14. Испытание

Не тот глуп, кто не знает, но тот, кто знать не хочет.

Г. Сковорода

Мучайся, а живи!

В.С. Соловьев

—Какие будут предложения,— спросила Света, когда они успокоившись лежали, думая: вставать — не вставать.— Времени только одиннадцать или уже одиннадцать.

—Ты хочешь сказать, что очень кушать хочется?

—Да, а до обеда еще три часа.

—Тогда пойдем в городе где-нибудь перекусим, да и что мы так привязаны к этой столовой. Купим еды и не пойдем сегодня, вообще, ни на обед, ни на ужин.

—А это ты хорошо придумала,— Света чмокнула Юлю в губы и пошла в туалет.

Юля тоже встала, подошла к зеркалу и была приятно удивлена: такой красивой себя с утра она никогда еще не видела: широко распахнутые глаза, приоткрытые улыбающиеся губки, обнаженное тело. Как на фотографии с обложки Плейбоя. Она послала своему отражению воздушный поцелуй и еще раз мило улыбнулась. В комнате появилась Света, она вынесла из ванны всю их вчерашнюю одежду.

Юля проходя мимо нее шепнула на ушко:

—Светочка! Я так счастлива! Спасибо тебе за все...

—Если бы ты знала, как я счастлива,— сделав ударение на слове «я», шепнула Света,— что ты счастлива.

Пока Юля не вернулась, Света убрала пляжные наряды, выглянула в окошко: почти все небо было затянуто облаками, только изредка минут на пять выглядывало солнышко. «Что ж, на пляж можно и не ходить. Это тоже неплохо»,— подумала она.

Юлины вещи так и стояли в сумке у порога, как она принесла их. А одеться надо было прилично. Юля принесла в комнату сумку, вытащила свою косметику, расставила у зеркала между Светиными флакончиками, кремами. Потом они красились, не обращая внимания, чье это. Красились одновременно, поглядывая на подругу, и загадочно улыбаясь. Обеим понравилась мысль, что у них теперь все общее. Все-все...

Юля доставала из сумки свои довольно помятые наряды, а Света уговаривала надеть что-нибудь из своего, чтоб не терять сегодня время на глажение. Но гладить, все равно, пришлось. И Света, накинув халатик на голое тело, помчалась к горничной за утюгом. А потом они выбирали из целой горы одежды, что кому хотелось.

Прихорошившись, девушки вышли из номера. Они постояли минут десять на остановке и пошли в город пешком. Они были счастливы. Держась за руки, они не спеша шли по обочине, не обращая ни на кого внимания, разговаривали про жизнь. Санатории заканчивались, вот и город. Света хитро улыбнулась, вспомнив что-то:

—Юленька, так ты ничего не боишься?— в голосе Светы не проскользнуло даже интонации на подвох.

—Ни-че-го... Вообще, ты представляешь, как это странно.

—А если я тебя попрошу кое о чем?

—Что я для тебя могу сделать?— с готовностью посмотрела на Свету Юля.

—Сними трусики...

—Сейчас?

—Да...

—Здесь?

—Да...

Юля выпустила руку подружки из своей, без стеснения задрала юбку, стащила свои трусики, не снимая туфель, сняла с одной ноги, потом с другой и протянула их Свете:

—Пожалуйста,— Юлька смотрела на подружку с полной готовностью выполнить любую ее просьбу. Ни тени смущения, ни укора, как будто это происходило в их триста восьмом номере.

—Это на память, если можно. А ты — бессовестная развратница,— улыбаясь, Света спрятала в своей сумочке добытый трофей.

—Да, я такая... Значит, тебе другого подарка не надо больше?

—Хватит пока. Ты — чудовище!— сказала Света, удивленная таким поведением любимой.

—Значит, я чудовище... Ладно-ладно,— Юля тоже хитро улыбнулась, придумав кое-что для подруги:— Давай свои, я тоже хочу такой подарок на память.

—Я!??— искренне удивилась Света.

—Не я же. У меня вторых нет.

—Чудовище,— Света снимала свои трусики так же легко, как и Юля, она сама росла в своих глазах.

Юля взяла белье подруги и уткнулась в него лицом.

—Как здорово, они уже тобой пахнут.

—Чудовище... Любимое,— Света чмокнула Юлю в щечку, а та положила подарок в сумочку и переминалась с ноги на ногу, проверяя новые ощущения. Ветерок скользил по обнаженным, предоставленным ему в полное распоряжение интимным местам. Ветерок холодил, а возбуждение от этой легкой ласки, запретности и новизны ощущений, растекалось по телу.

—Слушай, как здорово,— восхищенно прошептала Юля:— Тебе тоже нравится?

—Я давно к этому привыкла,— улыбнулась Света.— Решила проверить, как ты теперь относишься к страхам. А заодно показать, как это приятно. Пошли?

—Пойдем.

Девчонки впервые обратили внимание на все, что творилось вокруг, оказывается — они в центре города. Правда, редкие прохожие, казалось, не обращали на них внимания, никому до них не было никакого дела.

В кафе Юля опустилась в кресло, как всегда, поддернув юбку, чтобы не помять. И только коснувшись сидения, вспомнила, что сегодня она без трусиков. Быстро освоившись, она стала экспериментировать, немного раздвигая ножки, может, кто заметит. Зачем? Она сама не понимала, просто какой-то озорной чертик у нее завелся и безобразничал. В книжном магазине купили сборник о Цветаевой и ее стихи, запаслись продуктами и вернулись в свой номер, домой... Где можно было снова быть только вместе и вдвоем.

