достал! Хоть бы свинтил куда-нибудь! Путается под ногами, только мешается. Думаешь, не уйдет?.. И фиг с ним. Но теперь можно поесть по-человечески. А потом я тебе такое задание придумала. Вот только попробуй не справься.

—Спасибо, Госпожа.

===========

Госпожа ведь, действительно придумала невыполнимое задание своей рабыне, но объявлять его заранее — посчитала лишним. Рабыня тем временем доела суп, но так как второго ей никто не разрешал, она даже не заморачивалась тем, что ей могут его и не дать. Надо не забыть сказать спасибо, за то, что дали. Госпожа закончила второе, встала, помыла посуду, поглядывая на свою рабыню, проснется ли у той совесть? Да, конечно же, проснулась. Но кто бы ее спрашивал! Что рабыню, что ее совесть...

После обеда перешли в детскую. Госпожа усадила рабыню в кресло, а сама перекладывала детские вещи в шкафу. Давно хотела навести здесь порядок. Кинув взгляд на свою рабыню, Госпожа заметила, как она сидит, как на утреннике в детском садике: ножки вместе, ручки на коленках, спинка прямая.

—Положи ногу на ногу,— попросила Госпожа. И как она и ожидала, правая нога легла сверху левой. Вот интересно, она, кажется, точно также сидела, когда Катя кофе им принесла.— Положи левую ногу сверху,— был следующий приказ.

«Ой, как неудобно!— думала рабыня.— Неужели она настолько знает меня? А может быть и случайность. И можно что угодно ей приписать, но будет ли это соответствовать действительности? Буду мучиться, хотя, лучше не мучиться, а принять. Это же наши правила. То есть, мои и ее права и правила. Я же не думаю, что она тащится от того, что меня мучает? И даже если это внешне кажется именно так, то я в любом случае — не поверю, что это ей нужно. Это нужно мне: переесть подчинения и ломания себя через коленку. И мне она показала, что я могу и не ломать себя, когда очень хочется, тем более, когда это запрещено. Вот если она прикажет сломать, тогда же совсем другое дело».

Прошло еще полчаса, проснулась Алинка, заплакала.

«И нет возможности вскочить, помочь ей. А потому что Госпожа смотрит, значит, вообще, даже дергаться не стоит. Так, если еще минуту прокричит — Степа прибежит, будет ругаться. Хотя, как он теперь будет ругаться? Госпожа его пошлет в два счета. А вот интересно, он же собирался с нею играть. Это выходит, гораздо проще выдержать роль раба, чем присутствовать при этой игре. Странно... Хотя, почему же странно?.. Все правильно. Ему надо определиться с местом в этой системе, а он не может. Как в жизни...

Ну, пожалуйста, возьмите мою Алиночку, она уже заходится! Или позвольте мне. Не дождетесь же его! Фух, как будто, послушалась. Взяла. Ой, в ванную надо. Может я? Нет, нельзя. А я поняла ее задание: так как я не могу ошибиться, делая что-либо, то я должна ошибиться в том случае, если вообще ничего делать не буду. Только за такую же попытку. Приказано: не вмешиваться ни во что! Это, действительно, сложно. Особенно не так лежащая нога...»

А тем временем Катя помыла Алинку, вернулась в ее комнату, переодела, поиграла. Оставив на минутку девочку одну в кроватке, сбегала на кухню, вернулась с озабоченным выражением лица. Быстро ее собрала и пошла гулять. А перед этим — так долго и внимательно смотрела на свою рабыню, но ничего не сказала, потому что сказала перед этим все. А можно было перевести это, как просьбу и без нее тут так посидеть, как эти предыдущие час двадцать.

Минут через десять пришел Степа, кажется, он что-то говорил, но слова его звенели в голове, и не находили не то что отзвука, но даже осмысления, перевода. Да еще эта улыбочка. Мог посчитать, что Нина уже чокнулась с этой игрой. Ну и пусть, что хочет, то и думает. Нормально с ним поговорить можно только после игры. До этого даже не слышится. Слава Богу, ушел.

«О, с ним время веселее шло. Минут пятнадцать он пытался достучаться до меня. Пусть не смог, но время же прошло. Ну и что делать? Ничего. Выполнять приказ. Хотя, это страшно же — сидеть и ничего не делать, когда она мучается, и бывает, не справляется одна. Хотя, как это не справляется. Пусть у нее не три руки, но ведь и мне самой приходится иногда. Ладно. Жду!»

