21. Ссора

Ни один человек не счастлив, пока он не считает себя счастливым.

М. Аврелий

Смерти меньше всего боятся те люди, чья жизнь имеет наибольшую ценность.

И. Кант

Слава и Таня вышли на улицу. Улица была совершенно пуста, будто все вымерли. Солнечный диск приближался к горизонту. Жара почти спала. Дышать стало легче.

—Я пришла к тебе,— самым серьезным тоном вдруг сказала Таня.— С самой последней встречи я только о тебе и думала. Слава, ты человек?

—По-моему, да... А что?

—Не понимаю. Что-то не складывается. Ты сказал, что Жанна про меня тебе не рассказывала. Я сначала тебе не поверила, но когда стала вспоминать, что ты говорил про Женю, про разговор, который был в доме собраний между нами тремя, я поняла, ты тоже там был. Присядем,— Таня подвела Славу к тому перекрестку и тому самому бревну.— Здесь наказывали Жанну?

—Да.

—И ты решил, что можешь это сделать?

—Да.

—Каким образом?

—А если бы у тебя была шапка-невидимка?

—Перестань. Ты снова пытаешься меня запутать. Хочешь сказать, что она у тебя есть?

—Есть. На, посмотри,— Слава снял с груди амулет шарообразной формы и отдал Тане.

Таня покрутила его в руках. С одной стороны он был покрыт узором из неизвестных символов или букв. В середине одного из символов был вставлен крохотный сверкающий камешек. С другой стороны была изображена большая черная, отливающая синевой, сказочная птица, ни на одну из известных птиц не похожая. Амулет был такой искусной работы, даже не верилось, что его могли сделать человеческие руки.

—И что с ним нужно делать?

—Птичку видишь? Нажми на правое крыло.

Таня нажала. Ничего не произошло. Слава оторопел: может, ему показалось, что амулет когда-то действовал, или действие невидимости закончилось?

—Дай, я попробую.

Слава нажал на крыло и исчез. Таня от неожиданности вскрикнула. Слава прикоснулся к ее руке, и Таня мгновенно растаяла в воздухе. Через несколько секунд Слава вернул видимость сначала ей, потом себе.

—Я не понимаю, как он действует, но сама видишь. Теперь еще одно свойство обнаружилось, он действует только у меня. Это еще непонятнее.

Таня сидела растерянная. Все, что она придумала про Славу — разлетелось в пух и прах. Но не зря же она прошла инициацию, она анализировала все снова, и все потихоньку становилось на свои места, все ранее необъяснимое.

—И давно он у тебя появился?

—За день до того, как в Воронеж приехал. А пользоваться стал совсем недавно — месяца еще не прошло. Прости меня, пожалуйста... за все...

—Ты был... на инициации?..

—Угу...— виноватым тоном признался Слава.

—Какой ужас! Значит, ты все видел...

—Возможно, я был не прав. Ты меня прости. Я даже имя твое знаю, но обещаю им никогда не пользоваться в личных целях. Я тогда чуть не сказал это там, при вас, завороженный происходящим, но вовремя сдержался. Я понимаю, насколько это серьезно.

—Я была ужасна?

—Нет, после того, как Жанна с Ирой выпороли Женю, я уже ничему не удивлялся. Я только наблюдал. Кстати, а про Иру ты сама сказала.

—Если бы я только знала... Я не знаю, что с тобой сделать...

—Ничего. Ничего со мной не надо делать. По-моему, я тоже всего лишь игрушка в чьих-то руках, как и ты. Жанне несколько раз пытался все рассказать — не получилось, а тебе, как на духу, как будто никаких запретов нет. Ты пойми меня, так получилось...

—Прекращай, надоело. Я уже не сержусь. Скажи, где ты его взял?

—На кладбище нашел.

—Круто. А что ты там делал?

—Понимаешь, когда мне было лет семь, у меня умерла мама. А сорок дней назад, нет — завтра сорок, у меня погибли в аварии отец и Аня, это вторая папина жена. Так вот, на этих похоронах...

—Извини, я не знала. Мне очень жаль...

—Да ладно. Что ж теперь. Жить-то надо, для нас ведь жизнь не закончена. Только начинается.

—Правда... Я же себя тоже похоронила, в подвале... Решение вопроса жизни и смерти от нас не зависит. Если мы живем, значит мы еще здесь нужны, но зачем? Этого, наверное, никто не объяснит.

—Да и не надо объяснять. Не к чему. Так вот, отца с Аней хоронили рядом с могилой матери. И в земле я увидел прямо под ногами что-то кругленькое, наклонился и взял. По весу это был не камень, а гораздо тяжелее. Но потом начали опускать гробы, и я бросил это в карман и до следующего утра и не вспоминал.

—А когда обнаружил, что он волшебный?