==========

Днем дом преображался и отчасти терял свой таинственный вид. Несмотря на то, что ставни не открывались, солнечный свет находил мельчайшие щелки и умудрялся проникать вовнутрь. Таня была в самом счастливом расположении духа. Она, казалось, забыла, что такое тоска, которой она совсем недавно так боялась. Когда же она избавилась от нее? С той минуты, как она была принята в Общество? Или когда ее вызывала Жанна из подвала? Или... Вот интересно, оказывается, все началось с того момента, как неизвестная девушка внезапно разбудила ее, когда снова появилась вода и еда, когда Таня начала мыслить, думать о своей жизни, но не о том, как ее поскорее закончить, а как жить счастливо. Она уже тогда знала, что у нее все получится...

Вчера у Тани была первая беседа с подругами по Обществу. Оксана и Лена рассказали ей о целях Общества. Таня еще раз про себя повторила то, что считала необходимым запомнить. Во-первых, Общество образовано с целью сохранения и постижения сокровенных тайн жизни совершенной женщины Лилит. Во-вторых, оно призывает к самоочищению и самосовершенствованию. В-третьих, его задача — привносить в мир идею такого совершенствования. Что есть изначальная и важнейшая цель из этих трех? Без сомнения — самоочищение и самосовершенствование. Только лишь к данной цели можно постоянно стремиться независимо от любых ситуаций. Но в то же время именно эта цель и требует наибольшей работы, потому что всегда существует опасность потонуть в собственной гордыне, как в том болоте, про которое рассказывала Лилия Львовна. Кроме того, стремиться к совершенству необходимо, живя среди обычных людей, где можно познать себя через общение, где проходя через тысячи препятствий, можно научиться любить.

А сегодня Таня ждала... Сегодня обещала прийти Жанна и привести ту девушку, о которой они говорили. Таня серьезно задумалась, как же ей попросить новую подругу рассказать о своем опыте. К тому же, ей хотелось не только услышать рассказ девушки, но и не ударить лицом в грязь перед Жанной — и выполнить ее очередное задание. Но как найти те слова, которые позволят узнать все, что ее интересует? Таня стала представлять себя на месте той девушки.

Итак, недавно она добровольно, по собственной инициативе, испытала физическую боль. «Каким должен быть проступок, чтобы я себе назначила такое испытание? Ладно, формальный повод найти можно, это я знаю. Главное, убедить себя, что заслужила наказание, тогда оно стопроцентно обеспечено. Да, фантазии не хватает... Членовредительство — руки, пальцы, уши рубить никто мне не даст, да и ни к чему это. А что?— Таня бродитла по дому и искала нечто, способное натолкнуть ее на правильный ответ. Долго искать не пришлось. В темном чулане она увидела кадку с водой, в которой было натыкано множество прутиков...— Жанна что-то такое спрашивала? Может, она это и имела ввиду? Действительно, если меня побить, но не по лицу — синяки останутся, не за волосы оттаскать, а положить через колени, как маленькую девочку, и нашлепать по попе, или выпороть, по-настоящему, с привязыванием к скамейке, да еще прилюдно. Это же ужас как больно! И, наверное, стыдно... Так, почти поняла, что это такое.

Но потом вдруг появляется незнакомая девушка и говорит: «Расскажи мне, пожалуйста, а что ты чувствовала, когда тебя пороли? Я очень хочу про это знать». Нет, не получается. Я бы ни за что не рассказала. Я же сама, даже без всяких обещаний, не смогу никому открыть то, что со мной делала Жанна во время испытания.

Значит, надо вывести девушку на нейтральный разговор и незаметно перейти дозволенную черту откровенности, чтобы это было естественным продолжением. Как это делала Жанна тогда, в ту самую первую ночь. Но не через страх, а через что-то другое, что девушка еще не искоренила в себе. Надо действовать по-другому, чтобы ничего другого для нее и не оставалось, как только рассказать».

==========

Жанна и Женя, так звали юную особу с ангельской улыбкой, длинными светлыми волосами и светло-серыми глазами, пришли около полуночи. Таня впустила их в дом. Жанна предложила сначала поужинать. Они расположились в комнате с камином, где проходили испытания. Таня принесла из холодильника все, что смогла там найти. Там всегда была еда, потому что заботиться о своем питании и думать о том, каким образом она появляется в холодильнике, в Танины обязанности не входило. Ей можно было выходить на улицу только за тем, чтобы впустить или выпустить кого-нибудь из гостей. Пока Таня накрывала на стол, на нем вдруг появились три бутылки пива, как раз такого, что они пили в ту первую далекую ночь, последнюю ночь той жизни. На щеках у Тани проступил стыдливый румянец, она, подняв глаза, встретилась со взглядом Жанны. Та ей подмигнула, и на душе у Тани стало тепло и приятно.

Женя налила себе пиво в стакан и сказала:

—Давайте выпьем за новую участницу нашего Общества! Танечка, я тебя еще раз поздравляю!

Таня чисто автоматически повторила движение за Жанной, подняв свою бутылку навстречу стакану Жени. После короткой паузы, в течение которой все наслаждались вкусом пива с фисташками, неожиданно для самой себя, Таня первой нарушила молчание:

—Я так изменилась за это время, просто себя не узнаю. Прощай, маленькая, наивная, глупенькая Танечка. Скажи, Женя, а ты не жалеешь о тех временах, когда была обыкновенной девушкой?

Женя улыбнулась своей обворожительной улыбкой, но ее улыбку нельзя было назвать абсолютно безмятежной:

—Да, мы все изменились, но я никогда ни о чем не жалею. Это глупо, бессмысленно и нерационально. Я не жалею даже тогда, когда совершаю ошибки, грубые ошибки.

