Глава 4. С чистого листа
Жизнь прекрасна! Если правильно подобрать антидепрессанты...
Хотя Ира сегодня пришла необыкновенно рано, в начале десятого, остальные тоже были на работе. Женька, например, еще ни разу не опаздывала, скорее всего, потому, что ей было дальше всех ехать, поэтому всегда приходилось выходить из дома с запасом. Тем более, она была, все-таки, исполнительная девочка. И хотя они с Ирой смогли только поздороваться, Женька так этому обрадовалась! Ведь это было первое слово, которое она услышала с того момента в пятницу, когда они расставались на Набережной.
Да тут еще и на работе начинался новый виток заказов. К концу недели должны были объявить списки кандидатов на должность мэра города, поэтому стопроцентные кандидаты во всю размещали заказы. Гонка была бешенная, не успевали сделать один, как на очереди появлялось еще пять-шесть. Зашивались и дизайнеры, и менеджеры. Да еще и текущая обычная работа, которая никуда не девалась. Женька, как появлялась свободная минутка, поглядывала на Иру. По большому счету, в их коллективе уже привыкли, что иногда у Иры так бывает... И что в такие моменты ее лучше не перенапрягать. Давать можно любую работу, но только такую, где не надо много думать, иначе зависнет еще сильнее. Да, еще, она могла даже рассердиться, даже наорать. Но этого надо было долго добиваться. Хотя в другое время добиться такого от Иры в нормальном состоянии было бы практически невозможно. Так что Женька только иногда бросала взгляды, и еще реже ловила такой же заинтересованный взгляд Иры. Делая себе кофе, Женя сразу же делала и вторую кружку для Иры даже не спрашивая. Потому как Ире сейчас было не до него, но, если кружка появлялась возле клавиатуры, она постепенно выпивалась. Да, удалось ее вытащить на обед, что тоже не могло не радовать.
После обеда позвонила Лена из дома, сказала, что завтра выйдет. Во-первых, она прекрасно понимает, что выборы на носу, а во-вторых, она ужасно устала отдыхать, болеть. Женя доложила Борису Ивановичу о звонке Лены, но он только кивнул, показав, что все понял, и снова с кем-то продолжал говорить по телефону. Выборы — слишком горячая пора для рекламщиков.
Около семи Женя позвонила маме, что сегодня будет поздно, чтобы она не ждала, а сама ужинала. Да, с работы они ушли, то есть, Ира ушла вместе с Женей, без двадцати девять. Несмотря на столь поздний час, они пешком дошли до Ириного дома, Женя, дождалась, пока в окнах не загорится свет, и побежала на остановку. Благо, тут недалеко до Соборной площади.
==========
На следующий день вышла Лена. И Женя сразу же поняла, что как быстро она стала «временно-менеджером», так же быстро им и перестала быть. Хотя первые полдня работала, практически, только она, а Лена въезжала в курс дела. Все же месяц не быть на работе — это сказывалось. Но опыт и практика позволили Лене быстро влиться в поток событий и дел, так что, придя с обеда, Женька снова оказалась на подхвате в офисе. Своей работы уже не было. И это, когда все остальные работали на полную мощь.
Сидя за свободным столом, рядом с копиром, Женька взяла листочек, ручку и принялась писать письмо. Писала долго, потому как часто отвлекали. Когда ее отослали по делам в город, она купила несколько конвертов. И придя в офис, она положила на клавиатуру Ирине заклеенный пакет, на котором было написано только имя получателя. А сама Женя помчалась дальше работать работу.
==========
«Здравствуйте, моя будущая поклонница!
Вы, может быть, возьмете и выбросите сразу же мое письмо в корзину, но я очень Вас прошу выслушать меня. Дайте мне маленький шанс. Я не займу много Вашего времени. Я Вам хочу немножко рассказать про себя. Где я живу и как меня зовут, Вы, наверное, догадались, но ведь это же не главное.
Я Вам никогда раньше не рассказывала, что иногда на меня находит озарение, и я хватаю первый попавшийся клочок бумаги, что-нибудь пишущее и записываю пришедшие на ум строки. Возможно, мои стихи не совсем совершенны, возможно, я взяла на себя слишком большую смелость, чтобы показать Вам то, что у меня получается. Но я думаю, что Вы не будете меня слишком ругать за это.