—Да почти сразу. Ночь спал плохо, кошмары, сны... Утром сходил в Правление, пришел домой и вспомнил про шарик. Я еле его отыскал за подкладкой пиджака. В кармане откуда-то взялась дырка, в которую тот благополучно провалился. Я долго его рассматривал. Похоже, он целый век валялся в земле и почти весь был покрыт грязью. Я стал аккуратненько его очищать. Грязь обдиралась легко, и под ней сразу же показался гладкий металл. Я тщательно чистил удивительный шарик и когда заметил, что на одном из крыльев птицы остался маленький кусочек грязи, попытался сковырнуть его, и вдруг шарик вместе с руками исчез. Нет, он был в моих руках — это я чувствовал, но не видел. Я бросился к зеркалу. Но там не увидел ничего, кроме пустой комнаты. Я стал быстро нажимать на медальон со всех сторон. Мне показалось, что мое отражение мелькнуло в зеркале, но это произошло так быстро, что я и сам в это не поверил. Я стал медленно нажимать на каждую часть по отдельности. И когда, нащупав, нажал на левое крыло, то увидел и руки, и шарик, и себя в зеркале. Значит одно крыло придает невидимость, другое отменяет ее.

—Класс... Конечно, такого не бывает. Как поверить в то, что видишь, то есть не видишь... Мистика. Но ты знаешь, Слав, я уже скоро совсем перестану удивляться. С тех пор, как я связалась с этим Обществом... Вся жизнь стала совсем другая. И с чего ты начал? Не сразу же на собрание пошел?

—Нет, конечно. Я в тот день, если честно, был никакой. Представляешь, за два дня до этого — авария, предыдущий день — похороны, да еще какой-то амулет с невидимостью.

—Могу себе представить. Когда живешь-живешь... И вдруг — на тебе! Землю вырвали из-под ног, дали взамен другую — и живи как хочешь. Причем сам. Один. Я не знаю, как бы я в такой ситуации поступила. Что бы делала... Может, до сих пор сидела бы и ревела...

—Я сам не знаю, чем он еще кроме невидимости обладает, но я так удачно сдал вступительные экзамены — сам удивился. Научился говорить — слова сами идут, какие нужно, вспоминается то, что, казалось, только краем уха где-то слышал. Ладно, все по порядку... Удивленный таким открытием, я начал экспериментировать. Перед зеркалом стоял с полчаса, то появляясь, то исчезая. Потом, повесив шарик на грудь, вышел на улицу. Я направился во двор к соседке, успешно миновал злую цепную овчарку, которая, в замешательстве зарычав, заскочила в будку, и там уже разлаялась от неопределенности — следы есть, запах есть, а человека не видно. Походил, походил — вернулся. Стал думать, что делать дальше.

—А что, вообще, думал делать за неделю до этого?

—Ничего не думал. Поступать не собирался. Так получилось, что в первые два школьных года почти не учился и что-то упустил с математикой, поэтому даже когда стал прилагать какие-то усилия к учебе, все равно учителя по привычке ставили тройки-четверки. А на большее я и не претендовал. Мне было безразлично. У меня был выборочный интерес: литература нравилась, русский ненавидел, история, география — хорошо, физика — никак и так далее. Думал, поработаю до армии в колхозе, а потом, в армии, решу, куда идти дальше, чем заниматься. Но жизнь повернула совсем в другую сторону. Представляешь, Тань, остаться одному, в пустом доме, где еще недавно были все твои близкие люди... Я еле-еле проспал одну ночь, а поутру надумал ехать в Воронеж. Либо на работу устроиться, либо поступать в институт. Благо, Аня заставила собрать все справки, может, в техникум какой бы меня уговорила, может, еще куда. Не знаю, да и не узнаю теперь никогда... Председатель дал денег. И в тот же день я был в Воронеже. Про амулет все из головы вылетело, но он уже висел на моей груди. Я его так никогда не снимал, с того самого дня, как обнаружил за подкладкой.

—Сказка...— протянула Таня.— Настоящая сказка.

—Да, когда его испытывал, я много думал. Такого я даже представить себе не мог, хотя с детства очень любил сказки. Но в то, что необыкновенное может происходить в жизни, да еще в моей жизни, я никак не мог допустить. А что случилось со мной, было просто волшебством каким-то! Я вдруг стал обладателем такого талисмана. Откуда он? Кто его хозяин? Как он оказался на деревенском кладбище? Я четко знал только одно: о находке должен молчать, никто не должен знать о ней, но только до сегодняшнего дня. Пока не появилась ты. Я же сегодня собирался уехать в деревню, на сорок дней, но не поеду, чувствую, нельзя.

—Что-то случится?

—Не знаю. Только знаю, что должен быть здесь. И ты появилась. И это кольцо... Таня, а может, ты знаешь, зачем мне этот амулет?

—Ты с ума сошел... Откуда? Откуда я могу это знать? У меня кольцо обычное, никакими такими свойствами не обладает.

—Может, ты еще не знаешь или время не пришло.

—Ладно, я не знаю... Ни про тебя, ни про амулет, ни про свое кольцо. Расскажи дальше, что же было после.

—Да все просто. Приехал, поселился у Жанны, то есть у ее родителей, на следующий день подал документы в институт. Через неделю начал сдавать экзамены. Информатика — пять. Я компьютера в глаза до этого не видел, поэтому — очумел. Стал готовиться к математике. Однажды переучился. Больше ничего в голову не лезло. Я сидел перед книгой по математике, рядом лежала почти полностью исписанная решениями задач 48-листовая тетрадь. И тут вспомнил про амулет. Принялся снова за эксперименты: исчез, то есть я себя физически ощущал — только стал невидимым. Я решил проверить, долго ли он может действовать. Взял «Английский для поступающих», книга исчезла. Пришлось положить ее на стол. Как только оторвал руки, книга снова появилась. Чтение проходило очень интересно: чтоб перевернуть страницу, надо было прикоснуться к книге, она сразу же исчезала, страница переворачивалась, руки отпускали ее, книга снова появлялась на столе. Так я читал до полуночи, почти пять часов, действие амулета не прекращалось, пока мне не надоело, и я, нажав на другое крыло птицы, стал видимым. Значит безо всяких батареек амулет мог давать невидимость достаточно долго. «Как же это можно применить?— думал я, ложась в постель.— Завтра где-нибудь испытаю».