Удивленная таким поворотом, Таня продолжила расспросы:

—Разве ты часто ошибаешься? Разве ты,— делая ударение на слове ты,— можешь ошибаться, тем более, серьезно?

—А ты видела людей, которые не ошибаются?— иронически спросила Женя.— Возможно только тот, кто ничего не делает, никогда не ошибается, а может, ничего не делать и есть самая большая ошибка. Давай не будем друг друга идеализировать. Те, какие мы есть, и те, какими мы должны стать — это, как говорят в Одессе, две большие разницы. Я, по крайней мере, еще далека от совершенства.

—И ты теперь сомневаешься, что его вообще можно достичь,— то ли вопросительно, то ли утвердительно сказала Жанна, неторопливо намазывая бутерброд икрой.

—Сомнение — не преступление.

—Но сомнения порождают неверие. А неверие — мать всех грехов,— поучающе сказала Жанна.

—Но ты же знаешь, с другой стороны, что сомнение — основа познания,— парировала Женя. Жанна не стала отвечать, считая, что она уже все сказала по этому поводу.

—А чем, как ты считаешь, отличаются наши девчонки от других?— спросила Женя Таню.

—Я еще не совсем поняла, но Светлана сильно изменилась с тех пор, как вступила в Общество. Я даже сдуру думала, не продала ли она душу Дьяволу.

—Ну ты даешь!— воскликнула Женя, и ее глаза хитро сверкнули,— прям уж и Дьяволу. Что же она такое получила от жизни, за что можно было бы продать душу?

—Это я раньше так думала. Завидовала даже. Как же, своя квартира, машина крутая, поездки заграничные... Как же она все это получила? Ведь мы же с ней одинаковые были: книжки одни и те же читали, отметки похожие получали, летом на одну и ту же турбазу ездили, джинсы — и те одной фирмы носили. И вдруг проходит каких-то пять лет, и у нее — все, а я голая и босая...— Таня на секунду задумалась и продолжила:— Правда, мне теперь ничего такого и не нужно.

—В сущности, она всего сама добилась. Общество лишь чуть подтолкнуло ее. И все,— сказала Женя.

—Теперь я и это понимаю. И очень рада, что все становится на свои места.

—Все?— переспросила Женя.— Все на место стать не может. Понимаешь, весь смысл нашего единения состоит в том, чтобы каждая из нас самостоятельно дошла до цели, причем самым коротким и самым безболезненным путем, не нанося вреда себе и, по возможности, окружающим. А тем, у которых цели нет, или она вдруг оказалась потерянной, Общество помогает найти путеводную звезду,— по лицу ее скользнула легкая улыбка.— Так, если то, что нравилось у Светы, тебе теперь не нужно, то что нужно? В чем ты видишь свое предназначение?

—Не знаю. Наверное, на сегодняшний день пока достаточно того, что я четко знаю, чего мне не надо. Вернее, квартира, машина, поездки — это все хорошо, и это все будет, если понадобится. Но это же не главное...

—А главное?

—А до главного я не дошла еще, к сожалению,— призналась откровенно Таня, и она вдруг поняла, что надо для разговора.— То ли знаний не хватает, то ли опыта... Вот, если бы ты мне помогла, как бы я тебе была благодарна.

Женя взглянула на Жанну, но та сказала ей одним взглядом: «А я что? Она же меня как мучительницу до сих пор воспринимает, ты себя вспомни. Так что, пробуй, попытайся объяснить...» Женя решилась стать руководящей и направляющей, и воодушевление появилось в ее глазах.

—И что тебе объяснить?— спросила Женя у Тани.— Я попытаюсь ответить, если смогу.

А Жанна про себя подумала о Тане: «Ты смотри, купила. Сыграла на стремлении поучать. Умница, что сказать».

—В чем, по-твоему, основная проблема в жизни?— спросила Таня, с удовольствием чувствуя, что первый раз с начала разговора Женя оживилась.

—Она у каждого своя, индивидуальная, ты же понимаешь, Танечка. У каждой из нас были свои комплексы, были свои принципы, до тех пор, пока мы сюда не пришли, но вдруг все изменилось, мы стали избранными. Правда, иногда старые хвосты тянут назад. Мешают жить. Ты поясни, что для тебя означает само слово «проблема»?

—Проблема — это задача, для которой не найдено решение.

—Замечательно! Это ты сама придумала или где слышала?

—Сама, уже здесь, на испытании. Есть же какие-то общие проблемы, присущие не только тебе или мне, но и тебе, и мне, и еще кому-нибудь. Не знаю, как ты, но я не решила пока единственную задачу: как стать взрослой, как не прятаться ни за кого, не ждать, что придет кто-то и решит за тебя. Я пришла сюда именно с этим вопросом и пока не могу найти ответа.

Таня нашла тему, которая была интересна Жене, так как та тоже находилась в процессе поиска. Только говорить сейчас, что она так и не нашла своего решения, Жене не хотелось.

—У меня есть такой метод, но не гарантирую, что он тебе поможет. Ты же знаешь, как все индивидуально. Я беру большую проблему, делю на несколько мелких и решаю их по очереди... Маленькая... правильно, я маленькая,— Женя задумалась на несколько секунд, что не ускользнуло от двух пар глаз, наблюдавших за нею.— Самое сложное — отношения с родителями: я же понимаю, что для них я как была грудной, такой и остаюсь, несмотря на то, что мне уже двадцать четыре. И по-моему, не надо даже квартиру менять и разъезжаться для того, чтобы подрасти. Надо просто стать взрослой. Хотя так трудно бывает отказаться от тех льгот, которые дает положение ребенка.