А Вы знаете, как иногда трудно найти слово? Вот есть в голове картина, такая яркая-яркая, и уже сложилось три четверостишья, а самое главное — еще не получилось. Потому как в четвертом есть строка, в которой мысль, вроде бы, сказана, но ритм сломался, рифмы нет и нет этого слова, одного единственного, того самого, которого так сейчас не хватает. Я обычно не пишу стихи долго, тем более не переписываю их. Но вот здесь хочется. Доделать, переделать, чтобы было именно так — правильно и наиболее естественно. И вдруг приходит слово, НУЖНОЕ, и даже в ритм, но в результате все четверостишие в прежнем виде никуда не годится. И только когда сносишь его нафиг и меняешь оставшиеся три строки — вдруг понимаешь, что получилось. И зачастую, совсем не та картина, которую начинала писать — а даже лучше, красивее.
Ладно, что я Вам рассказываю? Давно бы надо было показать, а не третировать Вас моими муками творчества. Вот отдаю Вам на суд одно из моих творений. Написано оно было давно. Я даже не помню, по какому поводу оно появилось, но мне очень хочется подарить его Вам.
==========
Нету мыслей — они испарились,
Опустела моя голова,
Мне сегодня ромашки приснились
И зеленая в пояс трава.
Будто я по широкому лугу
В ярком платье бреду наугад,
И летают стрекозы по кругу,
И шмели над цветами гудят.
Ни забот, ни тоски, ни тревоги,
Впереди вся огромная жизнь,
И открыты пред мною дороги,
И свободы — что хоть захлебнись...
Бегать, прыгать и петь мне охота,
Рвать цветы — пусть я знаю, во сне...
И забытое чувство полета,
Возвращается снова ко мне.
От земли, оттолкнувшись, взлетаю,
Начинаю парить, Боже мой!
И от счастья и млею, и таю,
И не верю, что это со мной.
|
Вот, буду на этом заканчивать...
Не судите меня строго, пожалуйста.
Счастья тебе, Ира!
Твоя бестолковая Женька».
==========
Женька издали наблюдала, как будет читать Ира, что за этим будет? А может, она зря так сделала? Но когда Ира закончила, оторвала взгляд от листа, поискала спрятавшуюся Женьку и так посмотрела... Никогда она так на Женю не смотрела. Чего только не было в этом взгляде намешано: и удивление, и восхищение, и понимание, и благодарность, и даже укор, мол, чего же ты раньше молчала?
Все это произошло часа в четыре дня. В начале седьмого Женя совсем освободилась, но уходить было рано, потому как у Иры было много работы. Женька принесла Ире кружку кофе, и только поставила ей на стол, как рядом лег конверт. Точно такой, какой был у нее. Откуда Ира его взяла и, самое главное, когда? В «Получателе»: «Женечке». Женя взяла письмо и пошла на лестницу. Она не хотела, чтобы хоть кто-нибудь ее видел, когда она будет читать, даже Ира. И что там может быть? Ой, непонятно, и даже немного страшно. И даже сильно страшно.
==========
«Здравствуй, Женя!
Я не буду извращаться как ты, поэтому буду писать сразу тебе. Можно?
То, что у тебя теперь есть поклонница, это факт, и уже не подлежащий сомнению. И не потому, что дареному коню... Ведь у тебя, действительно, такие замечательные и радостные стихи, что у меня рука бы не поднялась не то, что судить, но даже критиковать. Так что на этот раз — не дождешься. Прости.
Спасибо тебе огромное за подарок, за слова, за способ общения!
А по поводу мук творчества... Ты мне рассказываешь? Я тебе могу точно так же рассказать, какие я муки испытываю, когда пишу картину. У тебя слова, у меня краски. Да и со словами у меня бывают такие трудности, что ты не представляешь. Вот как сейчас, как сегодня. То, что я с кем-то могу разговаривать, это еще ничего не значит. Ты же знаешь, что нельзя совсем молчать. Вот и приходится выдавливать из себя какие-то ненужные никому звуки. А вот так, письмом, гораздо легче получается. Не те органы задействованы, поэтому и мысль выражается легче. Понимаешь, я тоже тебе пожалуюсь, у меня иногда так бывает, что вдруг все вокруг перекрашивается в безжизненные тона. И вся система мироустройства летит в пропасть. А может, это я сама туда лечу, и с ускорением свободного падения глаз уже не фиксирует бегущих мимо картинок. И знаешь, любое слово, любое действие, как будто включает дополнительные двигатели, чтобы я еще быстрее летела вниз. Ты знаешь, как это страшно? Прости меня за мое молчание. У меня сейчас слова почти все неправильно переводятся. Я как-то пробовала в таком состоянии говорить. Я сама себя с трудом понимала.