—А наутро пошел в магазин, чтобы своровать чего-нибудь.

—Откуда ты знаешь?

—Я больше ничего не смогла придумать... Как же его можно еще использовать?

—Представляешь, почти так и получилось. Но я не собирался воровать, просто, ради эксперимента... Действительно, наутро я пошел по магазинам за продуктами. Вышел из дома и прошел пару безлюдных улиц — я не хотел, чтобы кто-то заметил, что я на глазах исчез. Огляделся, завернул в кустарник возле какого-то дома и там нажал на правое крыло птицы. Не увидев своих рук, я пошел в универсам, там, мне подумалось, можно было пошутить вдоволь.

—Знаем мы ваши шуточки...— улыбнулась Таня.

—Я вошел в универсам, взял корзинку, та сразу исчезла. Магазин, к счастью, был полупустой, поэтому можно было ставить эксперименты, не опасаясь быть замеченным кем-нибудь. Я зашел в дальний угол магазина и достал с полки пачку печенья, та, естественно, сразу исчезла, но когда она попала в корзинку, то стала видимой и, казалось, повисла в воздухе. Я резко схватил ее и, оглянувшись по сторонам и никого не заметив, водрузил пачку на место.

—А почему она стала видимой?

—А я сразу догадался: то, что было в руках, становилось невидимым, а чего руки не касались, оставалось видимым. Поэтому корзинка стала бесполезной. Что будет, если по магазину на высоте сантиметров семидесяти будет плыть куча товара? Я поставил корзинку, и она осталась посреди магазина. «Да, так не пойдет»,— подумал я и направился дальше. Я подошел к мясному отделу, где была выставлена колбаса. Долго примеривался, какой кусок лучше. И только я выбрал свой кусок, как сзади в меня въехала тележка. Я чуть не вскрикнул от неожиданности. Дама средних лет с недоумением смотрела под колеса тележки и непонимающе водила вокруг глазами.

—Ну ты даешь, так пугать живого человека...

—Что я, специально, что ли? У меня самого спина немного побаливала от удара, и я осторожно вышел из магазина. Только на улице понял, что держу в руках кусок колбасы. Но не возвращаться же, в самом деле. «Ничего, не обедняют»,— решил я и направился искать место, где можно было опять стать видимым. Я нашел несколько гаражей, зайдя за которые, вернулся в обычное состояние. Подойдя к киоску с хлебом, заказал в окошко полбуханки, батон и пакет, а сам полез в карман за мелочью. Но ее почему-то там не оказалось. «Странно, ведь должны же быть деньги, куда я их дел?»— подумал я и начал шарить по всем карманам. Но там не было не то что бумажных денег, даже монетки пропали, исчезли. Мне из киоска продавщица кричит: «Молодой человек! Я долго буду ваш хлеб держать?» Я смутился, тем более, что возле киоска уже собралась небольшая очередь: «Ради Бога, извините, я кажется деньги потерял... Я потом возьму». Я отошел в сторонку и сел на лавочку на остановке. В руках был кусок колбасы. «Так вот оно что — колбаса. Сколько же можно говорить — не укради! Мог бы сам догадаться. Значит, если не на доброе дело этот амулет применить, то могут быть непредвиденные последствия. Хорошо, только деньги потерял, а могло бы быть хуже...»

—Вот это совсем круто: «И станете как боги, знающие добро и зло». И задаром не нужен такой амулет.

—Так это мой амулет, и мне он нужен, только и я не знаю зачем. Но это даже хорошо, когда наказание следует за проступком сразу же. Можно определить, из-за чего наказан, и что нельзя больше делать ни в коем случае. Или наоборот.

—Да, сложноватая задачка.

—Так вот, не обращая уже ни на кого внимания, я нащупал амулет и растворился в воздухе, вернулся в универсам и положил колбасу на место. С чувством выполненного долга и твердой уверенностью, что больше такого я не допущу, пошел домой. Я даже не стал проверять, не появились ли обратно деньги — знал, что они не появятся никогда. Надо же меня учить. Невидимость снял только дома. Вроде ничего больше не исчезло, значит, вовремя понял ошибку. Я плюхнулся на кровать и задумался о том, для каких же целей дан мне амулет, ясно, что не воровать. Ничего не придумав, снова принялся повторять английский. Амулет был надолго забыт. Надо было готовиться поступать, а не глупостями заниматься. Всему свое время.

—Но долго ждать не пришлось...