—Ты знаешь, что я подумала, ребенок — это же не так плохо. Одно дело прятаться за родителей от своих проблем, потакать всяким капризам, слабости, лени, и совсем другое — это способность смотреть на мир широко раскрытыми глазами, воспринимать все непосредственно и живо реагировать на происходящее. Но, может, одно без другого не существует? И надо ли в таком случае уничтожать в себе ребенка до конца? Я, например, как хочу быть взрослой, так и хочу остаться слабым беззащитным ребенком,— добавила Таня.— А может, просто боюсь ответственности за себя.

—Правильно...— согласилась Женя, но ее занимала своя проблема.— Легко сказать — стать взрослой. А как до дела доходит, тут все и начинается... Особенно, когда появляется иллюзия, что кто-то хочет и может решить твои вопросы. И все равно, чаще всего поступаешь как ребенок, и только потом начинаешь понимать, что опять сломалась. Вниз катиться значительно легче...

Женя вдруг что-то поняла. Все элементарно просто. Только как сформулировать это словами?.. Вот, кажется, оно:

—Женщина, настоящая последовательница Лилит, не нуждается ни в чьей помощи. Она сама за все в ответе, за каждый свой шаг, за каждую свою мысль, за каждое слово.

Женя замолчала, она сама усваивала эту мысль, которую только что изрекла. Она слышала эту фразу не раз, но для решения своей проблемы пока не применяла. Жанна смотрела и не понимала, кто кому объясняет и кто у кого учится? Таня решила развить мысль дальше, она вывела Женю из раздумий:

—Я, если честно, не очень-то поняла, в чем основное отличие Евы от Лилит?

—Лилит — самодостаточна. Ей ничего не нужно от других, по большому счету, она живет в раю, где бы она ни находилась,— все более и более оживляясь говорила Женя.— А Ева, живущая рядом, несчастная Ева, она постоянно мучится в аду, где плач и скрежет зубовный, потому что хочет быть маленькой, спрятаться за спину мужа, который заменит ей родителей,— Женя на секунду прервалась, а потом сообщила:— Ты знаешь, что я замуж собралась?

—Нет, не слышала,— откровенно призналась Таня и с искренней заинтересованностью спросила:— А зачем?

—Думаю, больше возможностей будет. Я же ненадолго. Схожу и разведусь. Через год-два,— Женя потупила глаза, она сказала что-то не так. Как будто она сама себя загоняла куда-то, куда ей вовсе не хотелось.— Надеюсь, что Евой не стану и удастся изжить в себе ее недостатки, тем более, что есть Общество, которое поможет...

—И в чем опасность, поясни?

—Да в том же самом: широкая спина, перекладывание ответственности, желание быть маленькой, ребенком, Евой. Не знаю, смогу ли...

Таня подумала, что выбить из себя Еву можно поркой, на время... неужели из-за этого? Можно проверить.

—А в тебе много этой Евы?

—Сейчас поубавилось. Раньше было больше...

—Общество помогло?— совсем тихо спросила Таня.

Женя кивнула головой и опустила глаза, залившись краской. «Точно, попала в десятку! Пора».

—Больно было?— еще тише, чуть ли не шепотом, уточнила Таня.

—Очень. И стыдно...— Женя подняла глаза, в которых умоляла не продолжать этот разговор.

—Она?— уже не слышно спросила Таня, еле заметным движением глаз указав на сидящую рядом Жанну, которая, казалось, была где-то далеко отсюда в своих мыслях.

Женя еле заметно кивнула. И снова посмотрела на Таню умоляюще. Таня опустила глаза и не расспрашивала больше ничего, не задавала никаких вопросов. Несколько минут продолжалась пауза, пока Женя не прокрутила в голове свою порку и последовавшие за нею дни. Она уже смирилась, что Таня коснулась этой запретной для обсуждения темы. Приди она на неделю раньше, сама бы все увидела. Женя успокоилась и снова сидела, почти уверенная в себе. Таня решила продолжить:

—Женечка, извини, если что не так, просто у меня есть еще одна нерешенная задача. Я даже не могу сказать, что это проблема. Скорее, элементарный страх: я жутко боюсь физической боли. Меня никто никогда в жизни и пальцем не тронул. Как ты решилась на это? Объясни, ты тоже никогда раньше?.. Я не могу представить...

—Решиться легко. Решить за что — тоже легко... Главное, что чувствуешь себя виноватой. И если не получишь наказание таким образом, то оно тебя настигнет совсем с другой стороны, откуда не ждешь и, как всегда, не вовремя. Но когда стоишь под прицелом множества глаз, объявляешь себе приговор... Особенно, когда твоя лучшая подруга добавляет еще десяточек от себя, потом собираешь этот станок и тебя привязывают, чтоб не дергалась, и, выставив для обозрения все... А когда начинает гулять розга и каждый удар, как ожог, иногда аж скулы сводит... Тяжело, даже больше стыдно, чем больно. Нет, больно... Как будто раскаленная сковородка прикладывается к тебе... Но я знаю, что не Лилит получает наказание, ведь она не может быть наказана, получает наказание Ева, и я радуюсь, мне становится легче. Все жжет, особенно поначалу, потом, правда, непонятно почему, но все проходит... А Еву я потрепала изрядно.

—Не жалеешь?

—Ты знаешь, нет,— сказала Женя и недоуменно пожала плечами.— Скорее всего, как только поживу месяц-два со своим «суженым», придется повторить, я уже чувствую, придется. Иначе не смогу удержаться на достигнутой высоте, опущусь.

—Здесь это часто бывает? Порки, я имею в виду.