Пришла Госпожа. Хотя, какая она сейчас Госпожа? Сама все делает, потому что не хочет заставлять рабыню, а мужа?.. Мужа совсем не хотелось трогать или цеплять — пусть он сам мучается. Он сам объявил себя лишним. Госпожа вошла в детскую, одним только внимательным взглядом посмотрела на рабыню, не нарушила ли она чего? Может, есть в чем признаться? Не в чем? Ну и ладно, тогда сиди. Алинка переодета и на руках унесена на кухню. А рабыня мучается теперь уже от того, что она тут совсем не на месте. Хоть бы заставила что-нибудь сделать, так же невозможно!

Вот, будто услышала. Пришла.

—Пойдем!

Ну, наконец-то, нога, неправильно лежащая, снята, можно хоть отдохнуть чуть-чуть. «Как же это неудобно, когда не та нога и долго не так лежит! Она нашла, чем можно меня занять?»

Куда там! Снова приказ:

—Присаживайся.

Блин, как же все это неправильно! И снова надо именно не ту ногу. Заметила, улыбнулась.

—Ногу на ногу нельзя.

—Спасибо, Госпожа.

—Раздвинь ноги. Ага, чуть шире... еще... еще. Больше не можешь? Ну ладно, сиди.

Алинка тоже будто чувствует, что что-то не так. Капризничает. А может, уже сидеть устала. Ну вот, выпустили из плена. Пол не холодный? Да вроде бы нет, ногам-то тепло. Алинка сразу же к Нине. Она так по ней соскучилась за сегодня. Так и крутится, то возле одной ноги, то возле другой. Даже встает, на ручки просится. А это еще хуже! Нельзя, запрещено! Слезы сами покатились по щекам рабыни, Алинка заплакала, за что была отругана и взята на руки Госпожой. Теперь она готовила ужин и держала дочку на руках. Но так долго же продолжаться не может. Снова отпущена, и снова пристает к рабыне. Ну как она не понимает?.. Алина ведь понимает, что так быть не должно!

Снова плачут обе. Снова Алинка на руках у матери. И как озарение у рабыни: «Столько времени прошло, у меня же столько просьб накопилось, и все очень необходимые». Она долго старалась перехватить взгляд Госпожи. И такая мольба во взгляде.

—Ты что-то хотела?

—Позвольте мне взять ее на руки, Госпожа, пожалуйста.

—Нет.

—Тогда, может, разрешите мне помочь Вам.

—Помочь, говоришь? Сейчас что-нибудь найдем.

Она достала одну большую миску, и две тарелки, поставила на пол. Взяла со стола килограммовую пачку гречневой крупы и высыпала в миску, туда же последовала вторая пачка, но пшенки, тщательно перемешала их. Улыбнулась как-то хитро, сказала:

—Помогай. Сюда гречку, сюда пшено.

«Ну, зачем она так? Я же только хотела помочь, но не в этом пустом занятии. Хотя, она уже давно это придумала. Она в магазин, может, только за этой крупой и ходила. Но хоть не сидеть раскорякой, да и дело, чтобы руки занять и голову».

Опустилась на пол, и, вздохнув про себя, начала. Алинка подошла, поигралась крупой, попыталась помочь, но скоро будто сама поняла, что так нельзя, перебралась к Нине, обняла ее, притихла, улеглась тут же на полу, прижавшись к ноге Нины, может, даже заснула. А тут как раз и работа была сделана, и ужин приготовлен.

Рабыня догадывалась, можно сказать знала, что сейчас последует. Работа проверена, замечаний не получено, награды тоже. Крупа вернулась на место — в миску, снова перемешана. Вот тебе и помощь. Зато работы непочатый край. Госпожа сидит рядом и наблюдает, как работает ее рабыня, как ее дочка спит, прижавшись ее к ноге. И все вообще — неправильно.

===========

Катька чуть сама не заплакала, взяла дочку и ушла в комнату. Сейчас она покормит и ужин покажет, что делать дальше. Ей все же нужен был Степан и его реакция, хоть какая. Она сама зациклилась. То, что она сама себя ненавидела уже часа три, это было точно. Но ведь решения не приходило. В этой системе есть только две роли: госпожа и рабыня. Даже сама госпожа может делать все, а рабыня в наказание сидеть, и в любом случае — они будут занимать свои роли. Издеваться и унижать не хотелось. Ну не было у нее такой ненависти к Нине, несмотря ни на что. Вот к Степану... А может быть, только из-за него и продолжается вся эта игра, как и была из-за него же начата. А он ведь никуда не пошел, так и сидит в своем кабинете — в их с Нинкой комнате.

Ладно, сейчас заснет Алинка, будем ужинать, а там и поговорим с ним.

Этот ужин, еще та ситуация. Рабыня-Нина перебирает крупу, Степан, хоть и не хочет смотреть на это, но поглядывает. Катя ведет себя так, будто ее рабыни не существует вообще в природе. Как будто ничего не произошло сегодня весь день. Но что Катя, что Степан молчат. Катя считает, что она задала вопрос, и так не получила на него ответа, а Степан не хотел на этот вопрос вообще ничего отвечать. Но так же долго продолжаться не может.