—Да, вскоре от нечего делать я снова занялся исследованием волшебного амулета. Сначала нашел в одной книге изображение птицы, подобной той, что была сделана на лицевой стороне. Оказалось, что она похожа на легендарную сказочно-мифологическую Птицу Гамаюн. Только с небольшими отклонениями. На картинке в книге она была с более длинным хвостом, крылья были еще шире. Но уже успев привыкнуть к изображению на амулете, я воспринял книжную версию Птицы Гамаюн пародией или шаржем, приукрашенной для публики, и от этого потерявшей правдивость. Пробежав быстро статью про эту птицу, я узнал, что она была одним из воплощений бога Велеса, создателя письменности, великого учителя древних русских. Теперь мне стало понятно, почему сдал экзамены так хорошо: почти все на пятерки. Итак, экзамены были позади. Оставалось дождаться решения вопроса о зачисления и начала учебы. Не было никаких сомнений, что я поступил. Мне удалось так удачно сдать экзамены, что я даже пожалел, что не пошел в более престижный институт.

—А амулет?

—Амулет начал использовать по назначению. Сначала с Игорем, который сегодня приходил, побродил по городу часа четыре, потом собрание с наказаниями, обряд посвящения... За кое-что — награды, за кое-что — наказания...

—И за что же наказания?

—За Жанну, за те же порки. Если первая позволила мне приблизить ее к себе, то за вторую пришлось сильно расплачиваться. Мне приснился сон, такой реальный, как будто все на самом деле происходило... Я был женщиной, и у меня родился мальчик. Теперь я знаю, что такое роды. Не понаслышке. А для того, чтобы проверить, как это на самом деле происходит, я почти сутки провел в третьем роддоме. Все видел. Все понял. И рожать будете в муках. Это мне такое наказание было за вторую порку. Она уже лишняя была. Да еще так сильно... Ты же видела.

—Ты должен рассказать обо всем Жанне.

—Он не дает,— Слава посмотрел на амулет.— Может, еще рано... Но я обязательно расскажу. Это меня мучает не меньше, чем ее.

—Ой, как поздно, пойдем, проводишь, а то транспорт совсем перестанет ходить.

—Пойдем, Жанну бросили. Она сейчас в таком состоянии. Я даже не знаю, что делать. Завел девчонку куда-то...

—Не ты. Она сама себя завела.

==========

Жанна, проводив родителей, подошла к Славиной комнате. Там никого не было. Дверь была заперта. Как часто в последнее время для нее эта дверь оказывалась закрытой. Где же он? Жанна, не раздумывая, вышла на улицу, хотя уже порядочно стемнело. Она хотела встретить Славу который, как пошел провожать Таню, так, похоже, и не вернулся. Жанна собиралась дойти до остановки «Рабочий проспект» и, если его там не найдет, вернуться.

Но только она повернула за угол, как увидела их. На следующем перекрестке, на том самом бревне, Слава оживленно что-то рассказывал, Таня кивала и улыбалась. Жанна вскипела:

—Мне так плохо, а они радуются. Я им до лампочки. Бросили меня одну и сидят на бревнышке воркуют... Сволочи!!!— Жанна резко развернулась и побежала домой. Она плюхнулась в кровать, не раздеваясь, и заревела.

Бессмысленность своей жизни, бессмысленность всех разговоров со Славой, абсолютная бессмысленность всего... Все, пора с этим заканчивать. С этой мыслью к ней возвратилось подобие состояния покоя, хотя израненная душа все саднила и болела.

Слава постучался где-то к полуночи.

—Извини, заговорился с Таней. Еле-еле на троллейбус посадил.

—А мне все равно.

—Не понял. Что с тобой, Жанночка?

—Жанночка, Жанночка... Чтоб я такого больше не слышала.

—Что случилось? Ты на меня обиделась?

—С какой еще стати? И вообще, кто ты такой? Что ты лезешь ко мне в душу? Чтобы поковыряться там своими грязными лапами? Да?

—Жанна, перестань. Я тебе хочу помочь?

—Хочешь?.. А ты не можешь ничем, понимаешь, ничем помочь не можешь... И вообще, между нами все кончено. Я выхожу замуж, и мы уезжаем на этой неделе. На новом месте начинать строить новую жизнь.

—И за кого?— Слава старался не сорваться.

—За Игоря. Он сегодня приходил делать мне предложение. И я его приняла с удовольствием.

—Хватит врать! Да еще «с удовольствием»... Что я, не видел выражения ваших лиц: и до, и после разговора? Ни о какой свадьбе и речи быть не может. Вы не пара друг для друга.

—А кто мне пара? Ты, что ли? Все как сговорились: «Ты любишь его? Ты любишь его?» Нет!!! Я тебя не люблю. И вообще, я любить не способна. Я ведьма! Злая страшная ведьма! И я буду такой. Да, я получила наказание, и я поняла за что. За то, что мало я вас, сволочей, уничтожила.

—Жанна, успокойся, давай поговорим...

—Да пошел ты со своим разговорами! Да я убивала, убиваю и буду убивать. Всех, кто мне попадется под горячую руку. Хладнокровно и без угрызений совести. Все, кто со мной связался, все уже на том свете.

—А Игорь?

—И Игорь там будет. Он же снова пришел, и пришел именно за этим. В тот раз осечка получилась, но ты же видел, он снова здесь.

—Он стал другим человеком, ему этого больше не надо.

—Да что ты понимаешь? Давай эксперимент. Хочешь? Ты меня хочешь? Давай я тебе сейчас отдамся, прямо сейчас, и завтра тебя уже не будет. Хочешь?— Жанна с остервенением раздевалась.

—Не хочу. Утихомирься,— как можно спокойнее ответил Слава.