—Что ты! Все же исключительно по доброй воле, когда кто-нибудь решит, что ее пора наказать. Раз-два в год. Но теперь из-за меня чаще будет, гораздо чаще...

—На свадьбу пригласишь?— решила прекратить этот разговор Таня. Она все поняла. Теперь все ясно. Узнать это ощущение можно, только прочувствовав. А так, со слов, что разберешь?

—Ты смеешься. Замуж — это наказание, это очень трудное испытание, похлеще порки. Не советую ни того, ни другого, хотя, если выхода нет...

Женя замолчала, потому что Жанна, которая до того времени сидела, вроде бы не вникая в оживленную беседу подруг, неожиданно встала. Она отошла на метр от стола, повернулась к ним спиной и, не говоря ни слова, привычным жестом расстегнула молнию на юбке, стащила ее с бедер и отпустила руки. Юбка упала. Жанна захватила край блузки и подняла почти до самой груди, предоставив девчонкам возможность увидеть исполосованные ягодицы.

У Жени промелькнула мысль о том, что не только же ее бить, да еще так сильно, что она два дня по-человечески ни сесть, ни ходить не могла. Но, оценив тяжесть наказания, доставшегося Жанне, она сразу же прогнала эту мысль. Таких синяков у Жени было три или четыре, зато у Жанны они, казалось, так плавно перетекали из одного в другой, что представляли из себя одно сплошное пятно. Чувство сострадания пробудилось в душе у Жени: «Бедная... крепко же ей досталось...»

Таня смотрела широко раскрытыми глазами, она не могла поверить, что эту сильную, чуть ли не всемогущую Жанну так выпороли. Значит, здесь бывает и бьют, и не так, как говорит Женя: раз-два в год — а гораздо чаще, по индивидуальному плану. И так сильно! Какой ужас! Но может, это не здесь? Тогда где?

Девушки недоуменно переглянулись. Тем временем Жанна, не поворачиваясь, опустила блузку, надела юбку, и с тем же невозмутимым видом, не краснея и не смущаясь, села снова за стол.

—Когда?— спросила Таня. Она поняла, что это произошло совсем недавно.

—Позавчера, после собрания, как только от тебя ушла — минут через двадцать.

—А кто?— Женя не могла понять, кто может ее, Жанну, выпороть? Она с восхищением отметила стойкость и выдержку, с которой вела себя Жанна. Если бы она сейчас не показала, то даже Женя, испытавшая подобное, не заметила бы.

—Не знаю...— еле слышно произнесла Жанна.

—Как??!!!— недоуменный крик вырвался у обеих.

Дальнейшие расспросы стали неуместны. Воцарилось тягостное молчание. Жанна давно научилась выдерживать паузу, заставляя других объяснять все самим. Но в данном случае напряжение нарастало, объяснить они себе ничего не могли, да и как объяснить то, чего в принципе быть не может, потому что не может быть никогда.

—Вот девочки, когда страшно. Когда неизвестно кто, не говоря за что, даже неизвестно сколько, но, кажется, уже регулярно... Уже два раза, и оба раза сразу после собрания. Когда я возвращаюсь домой, на одном и том же месте меня ловят и секут, но не это главное. А тебе, Таня, скажу, что ощущения — не из лучших, но как-то непонятно получается. Когда чувствуешь свою вину, то через какое-то время эта боль становится желанной. И вдруг, совершенно неожиданно она прекращается, и хочется еще. Женя не рассказала, как хорошо ей было, когда ее била Ира. Ведь было же?

—Да, было...— покраснев, сказала Женя.— Особенно ее последние удары. Я удивилась этому наслаждению от боли, такому непонятному, неестественному. И дикое возбуждение, как от секса.

—Да, я услышала в твоем рассказе, что ты еще захотела. Да и я, наверное, хочу...— Жанна замолчала, а после долгой паузы продолжила.— Физическая боль — это просто, это переживаемо, в этом есть даже что-то приятное, как в больном зубе ковыряться. Мазохисты — это не выдумка, они же существуют сплошь и рядом, только редко кто в этом признается. Есть гораздо более сильное испытание, это когда начинают влезать в душу и там наносить удар за ударом... Как только засыпаю, начинают мучить кошмары, и до такой степени они реальные, что даже вспоминать страшно...

Жанна замолчала. Только через минуту она смогла продолжить:

—Вот вы говорите повод, причина. Да, первое, что приходит на ум: я Женю высекла слишком сильно. Извини, пожалуйста,— Жанна виновато посмотрела на Женю, которая была в жутком недоумении от происходящего.— Наверное, я очень сильно хотела тебя выпороть, хотя и вину твою признавала... Это первое, что я подумала, но не в этом причина. Причина во мне: и не только в моих действиях, но и в мыслях, и в желаниях. За все надо платить,— Жанна вдруг вспомнила, что в одном из первых разговоров со Славой он сказал: «За все придется платить». За что — за все? За что? На глазах у Жанны заблестели слезы.— И эта жуткая неизвестность. Эти муки поиска причины. Я не знаю, что мне делать.

