Я умер. Яворы и ставни горячий теребил Эол вдоль пыльной улицы. Я шел, и фавны шли, и в каждом фавне я мнил, что Пана узнаю: «Добро, я, кажется, в раю». От солнца заслонясь, сверкая подмышкой рыжею, в дверях вдруг встала девочка нагая с речною лилией в кудрях, стройна, как женщина, и нежно цвели сосцы — и вспомнил я весну земного бытия, когда из-за ольхи прибрежной я близко-близко видеть мог, как дочка мельника меньшая шла из воды, вся золотая, с бородкой мокрой между ног. И вот теперь, в том самом фраке, в котором был вчера убит, с усмешкой хищною гуляки я подошел к моей Лилит. Через плечо зеленым глазом она взглянула — а на мне одежды вспыхнули и разом испепелились. В глубине был греческий диван мохнатый, вино на столике, гранаты и в вольной росписи стена. Двумя холодными перстами по-детски взяв меня за пламя: «Сюда»,— промолвила она. Без принужденья, без усилья, лишь с медленностью озорной, она раздвинула, как крылья, свои коленки предо мной. И обольстителен и весел был запрокинувшийся лик, и яростным ударом чресел я в незабытую проник. Змея в змее, сосуд в сосуде, к ней пригнанный, я в ней скользил, уже восторг в растущем зуде неописуемый сквозил, — как вдруг она легко рванулась отпрянула, и ноги сжав, вуаль какую-то подняв, в нее по бедра завернулась, и полон сил, на полпути к блаженству, я ни с чем остался и ринулся и зашатался от ветра странного. «Впусти»,— и крикнул, с ужасом заметя, что вновь на улице стою, и мерзко блеющие дети глядят на булаву мою. «Впусти»,— и козлоногий, рыжий народ все множился. «Впусти же, иначе я с ума сойду!» Молчала дверь. И перед всеми мучительно я пролил семя и понял вдруг, что я в аду. Берлин, 1928 г.

Комментарий

 

Это стихотворение В. Набокова, написанное в 1928 году, как нельзя лучше, даже больше чем его «Лолита», отражает не только сексуальную озабоченность автора, но и его психическое заболевание (или перверсию) — так называемую «педофилию»... (из словаря: «повсеместно признаваемое преступным половое тяготение к детям) в самых извращенных форме от вуайеризма (подглядывание за голыми девочками) к эксгибиционизму (демонстрация своего полового органа детям и женщинам).

Наряду с этим... надо же разобрать, почему назвал он свое стихотворение именно «Лилит», а не как-нибудь иначе.

Первые два слова... и сразу же все объяснения: «Я умер». Ну и Слава Богу...

Да, страх перед смертью, как и страх перед жизнью, не дает нормально ни жить, ни нормально умереть... Но сам факт удостоверен... Умер. Даже, как выяснится в последствии — убит... О чем же можно думать в 30 лет? Только о смерти, да о маленьких девочках, которые сами стелятся и хотят...

И сразу же вопрос, который мучит не одно поколение мыслителей и нормальных людей: Куда попадешь, после этого пресловутого перехода из живого состояния в мертвое... Оказывается, лирический герой автора попадает, как ему кажется, в рай... Да... вы только посмотрите, как там все прекрасно: Горячий ветер свистит в чинарах (яворы), терзает ставни, которые как уши слона хлопают, но они же кроме того еще и стучат... пылища вдоль улицы... вокруг одни «ангелы», или Боги. Кто же их не узнает? Все признаки на лицо: козлоногие, с рогами на головах, все их голые тела покрыты мохнатой шерстью... Самый натуральный древнегреческий рай... Только почему древнегреческий, если должен быть древнееврейский? Но это такая мелочь... Какая разница, знали ли древние греки, что в двадцатом веке великий писатель, переселит еврейскую первую женщину, созданную вместе с Адамом, в их так называемый «рай», который, судя по обитателям, больше похож на средневековое описание шабаша на Лысой горе...

Но автору не только удалось это беспрепятственно сделать — древние греки не заругают, так он еще уменьшил возраст нашей героини... сделав ее девчонкой, только-только достигшей половой зрелости... К тому же он ее перекрасил, сделал рыжей... Он наверное знал, что все засланцы, а особенно, засланки (см. «Пятый элемент» Люка Бессона), в том смысле, что все неземные женщины, должны быть рыжие...