—Так, девочки, что я хотел вам обеим сказать. Я во многом был не прав. Да вы и сами, наверное, многое понимаете. А сегодня вообще — сплошные ошибки. Вам рассказать про них? Ну ладно, не хотите, как хотите. Извините обе. Я пытался объяснить что-то Нине, но она не услышала, может сейчас при Кате услышит. Уж и не знаю, как вам помочь эту игру закончить наиболее правильно, я только знаю, что она должна когда-то закончиться. Катя, ты нашла хоть что-нибудь кроме ненависти к себе?

—Если считать, что ненависть к тебе не является продолжением того, что ты сказал, то нашла.

—Понятно, значит, не нашла. Хорошо. Я думал, ты со мной больше и разговаривать не будешь. Извини еще раз за тот наезд. Я был неправ. Ну ладно, если за все извиняться, нам и суток не хватит. Короче, сложилось так, как мне не нравится: мы живем втроем. Да, можно повесить всех собак на кого угодно. Тут ты права, Кать, помнишь, ты говорила что за все можешь взять на себя вину, потому что ты можешь доказать себе, что именно этого и хотела. Вот и я так. Могу взять всю вину на себя. Но, даже если вы меня простите, даже если я себя прощу, то в любом случае — жить нам придется теперь вместе. Может даже больше, чем тридцать месяцев.

—Почему тридцать?— не поняла Катя.

—А ты про это еще не слышала. Я вчера сказал Нине, что ваши пять месяцев — ерунда, не в них дело, пока Алинке не исполнится три года, я не смогу тебя бросить, тем более, вас выгнать. И еще сказал вчера же ей, что хочу жить с нею. Надеюсь, Кать, я тебя не слишком обидел этим?

—Так вчера ты мне это и сказал, когда вы пришли. Я сразу так и поняла.

—Ты конечно, права, обвинив меня в нерешительности и неспособности думать. В покорности обстоятельствам и вашим решениям. И даже в том, что каждый из нас троих может не только выжить, но даже жить один. Вот это я прекрасно понимаю. Значит, меня сегодня послали вы обе — это тоже неплохо, если рассматривать как результирующий факт. Я большую часть времени, с обеда, думал, как уйти, куда уйти, как послать одну из вас. Я честно говорю, потому что решение есть у меня, и оно предлагается для обсуждения. Не более того, потому как касается всех троих. Катя, я попрошу тебя, если можно, больше не загоняйся, и не сильно волнуйся. Ты же видишь, она будет делать все, даже невозможное. Она это умеет. А у тебя, ты знаешь, что у тебя есть дочка? И если молоко пропадет, что мы все делать будем?

—Мое основное предназначение здесь,— ухмыльнулась Катя.

—Кать, не юродствуй, пожалуйста. Ладно, давай вернемся чуть назад. Остальное время я думал про эту игру. Нашу, вашу. Я был неправ, что ее начал с Ниной. Ты загналась в нее, потому что тоже хотела испытать что-то неизвестное, что мы знаем, а тебя обделили. Я решил, что расскажу вам про это, и что я не играю, не контролирую, и не вмешиваюсь, чтобы вам обеим не мешать. Следующее, то, что нам надо каждому что-то найти, чем жить дальше, я прекрасно понял, и даже благодарен вам, девочки, обеим за такой шанс. Я не знаю, что мы найдем, но я на сегодня готов жить с вами обеими всю жизнь. Только в одном случае это невозможно, если ваша игра не закончится очень долго. Я сбегу, не выдержу. Вот, и еще... Сегодня все решает Катя — так получилось. Поэтому кто сегодня с кем будет ночью, решает только она. Я согласен с твоим решением, пусть его даже нет, но согласен заранее, так же, как и твоя рабыня. Но завтра мы делаем еще одну спальню, в той комнате, где ты ее переодевала, и в ней буду спать я. В этом случае мы все будем вообще на равных. Но это сегодняшнее решение, которое можно будет обсудить после окончания вашей игры, и которое может еще поменяться к тому времени, как мы начнем разговор.

—Можно, я сейчас ничего тебе не скажу про все это?

—Конечно, Катя.

—А можно тебя попросить побыть с Алинкой, а я пока подумаю.

Тут рабыня снова закончила разбор крупы.

—Ну что там? Проверь, все нормально? Смешивай снова.

—Да, Госпожа.

—Ты в туалет не хочешь? Хотя, не так. Ты мне мешаешь, сходи в туалет, я позову.

Рабыня поднялась и ушла.

—И по-любому, мне эту игру надо закончить.

—Так, кто возражает? Хотя через два часа уже будет десять. Или она натворила что-то что не даст закончить в срок?