—Жанна, ты покайся. Мне только это помогает. Ищу причину и меняю свое отношение,— Таня заговорила совсем не так, как с Женей. Она говорила, как учитель или как власть имеющий.— Вот я вспоминаю все-все. И пытаюсь освободиться от того, что мне мешало и сейчас мешает жить. Вот, например, сегодня вспомнила такой случай. Было мне года четыре, мы переезжали на новую квартиру, и у нас прямо перед самым переездом появился котенок. Его посадили в корзинку и дали мне — поручили доставить. Я не знаю, каким образом это произошло, но пока я бегала во дворе, корзинка вдруг оказалась в луже, и дно промокло. Я подняла ее и как ни в чем не бывало довезла на новую квартиру. Когда мама увидела, что корзинка мокрая, подумала, что это котенок сделал лужу. Она начала ругаться на него, тыкать мордочкой в мокрое, ударила тапком. А я стояла, как последняя трусиха, и не сказала маме, что это не котенок, а я виновата. Я боялась, что меня будут ругать. До сегодняшнего дня я чувствовала себя за это виноватой, но я прошу у него прощения сейчас, говорю спасибо. Благодаря этому котенку я решила больше никогда не врать и не трусить. Если я виновата, то пусть наказывают меня, а не безвинных. Я могу ошибаться и за свои ошибки буду отвечать сама. Я так решила.

Слушая этот разговор, Женя почувствовала себя неуютно. Она встала и пошла на кухню, ей показалось, что она здесь лишняя. Она не могла понять, как такую задачу, как у Жанны, вообще можно решить, когда неизвестно даже количество переменных. «Но почему Таня вдруг все поняла и даже советы дает? Она же только что прикидывалась тупой овечкой. Не понимаю!!!»

Таня, проводив Женю спокойным, ничего не выражающим взглядом, спросила:

—Жанна, а ты чего хочешь? Насколько я поняла, это самый главный вопрос, который здесь задают. С него начала Света, о нем говорили на собрании и Женя, и Оксана с Леной.

—Помнишь пиво? Когда мы с тобой ходили в киоск... Ты меня прости за этот этап. Я тебе признаюсь, что мы никуда не ходили и я тебя никому не предлагала, и тебя никто не видел. Это был такой спектакль, половина которого записана на магнитофон. Такая уж у меня была обязанность — сделать из тебя новую Таню. Но это было слишком. Так вот, когда ты сидела на полу, прижавшись к моим ногам, и плакала, я тоже плакала и даже позавидовала тебе: у тебя хоть палач был известен, к которому можно приласкаться, умилостивить его. А у меня — до сих пор одна сплошная неопределенность. Но самое главное, наше с тобой одинаковое положение. Только с небольшой разницей: зачем тебе это нужно было — ты знала, хотя бы примерно. Ты хотела стать счастливой любым способом, а для этого надо было отказаться от всего лишнего. Не хвататься за что попало из прошлой жизни, а все сломать и начать строить новое. А я со страшной силой борюсь за старое, пытаюсь его восстановить, закрепить. А надо придумать, какая я себе новая нужна, что я должна захотеть, чтобы началось созидание. Строительство нового человека, новой Жанны... Спасибо тебе, солнышко. Я, наконец, начинаю понимать.

—Это все понятно. Ты лучше скажи, что ты хочешь?— не унималась Таня. Ей сегодня удалось небывалое, она не только заставила Женю признаться, но и Жанна стала у нее вроде претендентки.

—Любви... Только любви. Это, как я понимаю, единственное, к чему можно стремиться. Бог есть любовь. И это правильно. Только как это осуществить в жизни, я пока не знаю. В любви нет страха. Кто пребывает в любви — пребывает в Боге.

—Это из Библии?

—Да, из Нового Завета. «Первое послание Иоанна». Как я тебе завидую, тебе еще столько предстоит понять. Столько всего написано!

—Ты говоришь — любовь... В любви нет страха. Нет никакого страха... Знаешь, я хочу быть счастливой и не хочу больше требовать себе наказания, не хочу ада, не хочу боли...— Таня задумалась. Целая минута прошла, прежде чем все стало на свои места:— Нет, если честно, то я хочу боли, если столько времени себе ее прошу, только тем, что ее боюсь. Сильный человек может просить себе боли добровольно. А, может быть?.. А если меня?.. А если вы меня сейчас выпорете?

—Танечка, ты хочешь сказать, что тебя сейчас надо выпороть?— Жанна потерялась от такого поворота событий.

—Да, я этого хочу. Причем, немедленно,— решительно заявила Таня.

—Но на этой неделе это невозможно!— запротестовала Жанна.— Тебе же надо, как минимум, получить положительный заряд энергии на несколько лет вперед.

—Верно. Но почему ты думаешь, что это будет отрицательный заряд? Или правила незыблемы?

—Нет, они даже не установлены. Просто так принято.

Таня осмотрелась по сторонам, ища поддержки у кого-нибудь.

—А куда Женя подевалась?

—Не знаю... Женя!— позвала Жанна.

—Что случилось?— отозвалась Женя.

—Женя, а если бы я тебя попросила об одной вещи,— начала издалека Таня,— ты бы выполнила?

—Если это в моих силах, то конечно. А если нет, то постаралась бы тебя отговорить. Ты же знаешь, твои просьбы в настоящее время приоритетны.

—Вот и я про это говорю. Ты меня сможешь сейчас выпороть?

—Как?.. Сейчас??!— глаза Жени и без того огромные, стали еще больше.— Сейчас нельзя... это запрещено.

—Не принято, но не запрещено, а что не запрещено, то разрешено. Тем более, я так на него, на это наказание, рассчитывала,— подмигнув Жанне, сказала Таня. Она все больше хотела исполнения своего приговора.

—Ты что?— недоуменно спросила Женя.— Ты же еще ничего не натворила в новой жизни.

Таня улыбнулась.

—Почему не натворила? Знаешь, зачем я у тебя про боль от наказания выпытывала? Потому, что боюсь ее. Вернее, боялась. А сейчас не боюсь и хочу получить если не в первый, то, по крайней мере, в последний раз, чтобы никогда себе такого больше не требовать,— и как основной аргумент она выдала полукаприз-полушутку:— Тем более, я чувствую себя, как не в своей тарелке, вам хорошо: вы обе знаете, что это такое, а я ни разу, ни грамма.