Краски. Ты видела в фотошопе есть такая прикольная штука, как выбор цвета. В зависимости от системы бывает трехцветная — RGB — красный, зеленый, голубой, и четырехцветная — CMYK — циан, маджента, йелоу. И, мешая эти цвета в разной пропорции, можно составить любой. Это теоретически или на компе. А вот когда тебе хочется написать вот эту ямочку на щечке, какие краски надо взять, чтобы, смешав их, получился нужный цвет? А потом, даже ты получила этот цвет, но сильно разбавила маслом или еще хуже — разбавителем, и проступают полутона из предыдущего слоя краски и у тебя уже не тот цвет, а значит и не тот эффект. И нарисовать вот хотя бы картину из твоего стиха, я даже не знаю. Картину вот вижу, такую ясную, понятную. А вот получится ли ее перенести на холст, да так, чтобы получилось большее? Чтобы видна была не только та картина, которую я видела, и которая сразу же точно такой не получится. Будет масса нужных и ненужных деталей, которые по большому счету создают другую картину. Вот если в результате получится лучше, чем наяву. Тогда это действительно будет шедевр. Настоящая картина.
А знаешь, Жень, я убрала краски и кисти. Я не знаю, что могла бы еще написать, хоть на портрете Ани, хоть на чистом листе.
Ну вот, ты знаешь, Женечка, как я тебе благодарна, что ты предоставила такую возможность общаться. Вроде бы и слова, но здесь они как прибиты гвоздями к забору. И произнести это вслух я бы не смогла. И только одно у меня объяснение. В моей нынешней системе слова имеют другой перевод.
Вот, ты же сидишь сейчас и меня ждешь, а ты знаешь, что я чувствую себя виноватой. Ведь ты же только из-за меня, ведь так? Прости. Ты мне подарки даришь, а я тебя мучаю.
Как бы я хотела, чтобы ты была счастлива!
Ира»
==========
Хоть Женька старалась не шуметь, возвращаясь в комнату, лишь только она вошла, как встретилась взглядом с Ирой. Та ждала. Она ждала реакции, даже приговора, хоть что-нибудь. Слава Богу, в комнате никого больше не было, Женька подлетела к Ире, обняла ее за плечи и шепнула в самое ушко:
—Спасибо!
Через несколько минут они покинули работу. И им было так хорошо молча идти, взявшись за руку, когда и без слов все понятно. И просто, хорошо. Не разбирая дороги, зачастую прямиком по лужам, они шли, сжимая ладошки то чуть сильнее, то чуть нежнее, и разговаривали мысленно, будто сочиняли письма одна другой, будто читали ответы. Вот и дом Иры. И вопрос во взгляде: мол, тебя, может, проводить?
«Нет, что ты. Иди, зажги свет, посмотри на меня в окошко, я подожду».
«Давай. Счастья тебе,— это пожатием руки, а во взгляде:— Ты простишь меня, немую?»
«Я тебя давно простила за все. Ты это, даже без слов, знаешь».
Пока Ира открыла дверь, зажгла свет, подошла к окошку, Женька пробралась к нему с наружной стороны. И они столкнулись бы нос к носу, если бы не эта стеклянная граница между ними. Иришка только улыбнулась. И счастливая Женька исчезла в окне, а потом по улице бегом. Так в детстве от радости бегают, когда пешком идти невозможно, и так смешно вприпрыжку, размахивая руками.