—Конечно, натворила. Будто ты не помнишь,— и совсем тихонько сказала:— Я знаю, что ты не играешь, но я тебя попрошу об одном одолжении. Сейчас ты откроешь дверь в туалет, и скажешь, если она дернется. Скажешь честно? Я бы и сама, но я не знаю, если я — будет неправильно. Только тихо-тихо.

—Я бы испугался,— шепотом сказал Степа.

—Я — тоже. Поэтому и надо. Иди. Там открыто.

Он подошел к двери туалета, резко открыл, единственной реакцией рабыни было: она посмотрела, мол, и кто это?

—Ну что там?— раздался с кухни голос Госпожи.

—Монстр, только глаза подняла, чтобы посмотреть, кто. А сейчас улыбнулась. Держись, солнышко, кажется, немного тебе осталось мучиться.

—Степа, спасибо, за «солнышко». А ты, солнышко, иди сюда, работа стоит.

До половины девятого рабыня перебирала крупу, а ее Госпожа сидела и думала, нет, она не знала, сколько раз надо будет еще перебрать ее, чтобы все закончилось. Она уже только наблюдала, как рабыня заканчивала, сама себя проверяла и все начинала заново. Мысли у обеих гонялись по кругу. Но прорыва не наступало. Госпожа ушла купать дочку, укладывать и через час пришла снова на кухню. А перед этим Степана отправила спать к Нинке, даже если он и будет там спать один.

—Сколько раз уже?

—Шесть, кажется, Госпожа,— рабыня сжалась, ожидая чего-то нового, страшного, но продолжила:— Но я могу и ошибиться. Начинать заново? Я буду считать.

—Нет, считать не обязательно. Это я так.

Вот и десять. И половина крупы еще в миске, а можно и заканчивать.

—Нин, бросай эту хрень. Мои критерии закончились, причем давно. Игра должна быть закончена хоть когда-нибудь. Так что, иди спать. Завтра поговорим.

—Кать,— Нина поднялась, обняла Катьку, прижала к себе.— Мы обязательно найдем. Сейчас эмоции ненужные улягутся.

—Пошли, провожу. Я Степу к тебе отправила, ты не возражаешь?

—Я так устала, что мне все равно.

—Ладно, спим. Утро вечера, сама знаешь.

Они разошлись по своим комнатам.

===========

Катя полежала полчасика, если бы знала Нинка, как устала она. Но сон тоже не шел. А там, на кухне половина крупы не перебрана. Дело, какое-никакое. Катя встала и, чтобы никому было не слышно, пошла на кухню. «Ну да, устала она. А может, как раз, силы восстанавливает. Ну и хорошо, лучше спать будет. Вот интересно, а в ванную она не ходила, или я как-то пропустила. Или они привыкли, что в походных условиях можно и не мыться? Да фиг с ними, тут своих вопросов полно».

Теперь сама Катя перебирала крупу. Ну вот, вроде бы и все. Но спать все равно не хочется, и обе тарелки отправляются обратно в миску, перемешала, посмотрела, мало будет, еще размешала. Минут через двадцать, щурясь от яркого света, на кухню вошла Нинка, в одной Степиной рубашке.

—Нин, ты чего вскочила?— спросила Катя.

—Так я думаю, тут же осталось...

—Хоть какое-то дело?.. Садись, помогай. То я уже перебрала, это — по новой.

—Вы же спать ложились, Госпожа.

—Не поняла, ты хочешь сказать...

—У меня много просьб осталось нереализованных, и есть одна очень необходимая: мы продолжаем.

—А может, сменим роли?

—Бесполезно, Госпожа, надо эту закончить.

—Может, ты и права. Кстати, ты же тоже говорила, что устала, а я слышала.

—Ага, надо же было чем-то заняться. Говорить не можем, спать тоже, пришлось дать, вот он и заснул, а я сюда. Не думала, что Вас здесь встречу.

—Так ты тоже только из-за того, что незакончено?..

—Да. Я думала Вы спите.

—Так какой критерий теперь будет?

—Мне можно сказать?

—Ну да, конечно. Я так и не смогла придумать.

—А вот когда хоть одна из нас поймет, что игра закончилась, такое условие годится для Вас, Госпожа?

—Замечательно, солнышко!

Где-то через час, на кухне появился Степа.

—Вы что, с ума посходили обе?

Рабыня подняла глаза на Госпожу, спросила разрешения ответить.

—Мы не закончили, к сожалению. Я уговорила Госпожу продолжить.

—Сумасшедшие! Но что с вами делать. Я спать. Мне завтра на работу.

—Спокойной ночи,— в один голос сказали обе, переглянулись, улыбнулись одна другой, и снова уткнулись в миску. Вдвоем получалось значительно быстрее.