—Глупости!— взорвалась Женя.— Порку мы назначаем себе только тогда, когда все другие способы уже испробованы. Ты же еще и не определилась, за что тебя надо наказать. Если ты чего-нибудь боишься, попробуй изжить страх логическим путем. Зачем же сразу такие кардинальные меры?

Жанна тяжело вздохнула, она поняла, что разговор перешел на новый уровень: Таня явно стала лидером и взяла инициативу в свои руки. Может, попробовать как-то ее переубедить, но ни в коем случае не отговаривать, иначе получится: «только не бросай меня в терновый куст».

—За что и сколько?— спросила Жанна, решительно перейдя в наступление.

—За что?— Таня на секунду задумалась, но сразу же нашла формальный повод, вроде бы, она давно уже все решила:— За то, что пытаюсь найти того, кто поможет мне стать совершенной, хотя это только от меня зависит. А сколько? Пока не скажу «хватит». До предела. Так можно?

Жанна нахмурилась:

—А ты свой предел знаешь?

—Нет, откуда? Я не знаю даже, что это такое.

—Тогда и я в любой момент могу прекратить, если посчитаю нужным,— и приказала:— Пойдем!

—Девочки, а если нас ругать будут?— Женя с трудом сдерживала свои эмоции, она не могла себе представить, что можно пойти на такое нарушение правил.

—Я не буду. А в случае чего, Лилии Львовне скажем — были вынуждены, не смогли отказать Тане в ее просьбе.

—Давайте начнем,— снова перехватила инициативу Таня, пока остальные не пришли к единому мнению.

Жанна сдалась. Как остановить Таню, она не знала, и даже в голову ничего не лезло.

Таня буквально выпорхнула из-за стола.

—Здесь? Я разденусь, если вы не будете возражать. Мне кажется, уже пора. Где розги? Ух, какие они... серьезные,— Таня взмахнула розгами в воздухе.— Хорошо. А это и есть станок? Как он собирается? А, да тут все просто. А это, чтобы привязывать? Интересно... Девочки, вы меня не привязывайте. Если совсем тяжело будет, я попрошу потом.

—Долго не выдержишь,— констатировала Женя,— даже если я буду бить.

—Ты и будешь. А выдержу ли? Не знаю, но очень хочу.

Таня расположилась на устройстве для порки, ноги стояли на земле, руками, так как они не были привязаны, пришлось обхватить опоры станка. Женя взяла розги. Она еще ждала, что Жанна прекратит это беззаконие, но та сама была удивлена таким поведением Тани, и как это пресечь, она так и не придумала.

—Начинай!— приказала Таня.

Женя ударила изо всей силы, думая, что от этого потрясения Таня сразу же прервет эту только ей одной нужную порку. Но та только взвизгнула. Ощущение было похоже на то, что говорила Женя. Она сильно сжала зубы, напряглась, но не поднялась и рук не отпустила. Сказала: «Раз».

Удар, еще, еще, еще... Таня больше не визжала, только считала. Десять.

Женя остановилась передохнуть, рассчитывая, что Таня остановит ее. Но та держалась бодро и даже пошутила:

—Хорошо работаешь, руб дам.

Неожиданно для всех Жанна вдруг спросила:

—А можно я?

Таня только подняла голову и, глянув на Жанну, произнесла:

—Я хотела тебя попросить, но не решалась. Может, тебе тяжело? Но я прошу тебя, пожалуйста, для меня.

Действительно, Жанне было тяжело, но она решила проверить, насколько Таня высоко подняла планку боли. Жанна била сильно, рубцы от каждого удара вздувались на глазах. Но Таня только от первого мотнула головой и сразу же расслабилась, продолжив счет. Такой реакции Жанна не видела ни у кого из девчонок, даже она вела себя по-другому. После семи ударов в глазах Жанны появились слезы, она остановилась:

—Танечка, знаешь, что я скажу: это испытание тебе уже не поможет. И предела у тебя нет — даже если мясо будет лететь клоками, ты меня не остановишь. А нам убивать тебя незачем. Поэтому, я тебя прошу — останови.

Таня встала, ее глаза светились счастьем. Она коснулась ребристой кожи на ягодицах.

—Ого-го. Не хило. Спасибо вам, девочки! Родные мои, спасибо.

Таня оделась и, как ни в чем ни бывало, разобрала станок, помогла все убрать и вернулась к столу. Женя не могла поверить своим глазам: ей что, действительно не больно? Или она может так запросто терпеть: без вздохов, ахов и охов — хотя весь вечер сегодня только и говорила о боли и о том, как она ее боится. Жанна тоже недоумевала: что-то здесь не так, так не может быть. Или она особенная, или у нее крыша едет с тех пор, как в подвале посидела. Лена-маленькая рассказывала, что Татьяна, как собака Баскервилей, выла — волосы дыбом вставали.

—Женя, а можно я тебе еще один вопрос задам?— вдруг спросила Таня.

—Да, пожалуйста,— задумчиво и послушно ответила Женя.

—Ты так испугалась, когда я предложила меня выпороть. Как будто этим ты могла пойти против Общества. Но разве мы не часть его и не способны вшестером решить, что надо каждой из нас?

—Почему вшестером?— недовольно спросила Женя.

—А за одного битого двух небитых дают!— и они обе улыбнулись.

—Наверное, мне не понравилось то, что ты так легко и быстро решилась подвергнуть себя такому, надо сказать, тяжелому испытанию, еще не отойдя от инициации. Я же, да и другие девочки, очень долго и мучительно шли к подобному решению. Ты же своим поступком продемонстрировала свое превосходство над нами!