Воспоминания с головы до ног (в смысле до того, что между ног) охватили героя... И вспомнился первый вуайристический сексуальный опыт (подглядывание)... И эти ножки, именно там, где они сходятся вместе... или как раз расходятся... когда маленькая дочь мельника, самая меньшая... но уже покрылась бородкой в том самом интересном месте...

Тогда... это было незабываемо... но он был слишком мал, и слишком боялся, чтобы предложить ей тогда... и вот она мечта оказалась возможной... Именно поэтому здесь рай... И сейчас... Все наконец свершится, в первый раз... Именно с такой маленькой, молоденькой... девочкой-целочкой...

Подбоченясь, приосанясь, в полной предсмертной экипировке... ведь если умирать... то непременно от пули... в пылу кабацкого разгула... Как убили, так и ходит он по своему «раю»... — во фраке... Как истинный охотник, он должен завоевать любовь... Сделав на лице «усмешку хищного гуляки», отчего его лицо перекосило от ужаса, он подошел с своей (интересно, когда это она уже стала его?) Лилит. И только мысль, только вопрос: даст не даст? Пошлет опять или... все же удастся?

Ее зеленые глаза... Стоило ей только взглянуть на него... весь фрак превратился в прах... (прямо стишки пишутся, а не анализ, тьфу...) Но он даже не испугался... может только холодным потом прошибло... Но краем глаза он увидел... да! В комнате все как раз для этого!!! челюсть отвисла, сердце забилось... Но там вино, гранаты... порнуха по всем стенам... и диван... конечно же греческий...

И вот оно... Свершается!!! И какая поэтика!

«Двумя холодными перстами по-детски взяв меня за пламя...»

Как он ее боится, как он хочет ту дочку меньшую мельника... как он преувеличивает... Его пенис... уже не орган размножения, даже не фаллос, а именно ПЛАМЯ... Но девочка берет его по-детски... как это трогательно звучит... Она не хватает его за это «пламя»... Он боялся, что будут хватать его все эти взрослые шлюхи... Но Лилит именно так нежно... по-детски... хватает и тащит... Типа, давай!!!

Само описание, конечно, поэтично... Мне, конечно, очень понравилось: «без принужденья, без усилья ... она раздвинула, как крылья, свои коленки предо мной...» Жутко эротично и неправдоподобно... Выходи, точно — он в раю... когда все сбывается... даже самое небываемое...

И только-только он уже возбудился до зуда... до скрежета зубовного... И на тебе... по морде... Отказала... больше не хочет, даже оделась, чтобы срам прикрыть... вуалькой прикрылась... Я до сих пор считал, что вуаль обычно носят на шляпке, а не прикрываются ею по бедра... Это конечно интересная деталь, но... Не понимаю...

Ветер, вдруг из ниоткуда взявшийся, выкинул его на улицу... и дверь захлопнулась...

А вокруг дети... да какие хорошие — не могу удержаться, чтобы не процитировать — «мерзко блеющие дети»... А ведь именно это обстоятельство никогда и не давало герою полностью отдаться во власть своей страсти... Вот было бы здорово, если бы они такими же маленькими и целенькими оставались, а даже при наличии вторичных половых признаков не имели бы возможности для зачатия... иначе... Вот оно — это дьявольское отродье — дети, мерзко блеющие, козлогногие... и все смотрят не куда-нибудь, не в глаза, не на торс античного героя... и именно на то, что торчит, то, что только-только было ТАМ, но сейчас с позором выкинуто на улицу... И вуайерист стал эксгибиционистом... Теперь его принудили ходить голым перед этой чудной козлоногой рыжей публикой, особенно маленькими... еще меньше... которых только пугать можно, но не трахать... и которые всегда смотрят на его так называемую «булаву». Рай превратился в ад... От наблюдения (подглядывания) он попал в роль того, за кем теперь будут всегда подглядывать... И наш лирический герой кончил, а поэт кончил писать эту чухню, а я свою...

 

Николай ДОЛЯ