==========
Долго Ира смотрела вслед убежавшей на остановку Женечке, именно Женечке. Вот и на письме она так ее написала. Потому как, написав «Жене» и бросив взгляд на конверт, она взяла ручку и дописала «чке», чтобы не получилось как-то двусмысленно. Вот, и Ане она так обещала, что будет звать девочку только этим именем. Вот, сколько лет не писала писем, а ведь раньше — целыми тетрадями за один день. А теперь у Иры даже писем не осталось. Ни тех, что писала ей Аня, ни тех, что она сама писала ей. Так уж получилось. Письма Иры к Ане сожгли родители, чтобы не будили больных воспоминаний. Когда, через четыре года после смерти Ани, Ира приехала в деревню, то зашла к ним, поговорила с ее мамой. Та сказала, что целый год в ее комнате не могли даже с места ничего сдвинуть, ничего убрать. А как отметили годовщину, как отпустило, но вспоминать, все равно, было больно. Вот тогда и решили ее отпустить. И все, что можно было раздать из вещей, раздали, остальное — сожгли. И письма Иры — тоже, наверное. Писем было много.
Да что говорить? Ведь она сама то же самое сделала, тоже ведь хотела освободиться, начать нормально жить. Да, она написала портрет в самом первом приближении, и от того портрета сейчас остались только вот эти ее глаза. Три года она жила этими ее письмами, воспоминаниями и портретом. Потом портрет спрятался за занавеску, письма... Жаль, что она так с ними жестоко поступила, но обратно не вернешь ничего. А после Гоши раскаялась в содеянном, дописывала и переписывала портрет, хотела этим вернуть. Не получилось... Или получилось, все-таки?
Да! Получилось, все же. Не готова Ира была еще раз коснуться кистью этого лица, а теперь и фона на портрете. Может, ее на стену повесить? И начать писать другое? Что-то другое, такое же живое, как и Аня. Вот хотя бы эту картину из стиха Женечки. Ира так ее четко увидела. Выходит, зря спрятала краски и кисточки? А Аню куда? Вот сюда, на полочку. На подрамник новый холст, чистый, как лист бумаги.
Ира достала все свои художественные принадлежности, разложила перед мольбертом. Задумалась о выборе красок и так долго думала, что так ни одной и не выдавила на палитру, тем более, цинковые белила заканчивались. Надо забежать по дороге, купить большую тубу, и новых кистей. Просидев около мольберта часа полтора, Ира поняла, что сегодня ничего не получится. Сил нет, чтобы оклематься, а не то, чтобы начать писать новое. И вдруг она поняла, что она боится испачкать эту белизну, которая сейчас более совершенна, чем та картина, которая появится здесь через месяц-два. Она встала, нашла листок бумаги, взяла ручку.
«Здравствуй, Женечка!
Когда ты меня проводила и убежала, я осталась одна в своей берлоге, и вдруг захотелось что-то сделать. Я тебе писала сегодня, что убрала все краски и кисти. Но это было вчера, сегодня я их снова достала. И даже долго собиралась начать. Но знаешь, что обнаружилось? Никогда не догадаешься.
Страх чистого листа.
Вот перед тобой белый прямоугольник, совершенно чистый, совершенно белый. И на нем может появиться или шедевр, или грунтовка перед шедевром, или вообще ничего не получится, потому что шедевры можно увидеть в картинных галереях, а писать их никто не учит. Можно ведь научить рисовать, можно научить правильно накладывать тени и соблюдать пропорции... Но будет ли это отражением той реальности, которую ты хочешь показать людям? Ведь надо не только увидеть красоту, надо ее правильно передать, чтобы не только ты эту красоту поняла, заметила. Ведь сколько раз, пробегая по чистому полю или глядя как по нему бегает маленькая девочка, я пыталась представить, как это будет смотреться на картине. Вот и сегодня, читая твое стихотворение, я так хорошо увидела КАРТИНУ, что уже вечером собралась ее писать.
Но никакой я не художник. Совершенство возможно только на небесах, и даже этот совершенно белый прямоугольник более правилен, чем то, что я попытаюсь на нем изобразить. Все будет примитивно и убого. У меня и раньше были такие мысли, но вот сегодня они даже сложились в слова. И это потому, что пишут руки, а голова, только прочитав, реагирует на них, как на откровение. Странно, да?
Поэтому, Женечка, если ты вдруг, прочитав что-то, у меня такое «неправильное», вздумаешь обидеться или расстроиться, не надо, пожалуйста. Я готова сейчас же извиниться за будущие промахи, которые вдруг у меня в письме возникнут. Я пишу, потом перечитываю и сама удивляюсь: неужели я смогла такое написать? Пишу, что пишется.