—Испугался! Так и скажи, что испугался. Будешь возражать?

—Да я помочь тебе хочу. Спасти от самой себя.

—И ты знаешь, как это сделать? Я знаю!— Жанна сняла с себя сережки и перстень и со злостью бросила их на стол.— Забирай! Забирай, если ты думаешь, что ты такой чистый и непорочный.

Слава собрал драгоценности. Когда они оказались в его руках, его аж передернуло. Жанна, заметив это, дико захохотала и страшным голосом крикнула:

—А теперь проваливай! Видеть тебя больше не хочу. Слышать не хочу. Никогда. Ты понял? Прощай!

—Я пойду... Мне здесь и вправду больше делать нечего. Прощай.

Слава ушел. А Жанна снова упала на кровать и снова зарыдала... Когда больше не было сил ни плакать, ни кричать, она забылась в тяжелом, но чутком сне.

==========

Жанна очнулась. Сил не было никаких. Она даже не смогла встать, чтобы накрыться одеялом, хотя в комнате было свежо. Вдруг непонятное чувство охватило ее. Это было чувство свободы. Свободы, которая ей была так неприятна, так сейчас не нужна. В чем дело? Что, в самом деле, происходит? Жанна, с трудом подняв руку, коснулась уха. НЕТ!!! Нет сережек, с которыми она не расставалась долгих четыре с половиной года. Она же отдала их Славе. А он взял. Он взял!!! Идиот!!! Зачем??? Он их носить будет, что ли? Или он только из-за этого и появился в ее жизни, чтобы отобрать бабушкин подарок? Слава... Они же убьют его! Так я сама хотела его убить, перед тем как отдала. Может, это шанс прекратить собственные мучения. Даже отдавшись ему, даже отдав кольцо с сережками. Но меня же они не убили! Или почти убили, когда я стала им сопротивляться. До того ведь все было нормально, почти нормально.

Все брехня... Нормально не было. И наказывали меня не за то, что я стала сопротивляться сережкам, а за то, что я ими неправильно пользовалась, умножая раз за разом ту силу, которая и направляет мои желания по проработанному руслу — только на разрушение. Ни одного человека рядом, пустыня. Только пресмыкающиеся, которых надо давить, несмотря на то, что они вроде бы с добром идут ко мне, но у них всегда гнусные мысли. Они все хотят меня уничтожить. Они ли?.. А может, это я хотела себя уничтожить, но боялась. Поэтому отыгрывалась на окружающих. Возможно.

А постоянные депрессии, которые были со мной всегда, начиная с тех пор, как я стала себя осознавать. С появлением бабушкиного подарка все стало проходить гораздо быстрее. Как только наступала депрессия, так же быстро находился предмет, куда можно было направить мою лишнюю энергию. Но однажды я сломалась, как раз с той ночи, когда меня выпороли. Выпорол неизвестно кто, не говоря за что... А ведь было за что. Хотя бы из-за Славы. Я ему в первые встречи много гадости желала из-за своего бессилия. Он мог стать той последней соломинкой, которая ломает спину перегруженного верблюда, как он сам говорил.

Слава... Зачем он появился в моей жизни? Он говорил, что хочет мне помочь. Хочет спасти от самой себя. Да, мне было с ним комфортно. А я с ним рядом как нерадивая ученица. Я не понимала и половины того, что он говорил. Даже тогда, когда он стал мне самым близким человеком, человеком, с которым можно общаться запросто, не напрягаясь, не придумывая ничего, не приукрашивая себя в угоду чему-то или кому-то. И вот последняя встреча. Я говорю ему: прощай. Он мне тоже. Это навек... Но у меня же кроме него никого нет! Ни одного человека, к которому можно было бы прижаться, утонуть в его объятиях и говорить, говорить, говорить... Обо всем, что взбредет на ум. Без риска быть непонятой. Но я его прогнала. А может, и убила уже... Как его передернуло, когда он взял брошенные мною на стол сережки и перстень. Вот он, тот нож в спину. А какая я дура была, когда рассмеялась ему в лицо и сказала: «Проваливай!» Что же я наделала? Надо встать и идти, может, еще не поздно. Бухнуться на колени и вымаливать у него прощение за все-все. Даже за то, что я играла по его правилам, чтобы потом всадить нож...

Но я не могу даже рукой пошевелить. С одной стороны, я свободна, свободна от той непомерной силы, что взяла на себя от бабушки. Но вместе с ней ушли и мои собственные силы. Нет, я не дойду...

Оглушающе зазвонил телефон. Жанна лежала, не в силах пошевелиться. Телефон вызывал раз десять. Звонки прекратились. Но не прошло и минуты, как громкие раскаты телефонного звонка вновь заполнили всю комнату. На часах видика зеленым светом показывало четыре-десять.

—Кто же это может быть?— она еле-еле дотянулась до трубки.— Алло...

—Жанна, извини, не разбудила? Это я, Таня.

—Тань, четыре часа,— укоризненно сказала Жанна.

—Я не могу никак заснуть. Мне так плохо. Долго думала и поняла, что у вас что-то случилось. А ближе вас у меня никого нет на всем белом свете. Ты как?

—Еще жива, на свою голову. Но до трубку еле держу — сил нет никаких.

—А Слава?