Таня только покачала головой:

—Нет, это абсолютно не входило в мои намерения.

—Но получилось именно так,— горько возразила Женя.— Я и сейчас чувствую себя не в своей тарелке. Ведь это я пришла провести с тобой беседу. Я даже вопросы тебе подготовила.

—Какая разница, кто из нас будет задавать вопросы, а кто отвечать,— заметила Таня.— Сформулировать хороший вопрос порой сложнее, чем на него ответить. Кроме того, бывает, что ответ содержится в самом вопросе.

—Да, я знаю это. Но не всегда так. На самые простые вопросы — всегда самые сложные ответы.

—Правильно. И самый важный вопрос очень прост.

—Что ты имеешь в виду?— Женя уже справилась со своими чувствами, и к ней опять вернулась ее обычная уверенность.

Таня подалась вперед:

—Вопрос о смысле жизни: ради чего ты живешь, чего ты хочешь?— в ее голосе не слышалось ни издевки, ни наезда. Вопрос равного человека, обращенный к равному.

Женя на мгновение задумалась, но потом стала вслух размышлять:

—А действительно, ради чего я живу? Тот же вопрос: что ты хочешь, но в такой интерпретации звучит совсем по-другому. То есть, если я знаю, что хочу, то должна знать и зачем,— Женя даже не пыталась разговаривать в поучительном тоне. Она почувствовала что-то такое, что раньше никогда не испытывала: состояние общения без всякого давления, когда можно говорить все, что думаешь, и не бояться предстать ни лучше, ни хуже, не пытаться ни подняться над собеседником, ни перед ним преклониться, когда можно честно и откровенно признаться, что чего-то не понимаешь, чего-то не знаешь, или откровенно радоваться, когда до чего-то додумалась. Это просто здорово!— Танечка, Жанна, давайте вместе поищем, ради чего мы живем, если вы не против, конечно.

—Я не против,— сразу же согласилась Таня и посмотрела на Жанну.

Жанна понимала, что-то происходит неподконтрольное. И она не знает, хорошо ли это, правильно ли это. «Может, так и надо? Тогда я все время была неправа. Но что я теряю? Авторитет у Жени? Для Тани я такой же авторитет, как и она для меня...»

—Я согласна. Но это непросто,— сказала вслух она.— Очень непросто. Я никогда в таком плане и не думала. У вас есть соображения на этот счет?

—Я так полагаю, что это должно быть что-то глобальное,— начала Таня.— Скорее всего, такая задача, решать которую стоит всю жизнь, а может, и всей жизни не хватит.

—И что это может быть?— спросила Женя.

—У меня появилась абсолютно дикая мысль. А если это наша Лилит?— глаза у Жанны на секунду блеснули живым огоньком.— Давайте отбросим то, что мы уже избранные и, раз пошли по этому пути, то довольные можем лежать на печке, потому что совершенство у нас уже наполовину в кармане. А если этот путь к ней и есть смысл жизни, то есть, то, к чему мы должны стремиться и идти.

—Сколько раз, как попугай, я повторяла эту фразу, и только сейчас поняла,— Женя тоже оживилась, удивившись своим мыслям,— у нас не Общество избранных совершенных Женщин, а только собравшихся идти к совершенству. Только как найти дорогу, у кого спросить?

—Да, с этим будут большие трудности,— констатировала Таня.— Выходит, спросить не у кого. Я-то думала вы уже знаете... Значит, придется искать методом проб и ошибок. И обсуждать это почаще.

—Это справедливо,— согласилась Жанна.— Над этим надо серьезно подумать и обязательно обсудить. Скоро уже светать начнет. Спасибо, Танечка, за беседу, за уроки. Мы побежим, но обязательно еще не раз поговорим об этом. Умница! Спасибо тебе. Пойдем, проводишь.

==========

Наконец девчонки ушли. Уже идя в дом от калитки, Таня расстегнула юбку. Она думала: не переборщила ли она, не превзошла ли саму себя, поражая Жанну с Женей. Что до Жени, то, как показалось Тане, ей еще рано такое понять, все это было сделано для Жанны, а если не кривить душой, только для себя. Таня заперла все двери, разделась и пошла к зеркалу. Даже на ощупь впечатление было потрясающим. Рубцы, как стиральная доска, ровненькими полосками пролегли поперек ягодиц. Все горело, но Таня, решив не сильно обращать на это внимание, поставила будильник с тем расчетом, чтобы через шесть часов проснуться, и легла спать. По большому счету, она была довольна. Столько успехов за один день! Она даже подумать не могла, что на такое способна. Если бы ей неделю назад рассказали, что она будет вытворять такое, ни за что бы не поверила. Такого для той Тани быть не могло. Даже в принципе.

Таня переключилась на поиски пути, той дороги, которая, если идти по ней, шаг за шагом будет приближать к совершенству. Значит, и Лилия Львовна не знает эту дорогу, она только пытается вывести из болота, а потом начать ее искать. А может, она и знает, но никому не говорит. Долго Таня перебирала все возможные варианты, пока не нашла, что надо сначала определиться, где находишься, чтобы потом, от конкретной точки двинуться вперед и вверх. С этой мыслью она и заснула и спокойно проспала все утро безо всяких сновидений.

Проснувшись, Таня еще раз посмотрела в зеркало. Красно-розовый цвет ее ягодиц превращался в синеватый, но боль стала уменьшаться, поэтому, чтобы не сильно терроризировать себя, Таня походила часов до трех нагишом, потом оделась, и больше никаких переживаний по поводу этой боли у нее не было.