Да, что хотела сказать про новый, осознанный страх. Вот есть холст, на нем может быть нарисовано что угодно: и пейзаж, и портрет, и бытовая сцена, но напишется только одно, если оно напишется. И, скорее всего, оно мне не понравится. И от этого руки опускаются сразу.
Женечка, солнышко, спасибо тебе за все, за то, что ты есть. Именно такая, какая ты есть. Потому, что ты дала мне эту возможность общаться при совершенной моей неспособности к этому в данный момент.
У меня в голове сейчас появилась туча мыслей, но я останавливаю себя. Я боюсь это написать здесь, боюсь тебя испугать, себя испугать. Поэтому, я закончу это письмо.
Прости и не обижайся на меня, пожалуйста.
Ира»
==========
Ира аккуратно сложила листочек в конверт, заклеила его, чтобы, не дай Бог, еще что не дописать, чтобы не прочитать — может быть, там уже есть что-то лишнее. Конверт в сумку. И спать. Трудный день. И завтра, скорее всего, будет не легче.
Наутро Ира без пяти девять уже была на работе. Она уже не помнила, когда она так вовремя приходила. Но что-то сегодня подняло, заставило быстро собраться, чтобы успеть именно к началу рабочего дня. Ой, а какое было удивление сотрудников, особенно Женечки, когда они пришли позже Иры. Только увидев Женин счастливо-удивленный взгляд, Ира поняла, почему она пришла сегодня так рано: чтобы не держать ее тут так долго после работы. С этой дурацкой работой надо справляться в рабочее время, и меньше будет вина перед девочкой.
Как только волна удивлений прошла, Женя подошла к столу Иры, и на клавиатуру ее компьютера легло одновременно два письма.
==========
Всю неделю, которая получилась как никогда длинной, они работали, переписывались. Каждая писала о себе и для себя. Но это было обеим интересно, тем более, что другого способа общения они и не знали. Пока не знали. А два-три письма в день, сначала они их заклеивали, потом перестали заклеивать даже те, которые были очень длинные, которые писались дома. На работе были и совсем коротенькие, были и подлиннее. В пятницу на лице Иры мелькнула улыбка. А в субботу, пришлось выходить и в субботу — предвыборная компания в самом разгаре — Ира подошла к Жене и предложила:
—После работы ко мне зайдешь? Я так соскучилась!
—Иришка! Заговорила! С тобой на край света. Тем более, к тебе.
—Мне показалось, что я пережила черную полосу.
—Слава Богу,— выдохнула Женя.
Но этим планам не суждено было сбыться. Позвонила мама Жени, попросила приехать пораньше. И Ире позвонила сестра, просила зайти, тоже по неотложному делу.
—Ты знаешь,— Ира подошла к Женечке с виноватым видом.
—И я тоже не смогу сегодня. Они что, сговорились? Или может, давай, я к тебе сама завтра приеду?
—Жень, а может, нам сегодня мало времени, поэтому мы сами.
—Очень может быть. Я к тебе хочу надо-о-олго... А сегодня часа на два, больше не получится. Давай, я приеду завтра прямо с утра, как проснусь.
—Да, точно.
Скорее всего, Ира была права, потому что ни у той, ни у другой ничего серьезного в этот субботний вечер не случилось.
==========
В воскресенье Женька подошла к дому Иры без нескольких минут одиннадцать. Она хотела было позвонить на мобильник, но решила постучать в окошко. Иришка будто ждала ее, вернее сказать, конечно же, ждала. Она так приветливо улыбнулась... и, позвав Женю рукой, пошла отпирать дверь. Женьке хотелось броситься в объятия подруги, но она себе этого не позволила. А вдруг не так поймет?
—Ой, сто лет у тебя не была. Приветик!
—Привет!— улыбнулась Ира.— Давай, проходи. Ты знаешь, я сегодня подвиг совершила, я в магазин уже с утра сбегала. И купила не только кисточек и красок, но и еды, ты представляешь?
—Какой ужас!— довольно улыбалась Женечка.— Тебе даже еда понадобилась?
—Нам...— смутилась Ира, чем смутила и Женю.