—Я его, наверное, убила... Он... Мы... Я не могу ни заснуть, ни подняться, чтобы сходить к нему.

—Давай я сейчас к вам приеду.

Жанна покачала головой.

—Нет. Ни в коем случае. Я же из-за тебя с ним поссорилась. Я его приревновала к тебе. Мне так стыдно. Мы очень сильно поругались. Он сказал «Прощай», когда я его послала подальше.

—Но вы же любите друг друга.

—Я это слишком поздно поняла...

—Может, я все-таки приеду?

—Пожалуйста, Танечка, не надо. Я тебе перезвоню, как только узнаю что-нибудь. Мы сами должны справиться. Ты же знаешь, у каждого своя ноша, у каждого свои проблемы, и каждый должен решить их сам. А помочь другому человеку нельзя. Да что я тебе рассказываю, ты сама все прекрасно понимаешь. Но спасибо тебе за звонок. Мне чуть полегчало. Значит, есть еще надежда. Спокойной ночи.

—Держитесь. Удачи вам.

В трубке раздались короткие гудки. Жанна выключила телефон. Хорошо знать, что кто-то еще идет рядом, и ты чувствуешь плечо человека, равного тебе, близкого тебе, не по крови, а по духу.

—Господи, прости меня, дуру беспросветную. Прости и помоги Славе. Я без него жить не смогу. Этот грех я никогда с себя не смою, если с ним что случится. Господи!.. Спаси и сохрани!

Жанна забылась в тяжелой дремоте. И только когда солнце заглянуло в окно, она, открыв глаза, с трудом поднялась и пошла к нему. Только один путь, только одна дорога.

==========

Выйдя от Жанны, Слава автоматически переложил сережки с перстнем в левую руку и вернулся к себе. Он сел в кресло, долго-долго их рассматривал и вспоминал, что он знает об алмазах. Алмаз, вправленный в перстень, был овальной формы, величиной с ноготок ребенка, казалось, сам камень излучал какой-то чудодейственный огонь, который рождался в его недрах. При малейшем повороте он искрился бесчисленным множеством разноцветных лучей, чарующих непередаваемой игрой цвета. Видно, выдающийся ювелир создал это чудо, долго трудившись над его огранкой, что камень в полной мере раскрыл свою красоту. Слава поворачивал его и так и эдак, стараясь распознать его собственный цвет. Он слышал, что ценнее всего бриллианты чистой воды, но наибольшей силой обладают чуть окрашенные. И этот алмаз был чуть красноватым. Да, в нем несомненно заключалась огромная сила. И две алмазные капельки сережек, чуть больше рисинок. Их грани также радужно сверкали. Он вспомнил, как сверкали они рядом с черными глазами Жанны. Слава соединил все драгоценности в цепочку и решил, что он будет держать их в своих руках, пока не станет ясно, что они больше не связаны с Жанной той силой, что дала ей бабушка. Слава закрыл глаза и стал настраиваться на волны, идущие от бриллиантов.

Когда он попал в резонанс, его заколотило, как будто через него стали пропускать ток. Но через несколько минут это прошло, а Слава впал то ли в транс, то ли в подобие сна. Картины выплывали в его сознании одна за другой: и те, что были, и те, которые могли бы быть — все выстраивалось как маленькие кадрики на бесконечной пленке жизни, в его кинофильме, состоящем из реальности и воображения...

Сегодня же ровно сорок дней с того дня... Как много и как мало... Он вернулся в тот день...

==========

Не прошло и месяца с тех пор, как он окончил школу. В тот день Слава сидел дома и ждал отца с Аней. Они с утра уехали в Воронеж и уже давно должны были вернуться.

«Может, заночевали у кого,— подумал Славик,— хотя сомнительно, чтобы отец остался в городе, не предупредив».

Но родителей все не было. Уже поздно вечером Слава вышел за околицу, посмотреть, нет ли их там, вдали на пригорке. Долго он стоял... Но их белые «Жигули» так и не появились. Солнце катилось к закату. Кроваво-красный свет залил половину неба.

«Завтра будет ветер,— думал Слава.— Должен быть. Где же они? Куда могли подеваться? Может, машина по дороге сломалась?»

Он ломал голову, пытаясь найти объяснение задержки родителей. Солнце медленно опускалось между черных облаков, и лишь несколько светлых лучиков пробивалось высоко над землей.

«Почему я не художник? Да и как запечатлеть эту невыразимо красивую и в то же время жуткую картину. Ее даже словами описать сложно, не то что нарисовать»,— пришла в голову мысль.

Солнце скрылось за черным лесом на горизонте. Стемнело. Уже не зная что и думать, Слава побрел домой. Всю ночь он ждал, не сомкнув глаз. Он продолжал представлять себе разные картины: вдруг сломалась машина, и они одни стоят на пустынной дороге, или случилась авария, и они без сознания в больнице. Многое что лезло ему в голову. Задремать удалось только после того, как взошло солнце.

А утром... Слава услышал стук и, весь взъерошенный и помятый после бессонной ночи, открыл дверь. Но на пороге вместо отца он увидел незнакомого милиционера.

—Товарищ лейтенант!— прошептал Слава.

—Вячеслав Сергеевич?— почему-то также шепотом спросил милиционер.

—Да. Что случилось?

—Возьми себя в руки, парень. Беда... Поехали.

И опять страх. Слава с ужасом посмотрел вслед служителю порядка, который направился к своей машине. Серая спина, серые ноги...

—Отец?— Слава сдержанным криком остановил его.

—Да. И Анна тоже... Авария... Насмерть...

Ноги задеревенели от страшного известия и почти не держали его, но он быстро оделся и сел в машину к ожидавшему там лейтенанту...

По дороге немногословный милиционер рассказал о трагедии. Ночью отец, возвращаясь домой, разогнал машину под горку и влетел в стоящую на обочине без опознавательных огней сеялку. Смерть была мгновенной.

Когда подъехали к месту происшествия, Слава увидел груду искореженного железа. От «Жигулей» осталась третья часть — не больше. Как будто какой-то огромный великан своим молотом шарахнул по машине и превратил ее в лепешку. Сеялка тоже не подлежала восстановлению. Вокруг толпились зеваки. Слава вдруг с ужасом понял, что они еще там — в машине. И вытащат их оттуда нескоро, хотя за специалистами уже послали.

Слава остановился, глядя на страшные последствия аварии. Он чувствовал горький вкус во рту и боялся, что потеряет сознание. Он впервые видел собственными глазами такую картину. Железо вперемешку с людьми. Действительно, смерть мгновенная. Ничего живого там не могло остаться. На него жутко подействовало это зрелище. Он отошел от машины, сел на обочину и, закрыв лицо руками, плакал. Больше нет отца, нет Ани, с которой они жили душа в душу столько лет, которая стала ему как мать. Он остался один на всем свете. Что же теперь будет? Как теперь жить?

Он снова вспомнил маму. Вспомнил, как она болела, тихо вздыхая на своей кровати, как собралась вся семья, как они ехали на кладбище, как опускали гроб, как бросали землю в могилу...

Слава очнулся только тогда, когда приехала аварийка с газосваркой и двумя гробами. Сварщик долго отказывался от того, чтобы вырезать останки из машины, но другого выхода не было. Пришлось соглашаться. А когда появились первые части того, что еще вчера было его отцом и Аней, Слава медленно пошел прочь от жуткого места. Пошел, тяжело ступая.

Потом не упускавший его из виду милиционер отвез Славу домой. А через несколько часов привезли оба гроба. Закрытыми. И посоветовали даже и не смотреть, потому, что к концу работы даже самые любопытные разбрелись, не выдержали, а сварщик и бригада потребовали ящик водки и три отгула. Слава пошел к председателю колхоза, договориться насчет похорон. Тот уже делал все возможное, чтоб не переваливать такие заботы на одного мальчишку. «Похороны завтра,— только и сообщил он.— А сегодня к тебе придут люди, чтоб не страшно было, да и по-человечески надо будет... и почитать, и похоронить. Ты не против если поминки в столовой, колхозной?»

Слава, поблагодарив за все председателя, побрел домой.

Соседки были в доме всю ночь, какая-то старушка из соседней деревни читала из старой книги. Слава сидел вместе с ними. Наутро во дворе собрался народ, несли венки, цветы. Приехал духовой оркестр. В двенадцать часов печальная церемония двинулась на кладбище. Снова та же музыка, вытягивающая нервы. Снова сердце — в холодный осколок.

Погода была тихая. Небо было облачным, день был пасмурным. Начались речи о безвременном уходе еще молодых и сильных людей, потом символически прощались, подходя к закрытым гробам, стоящим на табуретках. Когда Слава смотрел вокруг затуманенными глазами, он вдруг и заметил под ногами какую-то круглую штучку, которая лежала, чуть поблескивая, среди свежевырытой земли. Слава почти автоматически наклонился, поднял ее и положил в карман.

Рядом с могилой матери появились еще две...

==========

Когда Слава вернулся с поминок, дом был пуст. Все убрано, полы вымыты, зеркала вновь открыты. Только не было их. Больше не было никого. И никто на свете не мог бы сказать: «Родной мой...» Славе стало жутко тоскливо. И все невыплаканные слезы хлынули у него из глаз. Наконец он заснул.

Всю ночь ему снились какие-то ужасы. Под утро Слава почувствовал себя, как на раскаленной сковородке. Он вскрикнул и внезапно проснулся. Все тело гудело, как будто он и не отдыхал совсем, а всю ночь таскал непомерные тяжести... Солнце давно встало и заливало веселым светом его печальное жилище, пустое и холодное. «Да,— подумал Слава,— оставаться здесь больше нельзя...» Он сидел на своей кровати, опираясь на стену. Тяжелое одеяло давило, как могильная плита.

Слава думал, что, конечно, он может уехать в город, и никто его за это не упрекнет. Приведя себя в порядок, он пошел к председателю колхоза Ивану Степановичу.

Выслушав Славу, председатель долго сидел молча.

—Ну, не знаю, здесь не так уж плохо, сынок,— сказал он.— Но если ты твердо решил уехать, я тебя уговаривать не стану, все тут понятно.

—Но у меня, во-первых, нет денег, во-вторых, надо довести до ума могилы. Наверное, надо дом продавать. Я там больше и дня прожить не могу. Сил никаких нет.

—Я тебя хорошо понимаю,— ответил Иван Степанович,— но, если все делать по букве закона, то даже наследство ты можешь получить только через полгода. А на могилах должна еще земля улечься, только потом можно будет что-то там делать.