Но с этим смущением они быстро справились, тем более, первое, что увидела Женька, войдя в комнату, то, что портрет Ани уже висел на стене. А на мольберте, ослепляя совершенной белизной, стоял новый холст. Да и порядка было больше в этой комнате, не в том состоянии оставляла Женька ее в прошлое воскресенье. Это хорошо!
Да, теперь они могли разговаривать. Не так, конечно же, как в письмах, но вполне откровенно. И темы сместились: не только их работа и путешествия Иры, но и творчество, творчество обеих, страх перед словами, страх перед чистым холстом, успехи и муки творения.
—Иришка, а ты знаешь, я рисовать не умею. Ты меня научишь?
—Что, совсем не умеешь? А в школе же рисовала?
—Ну, в школе. Это так давно было. И что там рисовали? В альбоме, акварелью или карандашом.
—Да, в школе, сама вспомнила. Я же еще в художественную школу ходила, и там нам объясняли, как правильно рисовать: композиция, штриховка, сама понимаешь. Не, не понимаешь? Ну вот, дают нарисовать голову гипсовую, и восемь часов на этот рисунок. Два часа размещаешь, потом набросок, потом выписывание деталей, и четыре часа штриховка. А в школе, почти то же, но времени 45 минут, и все надо успеть. Я не успевала, чуть двойку не получила. Единственное, что спасло, то что в худшколе были одни пятерки, так что ставили четыре, чтобы не портить успеваемость.
—Восемь часов на рисунок? Круто! А на картину?
—Ну, картина. Например, Иванов «Явление Христа народу» писал 28 лет, и она так и осталась незаконченной. А Пикассо за три года — десять тысяч картин. Это каждый день по десять штук. Ты видела Пикассо?
—Видела, мне не нравится. Я не понимаю. Вот импрессионисты — другое дело, хотя, я классику больше предпочитаю. Рубенс, Веласкес, Тициан, Брюллов, Куинджи.
—О, да ты у нас образованная девочка. Хотя Куинджи — это уже не совсем классика.
—Я знаю, уже читала.
—Когда?
—А вот, когда здесь сидела в прошлое воскресенье. Так ты мне расскажешь, как писать картины?
—Как я начала? Знаешь, у нас пластинка была с Райкиным. Там что-то было про художников. Так вот, прикольная такая вещь, если найду, она где то у родителей осталась, обязательно принесу, послушаем. Там так: «Художник — это человек, который берет нужную краску и кладет в нужное место. Получается картина».
—И все? Это так просто?
—Ну, не совсем так и просто, а ты, может, попробуешь?
—Что? Маслом? Это, наверное, так сложно.
—Ну, не так сложно, как акварелью. Это акварель сложно поправить. С маслом проще: если не высохла краска, просто вытираешь тряпочкой, а если подсохла, тогда счищаешь чем-нибудь или закрашиваешь поверху. Вот, смотри, вот сюда выдавливаешь краски, вот здесь можно смешивать, это масло, льняное, им разбавляешь. Как получился нужный цвет — кисточкой на холст. Главное, не бойся!
—Можно попробовать?
—Конечно, а я посмотрю и подсказывать буду, если ты не против.
—А когда я от твоей помощи отказывалась?
—Вот, белой, вот это — белила цинковые, побольше, черной, сажи газовой, вообще не рекомендуется — дурной тон, остальное — на твое усмотрение.
—Ой, правда, такое большое пространство! Что же тут можно нарисовать?
—Все что хочешь, лучше — шедевр,— улыбнулась Ира.
—Поняла, начинаю.
Женя взяла немного синей, кажется, кобальт какой-то или ультрамарин. Это поначалу она запоминала названия, потом все спуталось, и она уже ориентировалась по этикеткам на тубах. Добавила немного желтой, белой. Начала мешать. Еще белой. А если зеленой? Надо чтобы получился цвет неба. Долго-долго мешала на палитре. Нанесла сверху холста первый мазок. Прикольно! Растерла. Так даже лучше получилось. Быстро перенесла все, что было намешано. Ой, как неудобно! Теперь надо снова добиваться того же оттенка, а если макнуть кисточку в масло и попробовать размазать то, что на холсте, чтобы получилось однороднее. Вот, уже лучше. Попробовала смешать больше одинакового оттенка, тоже все перенесла на холст и начала доводить уже на самом холсте до нужной кондиции.