—Наверное, так,— согласился Слава.— Но я полгода ждать не могу. Я в институт поступать решил.

—Да, институт, конечно, ждать не будет... А давай сделаем так,— сказал председатель.— Я примерно знаю, сколько стоит твой дом. Я сейчас дам тебе половину, а потом, когда все наследственные дела утрясем, тогда дом и продадим, если будет такая потребность. Хорошо, что ты рано пришел, а то денег к вечеру уже не было бы. Значит так, пиши заявление на ссуду, я подпишу. Потом сочтемся. А насчет могил не беспокойся. Я договорюсь с тем же мастером, что и отец твой договаривался... Все будет по-человечески. Не переживай.

—Спасибо, Иван Степанович! Как устроюсь, сразу сообщу.

Получив, как ему показалось, несметную сумму денег, Слава пошел домой и стал собирать документы и самые необходимые вещи.

==========

Смерть. Что есть смерть? Как написано у Лао-цзы: «Выход — рождение. Вход — смерть». Чем в действительности является рождение и смерть? Не является ли жизнь, как говорил один знакомый, подготовкой к смерти? Не знаю, не умерши — не узнаешь, а умерши — не расскажешь. Смерть — вход, какой вход, куда? А может, это неправильный перевод с древнекитайского языка.

Жанна вынесла приговор, она не хочет меня видеть. Я не хочу видеть ее. Это все. Я тоже устал, меня давит сила моего амулета и ее драгоценностей. Кажется, все кости трещат от невыносимой боли. Краш-эффект, сейчас я сам развалюсь тут в кресле на части или меня раздавит до мокрого пятна. Но все равно... Мне уже все равно. Я могу сказать, что не боюсь смерти, я к ней давно готов. Но, может быть, нельзя хотеть того, чего не представляешь, как и нельзя испытать смерть, а потом жить снова. По Библии это одному только Лазарю удалось, которого Христос оживил из мертвых, да еще одному юноше, воскрешенному. Эти — да. Но они не оставили своих воспоминаний о том времени, когда были за чертой.

Но эта нестерпимая боль, это жуткое давление, это невыносимое осознание ненужности и бесплодности всех усилий. Я готов!

Слава почувствовал, как он умирает, увидел свою душу, отлетающую от тела, и испытал облегчение. Полное освобождение от всего. От всех мук и страданий, от суеты и забот о хлебе насущном. Состояние кайфа, полнейшего кайфа...

Но нет, он снова в том же кресле, снова то же невыносимое давление, навалившаяся тяжесть... Слава убивал себя, казнил, заканчивал жизнь самоубийством... Правда, не вставая с кресла. Но все ощущения были похожими одно на другое. Изменялось только восприятие боли. Он принимал смерть: то спокойно — при отравлении, то быстро — при разрыве пули в голове, то мучительно — от обжигающего костра аутодафе. Но всегда наступало состояние облегчения, и как только он умирал, то сразу оказывался в своей комнате, в своем кресле...

==========

Дверь была открыта. Жанна позвала, но никто не ответил. Она вошла в комнату и увидела Славу, который сидел ни на что не реагируя, с отсутствующим взглядом. Он был неестественно бледен. Жанна снова позвала его. Только глаза повернулись в ее сторону, но смотрели не на нее, а сквозь нее, вдаль.

—Слава! Тебе плохо?— чуть не крикнула Жанна.

Он отрицательно покачал головой.

—Скажи хоть что-нибудь!

—Я прошу тебя... Уйди... Сорок дней назад погибли родители... И мне пора...— он посмотрел так умоляюще, с такой мукой, что Жанну как обожгло. Она вспомнила эти глаза. Именно эти глаза она видела в том сне о казни.

Жанна опрометью выскочила из дома и уже на улице восстановила в памяти все, что не могла вспомнить в том сне.

...У нее был сын, маленький, шустрый, непоседа, просто разбойник с большой дороги. Сколько она с ним намучилась: когда носила, когда он не давал сутками спать, когда грыз зубами грудь. А когда чуть подрос, совсем сладу не стало. И вообще, с его появлением и начались у нее все неприятности. Она его нагуляла, а ее дружок отказался от нее, сказав, что она порченая. Не только весь город клеймил ее, как непутевую девку, но и семья выгнала из дому, прокляв... Перед ней захлопнулись все двери, а бабы и мужики плевали вслед. И все из-за него. В наказание себе она его родила, на свою беду. Он все делал назло ей — все, абсолютно. Может, для него это были шалости, но он всегда лез, куда его не просили, делал только то, что запрещали. И однажды, когда он совсем ее достал, она схватила веревку, и вместо того, чтобы просто выдрать, набросила ее ему на шею, пару раз обвила и стала тянуть в разные стороны. «Я тебя родила, я тебя и убью!» Сначала он, ухватившись за веревку, пытался ее остановить, но куда там. А потом он просто смотрел на нее своими широко раскрытыми глазами, умоляя взглядом прекратить, но это только раздражало ее. Она тянула до тех пор, пока лицо его не посинело, а глаза не потухли. И только тогда она поняла, что натворила, испугалась, спрятала его труп в сундук, а ночью закопала в лесу, но кто-то видел и донес...

Это он? Он пришел мстить? Или он меня наказывает? Нет, я уже наказана за это... Но почему он здесь? А Слава знает?