Ира наблюдала, как Женечка все делает — совершенно неправильно, но ведь что-то получается, поэтому не мешаем. Дальше пошло ведь еще интереснее. Она уже перешла к другому цвету. И уже на середине холста появилось желто-зеленое пятно. А вот как она будет бороться с переходами от одного к другому? Круто! Размазывая голубой цвет так, чтобы он наезжал на зеленый, кисточку вытирает внизу холста. Потом уже пошли в ход просто тюбики, а вместо кисточек — пальцы. Сначала поправила краску, стерла лишнюю деталь, а потом уже лихо орудовала — в одной руке три открытых тюбика, а второй мажет по холсту, и ведь вырисовывается какая-то абстракция. Не сказать, чтобы уж очень похожа была на картину, но для фона какого-нибудь полотна даже очень сгодится.
Вообще-то, эту абстракцию Ира увидела, когда вернулась с кухни. Она приготовила нехитрый обед, и пришла позвать свою маленькую художницу, у которой теперь не только руки, но и нос был в краске, и подбородок, и на щеке ярко-зеленое пятно.
—Жень, ты есть хочешь?
—Подожди, минут пять можно? Мне так нравится!
—А если не секрет, что рисуем?— улыбнулась Ира.
—Мне недавно сон снился, и там... Он был цветной. Я видела... девушку вот на таком фоне. Она сидела, обхватив коленки руками. Такая, знаешь, она такая... и голенькая. Она будет вот здесь. Видишь, тут цвет, как тело, я даже со своей рукой сравнивала. И сигарета у нее в руке, и вот тут дымок.
Да, конечно же, фон своими переливами был неестественно дикий, и, возможно, даже придется перекрашивать в некоторых местах, потому что не может быть такого ярко красного пятна, оно отвлечет зрителя от главного. Ира так никогда бы не стала рисовать, ведь надо... А что надо? Надо рисовать без страха. Потому что получается... Или нет? Посмотрим.
—Иришка, а сколько это сохнет?
—Недели две, а что?
—Да, понимаешь. Я тут хотела дальше рисовать, а видишь, испортила — фон тянется.
—Помочь?
—Ага.
Ира взяла тряпку, намотала на палец так, чтобы чистым кусочком убрать лишнюю краску. За три раза это ей удалось. И тоже, палец в масло, чтобы не нарушать традицию, и замазала появившееся белое пятно.
—Мастер!!!— чмокнула Иру в щеку Женька.— Спасибо!
—Все, вытираемся, и обедать. Потом продолжишь, если желание осталось.
—Ой, ты не представляешь, какое желание. Мне так понравилось!
—Пойди, посмотри в зеркало, сразу увидишь, как тебе понравилось.
—Ой, какая я смешная, да?
—Хорошая,— улыбнулась Ира.— А хочешь, я тебя сфоткаю?
—Начинающая художница за работой.
Ира быстро настроила свой цифровик, поставила Женю так, чтобы картина попала в кадр, нажала на спуск затвора фотика...
—Все, фотографию завтра получишь.
—Как же я раньше не знала, что есть такое чудо?
—Зато теперь знаешь.
—Точно. Спасибо тебе! Жаль, что теперь только через две недели, я бы сегодня хотела.
—Специфика. Во всем — свое.
Они пообедали, потом просто сидели, рассматривали большие альбомы. Женя с таким вниманием рассматривала детали картин и удивлялась, что вот этот мазок, он ведь воспринимается совершенно не так, как нарисован. Как все интересно! А еще и Иришка поясняла, как этого добиться. Вот как, например, этот кувшин нарисован:
—Ведь тут ты видишь именно кувшин, а на картине всего четыре пятнышка, сделанных вот тут почти сухой кистью.
Женя, кажется, понимала. По крайней мере, вопросы она задавала очень осмысленные.
==========
Несмотря на то, что Женька пришла домой непривычно рано, мама, кажется, все равно, обиделась. Или так Жене показалось. Но в любом случае, что-то было не так. И как-то неправильно. В течение вечера помирились, даже поговорили. Женя похвасталась, что сегодня научилась рисовать. Мама хоть и не понимала, зачем это нужно, можно было чему-нибудь более полезному научиться. Но, раз дочке нравится, то пусть.
==========
|
